Глава 30. Старый знакомый.

Нашедший свободу узник направился к городским кварталам. До них было рукой подать, стоило только пройти по высокому берегу в сторону вторившего прибою шума. Того самого, что Царра слышал, будучи в темнице. Шум становился всё громче и настырнее, с каждым шагом усиливаясь, пока не перекрыл собой голос моря. Исходил он от облака мельчайшей пыли, что, подобно горному туману, плыла над огромной ямой, по краю которой проходила тропа, ведущая из Цитадели в город.

Это были знаменитые Сухельпортские каменоломни, испокон веков дававшие превосходный камень, из которого многие поколения горожан возводили стены своих домов. На стенах карьера рабочие кайлами вгрызались в белоснежную с редкими розоватыми жилами скальную породу. Неотличимые друг от друга, по пояс обнажённые, с серыми платками на лицах, они походили на гигантских муравьёв, копошащихся на грудке затвердевшего белого мёда. Крупные куски камня отбивались и с грохотом летели вниз, поднимая тучи похожей на муку пыли. Как волки добычу, молотобойцы обступали их и разбивали на подходящие для дальнейшей обработки заготовки, которым усердные каменотёсы придавали необходимую форму. Затем волочильщики перетаскивали блоки к подводам, и строительный материал, о котором с таким восторгом рассказывал русобородый купец на старом Бронзовом тракте, отправлялся на продажу.

Обойдя карьер по верхнему краю, узник вышел на дорогу и, следуя за повозками с обработанным камнем, вошёл в город. Здесь он понял, что, совершенно не знает, где находится злополучный трактир, из которого он попал в Чертоги Молчания.

– Вот ведь незадача, – погладил он бороду, обводя задумчивым взглядом незнакомые дома.

– Эй, бродяга! Не стой на пути! – крикнул кто-то за спиной и Царра обернулся посмотреть, что происходит.

Оказалось, что обращались к нему. Прямо на него, не сбавляя хода, ехала гружёная камнем повозка. Чтобы не попасть под копыта тяжеловозов, он отскочил в сторону.

– Не зевай, парень! – с незлым смехом крикнул ему возница.

– Ты осторожнее, уважаемый, а то не ровен час…, – остановившись, сказал проходивший мимо человек. – Угодишь ещё под лошадь в такой день.

– В какой день? – удивлённо посмотрел Царра на подпоясанного широким кушаком незнакомца.

– Как в какой? – в свою очередь удивился тот. – Ты разве не знаешь? Большой праздник сегодня.

И, поняв, что говорит с чужеземцем, пояснил:

– Равноденствие.

– Ясно.

– Сегодня на Площади будет гуляние…

– Скажи, уважаемый. Куда идёт столько камня? – спросил Царра, глядя вслед удаляющейся повозке и не проявив ни малейшего интереса к предстоящему празднику.

– На строительство королевского замка. Его возводят в центре Сухельпорта, на месте разрушенного дворца Пульдара.

– Почему разрушенного? Войны же не было, как мне рассказывали.

– Не было…

– Кто же тогда его разрушил?

– Новый король. Не пожелал жить в палатах прежнего правителя.

– Вот оно что, – криво усмехнулся Царра. – Брезгует?

Его собеседник настороженно поглядел на него и невольно отпрянул от подозрительного незнакомца, который позволяет себе такого рода высказывания.

– Ну, всего тебе, – кивнул он. – Заговорился я с тобой.

И торопливо пошёл своей дорогой. Догадываясь о причине его спешки, бывший узник, с усмешкой поглядел ему вслед и медленно побрёл вдоль плотно стоящих зданий, образующих кварталы города.

Построенные со смежными боковыми стенами, двухэтажные дома не имели между собой зазора, за исключением арок, ведущих в просторные внутренние дворы. Со стороны улицы не было даже дверей, лишь длинные окна и стены из местного камня – слепящее белого, а также всевозможных оттенков розового и песчаного.

Влекомый любопытством, которое редко его покидало даже в самом трудном положении, Царра завернул в одну из арок. Входные двери, как оказалось, выходили вовнутрь закрытого с четырёх сторон двора, создававшего свой, отличный от внешнего, мир. Стены домов покрывал виноград, по подпоркам взобравшись на черепичные крыши. Вырытый посередине двора каменный колодец давал воду, которая бежала по глиняным трубам в два больших бассейна. У этих резервуаров стояли женщины с кувшинами и оживлённо беседовали, по привычке позабыв, зачем они пришли. Старики, как и в любом краю земли, наблюдали за происходящим вокруг, сидя на облюбованных ими каменных скамейках у колодца. Покачиваясь на верёвках, натянутых между столбами, вялилась засоленная рыба. В дальнем углу двора, в тени старого платана, вокруг невысокого столика сидели мужчины и играли в нарды, сопровождая каждый ход громким обсуждением. На печах, стоящих под открытым небом, в больших казанах и медных сковородках готовилась еда, аромат которой резко заставил желудок путника напомнить о своём существовании.

С тоской глянув на ближайшую к нему печь, Царра вздохнул и вернулся на шумную улицу. Он побрёл по ней, заглядывая в окна первых этажей, расположенных столь низко, что, любой прохожий мог бы без труда попасть в комнату, лишь переступив подоконник. Этим пользовались босоногие мальчишки, не желая тратить время на то, чтобы обходить внешнюю часть своего квартала. Прямиком с улицы они впрыгивали домой, где их встречала оплеухой разгневанная мать.

Царра долго ходил по Сухельпорту пока не утомился от созерцания быта местных жителей. В окнах он видел, как они сидели за столами, пили чай или же ели, и если не жаркое или рыбу, то виноград или дыню обязательно. При этом вид ног прохожих их ничуть не смущал.

Пройдясь достаточно по центральным улицам, путник вышел к его окраинным кварталам. Здесь уже не царил тот базарный дух, определявший облик города для всякого, кто попадал в него по северной дороге или через порт. Пристани располагались в центральной части широкого залива, горловина которого перекрывалась молом с двумя башнями, обозначавшими вход. Там же, куда вышел Царра, виднелись верфи с остовами больших ладей. Они походили на выброшенные морем скелеты неведомых существ, в чьих рёбрах копошились люди. Рядом находились многочисленные мастерские, обслуживающие постройку судов. В глубине двориков ремесленный люд пилил, строгал и сколачивал. В кузнецах по соседству не смолкал звон наковален. Перед их воротами чумазые подмастерья перетаскивали корзины с древесным углем, а также пересчитывали и связывали в десятки скобы и длинные четырёхгранные гвозди.

Побродив среди брёвен и канатных бухт, Царра снова вернулся в город. Не оставляя надежды разыскать тот самый трактир, он обошёл все кварталы, по крайней мере, ему так показалось, но тщетно.

Сказалась старая рана, расходившись весьма некстати. Боль запульсировала в груди, сбивая дыхание и растекаясь по левой руке сотнями иголок. В добавок от голода урчало в животе, и усталость свинцом налила ноги.

– Сейчас свалюсь просто здесь, – горько усмехнулся путник, чувствуя, как с каждым новым шагом становится труднее сделать следующий. Ему уже было всё равно, он был готов свалиться прямо на мостовую, лишь бы отдохнуть. И тут…

– Царра! Дружище!

Он поднял взгляд. Перед ним, радостно скалясь, стоял Дзван. В одеждах королевского сотника. Чуть похудевший с лица, без привычной бородки, но всё тот же Дзван. Ничуть не изменился. Только через левую щеку до самого лба тянулся белый шрам, резко выделяясь на загорелом лице. И глаза левого не было. Но это были лишь внешние изменения, неотъёмные спутники Времени, которые обозначают его течение. Труднее рассмотреть то, как человек изменяется в душе. Это иногда можно увидеть в глазах собеседника, но у того, что стоял перед путником, был лишь один, да и тот прищуренный.

– Приветствую тебя, сын Ларвая, – похлопал он старого знакомого по плечу.

– Здравствуй, – осторожно улыбнулся тот.

– Что так кисло? Не узнал?

– Да, нет. Узнал, Дзван. Как ты?

– Живой ещё, – весело засмеялся бывший купец и сразу же подхватил приятеля под руку. – Пошли, выпьем за встречу?

– Пойдём, – не стал возражать Царра. – Где здесь ближайший трактир?

– Зачем ближайший? Обидеть хочешь? Я приглашаю тебя в лучший из здешних кабаков!

– Лучший так лучший.

И они пошли, куда повёл русобородый. Сотник гордо ступал по улице и его спутник, шедший чуть позади, с неприятным удивлением замечал, как прохожие стараются поскорей убраться с их дороги. Они словно боялись одноглазого ратника облачённого в камзол с Короной, а тот и не скрывал надменной ухмылки.

Царре было неуютно идти рядом с Дзваном, но ничего ему не оставалось – в этом городе тот был единственным, кого он знал, хоть и странная тень пролегла между ними. Так бывает, когда через много лет встречаешь человека, Когда-то делившего с тобой хлеб и дорогу, но смотришь на него и не узнаёшь. Дело тут даже не во внешнем виде, а просто чувствуешь, что он почему-то совершенно чужой тебе человек. И уже не друг, а так, знакомец.

Пока они шли, Дзван рассказывал о своей жизни и службе, а его спутник слушал, чувствуя, что у него нет ни малейшего желания рассказывать о том, что он пережил. На вопросы приятеля он отвечал довольно размыто, но тому этого было вполне достаточно. Видимо, сотника интересовала не столько судьба старого знакомого, сколько радовало наличие собеседника, который вполне сгодился бы для того, чтобы стать свидетелем его достижений.

Ведь тем, кто любит похвастаться мало рассказать первому встречному о своём успехе. Гораздо большее удовольствие им доставляет возможность показать своё нынешнее положение тому, с кем они давно знакомы, кто знает, каким был его собеседник.

Свернув в узкую кривую улочку, они вышли на городскую площадь. В центре неё плотники сооружали деревянный помост, то ли сцену, то ли эшафот. В воздухе пахло свежими досками и морем, которое было хорошо видно с этой точки Сухельпорта. К нему от площади спускалась мощенная белой и синей плиткой широкая дорога. Она вела прямиком к порту, имея по своим краям дома из белого камня и ровные кипарисовые аллеи.

С городской площади также хорошо просматривалась и Цитадель, ведь та располагалась на возвышенности, господствовавшей над городом. От её вида бывшего узника передернуло, и неприятный такой холодок заполз под рубаху. В этот момент Дзван хлопнул приятеля по плечу, и тот вздрогнул.

– Ты чего? – удивился сотник.

– Ничего, – смущённо усмехнулся Царра, отворачиваясь от панорамы Цитадели.

– Нам сюда, – сказал Дзван. Он показал на двери кабака, что тесно прижался к трёхэтажному дому, сложенного из нежно–розового камня.

– Пиво здесь знатное!

По четырём углам площади стояли круглые каменные колодцы, основание которых было сделано в виде лавок. На ближайшей из них как раз у кабака, куда сотник вёл своего спутника, сидела старая женщина в чёрной одежде. Когда они проходили мимо, она окликнула их.

– Дайте крону, достойнейшие, – хрипло каркнула она. – И узнаете свою судьбу.

– Свою узнай сначала, – буркнул Дзван, недовольно зыркнув на старуху.

– Она мне не к чему, – оскалилась та редкозубым ртом.

Сотник вдруг остановился и с любопытным подозрением посмотрел на неё.

– Соврёшь, небось, старая, – усмехнулся он.

– Зачем мне врать? Ты ведь правду знать хочешь?

– Ладно уже. Говори, – сказал Дзван с весёлой улыбкой. – Ври, давай. Но ...

Он погрозил пальцем.

– Только складно давай.

И вынул из кармана куртки серебряную крону, показав которую гадалке, то ли в шутку, то ли всерьёз сказал:

– Не понравиться – повешу. Порадуешь, своими костями псов помойных.

Промолчав на это, старуха с кривой улыбкой схватила его за руку и принялась водить сучковатым сухим пальцем по линиям ладони.

– Ты хороший воин, храбрый, – сообщила она.

– Это мне и без тебя известно, – засмеялся сотник. – Ты скажи лучше, что ждёт меня?

Женщина сокрушённо покачала головой, словно пожалела о том, что связалась с варгрикским ратником.

– Кровь будет, много крови, – сказала она.

– Это тоже не новость, – хмыкнул Дзван. – За что же тебе крону платить? Ты золото выглядывай. Золото. Ну, видишь?

– И золото будет, – сказала гадалка.

Она склонилась над ладонью, словно вынюхивала что-то. Грязным ногтем она провела по линии судьбы, даже покрутила массивное серебряное кольцо на пальце, в который та упиралась.

– Будет ..., – голос её странно дрогнул при виде узоров на украшении и она посмотрела на варгрикского сотника уже с испугом.

– Много золота? – снисходительно усмехнулся тот.

– Тебе хватит, – отрешённым тоном сообщила старуха.

Она отпустила его руку и вдруг, поднявшись с лавки, пошла прочь.

– Старая! Деньги забыла, – сотник показал ей вслед крону, но гадалка даже не обернулась, свернув в первый попавшийся переулок.

Дзван удивлённо посмотрел ей вслед и махнул рукой.

– В этом городе слишком много безумцев, – пробормотал он. – Надо будет навести здесь порядок.

С этими словами сотник отворил тяжёлую дверь и первым ступил в просторный зал. Его спутник вошёл следом, с замиранием сердца ещё раз оглянувшись на свою бывшую темницу.

– Так какими судьбами, бродяга? – спросил Дзван, когда они устроились за липким от пролитого пива столом.

– Из Хатиза иду, – уклончиво ответил Царра и поморщился, попробовав пальцем присохшие потёки.

– Лучший, говоришь? – с ироничной усмешкой хмыкнул он. И у сотника нервно дёрнулся глаз.

– Трактирщик! Собака! Душа кошельная! – крикнул он, стукнув кулаком по столу, и заорал в сторону кухни. – Да протрите стол, собаки! Позорите меня!

Галдящие завсегдатаи на мгновение затихли, повернув головы в сторону грозного посетителя, и сразу же вернулись к своим делам, продолжив пьянствовать. Ничто не могло отвлечь их от привычного занятия.

Стоило Дзвану гаркнуть, и в мгновение ока шустрая молодка, подбежав к их столу, принялась протирать его мокрой тряпкой.

– Давно бы так, – буркнул сотник, но уже не грозно, а более добродушным тоном, оттаивая при виде пышных форм служанки.

– Чего угодно господам? – учтиво улыбнулась та, повернувшись к нему своим бюстом, который едва сдерживался белым кружевным передником.

Сотник на миг потерял дар речи, вперев единственный свой глаз свой в арбузные груди служанки.

– Так, чего изволят господа? – повторила та, хихикнув.

– Пива тёмного, – выдавил из себя Дзван. – Четыре кружки.

– Вас же двое.

– Но каждый двух заменит.

– За столом? – пошутила молодка.

– Не только, красавица, – расплылся в улыбке сотник, еле отлепившись от её передника.

– Сейчас принесу вам пива, раз такое дело! – засмеялась служанка и удалилась, покачивая бёдрами.

– Видал? – переведя дух, воскликнул Дзван и снова оглянулся, чтоб взглядом проводить девицу до кухни.

– Видал.

– Который раз сюда прихожу ради неё…

– Вот тебе и пожалуйста. А говорил, , что пиво тут знатное, – усмехнулся Царра. – Выходит, что соврал?

– Пиво везде хорошее. Плохого просто нет.

– Правда твоя.

– А вот второй служанки такой не найти. Только капризная. Я и так до неё, и сяк, а она все никак не желает ответить взаимностью.

– А ты говорил с ней на этот счёт?

– Нет ещё. Всё как-то не получается.

– Неужели времени не хватает?

– Скорее храбрости, я бы сказал.

– Что я слышу? Ты же воин…

– Э-э, не скажи. Одно дело из врага душу вибить, и совсем другое – вытянуть из себя нежное слово.

– Что там мудрить? Сказал бы напрямую и все дела. Человек ты видный – не откажет в ласке.

– Мудрить… Ничего я не мудрю, – буркнул Дзван, оглядываясь на двери кухни. – К чему вообще что-то говорить? У меня же всё на лице написано.

– Тогда долго ждать придётся.

Дзван вздохнул и сменил тему.

– Так из Хатиза, говоришь? А Бахт где?

– Не знаю. Я в…, – Царра запнулся.

– Что «ты в…»? – прищурился Дзван, глядя на собеседника.

– Я в Сухельпорте с ним попрощался, – неловко увильнул тот, сам себя ругая на чём свет стоит за неумение врать.

– Ну, в Сухельпорте, так в Сухельпорте, – прекратил расспросы сотник, опять плотоядно впившись взглядом в служанку, которая принесла заказ и, игриво стрельнув в их сторону карими глазками, ушла к другому столу.

– Женюсь на ней. Клянусь Небом, – прошептал Дзван, в блаженстве закатив под лоб уцелевший глаз.

– Ты, вроде, от женитьбы сбежал когда-то, – с ироничной усмешкой сказал Царра.

– Так то ж когда было, – равнодушно махнул рукой сотник. – Сейчас всё по-другому.

– Всё меняется, – улыбнулся его собеседник.

– Это точно.

– Давай, за встречу, – Царра поднял своё пиво, и они чокнулись.

– За встречу! – Дзван опрокинул кружку и большими глотками осушил её до последней капли. Его собеседник не отстал и тоже поставил на стол уже пустую посуду. Взяли по второй.

– За Короля Варга! – вызывающе провозгласил сотник, колючим взглядом окинув трактир. Все спешно поднялись со своих мест, и дружно выпили до дна за здоровье нового правителя.

Дзван криво усмехнулся:

– Так то.

Царра слегка пригубил пиво и поставил кружку.

– Так ты в Сухельпорте теперь служишь? – спросил он, не глядя на собеседника.

– В нём, родимом, – кивнул тот, явно не очень то радуясь этому обстоятельству. – Кто бы мог подумать… Кстати, к соседу своему недавно наведался…

– У которого деньги одалживал?

– К нему, – оскалился сотник, и единственный глаз его нехорошо блеснул из-под прикрытых век. – Напомнил ему и о старом долге своем, а заодно и о налогах королю. Рад был бедолага, что всё не забрали.

– Земляки, поди, тобой очень гордятся, – с тщательно прикрытой иронией усмехнулся Царра.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что «большим» человеком стал. Сотник.

– Да. Сотник.

– А был десятником тогда…

– Был… Я и купцом когда-то был… Война – лучший путь к продвижению по службе. Спасибо королю Варгу, что оценил мои заслуги, – довольно закивал захмелевший Дзван, не поняв издёвки, что спрятал в своих словах его собеседник.

– Да, – пробормотал тот. – Спасибо королю.

– Пусть пошлёт ему Небо долгих лет жизни, – продолжал сотник, поднося к губам кружку. – И долгого царствования ему и его сыну…

– Сыну? – удивился Царра.

– Ну, да. Сыну короля Варга, наследному принцу Люкке. Королева Фат разрешилась от бремени месяц назад.

– Понятно.

– Что тебе понятно? – насмешливо скривился Дзван.

Хмель уже ударил ему в голову, и он стал напоминать того самого разорившегося купца из норгардского кабака.

– Что родила, понятно, – сказал его собеседник, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Хм… Родить, она родила, да вот неприятность – немногим раньше срока, – понизив голос, сказал сотник. – Если быть точным, то на месяц.

– И что с того? – пожал плечами Царра. Ему было как-то всё равно, как разродилась королева.

– Ты спрашиваешь? – его собеседник в изумлении стукнул по столу рукой.

– Мне до этого нет ровным счётом никакого дела.

– Это понятно. Ты тут не причём. Это касается исключительно короля. Но вот бароны уже шепчутся…

Дзван вдруг запнулся, словно поняв, что говорит лишнее. Он вскочил на ноги и, демонстративно повернувшись к люду в трактире, заорал:

– За Короля Варга и принца Люкке!

Все присутствовавшие вновь встали, поднимая полные кружки повыше, чтобы показать пьяному ратнику свою преданность Короне. Тот засмеялся недобро и снова сел за стол.

– Прижали мы их, – довольно процедил он, допивая своё пиво.

– Кого их? – спросил Царра, чувствуя, как в голове начинает шуметь.

– Да этих грязных виноградарей, – сотник презрительно кивнул в сторону посетителей трактира. – Взяли мы Сухельпотр за…

И хохотнул, показывая, как он держит снизу город, сжимая в своей пятерне что-то объёмное.

– Ты ж сам, вроде, из местных, – прищурился Царра.

– Был когда-то, – равнодушно скривился Дзван. – Да весь вышел.

– А теперь?

– Теперь я ратник Короны, служу верой и правдой Варгрику и его повелителю. Я – сотник Внутренней Стражи, – он с гордостью поднял руку с кольцом и показал собеседнику.

– Ты же был в арбалетчиках…, – напомнил ему тот, мимоходом разглядев на перстне рельефное изображение треугольника вписанного в круг. В центре узора виднелась уже знакомая корона.

– Был. И десяток мой – тоже, – хмуро ответил Дзван. – Никто из моих с поля не вернулся, а я глаз там оставил.

Он промочил горло, пересохшее вдруг от воспоминаний. Можно было подумать, что ещё не совсем огрубела душа варгрикского ратника. Но это всего лишь пересохло в горле, не более того.

– Один из степняков достал меня своим ятаганом – гад, – с кривой улыбкой сказал сотник. – Ох, и теснили же нас, крепко теснили, еле выстояли.

– Ну, выстояли же…

– Если бы не конный отряд, налетевший на южан с тыла – пришёл бы конец и мне.

– Повезло тебе, – усмехнулся задумчиво Царра.

– Не то слово, – кивнул Дзван и зло оскалился. – Но ничего. Мы и до них скоро доберёмся.

Он придвинулся к собеседнику и сказал тому полушёпотом, словно открывая страшную тайну:

– Мы собираем здесь флот, и на Гранцмунде – тоже. Скоро пойдём в Хатиз, морем к устью к Вешруд, а там… Вверх по реке… До Поххара, до Шималхара, до всех их варварских городов, а уж после и до степняков доберёмся. В Устухане уже ждут приказа. Поквитаюсь тогда с ними за свой глаз.

– Зачем же Варгу понадобился Хатиз?

Дзван подмигнул собеседнику и хихикнул:

– Стало тесно ему в своём королевстве.

Царра ничего на это не сказал, хмуро допил пиво и крепко задумался над словами сотника. Когда же тот попёрся на кухню вдогонку за своей пышногрудой зазнобой, он воспользовался хорошей возможностью выскочить из трактира. Плюнув под ноги, он выругался про себя, зло поглядел в сторону шумного сборища на площади и направился прочь из Сухельпорта без денег, пеший и голодный.

Он шёл по пустынной дороге мимо пологих холмов с террасами засаженными виноградом. Старая лоза, заботливо подрезанная и подвязанная, толщиной своего ствола напоминала скорее дерево, чем куст. Стройные линии виноградников отходили от дороги, полностью покрывая южные склоны. С обратной стороны каждого холма находилась давильня, сложенная из дикого камня и крытая свежей соломой.

В одном из виноградников, на ближайшем к дороге кусте, Царра увидел забытые сборщиками кисти. Оглянувшись по сторонам, он, словно вор какой-то, сорвал две большие грозди и торопливо пошёл по дороге, на ходу обрывая губами удивительно сладкие ягоды. Солнечный свет просвечивал крупные, растрескавшиеся от зрелости, медово-жёлтые виноградины. Сок брызгал из них, стекая по подбородку и пальцам, сладкий липкий сок, уже выдавленный в бочки и перерождающийся сейчас в чудесное вино, то самое, что он пил минувшей зимой в замке короля Варга. Вину ведь всё равно, кто будет им наслаждаться, а винограду – кто соберёт его по осени.

Утолив ненадолго свой голод, путник шёл без остановок до самого заката, миновав виноградники, а ночь, что застигла его в пути, он провёл в копне соломы, на давно убранном пшеничном поле.

 

 

Глава 31. И вновь Бахт.

Утром Царра проснулся оттого, что кто-то дышал ему в лицо. Осторожно приоткрыв глаза, он увидел над собой морду вороного. Конь радостно фыркал и тёплым дыханием щекотал щёки старого друга. Тот не поверил своим глазам:

– Хиск! Это ты?

– Он это, – послышался знакомый голос. – Он.

Высунувшись из стога, путник увидел своего пропавшего товарища.

– Дружище, – выдохнул он, и голос его дрогнул. – Бахт…

Тот улыбнулся:

– Вот только слёз не надо.

– Слёз, – прошептал Царра, выбираясь из стога. – Какие слёзы?

– Садись скорее на коня, и поедем, – сказал хонанд.

Сказал спокойно, словно они и не расставались.

– Дорога всё ещё перед нами.

– Да-да, – согласно кивнул его товарищ и тайком вытер глаза. – Конечно. Дорога ждёт.

Он вставил ногу в стремя и легко впрыгнул в седло, в полной мере ощутив, как истосковался по своим друзьям, и как сильно их ему не хватало.

Без ненужных разговоров путники направились на север. Бахт на ходу вынул из своей сумки завёрнутый в тонкую лепёшку кусок овечьего сыра и протянул другу.

– На вот, поешь. Поди, от самого Сухельпорта натощак шагаешь.

– В Цитадели хорошо кормили, – усмехнулся Царра. – Теперь ещё долго ячменной каши не захочется.

С понимающей улыбкой хонанд смотрел, как товарищ утоляет голод. Затем протянул ему флягу с вином. После двух больших глотков путник почувствовал, как силы снова возвращаются к нему.

– Ты где пропадал? – спросил он, вытерев рот рукавом и передавая назад флягу.

Бахт проверил, хорошо ли та закупорена и махнул рукой:

– Улаживал кое-какие дела в окрестных деревнях.

– Дела!? Какие могут быть дела!? Ты знаешь, где я был!?

– Знаю, – спокойно ответил хонанд.

– Если знаешь, то чем же занимался всё это время? Почему не помог?

– Права не имел.

– Что значит «права не имел»? Я загибался там, Бахт.

– Но не загнулся же.

– С ума чуть не сошёл.

Хонанд улыбнулся и с наигранным подозрением искоса посмотрел на товарища.

– Точно не сошёл?

– Шутишь, да?

– Ну, почему же шучу? Всерьёз волнуюсь о твоём душевном здоровье.

– Не знал бы тебя столько времени, ей–ей, дал бы тебе по морде.

– Мне, значит, повезло, что я твой старый друг.

– Вот-вот, именно так.

Царра не умел долго сердиться, да, собственно, и не сердился он. На друзей, ведь, не сердятся, чтобы они не сделали. Тем более, всё осталось позади.

Что такое месяц в неволе, когда сидишь у окна и ждёшь неизвестно чего или вообще ничего не ждёшь? Вечность. И что месяц неволи, когда снова идёшь по осенним полям? Не было его вовсе. Месяца этого. Не было.

– Почему мы не едем к мудрецу, что на острове живёт? – видя, что они уходят от побережья, спросил Царра у товарища.

Тот ответил, погладив бородку:

– Нет в этом более надобности. Опоздали мы к нему.

– Значит, на север? – вздохнул путник.

Бахт утвердительно кивнул и улыбнулся:

– На север. Домой.

– Домой…

Друзья поехали по торговому пути, соединяющему Сухельпорт с Норгардом. Хонанд так и не ответил, где пропадал, пока его товарищ томился в Цитадели, а на вопрос о том, как тот туда попал, весело засмеялся.

– Ты не помнишь разве?

– Чего я спрашиваю, по-твоему? Вспоминал–вспоминал и только смутный кусок восстановил.

– И что именно?

– Помню, о Варге мы говорили что-то.

– Было дело.

– Я завёлся, зацепился с каким-то незнакомцем.

– Совершенно верно.

– С кем?

– Да со стражником.

– Это не с тем, что бедолагу – виноградаря вязал?

– С ним самым.

– И что?

– Слово за слово, дело пьяное. Двинул ты его кружкой прямо по темени.

– Ай-яй!

– Вот тебе и «ай-яй». Тебе «ай-яй», а бедняга так чувств и лишился. Я не сразу сообразил, что хрястнуло – глиняная кружка или голова его.

– Кружка хоть пустая была? – попытался пошутить Царра. – Допил я? Было бы жалко переводить такое славное вино.

– Допил, не переживай. Иначе бы не двинул…

– За драку, значит, и забрали меня?

– Да, нет.

– За что же тогда?

– Служаночка там была ещё. Не помнишь? Смугленькая такая, – хонанд весело щурясь, прицокнул языком. – Симпатичная!

Услышав это, Царра переменился в лице и снова вспомнил, забытую было за время заточения в Цитадели, тоненькую девичью фигурку, плывущую через царящий в трактире бардак. Чёрные, как ночь, волосы мелкими–мелкими кудряшками витые и губы, пухленькие, алые такие, словно спелые вишни. Его бросило в жар.

– И что? – хрипло спросил он.

– Вот тут я не знаю, – развёл руками Бахт и хитро прищурился. – Ты, как прикипел к ней взглядом, всё твердил, что на Зарину похожа, а после догонять пошёл.

– Зарину…, – в отчаянии прошептал Царра и вопросительно посмотрел на друга. – Догнал?

– Не знаю, дружище, – улыбнулся тот.

Царра прикусил губу и простонал с тоской:

– Видать, догнал.

– Молодец, значит, – засмеялся Бахт.

– Да, уж, молодец, – горько усмехнулся его товарищ и задумался крепко над тем, что происходило с ним в последнее время. И хоть видимых перемен не наблюдалось, но присутствовало неотвязное чувство, что всё идёт как-то не так, как-то неправильно. Не то, чтобы совсем уж навыворот, но хотелось, чтобы было всё как-то по-другому, иначе. Но и как должно быть правильно, тоже было непонятно. К тому же в груди чаще стало болеть, будто растревоженную рану на душе сшивали наживую не очень острой иглой.

Вот и сейчас. Он осторожно потёр в области сердца и поморщился. Проклятая рана настойчиво давала о себе знать.

– Чем ты в Чертогах Молчания занимался? – спросил Бахт своего посмурневшего товарища.

– Томился, – буркнул тот.

– И всё, что ли?

– Всё больше думал. Вспоминал. Когда времени много, только и делать остаётся, что размышлять.

– До чего же ты додумался?

– Свободу стал ценить.

– Свободу? – заинтригованно вскинул брови хонанд. – Любопытно. Что же для тебя свобода?

– Возможность идти, куда хочешь, – ответил Царра, весьма удивлённый таким простым вопросом.

– Вот так истина тебе открылась, – снисходительно хмыкнул его собеседник.

– Что тебя рассмешило?

– Многие так полагают… И ты тоже.

– Разве не так?

– На этот счёт есть и другое мнение…

– Интересно знать, какое.

– Может, быть свободным, это стен не замечать? – спросил хонанд, с хитрой улыбкой глядя на товарища.

Тот усмехнулся. Он уже привык к этому прищуру. Когда Бахт так смотрит, значит, затеял что-то.

– Может и так, – согласно пожал Царра плечами.

– Только так и может.

– Но куда лучше вообще свободы не лишаться.

Хонанд звонко рассмеялся и потрепал того по плечу, довольный тем, что тот извлёк урок из своего заточения.

Они поехали мимо пустых виноградников и осенних садов, которые, не смотря на ещё тёплые дни, принялись стремительно желтеть. Осень торопилась на юг и споткнулась, как вино из бутылки, пролив на землю вязкую грусть. Она долго висела в воздухе, словно густой туман, и ею очень тяжело дышалось. Вскорости она полетела по ветру тонкой паутиной.

На дороге попадалось всё меньше людей. Норгард ещё не отстроился, и купцам было без надобности туда ехать. Теперь торговля шла с заморскими землями и Хатизом, а о Бухте Норнат на время забыли. Но постоялые дворы на некогда людном северном пути не пустовали, хоть зимняя война и потрепала эти края довольно изрядно. Трактиры были полны ратников Короны, превратившись в перевалочные пункты, на которых хранилось продовольствие и снаряжение. Они обеспечивали всем необходимым колонны, идущие маршем к южному побережью. Пару раз путники встречали колонны и обозы в сопровождении конных сотен. Каждый раз Бахт издали замечал облако пыли и давал команду свернуть с дороги. Тогда друзья незамеченными пережидали в стороне. И надо сказать, что эта мера не была лишней, если учесть, что их наверняка искали.

Странно, но у Царры, сражавшегося некогда бок о бок с варгрикскими ратниками, вид последних вызывал только непонятную злость. Наблюдая за одной из таких колон, он как-то процедил сквозь зубы:

– На Сухельпорт идут, к морю.

– Куда ж ещё. Здесь одна дорога…

– Оттуда на кораблях к устью Вешруд, а там – в Поххар или Дикие Степи. Как уже король решит.

– Почём знаешь? – удивлённо покосился на него хонанд, до этого с безразличием созерцавший проходившую мимо воинскую силу.

– Да знакомец один нашептал.

– Кто таков?

– Помнишь Дзвана?

– Конечно.

– Встретил его в Сухельпорте. Он мне и поведал «страшную» тайну про то, как собирается король Варг идти на Хатиз.

– На Хатиз?

– Ну, да.

– Зачем?

– Сам как считаешь? Явно, не к Акилю за советом.

– Не сидится ему в Крунеберге, – задумчиво усмехнулся хонанд. – Вишь, куда замахнулся.

– Деда решил переплюнуть, – оскалился его спутник и вдруг замер, вглядываясь в ряды проходящих ратников. Знакомая фигура шагала в строю, держа на плече тяжёлое пехотное копьё.

– Мне кажется или это и вправду Накиль? – удивлённо спросил он.

– Где? – Бахт шарил взглядом по колонне, не зная, куда именно смотреть.

– Да вот там, – рукой показал его товарищ. – Видишь? Крайний слева в первой шеренге.

Хонанд внимательнее пригляделся и вскрикнул:

– Как есть, он!

– Живой, значит, – радостно улыбнулся Царра, но улыбка тут же померкла, когда он вспомнил, куда именно направляется внук перевозчика.

– Как странно сплетается жизнь, – прошептал он.

– Что? – встрепенулся Бахт и посмотрел на него. – О чём это ты?

– Я говорю, удивительно сплетается жизнь. Мы сражались против одного врага, а теперь прячемся от бывших соратников.

– Ничего удивительного здесь нет. Как нет ни врагов, ни товарищей.

– Что ты такое говоришь?

Хонанд многозначительно промолчал, но его товарищ не собирался успокаиваться.

– Как же это может быть? – настойчиво спрашивал он, пытаясь поймать взгляд собеседника. – Что же ты такое говоришь?

Колонна уже прошла и едва последние ратники скрылись в облаке дорожной пыли, путники выехали из своего укрытия. На дороге осталось множество следов ног и копыт. Бахт внимательно присмотрелся к ним.

Его товарищ удивлённо поинтересовался:

– Что ты там ищешь?

И, вспомнив Норгардский тракт, спросил с усмешкой:

– Подкову на счастье?

– Она мне не к чему, – задумчиво ответил хонанд. – Я ищу ответ на твой вопрос.

Он показал рукой вниз и спросил:

– Что видишь?

– Следы, – равнодушно пожав плечами, ответил Царра.

– Старые следы, – поправил его спутник и уточнил, словно это имело какое-то особое значение. – Затоптанные свежими.

– Ну и?

– А вот и наши, – Бахт кивнул через плечё на отпечатки подков их коней.

– Так что с этого?

– Есть Дорога, и есть те, кто по ней проходит. Мы идём в одном направлении, кто-то в другом, а кто-то вообще нам наперерез. У каждого своя цель Пути, у тебя, у меня, у любого из идущих. Она определяет, куда мы движемся.

– Это и так понятно.

– Пути могут быть разные, их определяет цель, но Дорога… Дорога – одна на всех. Мы все идём по ней и полагаем, что главное прийти куда-то…

– Разве это не так?

– Придём, не придём – совершенно неважно. Мы ступаем на Дорогу и идём к своей цели лишь для того, чтобы оставить следы. И всего то. Единственное, что имеет значение, – хонанд сделал ударение на конце своей фразы, – оставить следы. Мы должны идти, чтобы этот вечный узор оставался вечным.

Царра не нашёл, что сказать. Он посмотрел вниз на дорожную пыль, оглянулся назад на цепочки из отпечатков конских копыт, затем – на Бахта. Тот хитро так прищурился, ожидая нового вопроса, но его товарищ ничего не спросил.

– Поехали лучше, – буркнул он. – Дни сейчас короткие.

– Поехали.

Друзья продолжили путь, и шли до самых сумерек, пока не устроили ночлег на пустынной возвышенности. На ней не было почти ничего, кроме небольшого ручейка, что весело журчал, выбиваясь из-под корней старой яблони.

– Хорошее место, – одобрил Бахт стоянку.

– Хорошее, – согласился Царра, с волнением увидев вдали родные ему горы.

– Да, да. Ты почти дома, дружище, – усмехнулся хонанд, поймав взгляд товарища.

Тот задумчиво кивнул, погладив бороду. На что Бахт рассмеялся.

– Слушай! Да ты в Цитадели зарос как дед, – сказал он. – Давай побрею?

Царра не стал возражать и послушно присел у ручья, подставив другу подбородок и щёки, которые тот быстро намылил и принялся осторожно скоблить. Лезвие бритвы с тихим хрустом снимало волосы, обнажая незагорелую кожу.

– Осторожнее, – морщился отвыкший от бритья путник, чувствуя, как печёт нежное горло.

– Терпи, терпи.

Отросшие в странствиях волосы вместе с пеной падали в ручей и медленно уплывали прочь. Царра этого не видел, но слышал, как товарищ стряхивает их с бритвы.

– Просил же! – вскрикнул он от боли.

– Извини, пожалуйста, – хонанд краем своего рукава вытер кровь, что выступила из небольшого пореза. – Острая очень.

– Конечно острая, – буркнул его товарищ. – Не хватало, чтобы ты ещё и тупой бритвой меня скоблил.

Бахт засмеялся в ответ.

– Сиди тихо.

Он закончил бритьё и с довольной улыбкой немного отодвинулся назад, чтобы полюбоваться своей работой.

– Знали бы короли, что настоящая власть не у них, – сказал он. – А у придворных брадобреев.

И осторожно вытер бритву о ладонь.

Царра умылся в ручье, разглядывая помолодевшее своё отражение и чувствуя под пальцами непривычно гладкие щёки.

– Спасибо, – сказал он товарищу.

– Может в цирюльники податься? – шутя, ответил тот.

– Не стоит. Цирюльник из тебя так себе, – засмеялся Царра, придерживая порез, чтобы остановить всё ещё выступающую на скуле кровь.

– Ну, нет, так нет, – подмигнул ему Бахт.

Они принялись готовиться к ночлегу. Хонанд расседлал коней, а его друг насобирал дров и развёл огонь. Они приготовили нехитрую пищу и, насытившись ею, тихо беседовали. Вороные неспешно ходили кругами и кормились яблоками, которыми была щедро усыпана земля под деревом. Царра посмотрел на Хиска, с удовольствием хрустящего сочными плодами.

– Какой богатый урожай, – хмыкнул он, поднимая с земли два яблока. – Крупные, не смотря, что дички.

Он подошёл к ручью, помыл их и бросил одно своему другу. Тот на лету поймал угощение и хитро прищурился, разглядывая краснобокий плод. Затем разломал его пополам, и на ладонь ему высыпалось несколько зёрнышек. Он взял одно из них и показал своему товарищу:

– Ты только посмотри на него, дружище.

Тот, жуя, пригляделся и сказал:

– Семечко. И что?

– Ты представь только, что оно станет деревом и тоже принесёт плоды.

– И что? – Царра вопросительно смотрел на друга.

Тот кивнул на старую яблоню:

– И это дерево когда-то было зёрнышком.

– Было.

– Если ты протянешь нить от зёрнышка к зёрнышку, увидишь, как неразрывно Время. И то, как яблоня, рождаясь из семечка, сама рождает целый мир и со временем высыхает, а жизненная сила её продолжает путь в тысячах других семян. Представь, что все они единое одно и вместе с тем каждое живёт отдельно.

Царра проглотил прожёванный кусок и отложил оставшуюся половинку. Он внимательно слушал товарища.

Тот бережно положил яблочное семечко на землю и закончил:

– С людьми та же история. Они самости в непрерывном потоке Времени. Звенья в цепи, соединяющей Прошлое и Будущее. Необычайно долгой цепи, начало и конец которой теряются в тумане.

Хонанд с неуловимой улыбкой на губах, смотрел на друга, пронизывая его своим синим взглядом.

Царра почесал подбородок и спросил:

– К чему это ты всё говоришь?

– Чтоб ты понял и не боялся…

– Не боялся чего?

– Конца Дороги.

– С чего ты взял, что я боюсь?

– Боятся все. Они спрашивают себя, зачем и куда идут, в чём смысл их Пути. Одни приближают его конец, другие всячески оттягивают, но все к нему приходят. И очень важно знать, что Путь, пройденный тобою, имеет смысл.

– Полагаешь, он есть? Смысл этот?

– Ну, ты и спросил! Конечно, есть. Ты можешь его не видеть, можешь даже считать, что его вовсе нет, но твоя Дорога – полна смысла, равно как и её конец.

Хонанд закончил с рассказом и, постелив себе, прилёг. Царре же досталась бессонная ночь, которую он провёл в раздумьях, переворачиваясь с боку на бок и иногда засыпая. Всё не шли из головы слова товарища.

– Полна смысла, Бахт сказал, – шептал он, глядя на осенние звёзды. – Полна смысла. Что может это значить?

Он чувствовал, что знает ответ, почти понял то, что хотел сказать его друг, но высказать это, выразить в словах ему не удавалось. И это тяготило больше всего. Ведь знанию, которое хочет выйти к людям, следует прикрыть свою наготу, дабы не смущать непривыкших к ней. И так трудно подобрать для неё подходящее платье. Истина, облачённая в пышные одежды из мудрёных слов, похожа на дитя. Золотом расшитые ткани сковывают движения, а длинные подолы так и путаются под ногами, из-за них легче лёгкого упасть в грязь на виду у всех, став посмешищем праздных зевак. Нет. Платье истины должно быть простым, как льняная рубаха или кольчуга. Ну, или саван. Кому как удобнее.

Царра промучился до полуночи, пытаясь найти простые и точные слова, ибо это было очень важно – рассказать другим, а, значит, и себе, то, что ощущаешь. Ему казалось, что если он уснёт, то уже не вспомнит того, что чувствует сейчас.

Нашёл ли Царра нужные слова, никто не знает, но заснул он с улыбкой на устах.

 

 

Глава 32. Путь домой.

С каждым шагом Хиска, его седок становился ближе к своему дому. Печаль давила на сердце, и предательские слёзы подкатывали к горлу, когда он думал над тем, что там никто его не встретит.

– Что же делать? – прошептал он в один из вечеров, что путники проводили у огня под открытым небом.

– В смысле? – не понял хонанд, пошевеливая угли концом обгоревшей палки.

– Что мне делать, Бахт? Я так и не нашёл Места Без Времени. Даже не узнал дороги. Уже год прошёл, а я всё так же далёк от своей цели, как и был.

– Но ты же ещё в Пути.

– Я на пути домой, мой друг, а Безвременье так и осталось для меня тайной.

– Не печалься раньше времени.

– Я не печалюсь, просто грустно от того, что не нашёл того, что искал.

Бахт хмыкнул, покачав сокрушённо головой, как порой качают седые старики, когда при них говорят какую-нибудь глупость.

– Хм. «Не нашёл», – буркнул он.

– Ты хочешь поспорить, мой друг? – заставил себя улыбнуться Царра. – Как всегда.

– Спорить я не намерен, – ответил ему хонанд. – Послушай лучше историю, которую я слышал когда-то от Бархлика.

– Давай.

– Однажды, никто не помнит точно, когда это было, да это и неважно совершено. Какая, по сути, разница, в какие времена это произошло. Всё повторяется в этом мире. И было ли это в седые времена или недавно – неважно.

– Ты к делу ближе, – усмехнулся Царра.

– К делу. Пришёл один человек к мудрецу и попросил его подсказать, где раздобыть ему денег.

– Кто же с такими просьбами к мудрецам ходит, лучше к менялам на базар…

– Ты можешь послушать? Не перебивай.

– Больше не буду.

– Старик велел ему пойти и выбрать себе коня из табуна, что пасся неподалёку. Человек так и сделал, выбрал себе крепкого жеребца и подвёл к мудрецу, а тот вынес ему из своего дома седло и уздечку.

«Теперь он твой», – сказал ему мудрец, оседлав скакуна.

«Зачем он мне?» – удивился человек.

«Иди с миром, добрый человек, ищи то, чего хочет твоя душа, и возвращайся, когда найдёшь», – такой был ответ.

– И он ушёл? – Царра забыл о своём обещании молчать.

– Что ему оставалось делать? Ушёл, конечно же, человек.

– Ну да, действительно… Что же ещё ему оставалось.

– Ушёл он, весьма недовольный таким ответом, ибо совета не получил, а в место этого приобрёл коня. Кому же такое понравиться? Поначалу он хотел жеребца продать, но жалко стало расставаться с таким животным, ведь он успел заглянуть в его умные глаза. Неосторожный, скажем прямо, поступок, если собрался с кем-то расстаться. Стал человек думать, как ему быть. Пахать на скакуне нельзя, ведь тот конь был не для пахоты, в телегу тоже не запряжёшь. Пришлось отправиться в путь человеку, и целый год он странствовал по свету. Человек увидел многое, многое услышал, многих людей повидал, а уж сколько дорог прошёл!

– Как я, прямо, – усмехнулся Царра.

Его друг кивнул и продолжил:

– И вот через год, вновь пришёл человек к мудрецу.

«Ну, что, уважаемый? – спросил тот с улыбкой. – Нашёл, что искал?».

«Нашёл», – ответил человек и рассказал, что, странствуя по свету, многое узнал о жизни и понял суетность своего желания быть богатым.

« Что так?» – усмехнулся мудрец, поглаживая седую бороду.

«Богатство – не в золоте», – был ответ человека.

«А в чём же?»

«Сам знаешь».

Старик довольно засмеялся в ответ, а человек поблагодарил его за науку и, вернув коня, пошёл своей дорогой.

– В чём же суть твоего рассказа? – пожал плечами Царра.

– Суть, – улыбнулся его товарищ. – Суть, мой друг, в том, что подковы то у коня и стремена на седле были из чистейшего серебра.

Поняв смысл притчи, Царра весело засмеялся и спросил:

– Ты их сам придумываешь, или как?

– «Или как», – передразнил хонанд с усмешкой и ответил. – Бархлик мне рассказывал. Он их много знает.

– Он что, сказочник?

– Сказочник, только сказки у него не простые, а сказки–искательницы. И сам он Искатель.

– Как это?

– Это наши сказки. С их помощью мы разысскиваем своих соплеменников. Простой человек послушает и посмеётся, а хонанд всё поймёт, – пояснил Бахт и закончил. – Видишь теперь, что ты рано или поздно найдёшь то, что должен? Даже если ищешь совершенно не то, да ещё и не там вовсе. Так что, выше нос!

– Удивляюсь тебе, дружище, – вздохнул Царра. – Ты пытаешься меня подбодрить, но ведь сам знаешь, что путь, который я проделал, оказался тщетным. Просто признай это. Ведь всё было зря.

– А я удивляюсь тебе, мой упрямый друг. Я рассказывал, рассказывал тебе на ночлеге у яблони, а ты всё пропустил мимо ушей. Ты меня, конечно же, извини, но ты – осёл.

– Кто?

– Осёл. Животное такое. Весьма упрямое. Ты видел его в Хатизе.

– Это с ушами который?

– С ушами, с ушами. Ты тоже с ушами. Я тебе говорю, да ты всё мимо них… Как всегда, меня не слушаешь.

– А-а-а… Знаю, что ты мне скажешь. Знаю. Опять будешь говорить мне про гору?

– О ней самой.

– Я всё понимаю, мой друг. Не обижайся, я просто устал.

– Знаю. Нето отвесил бы тебе хорошую оплеуху.

– Отвесь тогда.

– Думаешь, поможет?

– Нет, конечно.

– Я тоже так думаю. Но ты мне поверь – всё было, отнюдь, не зря. Совершенно не зря. Потому что зря под этим Небом, – хонанд ткнул пальцем вверх, – ничего не бывает.

Царра грустно улыбнулся и замолчал, глядя на небо, усеянное осенними звёздами, и дорогу, выложенную ими. Вспомнив рассказы старого степняка, он снова спросил:

– Послушай, Бахт.

– Что опять?

– Помнишь, Асбун говорил, что степняки, когда уходят, отправляются по Звёздной Дороге на поиски Небесной Кобылицы…

– Конечно, помню.

– Они её найдут когда-нибудь? Как думаешь?

– Можешь даже не сомневаться. Найдут.

– Ты так уверен в своих словах. Почему?

– Потому, что все мы, в какой-то мере, ищем Небесную Кобылицу. А найти… Это не вопрос Времени.

– Чего же тогда?

– Это – всего лишь цель.

– Что-то я в толк не возьму.

– Да здесь и понимать ничего не надо. Я же тебе говорил о Дороге, о следах на ней и о Пути. Помнишь?

– Вот ты о чём! – понял-таки Царра и замолчал ненадолго, после снова спросил. – А хатизцы?

– Что «хатизцы»?

– Эти куда деваются?

– Хатизцы… Они переносятся в цветущий сад, где вечно живут среди ручьёв и неувядающей зелени, наслаждаясь вкусом дивных плодов.

– Целую вечность?

– Конечно, целую. Как же иначе? На меньше, чем вечность они не согласны, – усмехнулся Бахт.

– Видимо им очень не нравятся их пустыни, – с ироничной улыбкой сделал вывод Царра.

– Ты совершенно прав, – хонанд подмигнул своему другу, а тот не унимался:

– А соплеменники Хофнунга?

– Фрийцы? О! Эти верят, что попадут на Небо, и будут там пировать за столом вместе со своими богами.

– Все?

– Ну, не все, конечно, а только те, кто живёт по совести. Кто запятнал себя недобрыми поступками, те попадают в Край Вечной Зимы. Там ничего нет, только ледяная тьма и холод.

– Не хотел бы я там оказаться, – зябко поёжился Царра, вспомнив вдруг о грядущей зиме. – Я достаточно намёрзся в пути. Долго ещё не захочется. Вот попировать можно. Что там подают, на стол богам?

– Свинину и мёд, всё то же, что и на земле.

– Не отказался бы от хорошего куска мяса.

– Наедайся здесь, друг мой. Тебе туда не попасть, как ни старайся.

– Почему же? Я недостойно живу?

– Не в этом дело. Ты не фриец и потому не сможешь найти туда дорогу.

– Ну и ладно. Не очень то и хотелось.

– Тебе туда и не надо.

– В королевстве Варга люди тоже верят во что-то, я так понимаю?

– Конечно. Они верят в то, что, когда уйдут, они предстанут на Судилище и будут определены либо в Небесный Сад, где царит Любовь, либо будут осуждены на вечное скитание по Огненной Пустыне.

– И как же это определяют? Кого куда?

– Это уже смотрят, кто как жил и сколько сделал добра или зла людям.

– Кто смотрит?

– Неподкупный Судья.

– Судя по имени, с ним шутки плохи.

– Ещё бы.

– А если брат, спасая любимого брата, совершит недостойный поступок и попадёт в Огненную Пустыню, что тогда? Спасённый будет смотреть из Небесного Сада на близкого ему человека, который страдает за него?

– Выходит, что так.

– Тогда тому, что в Небесном Саду будет не лучше, чем его брату, если они настоящие братья.

– Нисколько не лучше.

– Или даже хуже. Если же нет – какой же он тогда человек? Сволочь последняя и места ему в Небесном Саду быть не может.

– Совершенно верно.

Царра призадумался и удивлённо воскликнул:

– И вечное скитание – несоразмерно с самым великим злом, что ты сотворил!

– Я знаю, – согласился Бахт. – Но они в это верят.

– Так, где же истина? – совершенно запутался его товарищ.

– Истина, мой друг, в том, что все они правы, – улыбнулся хонанд, чем совершенно озадачил собеседника.

– Как это?

– Да так. Вспомни, что я тебе говорил о янтаре.

Царра потрогал мешочек на поясе, где лежали камни, и улыбнулся:

– Янтарь, говоришь ...

– Истина – одна, как этот янтарь. Правд же – множество. Правда у каждого своя, и она ровно такая, какою познающий может принять истину.

– Теперь понятно, – Царра задумался на мгновение и тут же задал новый вопрос. – Вы тоже верите во что-то?

– Хонанды, ты имеешь в виду?

– Ну, да.

– Мы знаем… и верим… Это ведь по сути одно и то же – знать и верить.

– Что же вы знаете?

– Мы знаем, что всё свершается здесь и сейчас, под этим небом и луной. На этой земле. Блаженство и Ледяные пустыни, радость и мука, всё, без исключения. И всего здесь поровну, мой друг. Хонанды верят в качание Весов и знают, что судьба этого мира и всех, кто в нём живёт – Равновесие, которое неотвратимо.

– А после?

– После того, как застынут Весы, дрова прогорят, и все долги будут выплачены, тебе уже не надо будет искать дорогу в Безвременье. Но до этого часа надо качать – раскачивать свои Весы.

– Что, ты говоришь, делать?

– Жить, дружище, – улыбнулся Бахт, щурясь на солнце. – Просто жить.

– Так просто? Просто жить… Но так это трудно порой…

– Бывает, согласен. Жизнь не праздник, отнюдь. И это чистейшая правда. Но, правда и то, что увлекательнее и удивительней ничего в природе нет. И скоротечней. Её любить надо.

– За что? – искренне удивился Царра.

Хонанд посмотрел на него с добрым таким сожалением, как смотрят на глупых детишек, которые не понимают простых, очевидных вещей, и сказал:

– Да хотя бы за то, что она закончится рано или поздно.

В подобных беседах коротали друзья путь и, наконец, добрались до родных гор Царры. Они шли вместе по нехоженым склонам, вдали от дорог, пока не настал день, которого один из них ждал и боялся – они дошли до перевала, от которого до его дома оставалось шесть дней пути.

Здесь Бахт спешился и сказал своему спутнику:

– Слазь с коня.

Поморщившись, тот растёр грудь и спрыгнул на землю.

Они стояли лицом к лицу и смотрели друг другу в глаза. Их вороные отошли в сторону, чтобы пощипать скупой травы, а может мешать не хотели. Кто знает.

Бахт вынул что-то из мешочка на поясе и протянул товарищу:

– Это тебе. Держи.

– Камень? – улыбнулся тот.

– Нет, – засмеялся хонанд и показал желудь, лежащий на его ладони.

– Зачем он мне?

– Так надо. Возьми его и крепко сожми в кулаке. Подумай о том, что хотел сделать, но не успел.

– Глаза закрывать? – усмехнулся Царра, попытавшись подтрунить над другом, но осёкся, увидев его каменное лицо.

– Не обязательно, – серьезно ответил его товарищ, добавив. – И ничего смешного здесь нет. Всё очень… важно… Давай же.

– Я думаю, думаю, – кивнул Царра и крепко сжал жёлудь в кулаке. – Вспоминаю.

– Не забудь сказать то, что не сказал…

– Кому?

– Кому угодно. Злате, мне, Зарине,… своему…

Царра удивлённо посмотрел на друга.

– Кому «своему»?

– Чего это ты так удивляешься, дружище? – хитро прищурился Бахт. – Просто скажи. Кому угодно.

– Ты хочешь сказать…, – Царра ошеломлённо смотрел на хонанда.

Тот многозначительно кивнул, но больше ни слова не проронил. Тогда путник поднёс жёлудь к губам и прошептал тихо-тихо. А что говорил, так это у ветра спросить надо, только он и услышал. Подхватил их, закружил, как осенние листья, и унёс на юго-восток.

– Всё? Сказал? – спросил хонанд, выждав паузу, и после утвердительного кивка указал на место у друга под ногами:

– Теперь вырой лунку и посади.

Царра послушно вынул из ножен поххарский кинжал и, сделав небольшую ямку, бережно положил в неё жёлудь, плеснул воды из фляги и затем так же осторожно присыпал землёй. Бахт положил руку другу на плечё и, легко похлопав, сказал:

– Вот и всё. Дальше ты пойдёшь один.

– А ты?

– Мне дальше надо идти. Дорога зовёт.

– Дорога…

– Ты же знаешь…

– Знаю, – кивнул Царра, уже не пытаясь спрятать грусть в глазах. Да и Бахт, было видно, шутил через силу.

– Дела ждут неотложные, – сказал он. – И крайне важные.

– Дела… Какие ещё дела?

– Я же сказал – крайне важные, – улыбнулся хонанд и с заговорщицким видом подмигнул. – Забыл добавить, что они ещё и тайные.

Царра улыбнулся в ответ:

– Всё шутишь.

– Как иначе?

– Ну, а если серьёзно?

– Если серьёзно, то надо с одного знакомого старый долг спросить. Целый год уже, как не возвращает.

\ – Долг забрать – дело нужное, – задумчиво произнёс Царра и спросил. – Или, может, простить?

Бахт сокрушённо развёл руками:

– И рад бы, друг мой, да нельзя.

– Почему?

– Долги всегда выплачиваются. Хотим мы того или нет. Уж таковы правила.

Царра огляделся по сторонам и со вздохом указал в сторону двух гор:

– Мне туда.

Прищурившись, хонанд поглядел на них и улыбнулся.

– Чего это ты веселишься? – устало усмехнулся Царра.

– Знакомые вершины.

– Знаешь, наверное, как называются?

Бахт кивнул и показал справа налево:

– Вот эта, которая кутается в облака, зовётся Эваз, а вот та, что пониже – её сестра Райдо.

– Эваз и Райдо, – тихо повторил Царра. – Красивые имена.

– Ещё бы. Ведь это твои горы, – с улыбкой сказал хонанд и положил другу руку на плечо.

– Прощай, брат, – сказал он.

– Прощай, – кивнул Царра и краем глаза заметил на предплечье своего спутника всё те же таинственные знаки – руны, украшавшие руку каждого хонанда. Как же он умудрился не увидеть их раньше?

– Мы ещё встретимся? – спросил он с надеждой.

– Конечно, – улыбнулся хонанд. – Конечно.

Он подмигнул и сказал:

– В Безвременьи.

Друзья обнялись, и Царра почувствовал, как по его щеке катится слеза. Бахт крепко пожал своему товарищу руку и улыбнулся, глядя ему в глаза. Их долгое путешествие подошло к концу, и настало время расставаться. Оба они знали, что больше не увидятся. В таких случаях надо говорить особые слова, так принято у людей, но друзья молчали. Не потому, что слов найти не могли, просто всё уже было сказано. Бывают в жизни такие моменты, когда от слов нет никакого толку.

Путники ещё раз обменялись улыбками, один – ободряющей, а другой – усталой, и расстались. Навсегда.

Они вскочили в сёдла, и Царра поехал прямо, через перевал между Эваз и Райдо, а Бахт направил своего коня на закат солнца, к городу Наместника, чтобы забрать старый долг.

В этот момент далеко на востоке, в Хатизских горах, молчаливый человек в серой рубахе положил высушенную до белизны веточку на чашу весов.

– Последняя, – вздохнув, пробормотал Сайар.

Он устало присел на камень, глядя на чашу с белыми дровами, которая слегка пошла вниз под весом палочки.

– Это последняя! – крикнул кому-то этот странный человек, слегка повернув голову влево. Кому он кричал – неизвестно, но, кажется, услышали его не только закутанные в облака Хатизские горы. Ветка мигом схватилась огнём и весело затрещала, превращаясь в невесомый пепел.

И чаша Весов медленно поднялась.

 

 

Глава 33. Конец Дороги.

Последние дни путешествия Царра провёл в молчании, зябко кутаясь в дорожный плащ. Вновь шелестела листва под копытами вороного, когда тот, как и год назад, нёс своего седока мимо Спины Дракона, только уже в обратном направлении.

Погрузившись в грустные мысли, путник вернулся в родные места. Он прошёл по ним, внимательно всматриваясь в каждое деревце, и ждал, что они заговорят с ним. Но они всё также молчали, как и в день его отъезда. В груди нестерпимо жгло, словно сидящий у сердца осколок железного шара кто-то раскалил добела.

Родной лес, наконец-то. Вот и дом Ведуна. Долгим взглядом Царра окинул поляну, и от тоски его сердце болезненно сжалось. Всё было ясно без лишних слов. Замшелая крыша, пустые слепые окна и дверь, покосившаяся на разъеденных ржой петлях. Запустение и грусть покинутого жилища.

Как же сурово ты, неумолимое Время! Вечный поток, уносящий то, что было знакомо, неустанно меняющий линии берегов и безжалостно стирающий наши следы.

За какой-то год всё изменилось, не узнать. Странное чувство не оставляло путника. Казалось ему, что целый год он проплутал по Вахтгару и вернулся домой спустя века. Он вспомнил Вэна из Норгарда и тяжело вздохнул. Сейчас они с ним были в одной шкуре.

Под клёном, облачённым осенью в царственный багрянец, виднелся неприметный холмик, поросший лесной травой. Он видел такие в своём странствии, и на обочине дорог, и возле деревень, но они не были такими печальными, как этот. Царра проехал мимо него, затем, придержав коня, запустил руку в седельную сумку и вынул из неё пустой кошелёк. Как вытряхивают хлебные крошки, что остаются на дне дорожного мешка, он вытряхнул из него одну единственную монету, ту самую, что на постоялом дворе Радгара определила его Путь. С лёгкой улыбкой он посмотрел на крону и, чуть наклонив ладонь, позволил ей соскользнуть на землю, где она затерялась в сухой траве.

– Всё, что осталось, Дедушка, – прошептал Царра. – Спасибо.

И, проехав по знакомому ущелью, он вернулся к родному дому.

«Как же быстро пепелище поросло травой, и дикая малина спрятала золу!»

Усталый всадник тяжело сполз с коня. Вынув хатизский кинжал из ножен, он перерезал подпругу с наперсьем, и сбросил седло на землю. Из дорожной сумки выпало яблоко и подкатилось к покрытым пылью сапогам. Царра поднял его, протёр и, задумчиво погрев в ладони, вдохнул аромат поздней осени. Вспомнив слова Бахта, он улыбнулся и бережно положил яблоко в траву. Затем снял с Хиска узду и, бросив её рядом с седлом, поцеловал вороного в морду.

– Иди, иди, мой хороший, – прошептал он, поглаживая коня по шее. – Спасибо тебе за всё. Иди. Теперь ты свободен, как ветер.

Хиск фыркнул, понимающе посмотрел своему седоку в глаза и пошёл прочь. Уже скрывшись из виду за деревьями, он протяжно заржал, навсегда прощаясь со своим другом.

Тяжело ступая, Царра подошёл к старому дубу и присел у него в корнях, устроившись поудобнее. Он упёрся спиной в мощный ствол, прислонил к корню меч и устало прикрыл веки. К горлу подступила неясная тоска, словно он снова собрался в дальнюю дорогу к неведомым землям.

Путник тяжко вздохнул и открыл глаза. Усталость навалилась на него, но не обычная, а усталость смертельная, та, что, подобно камню придавливает человека, душу его давит. Стало тяжело дышать, левая рука онемела и словно чужая сжимала два камешка – белый, что помнил тепло Златыной груди и ярко-жёлтый янтарь. Царра с трудом разжал ладонь, посмотрел на неё и слабо улыбнулся. Ветер, тот самый, что путешествовал с ним по Диким Степям, зашелестел высохшей кроной старого дуба. Один лист, оторвавшись от ветки, слетел, кружась, и упал вниз прямиком к нему на грудь. Он взял его за черенок и поднёс к глазам, разглядывая сквозь него заходящее осеннее солнце, которое было удивительно тёплым. Свет солнца явил Царре прожилки на листе, дороги – пути человеческие, что вели его по земле к Безвременью. Он вдруг услышал осторожные шаги. Сухая трава шелестела под чьими-то мягкими лапами. Он поднял глаза и увидел двух волков, севших на землю у его ног.

– А, это вы, бродяги, – улыбнулся Царра, ничуть их не испугавшись.

Танхо остался сидеть, а Марг подошёл к человеку, заглянул ему в глаза и, тихо заскулив, как щенок, лизнул левую руку. Пальцы разжались, белый камешек и янтарь с лёгким стуком скатились в жухлую траву. Резко сорвавшись с места, волки в мгновение ока скрылись в лесу.

Царра почувствовал, что проваливается в себя. Собственное тело показалось ему скорлупой, а он, словно существовал в его пустоте. Мир приготовился погаснуть догоревшей свечёй и растаять.

От мысли, что сейчас всё исчезнет, сделалось не по себе, но странный покой вдруг вытеснил тревогу, и он всем существом своим почувствовал, как что-то изменилось в лесу. То ли солнце, заходя за вершины, осветило его по иному, то ли глаза стали видеть то, что было скрыто раньше, но начавшие было тускнеть краски, вдруг вспыхнули со всей своей силой.

– Отдохни, – прошептал старый дуб.

Царра обмер и радостно посмотрел вверх на раскидистую сухую крону.

Она шелестела:

– Отдохни, сын Ларвая.

– Не может быть, – изумлённо выдохнул он, всё ещё не веря в случившееся чудо.

Но деревья действительно ожили и зашептались, как это было всегда. Их голоса путались в ветвях, кружились вместе с опадающей листвой и сплетались в удивительную музыку, в звуках которой душа Царры плыла над родным лесом.

Обламывая орешник, из чащи вышел Олень, живой и невредимый, карими глазами спокойно глядящий на старого знакомого. Вверху захлопали мягкие крылья. Царра поднял глаза и онемел, увидев Чешмаш. Сова посмотрела на него, угукнула и, слетев с ветки, окунулась в медовый закат.