Глава 16. Битва у Крунеберга. 1 страница
На рассвете, глухо гремя доспехом, варгрикские ратники оставили городские кварталы и развернулись в боевые порядки. Занимая свои места в общем построении, к ним присоединились отряды ополченцев. Взгляды всех были прикованы к западу, где чёрной тучей растеклись враги подобно тому, как собирается на горизонте гроза. Слепящее утреннее солнце ярко их освещало. Можно было чётко разглядеть воинов в лёгких кольчугах и кожаных панцирях с сияющими бронзовыми бляхами. Обитые железными обручами, деревянные круглые щиты прикрывали им грудь, мечи и боевые секиры, крепко сжатые в руках, поблескивали отточенными лезвиями, словно сама смерть подмигивала тому, за кем пришла в тот день. На многих бойцах, поверх кольчуг были накинуты волчьи шкуры. В полнейшем беспорядке мелькали куртки с затёртой варгрикской Короной, смешавшись с гербами различных баронов, чьи земли находились на запад от Крунеберга.
В пёстром строю бурым пятном ревели бердары. Они кричали громче всех, поднятыми вверх копьями грозя войску ненавистного им короля. В бой их вёл вожак, на котором была единственная из всех чёрная шкура медведя. Увидев его, Варг неприятно передёрнул плечами и поспешил спрятать волнение под маской напускного спокойствия.
– Это ещё ни о чём не говорит, Ваше Величество, – шёпотом сказал Родхаран, заметив тревогу своего повелителя. – Ни о чём.
– Я знаю, друг мой, – улыбнулся тот. – Знаю… Но мне было бы спокойнее, если бы голова этого дикаря сидела бы на копье. Слышишь меня, Орднар?
Эти слова были обращены к начальнику Внутренней Стражи. Тот сидел верхом по правую руку от короля и внимательно следил за рядами противника. От взгляда его светлых прищуренных глаз ничто не могло спряжаться и в ответ на приказ короля, он молча кивнул.
Оба войска разделяло расстояние в полтора полёта стрелы из лука. Из вражьего стана ветер доносил бой барабанов, играл с вымпелами на пиках королевских всадников, трепал султаны десятников и сотников.
Верхом на своих скакунах друзья стояли в строю, готовые к битве. Одному из них было немного не по себе после вчерашнего. Гудела голова и донимала лёгкая дрожь в теле, то ли мороз, то ли страх, не разобрать из-за похмелья. Перед битвой это было совершенно не к чему.
«Эх, не надо было пить так много», – с ненужным сожалением думал он, потирая пульсирующие виски. Он сокрушённо вздохнул. Чего уж там сожалеть о дне вчерашнем, если о завтрашнем не думаешь.
Видя состояние друга, Бахт с понимающей улыбкой достал из-за пазухи мешочек, а из него – какой-то сухой корешок и протянул ему. Царра послушно принялся разжёвывать его, морщась от горечи, но вскоре с приятным удивлением заметил, как сладость защекотала нёбо, а тело наполнилось силами.
– Ты чего вчера так набрался? – спросил хонанд.
– Сам не знаю.
Такой получил он ответ и больше не спрашивал. Зачем журить за то, что уже случилось? Бесполезнее нет слов, чем те, которыми упрекают и без того всё понимающего.
– Знаешь, что, Бахт, – тихо позвал Царра, не спуская глаз с вражеских рядов.
– Чего тебе?
– Я тут подумал…
– Чего ты там придумал? – улыбнулся хонанд.
– Для чего мы здесь?
– Что значит «для чего»? Ты меня удивляешь, мой друг. Мы участвуем в битве.
– Но зачем?
– О! Да тебе и впрямь нехорошо.
– Но ведь это же не наше дело.
– Как тогда, у Лиллабрука?
– Вроде того…
– Теперь уже не разберёшь, где чьё.
– Нам надо в Хатиз, в Поххар. А вместо того, чтобы идти к цели, я иду в бой.
– Ты и идёшь к своей цели, просто Дорога ведёт нас через это поле.
– А можно по-другому как-нибудь? Обойти там, к примеру, а?
– По-другому нельзя, – пожал плечами хонанд. – Помнишь, что случилось с теми, кто захотел уйти?
– И захочешь – не забудешь, – вздохнул его товарищ. – Но…
– Боишься? – прямо спросил Бахт.
– Боюсь. Но мне страшно от того, что не доберусь до Поххара и не узнаю дорогу к Месту Без Времени, боюсь, что не удастся найти Злату, и я навечно останусь здесь, на этом поле.
– Не бойся, мой друг. Не останешься.
– Откуда такая уверенность?
– Не знаю. Но мне, почему-то, так кажется.
– Кажется…, – кисло усмехнулся Царра.
– Нет, не кажется, а я уверен, – тут же поправился хонанд. – Ты только держись рядом со мной.
– Хорошо, дружище.
Барабанный гул нарастал. Ветер развевал багряные флаги в глубине строя, там, где окружённый охраной стоял сам Варг. Люди напряжённо ждали, когда же начнётся битва, и с каждым ударом сердца их ожидание становилось всё невыносимее.
Сотня Хедрида стояла на краю правого фланга, и её задачей было защищать его от вражеской кавалерии. Среди тысячи мечников, разместившихся на правом крыле, выделялась синими щитами одна из сотен. В ней были отборные ратники из личной гвардии короля. Командовал ими Михай – известный всем своей храбростью предводитель. Под его началом находились отличные парни, лучшие во всём королевстве. Одно загляденье, а не воины – высокие, плечистые, надёжные, как скалы. О них должны были разбиться волны любого моря, и не важно, какой яростной будет буря. Точно такая же сотня стояла на левом фланге и обе они должны были предотвратить охват войска в случае, если неприятель станет его теснить.
Ядро варгрикского построения составляли стоящие в три ряда веггеры – копейщики в длинных до колен кольчугах, гордость и цвет Короны. Они образовали вторую линию боевого порядка. В первой были молодые воины с тяжёлыми квадратными щитами, из которых они выстроили плотную стену, закрывающую их до середины груди. Из вооружения эти ратники имели боевые секиры и клевцы. Их назначением было выстоять, во что бы то ни стало, и прикрывать собой копейщиков.
За веггерами разместились метатели сулиц, коротких лёгких копий, предназначенных для броска на расстояние до тридцати шагов. Они составляли третью линию и помимо сулиц были вооружены круглыми щитами и короткими обоюдоострыми мечами, которыми должны были прокладывать себе путь в тесных вражеских рядах.
В глубине строя недостижимые для неприятеля находились десять сотен лучников с большими в рост человека тугими луками.
С флангов войско прикрывали двадцать сотен мечников, по десять на каждом крыле, и столько же конных сотен из ополченцев. В помощь им придали по три сотни арбалетчиков, в одной из которых, что была на правом фланге, должен был сражаться Дзван. Его султан развевался в море людских голов, а сам его обладатель переходил от одного своего бойца к другому и каждому из них что-то втолковывал.
– Молодец, – кивнул Царра в сторону бывшего купца.
Бахт вопросительно сморщил лоб и посмотрел на друга.
– Даже после вчерашней попойки не забывает своих обязанностей, – пояснил тот, с улыбкой наблюдая, как время от времени десятник прикладывается к фляге. – Чего это он там хлещет?
– Вино, наверное, – предположил хонанд.
Действительно, что ещё мог пить Дзван перед боем?
– Страх лечит? – усмехнулся Царра.
– От страха нет лекарства.
– Тогда зачем пьёт?
– Жажда мучит.
– Жажда выпить, я так полагаю.
– Его дело.
Справа от друзей стоял рыжебородый ополченец лет сорока. Он был родом из мест севернее Сухельпорта и попал в войско, как и все приезжие, по приказу Варга. Имени его они не знали, лишь видели на постоялом дворе Радомира, где разместилась их конная сотня.
Рыжебородый потянулся к своей фляге и, сняв с пояса, предложил выпить стоящему рядом с ним Царре.
– Вино? – спросил тот и вежливым жестом отказался. – Спасибо, не хочеться.
– Для храбрости, – пояснил сосед и сделал два больших глотка.
– Кто бы сомневался.
Рыжебородый крякнул, вытер губы и снова спросил:
– Точно не хочешь?
– Я после, – улыбнулся Царра.
– Будет ли оно, это «после»? – мрачно ухмыльнулся его собеседник.
– Конечно. Если есть «сейчас», то будет и «после».
Сосед махнул на эти слова рукой:
– Многие из тех, что собрались на этом поле, не увидят сегодняшнего заката. Для них он точно не наступит. И для нас его почти нет. О чём ты тогда говоришь? Какое может быть «после»?
– Эй! Поосторожнее со словами, почтенный, – резко бросил ему хонанд, выглядывая из-за Царры. – За них можно дорого поплатиться.
– Чего прикажите бояться?– ответил рыжебородый, криво усмехнувшись. – Смерти что ли?
Он снова приложился к фляге.
– Так я уже здесь. Бояться надо было, когда сюда ехал. Теперь мне, что так что эдак. Все едино.
– Что значит «все едино»?
– То и значит. Все равно погибать, почтенный. Как ни крути. Я приехал на игрища, а попал на войну. Если буду себя надеждой тешить, что живой останусь – тогда точно голову сложу.
– А вот это – мысль правильная.
– Э-хе-хе. Домой охота, к семье.
– Где семья-то?
– На юге, под Сухельпортом моя деревня. Далеко от этой войны.
– Ты не думал о том, что враг придет и туда, после того, как возьмёт Крунеберг?
– Это вряд ли. Что он там забыл? Ковыль и лошадей?
– Тебя не спросят, будь уверен. Придут без приглашения.
– Ему Варг нужен…
– Да какая разница. Драться надо, если попал в переделку. Разговаривать аосле будешь.
Рыжебородый отмахнулся от слов хонанда, пробубнил что-то под нос себе и отвернулся.
Гром барабанов значительно усилился, и стоящее на западе войско пришло в движение. Враг приготовился выступить вперед. По рядам варгрикских ратников пронесся напряжённый гул.
– Вот и началось, – выдохнул Бахт. – Теперь только держись.
Царра нервно сглотнул и почувствовал, как пересохло во рту. Сейчас бы он не отказался от фляжки, предложенной соседом. Затрубили рога, протяжно и грозно, проникая в самую душу и наполняя ее слепым страхом. Взволновавшись, колыхнулось людское море, готовое хлынуть на берег, ощетинившийся острой сталью, и с запада двинулся враг, тысячами глоток взревев яростным кличем.
Легковооруженные пехотинцы в волчьих шкурах побежали вперед, на стройные ряды ратников. Ответом на это был приказ королевским лучникам.
– Тяжелые! Навесом! Пускай!
Десять сотен луков одновременно натянулись, и стрелы, на мгновение замерев на звенящих тетивах, сорвались в небесную синь. Морозный воздух распорол свист тысячи смертей.
– Пускай! Пускай стрелы, ребята! – кричали сотники.
Было немного жаль наступавших врагов, когда пронзенные они валились на землю. Бессмысленная смерть, бесславный конец. Что может быть страшнее?
Вторая волна стрел и третья ушли, но не смогли сдержать напора людской лавины, стремительно приближавшейся к войску Короны.
– Почему враги не пускают стрел? – спросил Царра друга.
Тот пожал плечами.
– Кто его знает?
Когда атакующие подошли на расстояние трех десятков шагов, первая линия сомкнула щиты. Веггеры стали наизготовку, выставив вперед длинные копья. Еще чуть–чуть и волна наступающих разобьется о стальную стену, вросшую в покрытую снегом землю. Казалось, что у легкой пехоты шансов нет, когда вдруг Царра получил ответ на свой вопрос. Черной стаей посыпались сотни тяжёлых стрел. Копейщики не могли воспользоваться щитами, висевшими за спиной, и вынуждены были стоять под гибельным дождем, сжимая в руках древки копий. Смерть со свистом падала с неба, звеня, соскальзывала по шлемам, вонзалась кому в горло, почти не защищённое доспехом, кому в голень, до которой не доходила кольчуга.
Строй зашатался, люди не знали, что делать. Враг приближался, стрелы разили, крики раненых силили панику.
Сотники рвали глотки:
– Стоим! Стоим, ребята! Строй держать! Ни с места! Ни шагу назад!
Волны вражеской пехоты докатились до варгрикских дружин и напоролись на копья, которые так и остались нацеленными в грудь наступающего противника, не смотря на то, что четвертая часть веггеров уже ничем не могла помочь своим товарищам. Пронзенные стрелами, одни лежали бездыханными на земле, другие корчились на окрашенном кровью снегу.
– За короля! За наши дома! До смерти! – рычали сотники.
– За короля! – вторили им воины в первом ряду. Сомкнув щиты они рубили тех, кто пытался пройти между копий, на которых уже бились в агонии менее везучие из наступавших.
– Сулицы! Сулицы давай! – раздались команды, когда веггеры уже не могли действовать из-за тесноты, в которой не возможно было освободить копья, застрявшие в телах. Через их головы полетели легкие дротики с тонкими железными наконечниками. Они вонзились в тела врагов, забрав их жизни, застряли в плоти раненых, чьи крики потонули в диком шуме битвы.
Бойцы, которые шли в передних рядах, спотыкались о трупы своих товарищей и тут же сами попадали под ноги идущих следом за ними. Живые шли по телам убитых и тех, кто ещё пытался взывать о помощи. Нескончаемая масса наступавших давила на варгрикское войско. Ратники в первой линии сражались, не жалея себя, но их оружие не было предназначено для подобной давки. Они не справлялись. Словно обезумев, враги бросались на копья. Напоровшись на острие, они проходили по древку до окровавленных рук потрясённых веггеров, пока не повисали на нем, испустив дух.
Первая линия была смята. Оставшись без её прикрытия, копейщики обнажили мечи. Строй начал рушиться и расползаться, как истрёпанное сукно. Перемешивались бойцы, и в общей свалке люди уже слабо различали, кто именно попадается им под руку. Они кололи друг друга кинжалами, рубили секирами, топтали поверженных врагов, месили чёрный парующий снег, втаптывали в него части тел и еще живых, бьющихся в предсмертной муке человеческих существ.
От всего, что творилось вокруг, Царре сделалось дурно. Его охватила необузданное желание бросить все и убежать подальше от этого кошмара. Хотелось, чтобы этого всего не было, чтобы кровавое побоище исчезло, как дурной сон. Он затравленно оглянулся по сторонам и тоскливо посмотрел в глаза другу, когда их взгляды встретились.
– Даже не заикайся об этом, – сказал хонанд. Сказал серьезно, без привычной улыбки. От этого стало еще страшнее.
Он вытянул руку в боевой перчатке, указывая вправо.
– Наш черед. Подходят.
Глянув в том направлении, Царра увидел, как несутся галопом вражеские всадники и широкой дугой обходят их правый фланг. Сейчас они зайдут в тыл и посеют панику среди задних рядов.
– Сотня! Мечи из ножен! – пронесся над ополченцами клич Хедрида. – Расщепой! Атакуем! В галоп! Марш!
Отряд сорвался навстречу вражеской коннице, которая свободным строем быстро приближалась к своей цели.
– Бахт! Будь рядом! – крикнул Царра, но тот его не слышал. Вцепившись взглядом во врага и привстав в стременах, хонанд нёсся по левую руку от него. Азарт боя овладел им.
Белейший снег и чёрная земля брызгами летела из-под копыт. От коней валил пар, словно неслись они сквозь туман. Две силы стремительно приближались друг к другу. Влюблённые после долгой разлуки так не торопятся навстречу, как спешили эти противники, ни разу друг друга не видевшие.
Царра шёл во второй паре с хонандом, следом за сотником, который нетерпеливо подгонял коня хлёсткими ударами длинного меча. Из-за него он видел, как мчится на них конная лавина, видел перекошенные лица всадников, трепещущие от ветра флаги на пиках, нацеленных в его сторону, и на миг зажмурился.
«Злата! Милая!» – закричал он в душе и, открыв глаза, увидел, что враг совсем близко, так близко, что видны были налитые кровью белки глаз. Крик Хедрида громом разнесся над сотней, полетел по ней голосами десятников.
– Расщепа!
Повинуясь команде, колонна разделилась на два луча, которые под углом врезались во вражеский строй.
Сотник срубил одного всадника, второго и сам слетел на землю, столкнувшись с врагом, который успел поддеть его на длинное копье. Царра оказался во главе луча и несся сквозь толпу, рубя всех, кто подворачивался под руку.
Порядок вражеской конницы сбился, нарушился и темп наступления снизился. Спотыкаясь, кони валились наземь, сбрасывали седоков и творили невообразимый хаос., в котором друзья потеряли друг друга из виду. Вместе с рыжебородым сухельпортцем Царра бился в гуще врагов. Забыв обо всём на свете, он рубил до тех пор, пока не услышал радостные крики:
– Бегут! Бегут!
Лишь тогда он огляделся и, тяжело дыша, увидел, как враги отступают, топча раненых копытами коней.
– Бахт! – закричал он, шаря глазами по полю брани. – Бахт! Где же ты!?
– Не вопи, – прокашлял рыжебородый, вытирая рукавом закровавленное лицо. – Найдется, если жив,
– Не каркай, ворона, – обрубил Царра. Привстав в стременах, он крикнул так громко, как только мог:
– Ба-а-ахт! Бахт! Дружище!
– Я здесь! – отозвался хонанд. – Здесь я!
Он помахал другу рукой.
– Живой, – облегченно выдохнув, улыбнулся тот и направил к нему Хиска. – Живой.
– А вот им не помочь уже, – добавил хонанд, подъехав ближе.
Он указал в сторону мечников, которых должна была прикрывать их сотня.
– Несладко им приходиться.
На правое крыло варгрикского войска насели конные лучники. Те самые, о которых говорил Джанг, наездники из Диких Степей. На быстрых, как ветер, лошадях и с короткими луками они оказались серьёзным противником. В меховых шапках и в стёганных куртках, расшитых бронзовыми бляхами, они вынырнули из-за холмов, и стремительно пронеслись по полю. Подойдя вплотную к королевским ратникам, они бросили в них металлические шары, которые со страшным грохотом рвались, осколками раня людей и животных. Направляя скакунов ногами, южане на ходу пускали тучи стрел в королевских всадников, не давая тем развернуться. Кони варгрикцев испуганно метались, шарахаясь от разрывов под ногами, сбрасывали седоков, раненые стрелами бились в агонии и тащили по снегу убитых хозяев, запутавшихся в стременах. Мечники стали в оборонительный строй, выставив вперед щиты, но это не помогло. Круглые, предназначенные для одиночного боя, те не очень годились для укрытия от стрел. С десяти шагов тугие луки степняков разили нещадно, находя даже небольшие бреши в латах. Наездники с гиканьем налетали на строй, пускали стрелы в упор, бросали шары в самую гущу варгрикских воинов и, развернувшись, уходили под прикрытием новой волны.
Конница Короны в панике отступила, бросив мечников на растерзание. За ней попятились и арбалетчики, не слушая срывающиеся голоса своих десятников. Дальние ряды начали метаться, лишь гвардейская сотня осталась на месте, плотнее сомкнув синие щиты.
– Уйдем, Михай! – крикнул один из ратников, с мольбой оглянувшись на командира, но тот лишь зло заорал:
– Строй держать!
И его воины продолжали послушно стоять, крепче стиснув зубы. Град стрел сыпался на них, не стихая ни на мгновение. Казалось, минула целая вечность, на самом же деле солнце не прошло и двух своих дисков на небосклоне. Сотня Михая одиноко стояла среди мертвых и умирающих своих товарищей, с каждым новыми наскоком южан становясь все малочисленнее.
Царра огляделся и увидел, что, оставшись без поддержки конницы, мечники пропадают.
– Все, кто может! На коней! – крикнул он.
Люди встрепенулись и три десятка человек, что остались в строю, съехались к нему.
– Наши товарищи погибают! – указал он на остаток сотни и взмахнул мечом. – Поможем им пока не поздно!
– Да! – яростно закричали всадники и, пришпорив коней, ринулись на лучников.
Они летели по полю – три десятка на три сотни, и каждый знал, что шансов уцелеть для них нет, как не было их для несчастных мечников.
Но кто же ищет спасение во время битвы? Смерть следует за жизнью, словно тень. И тот глупец, который полагает, что сможет убежать от собственной тени.
Когда всадники подоспели с подмогой, на утыканной стрелами и дымящейся кровью земле, стоял лишь Михай. Вокруг него лежали воины, которых он целый год готовил к грядущим битвам во славу Короны. Он знал каждого из них по имени. Они были его гордостью, а теперь бездыханные лежали на багряном снегу, отдав свои жизни за короля.
Не приняв боя и даже не вынув мечей из ножен.
Перед глазами у сотника поплыли чёрные круги. Он не видел врага, не видел битвы, не видел ничего, кроме мёртвых своих воинов.
– Что же ты? – прошептал он. – Так подвела…
Он отбросил ставший теперь ненужным щит и обнажил меч, который когда-то сам выковал в своей кузнице. Он пальцем попробовал зеркальное лезвие, провёл ладонью по клинку, и с безучастной улыбкой приставил его острием к груди, напротив рвущегося на куски сердца.
– Хйало-о-о! – полный упрёка голос взлетел к небу.
С этим именем на устах Михай бросился на землю. Под весом его тела меч легко вошел в грудь. Панцирь на спине на какой-то миг натянулся, а после лакированная кожа разошлась, выпуская на волю хищную сталь, и сотник уткнулся лицом в окровавленный снег.
Когда в глазах Михая погас свет, остаток конной сотни врубился в тыл лучников и, сея смерть, пронесся по их рядам. Растерявшись, южане бросились врассыпную, но увидев количество нападающих, быстро вернулись.
В мгновение ока отряд смельчаков оказался на пустом месте. Словно капля, упавшая в воду, на которую со всех сторон ринулась сила, готовая ее раздавить. Степняки пустили в них стрелы, но, в спешке промахнувшись, попали друг в друга и перешли к рукопашной.
На Царру налетел всадник. Грудь в грудь столкнувшись, вздыбили их кони. От сильного удара он перелетел через голову Хиска и упал за чужую лошадь, еле увернувшись от её крупа, когда та вместе со своим хозяином рухнула наземь. Он быстро вскочил на ноги и, замахнувшись мечом, который чудом удержал при падении, ринулся к поверженному наезднику.
Придавленный, тот не мог подняться. Оба, и человек и животное тяжело дышали. Ноздрями и горлом скакуна шла вспененная чёрная кровь.
Обернувшись, насколько мог, молодой степняк увидел над собой занесённый для удара меч. Изо всей силы он дернул ногой и закричал от боли. В глазах его заметался дикий страх и в отчаянии он попытался закрыться от своей смерти окровавленным рукавом.
Но Царра не смог его убить, не захотел вот так запросто рубить беспомощного человека. Он опустил руку и зарычал на врага.
– Что ж это творится такое!? Вы же сошли с ума! Люди! – закричал он, но голос его потонул в общем шуме, где крики сцепившихся людей, ржание обезумевших от крови лошадей и стоны раненых переплелись, перемешались, словно нити на ткацком станке, которыми противоборствующие стороны выводили узор на полотне битвы.
Что далее получится из этой ткани, не знал никто. Но будет ли это праздничный кафтан или скорбное платье, для тех, кто останется жить, уже не имело значения. Накрепко прошитым звоном мечей и гулкими ударами в щиты, нарядам этим суждено будет истлеть на их плечах.
Царра ступил к придавленному всаднику, чтобы помочь, но тот не понял его намерения Нащупав на поясе кинжал, он выхватил его в слабой надежде прожить ещё немного. Он не сводил глаз со своего противника.
– Я помогу, – сказал тот, словно забыв о происходящем вокруг. И хоть южанин не знал языка говорившего, он понял тон незнакомца, как и движение с которым тот собирался спрятать меч в ножны. Этому помешал вороной. Его ржание заставило наездника обернуться, и, как нельзя, вовремя, ибо на него налетел всадник, с гиканьем замахнувшийся саблей. Отскочив в сторону, Царра отбил клинок у самых своих глаз. Он бросился к вороному и, взлетев в седло, понесся вдогонку за степняком.
Морщась от боли, придавленный посмотрел им вслед и увидел, как варгрикский всадник настиг его соплеменника и, поравнявшись с ним, рубанул под левую руку, краем клинка достав уходившего. Тот покачнулся, и, завалившись набок, на полном скаку упал в снег. Лисья шапка слетела с его бритой головы, на которой растрепался густой смоляной чуб, блеснул в холодном свете выроненный кривой меч, и тело прокатилось немного вперёд, оставляя за собой алые пятна. Конь полетел дальше, а наездник попытался подняться. Зажимая рану обеими ладонями, он смог лишь стать на колени и посмотреть вслед скакуну, который понёс его душу к родным степям. А бездыханное тело упало на снег.
– Тилган, – выдохнул видевший всё южанин и, воткнув кинжал в твёрдую землю, заплакал от горькой обиды.
Царра словно обезумел. Он ринулся на следующего врага и тоже заставил его окрасить своей кровью снег. Третий и четвертый попытались уйти, но меч рассёк их спины от плеча до пояса, одного за другим. Всадника на вороном попытались достать лучники, но Хиск уходил, унося своего седока от стрел.
Царра срубил ещё пару подвернувшихся под руку степняков, пытаясь пробиться к хонанду, который отчаянно бился с обступившими его врагами. Кружась на своем коне, Бахт не позволял им приблизиться к себе, но и сам вырваться из плотного кольца был не в силах. Южане не спешили его убивать, видимо, желая взять его живым. Один из них готоаил аркан.
Царра шел прямо на него, когда наперерез Хиску вылетел степняк. Он держал свою руку, занесённой назад, но вместо меча в ней зажженным запалом дымился металлический шар. Издав протяжный крик, степняк метнул свой снаряд и закрылся круглы щитом. Шар оглушительно взорвался в воздухе перед Хиском, Его наездник почувствовал, как что-то ударило в грудь и по лицу, обожгло болью, брызнуло теплом. Вороной вздыбил, дико захрапел, словно это его ранили, будто его кровь полилась из ран, и закружил своего седока по полю, после остановился и призывно заржал.
– Бахт! – хрипло крикнул Царра, оглянувшись по сторонам. В глазах поплыли чёрные круги. Вдруг стало тяжело дышать, боль душной волной запульсировала в груди, и липкая кровь заливала лицо. Он протёр запёкшие глаза, позвал ещё раз хонанда и повалился на шею своего коня.
Он уже не видел, как вернулись королевские сотни, спасая жизни тем немногим, кто ещё продолжал биться, а с ними и Бахта, от которого отхлынули степняки. Варгрикская конница ударила по врагу, погнала его на задние ряды и заставила сметать и давить своих же товарищей. Он был далеко от всего, что творилось вокруг. Хиск брел среди хаоса и давки, бережно неся своего седока как бесценную ношу. Сколько хватало глаз, поле битвы было перерыто тысячами копыт, снег растоплен алой кровью и телами, отдававшими свое тепло промёрзшей земле.
Меч выскользнул из ослабевших пальцев и, тихо пропев, вонзился в мерзлую землю. Следом за ним сполз и Царра, свалившись навзничь в снег. Конь ходил вокруг него, фыркал, дышал в побледневшее лицо и громко ржал, призывая хонанда на помощь. Услышав этот зов, Бахт бросился к вороному и среди множества тел нашел своего друга, лежавшего без сознания в окружении посеченных степняков и утыканных стрелами мечников.
– Царра, – прошептал хонанд, увидев друга.
– Царра, – позвал он, спрыгнув в кровавое месиво. Ответа не было.
– Ты живой? – дрогнувшим голосом спросил он и склонившись над телом товарища. Он приложил ухо к его груди и облегчённо вздохнув, улыбнулся про себя:
– Живой.
Он осмотрел раны и немедля вынул из небольшой седельной сумки две полосы холщёвой ткани. Одну он сложил вчетверо и придавил рану на груди, подложив под панцирь, а второй он перевязал голову. Затем хонанд поднял товарища на руки, положил его поперёк на Хиска и, ведя коней под уздцы, побежал в лагерь королевского войска.
Свою задачу они выполнили – защищали правый фланг, как могли. Теперь этот самый фланг, в паре с левым нежно обнял втянувшегося в центр врага и начал его сдавливать. Не выдержав таких объятий, неприятель обратился в бегство, но это Бахту было уже не интересно. Он спешил за помощью, пока в его друге ещё теплилась жизнь.
До лекарских палаток они добрались первыми. Битва завершалась, переходя в простую резню. Варгрикская конница гнала степняков, пехота рубила в спину убегавших, и до раненых особо никому не было дела. Они корчились в кровавом снегу, волочили внутренности, зажимали пульсирующие кровью раны и в отчаянии звали на помощь.
Во всеобщем хаосе встретились два воина – королевский конный сотник и облачённый в чёрную волчью шкуру предводитель отряда оборотней. Занеся меч для удара, ратник налетел на врага, но тот отскочил в сторону и точным взмахом своего клинка распорол живот коню. Брызнула кровь, передние ноги животного подломились, и скакун рухнул в снег, путаясь в своих кишках. Вылетев из седла, варгрикец упал на спину. Задыхаясь, он попытался встать, но чёрношкурый подскочил к сотнику, придавил ему коленом грудь и одним ударом кривого кинжала пробил кольчугу. Удар был столь силён, что клинок сломался, оставшись в ране. Сотник захрипел, засучил ногами и через мгновение застыл. Забрызганное кровью лицо его, ранее искривленное гримасой ярости, а после боли, сделалось вдруг светлым, черты ровными, как у заснувшего, и только алая струйка стекла из уголка рта и капнула на белый снег, напомнив о том, что заснул он навечно.
Тяжело дыша, оборотень пригляделся к убитому им человеку и ужаснулся от осознания сотворённого им.
– Джанг…
В отчаянии он отбросил рукоять ненавистного кинжала, оставшуюся в руке, и зажал рот окровавленной ладонью.
– Сынок.
Его тоскливый вой взлетел к небесам, превращаясь в плач отчаяния. В этот миг чьё-то копьё убило горе Турзая, пронзив его насквозь со спины.
Битва догорала.
Как раз в это время Бахт привёз друга в палатку и положил на деревянный стол.
– Что с ним? – спросил лекарь. – Голова?
– Осколок железного шара, – коротко ответил Бахт и, срезав ремешки, снял кожаный панцирь с друга. Он также распорол плотный поддоспешник, освобождая стеснённую грудь, и разорвал на ней закровавленную рубаху. Затем, сделав шаг в сторону, подпустил к раненому ратного лекаря.