Как хитро в деве простодушной 15 страница
- Ну, разве кое-что...
- Ну а Дон Жуан? «Следующий архетип – Дон-Жуан. Подлинный архетип Дон-Жуана никак не простой развратник и соблазнитель. Он жрец бога Амура. Он священнодействует на его таинствах. Это архетип любви ради любви, Вечный Влюбленный. Он поддерживает эту энергию, как огонь, который никогда не должен погаснуть. Он осознает ценность этого огня и его миссию в мире. В вечном конфликте между разумом и любовью он занял сторону любви, а на это нужно Мужество. Фауст, подобно Дон-Жуану, видит Аниму в каждой женщине и ищет вечно женственное в мире, чтобы соединиться с Анимой.[262]»
- Здесь полностью согласен. Мое...
- Ну а дальше, так и совсем твоя ситуация: «Дальше Гамлет – архетип экзистенциального выбора и отчаяния. Он выражает собой архетип изолированности полностью автономного сознания, вырванного как из природной, так и духовной почвы, это человек, находящийся в нулевой точке между двумя гравитационными полями – земным и небесным. Его сомнение это нечто большее, чем психологическая нерешительность, это пребывание души в промежуточной сфере между земным и небесным, откуда невозможно выйти никак, – только с помощью акта веры, выхода души за свои собственные пределы. Это акт свободной личности перед лицом молчания и земли и неба. Гамлет – архетип этого испытания, цель которого – либо акт веры, либо отчаяние и безумие.[263]»
- Стопроцентное попадание. Узнаю себя сейчас, – как есть...
- Ну, а что ты скажешь про Тиля? «И, наконец, Тиль Уленшпигель. Это дух мятежа против любой власти, дух свободы странника, который ничем не владеет, никому не подчиняется, ничего не боится, не ждет наград и не страшится наказаний. Вместе с тем, он повергает все храмы и алтари человечества. Фауст, как и Тиль освободился от какого бы то ни было верноподданического чувства и от всякого религиозного, научного и политического авторитета и смеется над всеми моральными путами, сковывающими свободу, а также над всем тем, что привязывает его к любой системе взглядов, убеждений.[264]»
- И снова – сто процентов...
- Ну что, доктор Фауст, – желаю тебе дальнейшей Алхимической переплавки!
На том и расстались. И вот я жду... Жду в молитвенном накале... Я знаю, что вот-вот я могу найти Аню. Телефонный звонок... Письмо... А то, вдруг, неожиданная встреча на вечерней улице Питера... Убеждение мое навязчиво, как невроз. Что-то должно произойти... Я не молюсь конкретно – я согласен с Борхесом: «Ход времени – головокружительное переплетение причин и следствий. Просить о любой, самой ничтожной милости, значит просить, чтобы стальная хватка этих силков ослабла, чтобы они порвались. Такой милости не заслужил никто...[265]» Моя молитва абстрактна. Я ничего не прошу. Я жду... Гуляю по ночным улицам Питера... Зов Бытия... Экзистенция...
Придя домой в один из таких поздних вечеров, я обнаружил на автоответчике запись Кирилла: «Зайди ко мне завтра в восемь. Есть новость для тебя.» Напряженный пульс интуиции до самого момента встречи звучал, как восторженный гимн: «Анюта нашлась»...
Переступив порог Кирилловой квартиры, я тотчас спросил:
- Неужели есть сведения об Ане?
- Представь себе, как это ни сказочно звучит, – да!
Бешено заколотилось сердце:
- Кирилл, у тебя вино есть?
- «Кинзмараули» тебе подойдет?
- Сейчас любое подойдет.
- Ну проходи, присаживайся. Чего в прихожей-то застрял...
Кирилл налил по бокалу вина. Я уже не торопился с расспросами. Я успокоился и ждал.
- Ситуация такова, – Кирилл отхлебнул из бокала, встал, подошел к окну, – вчера вечером мне звонил мой старинный приятель. Сейчас живет в Праге. Очень крупный предприниматель. Три месяца назад женился... По всем описаниям – она...
- Замужем?
- Ну а что ты хотел после всей этой истории? Чтобы она тебя с нетерпением ждала?
- Аня... Прага... У меня голова кругом идет... Такие совпадения... Действительно, как в сказке. Как она попала в Прагу?
- Это он несколько месяцев в России был. Он же русский. А пути Господни неисповедимы...
- Ехать в Прагу? Конечно! Просто увидеться?.. А вдруг она мне поверит и уедет со мной?
- Не знаю, Макс, не знаю. Какие тут гарантии. Скорее всего, – с тобой не поедет. Уж больно ты ей подгадил. Но вдруг? Даю восемьдесят процентов против двадцати, что не уедет с тобою.
- В любом случае игра стоит свеч! Я еду!
Посидели молча. Допили по бокалу. Потом выпили еще по одному. Кирилл, вдруг, прищурился и произнес резким тоном:
- Ну ладно, – теперь хорош себя обманывать. Кого же ты любишь, на самом-то деле?
- Как кого? – встревожено ответил я, – Аню...
- Не спорю, не спорю, – помолчал немного, потом внезапно тихо-тихо, – ну а на самом-то деле, там, в самой глубине души, – кого?
Кирилл смотрел мне в глаза, не отрываясь. Он все понимал... Все понял и я, – чей образ, лишь изредка прорываясь из глубин бессознательного, вел меня к новому и новому осколочку счастья, к новой женщине, привел и к Ане? Оттуда, из этого образа поднималась энергия, преобразившая меня, научившая любить, научившая любить Аню...
Я налил еще один полный бокал вина, выпил двумя глотками, потом вертел бокал, как бы играя им...
Потом снова поднял глаза на Кирилла. Тоном ни вопросительным, ни утвердительным, – просто тихо произнес:
- Анжелику...
Да, я ясно отдал себе отчет, что именно с этой безумной женщиной пережил несколько мгновений, а может быть и часов абсолютного, предельного, окончательного счастья.
Кирилл встал из-за стола, подошел к шкафу и достал колоду Марсельского Таро. Минуту перебирал карты, наконец выбрал одну и дал мне ее. Это была Шестерка – «Возлюбленный»[266].
- Что же, неужели Женщина? А я-то думал, что мой выбор по этому Аркану – путь целомудрия, бедности и послушания, – то есть Девушка...
- Женщина, Макс! И какая Женщина! «Ах, какая женщина, – мне б такую…» Великая, брат, Женщина! Великая Вавилонская Блудница. Куда там до нее твоей, – ты уж извини, – Ане, с ее елейной богобоязненностью!
Я промолчал. Я все понял.
- Прочти вот, как напутствие, – протянул мне раскрытую на одной из закладок книгу.
- «"Я пришел сообщить: вот вы и призваны". Я бешено замотал головой. "Это уже не зависит от ваших хотений". Я опять замотал головой, но без особой прыти. Он не отрывал от меня глаз, и глаза были старше любых сроков. На лицо набежала тень сострадания, точно он задним числом пожалел, что навалился всем телом на хлипкий рычаг, подвластный единому мановению пальца. "Учитесь улыбаться, Николас. Учитесь улыбаться". До меня дошло, что под словами "улыбка" мы с ним разумеем вещи прямо противоположные. Что сарказм, меланхолия, жестокость всегда сквозили в его усмешках, сквозили в них по умыслу, что для него улыбка по сути своей безжалостна, и безжалостна свобода, та свобода по законам коей мы взваливаем на себя львиную долю вины за то, кем стали. Так что улыбка вовсе не способ проявить свое отношение к миру, но средоточие жестокости мира. Жестокости для нас неизбежной, ибо жестокость эта и существование – разные имена одного и того же.[267]»
- Ну, а теперь, Макс, судьба ждет тебя именно в Праге, – подмигнул Кирилл и с плутовской ухмылкой откинулся в кресле.
- Я знаю...
- Ну и добро. Поздно уже...
Долго ворочался я этой ночью. В голове все вертелась фраза, сказанная Митей Карамазовым: «Широк человек. Слишком даже широк... А я бы сузил![268]»
Визу я оформил в течение недели. Взял билет на поезд. Денег оставалось как раз на два билета назад и дня на три в Праге. Кирилл назвал улицу – Гусова улица возле Карлова моста – и номер дома. Посоветовал погулять вокруг вечером. Может быть, она пойдет одна...
Пока поезд ехал до Бреста, я читал Николая Кузанского. Вот что вычитал, в частности:
«Уточнение сочетаний в материальных предметах и точное применение известного и неизвестного настолько выше человеческого разумения, что Сократ полагал, что ничего не знает, кроме своего незнания. Если же, как утверждает глубочайший Аристотель, так обстоит дело с самыми известными в природе вещами и если мы испытываем трудности, подобно совам, пытающимся взглянуть на солнце, причем желание, заключенное в нас не является тщетным, то мы желаем знать, что ничего не знаем. Если мы полностью достигнем этой цели, то тогда достигнем и ученого незнания. Человек, объятый самым пламенным рвением, может достичь более высокого совершенства в мудрости в том лишь случае, если будет оставаться весьма ученым даже в самом незнании, составляющем его свойство, и тем станет ученее, чем лучше будет знать, что он ничего не знает...[269]»
После таможни в Бресте, я погрузился в просоночное состояние, наполненное грезами, – подобное тому, что было, когда ехал первый раз из Самары, – даже сильнее. Два женских образа являлись ко мне совершенно отчетливо. И будто бы я даже разговаривал с ними обеими. То были Лика и Аня. Потом они засмеялись и перемешались. Во всем моем теле звенел их смех, взрывались звезды и галактики, сотканные из их смеха. Это было блаженное переживание. Я понял, почему я всегда любил на самом деле, в глубине – Лику. Я понял, почему я еду все-таки к Ане...
В Праге я первым делом рванул на Гусову улицу. Ходил возле названного Кириллом дома. Заглядывал в окна... Потом успокоился. У меня было как минимум три дня. И я отправился в Градчаны, в Собор св.Витта. Долго бродил в Соборе. Потом поднялся на балкон. Гулял возле Химер, заглядывая им в пасти. Тот самый Собор и те самые Химеры, что привиделись мне когда-то. Я забирал оттуда частичку своей души. Потом поехал в Винограды, в Костел Наисвятейшего Сердца. В нем хотелось плакать и смеяться. И оттуда забирал я что-то родное и близкое... Вечером стоял под домом на Гусовой улице. Прогулялся до Карлова моста. Анюты не было... Далеко за полночь отправился в свой отель.
Почти весь следующий день просидел в маленьком ресторанчике в «Старом месте». Вечером опять стоял возле того дома. Было поздно. Особенно ни на что не надеясь, пошел к мосту. Удивительное место – этот Карлов мост ночью. Башня. Темные статуи вдоль всего моста. Редкие фигуры прохожих... Прохладно. Ветерок пронес опавшие листья. По мосту мне навстречу шла женщина. Шла одна. Даже в шумной толпе я узнал бы ее тотчас. Мне навстречу шла... Анжелика... Вот она – шутка Joker’а, шутка Кирилла... «Учитесь улыбаться, Николас... Учитесь улыбаться... учитесь улыбаться...»
Она почти не удивилась.
- Максимка! Ты откуда здесь?
- Я за тобой приехал, Лика...
- Зачем ты приехал? У меня только-только начало что-то складываться... Ты пойми, мне тридцать четыре года и нет ни семьи, ни детей, ничего! Только-только появилось что-то, за что можно зацепиться. Он меня любит...
- А тебе ЭТО надо?!!!
- Он богат, умен, внимателен... А ты, – сумасшедший, – что ты можешь мне предложить? Что у тебя есть за душой?
- Ничего, даже денег только на два билета до Питера...
- И во что ты меня хочешь втянуть?
- Не знаю...
Взгляд, – наши глаза встретились. Встретились и утонули друг в друге, как это бывало когда-то сотни раз... Я протягиваю руку – у нее несколько невольных движений, попыток протянуть руку навстречу... Протянула... Мягкая, теплая ладонь... Заморосил дождик. Я ничего не понимаю – ответственность и желание, притяжение и страх, уходи-останься-уходи-останься – как удары пульса... только взгляд и рука... Потом вся эта пестрота пропадает и остается лишь понимание, что мы находимся в точке, за пределами обусловленности, в точке абсолютной свободы...
Рука в руке. Глаза в глаза. Здравствуй?... Прощай?... – НЕ ЗНАЮ!!!
Я явственно слышу смех. Joker смеется над нами, играет с нами, бодрит, успокаивает, насмехается, освистывает, жалеет, будит...
Внимание тенью скользнуло по нашим рукам, ее глазам, шороху листьев, и ... застыло. Это я смеялся, ... это ее глаза смеялись... Схлопнулось! Точка абсолютной неопределенности. Волшебное НЕ ЗНАЮ – вот оно! Оно, собственно, было всегда, но случилось, почему-то, только сейчас...
Листья, которые ветер несет под ногами. Фонарь. Карлов мост. Небо над Прагой...
Эпилог
Кто же может устоять перед Моим лицом?
(Иов 41;2)
Окно на пустынную улицу. Осень. Тихо поскрипывает, раскачиваясь, фонарь. Ночь. Я жду чего-то или кого-то... Я ловлю себя на ощущении, что так было всегда, – всегда я ждал чего-то или кого-то.
Я жду. Я знаю это совершенно отчетливо. Я не знаю – чего или кого я жду. Я не знаю, что будет, когда я дождусь... Все закончится? Или только начнется?
Если я жду, значит я хочу ждать. Улыбаюсь этому бесхитростному выводу. Ожидание чуда, которое не случится никогда. Или оно уже случилось – само ожидание и есть это чудо...
Только словами это уже не выразить... Может быть – символом?
«Средь заоблачных высот горных вершин, подернутых синеватой дымкой, на краю крутого обрыва нависшей над пропастью скалы стоит застывшая фигура. Кристальный воздух раскрывает в глубинах своих сонм утесов, долин и вечных снегов, сплетающихся в общий причудливый узор, постепенно тающий вдали и как бы расплывающийся в блеклых тонах воздуха. Вечер; солнце еще золотит ледники вершин розовым светом, но внизу мрак уже начал сгущаться, и глубокие долины уже зияют черной бездной. Тишина царит совершенная, ни один звук, ни одно движение не нарушают безмолвие далей.
Странен вид Человека, стоящего пред пропастью. Он одет в шутовской наряд, но время заставило поблекнуть его когда-то яркие краски и обратило его в землистый, красновато-желтый саван. На голове его надет дурацкий колпак; он смотрит не на обрыв, где ему грозит неминуемая гибель, а куда-то в сторону, где ничего не видно. Он не замечает крокодила с отверстою пастью, притаившегося за обрывом, не обращает внимания на истерзанность своего платья, еще вдобавок раздираемого псом, следующим за ним по пятам. В правой руке безумного Путника красуется прочный жезл, на который он не опирается и которым даже не пользуется, чтобы отогнать собаку. Левой рукой Безумец придерживает конец палки, на которой за его плечами подвешен значительных размеров куль. У ног его лежит повергнутый во прах обелиск, но он его не замечает...[270]»
Послесловие
Предложенный вниманию читателя текст первоначально задумывался как философское эссе о природе саморазвивающегося творческого принципа Вселенной – Joker’a. Однако, небольшое событие, происшедшее со мной в июне 2003 года, натолкнуло меня на мысль, что философские размышления можно обыграть на примере некоего художественного повествования. В результате возник сюжет, довольно типичный для «духовного искателя» нашего времени, на примере которого многие философские выкладки выглядят достаточно убедительно. И хотя диалог Максим – Кирилл уже два-три года как звучал внутри меня, художественный сюжет книги не является моей автобиографией. Основной общий момент в моей жизни и в истории Максима – это Магический Театр, методология которого была мной «изобретена» в 1992 году (Максимом – в 1995-м), и который я до сих пор провожу почти так, как это описано в 9 главе. Некоторые другие события в той или иной мере могли происходить и со мной, и с моими друзьями и знакомыми, но в целом судьба Максима придумана, хотя очень вероятно, что основные ее вехи могут перекликаться с вехами в судьбах довольно большого слоя людей, склонных к саморефлексии.
Обилие цитат связано не только с моим желанием похвастаться эрудицией, но и с целью познакомить читателя (или напомнить ему) с богатейшим пластом знаний и опыта, накопленного общечеловеческой традицией мистицизма, метафизики и философии, а также, на идее Joker’а связать в одну нить мысли самых разных древних и современных мыслителей.
Текст был написан достаточно быстро – «на одном дыхании» (август 2003 г.). Мне удалось вложить в него и все то понимание, к которому я пришел к этому моменту, и обнаженный нерв переживания, – «ничего не оставляя на потом».
Не скрою, что почти каждый день, садясь за клавиатуру компьютера, я прослушивал песню в исполнении Сергея Чигракова («ЧИЖиК’»), которая меня вдохновляла:
«А не спеть ли мне песню о любви,
А не выдумать ли новый жанр,
Попопсовей мотив и стихи
И всю жизнь получать гонорар...»
В.Лебедько