Мост между двумя берегами. 3 страница

Из этого отрывка мы видим, что поклонение солнцу имеет и другой аспект – восторг жизни, бьющей через край, освобождение энергий либидо и отрицание мрачного, христианского взгляда на жизнь как на юдоль скорби и порока. Надо ли говорить, что основная претензия Кроули к христианству была такой же – это претензия жизни против смерти и угасания, страсти против целомудрия: «Главнейшей целью мудрого должно быть избавление человечества от этой наглости само-пожертвования, от этого бедствия целомудрия; веру должна убить уверенность, целомудрие должно погибнуть от экстаза» (Кроули «Книга Тота»)

Обратите внимание, что Юнг напрямую выводит новый принцип духовности, в котором «сексуальность не исключает духовности, а духовность – сексуальности, ибо в боге все противоположности отменяются». Несмотря на родство юнгианского мировоззрения с древними мистериями и гностицизмом, непосредственная интеграция сексуальности и её включение в ранг сакральных ценностей – это то новое, что должно быть вплетено во вселенную духа эона Гора.

Еще одним важным аспектом солнечного символизма является распятие на колесе, в некотором смысле являющееся более древней и более глубокой аналогией распятия на кресте. Юнг приводит пример – сновидение одного из своих пациентов, который был необразован и понятия не имел о символизме солнечного распятия или мифе об Иксионе, распятом на колесе, что символизирует мучения эго, отождествленного с Самостью и сгорающего в огне. Этот мифологический мотив Юнг часто повторял в своих лекциях и работах (например, в «Тависткоских лекциях»), что свидетельствует в пользу того, что он был для него весьма значим.

В «Сердце, обвитом змеей», одной из Святых Книг Телемы, есть такие строки:

42. Она была разорвана на части Колесом, привязанная к нему руками висельника.

43. Тонны воды пролились на нее, [и] она сопротивлялась, ужасно мучаясь.

44. В конце концов, она лопнула под напором воды и погрузилась в ужасное Море.

45. Так и я, О, Адонай, мой Господь, в водах Твоего невыносимого Существования.

 

Потопление так же имеет значение в архитепическом символизме перерождения, в чем можно убедиться, изучив «Мистерию объединения» Юнга.

 

Лев и змей.

«Верую в змея и льва, тайное тайных, имя же его Бафомет», – сказано в восьмой строке Символа веры Гностической Католической церкви Телемы; этот символ веры имеет центральное значение для каждого телемита.

Лев и змей встречаются и в гностической мессе: «О лев и змей, губитель губителя – будь сильным среди нас». Магическое имя Кроули – Терион, означает Великий Зверь, и сам Кроули связывает его с солнечным символизмом. Солнечное животное – лев, а в арканах Таро Тота 11-й аркан, на котором изображен семиглавый солнечный Зверь с львиным туловищем, един с Бабалон, его оседлавшей, сама же эта карта соответствует зодиакальному знаку Льва. Кроули отождествляет себя с солнечным львом, что явственно следует из биографического труда Мартина Бута «Жизнь мага» («Они думали, что дочь льва станет овцой»).

Львино-змеиный символизм настолько перекликается с учением Юнга, что остается удивляться, что этого до сих пор никто не заметил. В книге Р. Нолта есть отдельная глава, названная «Юнг-лев», отрывки из которой я считаю необходимым процитировать:

«Даже в 1925 году, т.е. через двадцать лет после своих первых экспериментов с активным воображением, Юнг продолжал интерпретировать свои переживания, как посвящение в митраические мистерии на ступень, которая означает «лев». Ряд символов, связанных со статусом льва, отражают такие связи львов: солнце, пламя, чистота, посредничество (между богами и людьми), созвездие льва. Юнг был убежден, что индивид, ставший участником мистерий на ступени льва, обретает статус вечности. Об этом можно догадаться благодаря специфической форме, которую принимает львиноголовый бог в случае с эллинистическим богом вечности Аионом. В серии лекций, прочитанных в Англии в 1935 году, Юнг дал свое описание данного божества: «он представляет собой существо с наделенным крыльями человеческим телом и головой льва. Вокруг него, поднимаясь вверх, обвивается змея».

Видение Юнга в точке пика мистерии трансформации содержало образ льва и змея: «В агонии борьбы я так сильно взмок, что со всех сторон с меня градом покатилась вода. Затем Саломея поднялась, и теперь она могла видеть. Пока меня сдавливала змея, я почувствовал, что мое лицо приняло образ животного – льва или тигра».

А вот как комментирует Юнг этот опыт: «У прошедшего через подобное посвящение возникает особое ощущение. Важный факт, ведущий к обожествлению, состоял в том, что меня обвила змея. Обожествлением были и действия Саломеи. Животное обличие, в которое, как я чувствовал, превратилось мое лицо, было знаменитым богольвом из митраических мистерий. Эта фигура представлена в виде мужчины с обвившейся вокруг него змеей, голова которой покоится на его голове, а лицо у этого мужчины, как у льва».

Символизм льва и змея является символизмом первостепенной важности. Согласно Юнгу, их следует интерпретировать как «мировые противоположности, которые жаждут соединиться с помощью примиряющего символа. Важно, что лев – это молодой, жаркий, сухой июль в момент кульминации света, а так же лето. Змея же – сырость, темнота, земля, зима».

На связь змея и льва в аспекте трансформации указывает и другой отрывок из наследия Кроули. «Пусть змей станет тебе короной, о ты, жрец господа», - говорит Жрица в Гностической мессе. Эти слова говорятся ровно после того, как жрец был облачен в солнечное одеяние и отождествлен с солнцем, а, как известно, солнце и лев – это близкие символы: «Пусть солнечным огнем станет твоя одежда, о, ты, Жрец Солнца!».Данное обстоятельство опять указывает нам на родство юнгианского и телемитского символизма.

Гностическая месса – это величайшее из таинств, когда-либо созданных человеческим гением, а также пережитая мистерия самобожествления. Кроули удалось невозможное: он кристаллизировал в символическое действо все стадии Великого Делания, и достаточно начать служить Святую Мессу, чтобы осознать это во всей полноте. Юнг всю жизнь мечтал о ритуале, который выразил бы всю полноту опыта индивидуации. Он и не подозревал, что такой ритуал уже создан в Гностической мессе Кроули (созданный на основе митраистких мистерий, как пишет сам Кроули).

 

Голубь и змей.

В Святой Книге Закона сказано: «Вот голубь, а вот змея – выбирай, как следует». Уже было сказано, что комментировать Книгу Закона запрещено, однако нахождение аналогий в других традициях не является комментарием. Голубь и змея упоминаются в единой символической связке в Евангелии, где сказано: «Будьте мудры, как змеи и просты, как голуби». Очевидно, что здесь есть некая скрытая диалектическая связь. Именно голубь изображен на эмблеме ОТО.

Но более всего удивляет, что эта символическая диада представлена в одной из семи глав личного откровения Юнга, которое стало для него основой. Есть сведения, что Юнг относился к этому откровению совершенно особенным образом и все свои дальнейшие исследования выстраивал в соответствии с этой книгой. Речь идет о «Семи наставлениях мертвым», которые были получены Юнгом по окончанию кризиса, фактически в состоянии транса. Ниже мы приведем одну из глав этого личного откровения Юнга:

«Демон плотского подступает к нашей душе, подобно змее. Она есть вполовину человечья душа и именуется помыслами хотения.

Демон духовного слетает в нашу душу, подобно белой птице. Он тоже вполовину человечья душа и именуется хотением помыслов.

Змея есть естественная душа, вполовину демоническая, она дух и сродни с духами мертвых. Как и те, она скитается повсюду средь земных вещей и добивается, чтоб ее страшились, или же пробуждает в нас вожделения. По природе своей змея женственна и ищет общества мертвых, именно тех, кто прикован к земле и не нашел пути к другому, к особному бытию. К тому ж она блудлива, путается с дьяволом и злыми духами. Подлый тиран и дух-мучитель, она повседневно прельщает человека дурным сообществом. А белая птица есть вполовину небесная человечья душа. Она пребывает у Матери и подчас опускается долу. Птица имеет мужеское начало. Она есть сущий помысел. Она же посланница матери, целомудренная и одинокая. Птица летает высоко над землей и наказывает быть особно. Она приносит вести об отдалившихся, тех, что ушли вперед и стали совершенны. Наше слово возносит она Матери. Матери дано заступаться, дано предостерегать, но ничтожна власть ее сравнительно с богами. Она есть сосуд солнца. Змея сходит вниз и лукавством усмиряет фаллического демона или же подстрекает его. Она выносит в гору наихитрейшие помыслы естества, кои пролазят во все щели и всюду алчно присасываются. Хоть змее и не по нраву, однако ей случается быть нам полезной. Когда она ускользает от наших рук, то указует путь, которого человеку своим разумом не найти».

В этом откровении особенно интересна андрогинность обоих символов, которая раскрывается на высших степенях посвящения в ОТО. Голубь мужественен и, одновременно, эта птица – посланница матери. Змея женственна и одновременно фаллос земли. Змея «путается с дьяволом», и она суть «тиран-мучитель», но вместе с тем, «ускользая из рук, указует путь, какого не найти разумом». Символы проникают друг в друга, оказываясь неразрывно связанными, идеально дополняя друг друга.

Еще один образ, который поражает в этом отрывке, – это образ Матери, являющейся «сосудом солнца». Хоть сколь-нибудь сведущий в символизме Телемы без труда заметит прямую параллель – Бабалон, согласно определениям Кроули, является сосудом Териона, солнца и одновременно единственным источником его силы.

 

Точка.

Центральной идеей космологии Телемы является представление о том, что всё бытие является результатом взаимодействия двух высших космических сил – Нюит и Хадит. В самом начале своего глобального труда «Магия в теории и на практике» Кроули пишет следующее: «Бесконечное пространство называется богиней НЮИТ; бесконечно малая, атомическая, но везде присутствующая точка называется ХАДИТ. Они не проявлены. Одно из связующих звеньев между этими бесконечностями называется РА-ХОР-ХУИТ - единство, которое объемлет и венчает все сущее. Эта глубокая мистическая концепция основывается на действительном духовном опыте, но тренированный разум может отразить эту идею с помощью логического противопоставления; разум же, превзошедший самого себя, свободен от противопоставлений».

В одной из Святых Книг, в «Книге 418», отождествление с неделимой точкой, Хадит, и священный брак раскрываются во всей своей символической полноте: «Вместо креста - неделимая точка, у которой нет ни сторон, ни частей, ни размера. На самом деле, у нее нет месторасположения, ибо она - вне пространства. Она не существует во времени, ибо она - вне Времени. Нет у нее ни причины, ни следствия, поскольку ее Вселенная бесконечна во всех отношениях, и нам не дано это понять».

Образ точки опять неразрывно связан с взаимодействием с Вселенной как с женским началом:

1 Великая богиня, которая изгибается над Вселенной, - моя владычица; я - крылатый шар на ее сердце.

2. Я все время уменьшаюсь, тогда как она все время расширяется.

3. В конечном итоге это - всецело одно.

4. Наша любовь породила Отца и Создателя всех вещей.

Для человека, не имеющего мистического опыта, эти слова будут абсолютно непонятны. Тем не менее, они полностью соотносимы с физикой, ибо доминирующая гипотеза заключается в том, что всё бытие было создано из точки, так же дело обстоит и с психологией.

В своем итоговом труде «Таинство воссоединения» отдельную главу Юнг посвятил богу как точке, а также теме взаимодействия мужского и женского начала в божественной сизигии: «В согласии с гностическими аллюзиями он утверждал, что Бог-Отец съежился до размеров маленькой точки из-за постоянного извержения своего семени. Семя у него забирала «космическая блудница».

Юнг утверждает, что именно точка «символизирует свет и огонь, а так же божество, поскольку свет есть образ божий или пример божества». Этот архетип столь жизнеспособен, что и поныне в сочинениях некоторых поэтов, переживших сильный мистический экстаз, свое единство с богом уподобляется «точке в нуле».

Царь и Царица.

Трансформация царя – один из самых популярных мотивов в алхимии. В «Мистерии объединения» Юнг уделил этому мотиву треть повествования. Краткое изложение этого мотива таково – старый царь оказывается болен и обессилен. Чтобы воскреснуть, он должен быть убит, расчленен и вновь собран или совершить инцест, в результате которого мать примет его внутрь и родит заново. Другим образом инцеста является растворение в водах бассейна.

Образ царя имеет важное значение в символизме Телемы, но здесь я воздержусь от каких-либо комментариев, поскольку на это существует недвусмысленный запрет, и просто приведу цитату из Книги Закона:

Не раздумывай, о царь, над той ложью, Что Ты Должен Умереть; воистину ты не умрёшь, но будешь жить. Пусть теперь станет понятно: если распадётся тело Царя, он вовеки пребудет в чистом экстазе. Нюит! Хадит! Ра-Гор-Куит! Солнце, Сила и Ясность Взора, Свет - это для слуг Звезды и Змея.

Юнг рассматривает образ царя как частичный психологический эквивалент солнцу, а его смерть в водах матери или в бассейне Меркурия – как закат и путешествие солнца в Страну Мертвых. Однако подобие не означает тождественность, ибо символы, при их связи друг с другом, имеют и свою индивидуальность. Юнг поясняет тонкое отличие Царя от солнца следующим образом: «Солнце – это обычный свет природы, но царь, доминанта, вводит человеческий элемент и приближает человека к Солнцу или солнце к человеку». То есть Царь – это тот, кто установил связь с Самостью, или, иначе говоря, добился знания и собеседования с САХ и обрел тайну Солнечного Гнозиса.

В «Таинстве воссоединения» эго должно быть уподоблено царю, а бессознательное – царице, в которой должно произойти обновление и воскрешение. К тому же образ царя (помазанника) указывает на особого рода внутреннюю избранность того, чья судьба – осуществить Великое Делание. Для остальных вход в воды бессознательного будет означать сумасшествие и смерть.

Эта идея избранности подчеркнута в алхимии особо, ибо она называется «царским искусством». Алхимик является избранным «помазанником» бессознательного на совершение трансформации, и этот аристократизм всегда надо иметь в виду.

Юнг пишет о мистерии царя: «Для того, чтобы войти в царствие божие, царь должен трансформировать себя в теле своей матери (прима материя) и вернуться в темное первозданное состояние, которое алхимики называли хаосом. В этой масса компуса элементы находятся в конфликте друг с другом, а все связи разорваны. Распад – предварительное условие искупления. Участник мистерии должен был пережить фигуральную смерть, чтобы достичь трансформации».

Эта трансформация тесно связана с образом богини-матери, сестры, любовницы, в утробе которой растворяется царь. Более того, этот образ отсылает нас к той самой Чаше Бабалон, которая появляется в Апокалипсисе и в которую все святые должны излить свою кровь. В процитированном отрывке связь с Бабалон звучит так:

Тем временем она (Венера) павлина мясо поедает,

Вкусное блюдо, кровью зеленого льва запивает.

Которое Меркурий – копьеносец страстный,

Принес в чаше золотой вавилонской, прекрасной.

 

Вавилонская прекрасная чаша – слишком однозначный символ, который даже не нуждается в каких-либо комментариях – для этого следовало бы целиком привести Книгу 156 Алистера Кроули. Юнг комментирует этот отрывок весьма недвусмысленно: «Блудница – хорошо известная фигура в алхимии. Она характеризует таинственную субстанцию в её первоначальном, «хаотическом», материнском состоянии. Хаос – подобен матери всех металлов. Его так же называют «нашей луной», перед тем как царская диадема извлекается из «менструации нашей блудницы». То есть перед тем, как царь вновь рождается «луной-матерью». Эта благородная блудница Венера облачена в яркое одеяние. Цвет этого одеяния отливает красным. Благородство Венеры проистекает из того факта, что она является царицей, целомудренной невестой царя».

Пожалуйста, обратите внимание, насколько символизм оказывается родственен. Великая Богиня, одновременно Святая и Блудница, в чашу которой отдает свою жизнь царь, то есть посвященный в высочайший гнозис. Именно через неё он обретает смерть, растворение и новое рождение. Это обстоятельство и является высшей целью телемита, и связано оно с символикой пересечения пропасти, изливанием всей крови в чашу Бабалон и с новым рождением от неё в чаше Грааля.

Отношение Юнга к изначальному образу Блудницы из Апокалипсиса поразительным образом переплетается с позицией Кроули: Юнг отождествляет её не со злом и пороком, а с архетипической идеей жизни как таковой, что видно из процитированного далее отрывка: «Ибо уничтожение Вавилонской блудницы в финале апокалипсиса есть уничтожение ЖИЗНИ ВООБЩЕ» (Юнг, «Ответ Иову»).

Дело в том, что изгнание земного и эротического элемента из божественной целостности вызвало к жизни колоссальный общекультурный невроз, который Юнг называл диссоциацией. Именно это слово Юнг применял к Иоанну-Богослову, тогда как Кроули считал Апокалипсис «результатом низкого посвящения». Современная культура страдает от вытеснения сексуального элемента, и Юнг желал восстановить его на уровне догмы, объявив, что Жена, облаченная в Солнце, и Блудница Вавилона есть одно.

Эту позицию Юнга выразил его ближайший ученик Даули: «Христианское восстановление более полного взаимоотношения с женственным, по логике юнговских воззрений, потребовало бы введения в пантеон богинь, присутствие которых могло бы смутить его нынешних обитателей», и далее: «…во избежание расщепления и диссоциации необходима интеграция женского, эротического элемента в божественную троицу».

Юнг даже пытается внести эротическую символику в образ Христа, приводя в «Эоне» следующую притчу: «Христос взял Марию собой на гору, а там извлёк у себя из ребра женщину и принялся совокупляться ней: «… И взяв часть истёкшего у него семени, показал ей, что, мол, надлежит так делать, чтобы мы жили», в ответ на что Мария упала на землю, после чего он сказал: Если я говорю о земном, и вы не верите, как поверите, если буду говорить о небесном» (Юнг, Aion par 314).

 

Соль и сера. Любовь.

Мистерия объединения может иметь самые разные символические грани и переплетения. В зависимости от индивидуальных свойств практикующего она может спонтанно реализоваться в астрономическом (солнце и луна), териоморфном (лев и змей или змей и голубь), антропоморфном (царь и царица), теологическом (Христос и антихрист), стихийном (вода и огонь). Важно то, что в отличие от физических эквивалентов символов, символы сами по себе уже имеют в себе свою собственную противоположность и как бы объединяются сами с собой. Еще одним из возможных образов коньюнкции являются алхимические образы соли (женское) и серы (мужское) посредством ртути (иногда ртуть является результатом соединения). Интересны не столько общие символы, сколько то, что Юнг и Кроули практически идентично их интерпретируют: эрос, согласно Юнгу, представляет принцип объединения, любовь, тогда как логос – это принцип смысла, сознания и цели.

Кроули связывает алхимический символ соли с третьим арканом Таро – императрицей, и вот что пишет о нем: На Древе Жизни Далет занимает Путь, ведущий от Хокма к Бина и объединяющий Отца с Матерью. Далет - один из трех путей, которые полностью находятся над Бездной. Кроме того, стоит отметить, что алхимичес­кий символ Венеры - единственный из планетарных символов, охватывающих все Сефирот Древа Жизни. Подразумевается, что фундаментальная формула Вселенной - Любовь. Поэтому она может представлять одну из трех алхимических форм энергии - Соль. Соль есть неактивный принцип Природы; это материя, которая должна получать энергию от Серы для поддержания равновесия вращения, существующего в Природе. Поэтому руки и туловище фигуры на карте напоминают символ алхимической Соли.

Удивительно то, что интерпретация любви как космической и духовной силы у Юнга и Кроули оказывается практически идентичной. Когда некоторые люди первый раз читают эссе Кроули «Любовь», они бывают шокированы его подходом. Кроули определяет любовь следующим образом: «Формула Тетраграмматон является законченным математическим выражением Любви. Ее суть такова: соединение двух любых предметов влечет за собой двоякий эффект; во-первых, разрушение обоих, которому сопутствует экстаз избавления от муки разделенности; во-вторых, это сотворение третьего, сопровождаемое экстатичным осознанием собственного существования, что вызывает Радость, пока в ходе развития ему не станет ведомо его несовершенство, и он не полюбит. Любовь подчиняется Воле - процесс, очевидно, поступательный. Это Отец, умертвивший себя в утробе Матери, вновь обретает себя, вместе с нею, преображенного, в Сыне. Сей Сын выступает как новый Отец; и таким образом получается, что его Сэлф постоянно увеличивается и способен уравновесить еще более великий Не-сэлф, до финального акта Любви, которая подчиняется Воле, постигающей Вселенную в Саммасамадхи. Так, вспышка Ненависти в действительности направлена против самой себя; она является выражением боли и стыда от разлученности; и она только выглядит направленной на противоположное путем психологического переноса. Школа Фрейда достаточно прояснила этот тезис.

В таком случае выходит, на самом деле, мало общего между Любовью и такими тепловатыми чувствами, как почтение, привязанность, доброта; непосвященный – вот кто поплатится вечными муками среди щей и хозяйственного мыла за неумение отличить одно от другого.

Юнг в своей «Мистерии объединения» воссоздает практически те же самые объяснения: «Так же и влага луны, получая свет солнца, убивает солнце, и при рождении ребенка философов она тоже умирает и, умирая, оба родителя отдают свои души сыну и умирают, и исчезают. И родители есть пища сына». «Солнце и луна обнажают свою антитетическую натуру, и две противоположности ликвидируют друг друга, в результате их столкновения в соответствии с законами энергетики рождается третья и новая сущность, сын, который разрешает антагонизм родителей и является «единой двойной природой».

Приводимые цитаты говорят сами за себя. Причем, если Юнгу в его исследованиях были доступны самые секретные архивы алхимических и каббалистических ресурсов, хотя он и высказывает сожаление, что некоторые из рукописей оказались ему недоступны, то у Кроули, особенно во второй половине его жизни, подобного доступа не было. Поэтому можно предположить, что он пришел к пониманию этих универсальных законов самостоятельно, в результате мистических прозрений, магической работы и интеллектуального анализа.

 

Меркурий.

 

Одним из самых интересных фактов является совпадение взглядов Юнга и Кроули на природу Меркурия как символа Алхимии. И тот, и другой утверждают парадоксальное единство Меркурия и Самого Христа, однако если Юнг приходит к этому после долгого интеллектуального анализа тенденций алхимии, то у Кроули знание этого тайного тождества появились после того, как он лично проводил магический ритуал вызывания Меркурия.

Для Юнга Меркурий – это парадоксальный персонаж, являющийся одновременно Богом и Сатаной, началом и концом, первичной материей и философским камнем:

— она состоит из всех мыслимых противоположностей. Ярко выраженная двойственность, которая постоянно именуется единством;

— она материальна и духовна;

— она олицетворяет процесс превращения низшего в высшее и наоборот;

— она, можно сказать, чёрт, искупитель и психопомп, неуловимый Трикстор; наконец, отражение Бога в матери природе;

— она так же является зеркальным отражением мистического переживания алхимика, которое совпадает с opus alchymicum; «…в качестве такого переживания она представляет, с одной стороны, Самость, с другой — индивидуационный процесс, а также (в силу неограниченности своих определений) коллективное бессознательное» (Юнг, «Дух Меркурия»).

К этим же выводам Кроули пришел независимо от Юнга, проводя в 1913 году магические ритуалы, связанные с вызыванием Меркурия: «Мы начали работу в первый день года и продолжали ее в течение шести недель без перерывов. Мы провели инвокации двух богов - Меркурия и Юпитера - и получили удивительные результаты, от духовных прозрений до физических феноменов. Примером интеллектуального прозрения может служить очень обоснованная идентификация евангельского Христа с Меркурием. Это было полной неожиданностью, - до тех пор мы рассматривали его, то есть Христа, только как Солнечный символ, связанный, по преимуществу, с Дионисом, Митрой и Осирисом» (Кроули, «Парижские работы»).

Но в чем причина этого странного родства? Дело в том, что в средние века образ Христа, изначально соответствующий Самости, начал терять свою темную, хтоническую составляющую или, выражаясь языком гностиков, «отбросил тень». Чисто духовный образ Христа нуждался в компенсации, которая родилась из натурфилософии алхимиков, устремленных к тайнам тьмы материи. Философский камень, Меркурий, имеет общие с Христом символы (вспомните евангельскую аллюзию на камень, отвергнутый строителями, но ставший во главу угла), однако, в отличие от Христа, имеет важное компенсирующее действие. Он на высшем уровне объединяет противоположности, разорванные во Христе.

 

Четыре стихии.

Образ четырех противодействующих стихий, взаимодействующих различным образом, тесно связан с символизмом мандалы. Также очевидна связь с формулой Тетраграматона, в которой заключается двойной брак – отца с матерью, сына с дочерью.Тема Тетраграмматона подробно обсуждалась как в одной из глав «Магии в теории и на практике», так и в итоговом труде Юнга «Таинство воссоединения». Человек, знакомый с интерпретацией этой темы Кроули, будет приятно поражен сходством с мнением Юнга: «Речь идет о «главном имени», тетраграмматоне, которое представляет собой четыре буквы божьего имени, три из которых разные, а одна является повторением второй. В ивритском словe YHVH Хе – это женская, предназначенная в жены Йод и Вау. В результате Йод и Вау принадлежат к мужскому полу, а две женские Хе тождественны друг другу и потому являются одним. В этом смысле главное имя представляет собой триаду. Но в силу того, что Хе удвоено, Имя может быть и тетрадой или четвертое, запутанный момент, совпадающий с аксиомой Марии. С другой стороны, Тетраграмматон состоит из двойного брака» (Юнг, «Мистерия объединения»).

Но, говоря о четырех стихиях, необходимо отметить один немаловажный факт: Юнг отождествлял классические четыре стихии магии с четырьмя психическими функциями сознания, посредством которых человек познает мир – земля соответствует сенсорному восприятию или ощущению, воздух – мышлению, вода – чувству, а интуиция – огню.

Насколько правомерна такая классификация? Мне известно, что некоторые маги считают ее искажением изначального понимания. Относительно трех других функций я не располагаю доказательствами, однако есть один отрывок, где Кроули напрямую соотносит стихию воздуха, соответствующую мечам, с интеллектом: «Плотский разум есть вражда против Бога». Можно даже сказать, что смысл посланий Павла сводится к борьбе с разумом: «Мы воюем не с телом и кровью...», остальное вы знаете, я не буду приводить всю цитату. Я думаю, что именно святой Павел описал сатану (из-за своего незнания происхождения слова) как Принца Сил Воздуха — т.е. интеллект (Алистер Кроули «Восемь лекций по йоге») .

Принц воздуха, или принц мечей – это интеллект, умноженный на интеллект, то есть воплощение сухого и лишенного жизни схоластического мышления. Очевидно, что в процессе индивидуации (или Великого Делания) установка на чистую логику станет помехой номер один. К слову сказать, Юнг тоже не раз интерпретировал торжество Сатаны с «возведением на престол богини разума», в результате чего произошла потеря связи с символическими корнями души.

Из процитированного выше отрывка очевидно, что Кроули соотносит психологическую функцию со стихией. Следовательно, не будет некорректно распространить этот подход на другие стихии-функции. Одно следует из другого, к тому же я не сомневаюсь, что в некоторых еще не переведенных трудах Кроули есть и другие, столь же недвусмысленные соотнесения стихий с функциями. Юнговская типология людей в зависимости от доминирующей функции в точности соотносится с классическими представлениями о преобладании той или другой стихии в человеке.

Интеграция функций, по Юнгу, происходит в процессе индивидуации и работы с символизмом, поэтому мы можем предположить, что, визуализируя потоки тех или иных стихий и делая знаки элементов, мы занимаемся своей целостностью. Человек, лишенный воли к целостности (пятой функции, духа или центроверсии), является примитивным и односторонним. Кроули называл таких людей «элементальными».

Четыре меча. Молния.

Рассмотрим совпадение между символами Святых Книг Телемы и отрывком из одного алхимического трактата, цитируемого Юнгом. Вероятность того, что Кроули мог читать этот никогда не издаваемый текст, хранимый в закрытой библиотеке, крайне ничтожна, а совпадение производит сильное впечатление.