Глава 31. Шахматная страсть инспектора
– Ну, если не считать этого незначительного нарушения, у Вас всё в порядке…
Инспектор вымолвил эту фразу со снисходительной ноткой побеждённого. Больше всего он любил приходить в эту сувенирную лавку, здесь он встречал по-своему честного и достойного соперника.
Полноватый хозяин сувенирной лавки.
Каждая проверка его документации напоминала шахматную партию. Неудивительно: и сам хозяин, и инспектор обожали шахматы и шахматные задачи в уютных пухлых журналах, детективы и головоломки были их воскресной страстью. А у инспектора – ещё и профессиональной деятельностью, заполнявшей вереницу будней.
Занимательное противостояние, выраженное в пунктире неторопливых, вежливых свиданий началось полгода назад, когда инспектор решил проверить маленькую лавку морских сувениров, что притаилась на самом берегу огромного рынка. Каждая встреча с её хозяином была интеллектуальной битвой, стороны теряли пешек и слонов, загоняли друг друга в угол, обманом уводили в ловушки ферзей, а вверх одерживал то один, то другой, с переменным успехом. Вот хозяин выплачивает немаленький штраф за нарушение в документации, а вот инспектор упускает подводное течения цифр, прибыль, так и не коснувшуюся расставленных законом сетей. Вот инспектор кусает заусенец на пальце, пытаясь вникнуть в марево путанных чисел, а вот хозяин расписывается в своём поражении прямо на штрафном бланке в кабинете инспектора. «Во всяком случае, – думал инспектор, – каждый получает колоссальное удовольствие от подобных состязаний, независимо от результата. Тут и азарт, и ум, и расчёт, и блеф, как в хорошей игре, как в идеальной головоломке». Инспектору нравились элегантные решения хозяина, хозяин никогда не повторялся, не применял грубой силы, не предлагал взяток, не лепетал и не просил, он всегда готовил для инспектора что-то новенькое. Такие мошенники даже симпатизировали стареющему лысоватому работнику Здания. «Сыграть бы с ним в шахматы», – часто думал инспектор. Его смекалке и выдумке мог поучиться любой из бухгалтеров, обслуживающих сильных города.
Сегодня проиграл инспектор. В папке с документами часто встречались интимные потёртости от ластика, где-то цифры нарочито ловко повторяли изгибы процентных ставок и норм, строгая математика, эта почтенная принципиальная дама, вела себя до неприличия податливо и льстиво, в нужный момент волшебным образом подсовывая под руку не самую круглую цифру. Финансовый инспектор чувствовал, как его где-то обошли, а где, сказать ещё не мог – какой-то ловкий ход затаился в тумане цифр и смет. Формально всё было правильным, но это никогда не останавливало инспектора, только сейчас он даже не знал, где копнуть поглубже, какой столбец перевернуть неожиданным пересчётом. «Ладно, – с интересом побеждённого мастера подумал инспектор. – Надо обмозговать». Инспектор с удовольствием посмотрел на хозяина.
Хозяин сувенирной лавки, полноватый мужчина, откинулся в кресле и закурил трубку. Инспектор достал свою, вопросительно посмотрел на хозяина, тот благосклонно кивнул, и инспектор закурил, тоже отвалившись на спинку.
«Как же он меня?»
– А где ещё один Ваш работник? Продавец на месте, а вот тот, странный… – инспектор наклонился и глянул в листок, – мастер по сувенирной продукции отсутствует… Выходной, скажите? – он снова откинулся назад, с наслаждением затянувшись.
Полноватый хозяин пожевал трубку.
– Он вчера ушёл тайком, ничего не сказав, в середине рабочего дня… Он, знаете, немного не в себе, со странностями, – хозяин вспомнил найденную им вчера паутину узлов и петель, кишащих на дне лавки, словно стая белых змей. Мурашки снова побежали по спине при этой мысли.
– Интересно… Зарплата, кстати, у него угрожающе мала, – заметил инспектор тоном гроссмейстера, снизошедшего до совета новичку, – ещё немного, и будет ниже минимального уровня.
Хозяин вздохнул.
– Он действительно готов работать за такие деньги, это не заниженная сумма… Я ещё в прошлый раз Вам объяснял. Повторюсь, он не в себе, и, по-моему, ничего не помнит.
– Ладно, – инспектор поднялся, – рад был встрече, мсье, но вынужден вас покинуть, дела!
Хозяин поднялся, ещё не веря, пожал руку инспектору, проводил до двери кабинета, дождался, когда звякнет входной колокольчик, вернулся (назад), потом, подождав для верности десять нетерпеливых секунд, обмяк (всем телом) в кресле, возвёл глаза вверх и сказал деревянному потолку:
– О, Вечный Полдень, благодарю тебя! Да вершится дело твоё, да всегда восходит солнце!
Каждая встреча для хозяина была настоящей пыткой. Он устал врать и выдумывать новые способы сохранить свою маленькую лавку.
Глава 32. Дело – табак
Монетки прилипали к пальцам моряка в карманах и опадали на дно.
Моряк стоял на самом краю оживающего рынка, на самой черте запаха, за которой была непереносимая ностальгия, он стоял на краю, держа руки в карманах, словно маленький мальчик, у обрыва. Один шаг, и можно упасть без сознания.
Один шаг.
Вдаль уходила маленькая улочка, даже не улочка – проход между рядами, уходила, постепенно загибаясь вправо, и что там, за последней лавочкой с глупыми ожерельями и серёжками, моряк за последние семь лет так и не узнал. Порывы ветра доносили запах соли и водорослей, и моряк чуть отклонялся назад.
«Хотел угостить меня… К чёрту. Мне нужно добраться туда».
Моряк развернулся и пошёл к табачной лавке на другом конце квартала. Монетки прилипали и опадали.
Остановившись перед лавкой, он долго рассматривал разложенные перед ним прозрачные кишечники кальянов, запятые трубок, геометрию коробок с табаком и курительными смесями. Моряк никогда не курил, ни эти семь лет новой жизни, ни неизвестный кусок прошлой – это он знал точно, он не любил сам вид табака. Тем более, табак так дурно влияет на обоняние.
Так дурно влияет на обоняние.
Моряк выбирал долго – продавец, сонный южанин, смуглый, с огромным носом и серьгой в форме золотого полумесяца, коему на следующий день не суждено было взойти, сидел в той же позе, чуть прикрыв глаза. Только теперь глаза внимательно следили за каждым движением высокого нервного старика, перетекая под складками век. Но моряк нарочно стоял поодаль, рассматривая ассортимент табачной лавки, раскинувшийся перед ним. У моряка было две медных монеты, и он должен был действовать наверняка.
Сначала моряк подумал о трубке или папиросах, вспоминая, как он закашлялся полгода назад, когда какой-то посетитель в лавке выпустил целое облако голубого душистого дыма. Тогда ему и пришёл в голову этот план, но осмелился моряк на него только сейчас. Он снова прижал в карманах монетки пальцами, и они повисли, держась на остатках клея.
«Я могу закашляться от дыма, и тогда мне конец. Папиросы не подходят», – подумал моряк.
За пузатыми колбами кальянов моряк заметил мешочки, в которых ровными пластами, словно мука, лежал коричневый измельчённый порошок. Монетки нехотя отлипли и упали. Клей постепенно застывал.
– А что вот здесь? – моряк кивнул (головой) в сторону мешочков.
Продавец недовольно пожевал тёмными губами. Он уже заметил полисмена, но далеко, на перекрёстке. Случись что – не догонит…
– Нюхательный табак.
Моряк посмотрел на дощечки с ценами, затем оглядел весь пёстрый ассортимент ещё раз.
«То, что надо, подумал моряк», – и протянул торговцу две ладони с чуть тёплыми монетами, словно предлагая застегнуть наручники. Он не хотел, чтобы продавец испачкался в продукции фирмы мистера Смита.
– На всё. Самый крепкий сорт.
Продавец, украдкой следя за моряком, насыпал ему увесистый шёлковый мешочек «Терпкого Сэма», ловко выловил по монете из шершавых ладоней, кинул урожай в кассу и протянул моряку плотный шар с порошком. Моряк сорвал тугой плод с гладких коричневых ветвей продавца, прогудел «благодарю» и двинулся в сторону рынка.
«Вот чудак», – подумал продавец.
Моряк не спеша дошёл до перекрёстка. Огляделся по сторонам. Рынок шевелился, торговцы раскладывали товар, взлетала расправляемая ткань, звенели ожерелья и побрякушки, пересыпалась стальная мелочь, раскрывались выгоревшими цветками зонты с зазубренными краями, натягивались прохудившиеся тенты… Кто-то ловко и пошло пошутил, шутка разлетелась преувеличенным хохотом, перекатилась дальше по прилавкам, отбивая напряжённые «Что? Что он сказал-то?», и вот уже дальше хохотали по рядам, чуть наигранно, словно давая дню начальный завод – рынок стремился поскорее выбраться из безучастного утра, повисшего последней тонкой плёнкой. Уже появлялись первые робкие покупатели, придающие себе незаинтересованный вид, будто стесняющиеся раннего прихода.
А на перекрёстке стоял полисмен, мужчина лет тридцати, вид бравый, недовольный, волевая челюсть в уздечке кожаного ремешка шлема чуть вперёд. А слева – фрегат сувенирной лавки, нос которой обречён быть затопленным в призраке моря. И на том конце кабинет начальника, и сам он – полный, седой, что-то срочно пишет у окна за столом, роется в бумагах, приводит всё в порядок, инспектор не пришёл вчера, значит, сегодня точно, но мы вот так и вот так, и вот здесь галочку, и ни черта он не поймёт, а здесь процент занизим, и красота… Моряк смотрит в окно в каком-то изысканном наслаждении, ведь один только взгляд из лавки на улицу – и хозяин увидит его, прогулявшего вчера всю вторую половину дня, оставив на прощание роспись в виде хаоса морских узлов. Но нет, не посмотрит: сосредоточен, суетлив, на нервах, вон и инспектор вылезает из коляски рикши.
Однако вот и полисмен поглядывает из-под железной каски, руки за спину, раскачивают дубинку, и сам перекатывается с пятки на носок.
Странный пожилой мужчина, замеченный полисменом, развязал тесёмки шёлкового шара, неумело испачкал табачной пыльцой пальцы, неловко вдохнул сразу всем носом, прямо с подушечек. От вдоха он закинул голову назад, глаза его заслезились, брови поднялись. Так он постоял в озверелой звенящей трезвости секунд пять.
Потом улыбнулся и смело зашагал в лабиринт торговцев, прилавков, протянутых сдач и вечного недовеса.