Тема 3. Либеральные революции и реформы второй половины XIX века
Промышленный переворот в странах Западной Европы и Северной Америки. Расцвет мировой торговли и его перспективы для стран Латинской Америки.
Внутренние предпосылки революций и реформ второй половины XIX в.
Идеологические истоки нового цикла либеральных революций.
Социально-экономическое содержание либеральных революций и реформ. Типология аграрных преобразований.
Движущие силы, характер, первоначальные цели и конечные результаты либеральных революций.
Промышленный переворот, или промышленная революция, представляет собой совокупность экономических и социально-политических изменений, в которых находит выражение переход от основанной на ручном труде мануфактуры к крупной машинной индустрии.
Первой на путь промышленного переворота вступила Англия, а отраслью, давшей импульс этому перевороту, стала хлопчатобумажная промышленность. В конце XVII-начале XVIII в. хлопчатобумажная мануфактура в Англии достигает своего наивысшего расцвета и переходит к внедрению первого механизма ткацкого челнока.
В 1785 г. Э. Картрайт изобрел механический ткацкий станок, заменявший до сорока ткачей. После множества усовершенствований этот станок нашел широкое применение в 20-х годах XIX в. Так в английской и мировой промышленности появились первые машины и первые фабрики, а в 60-80-х годах они распространились также в шерстяном, сукноделательном, бумажном, полиграфическом производствах.
В 1782 г. Джеймсом Уаттом была создана паровая машина, которая сначала применялась на прядильной фабрике, а затем получила распространение в самых различных отраслях промышленного производства и на транспорте. Применение машин и пара дало толчок развитию металлургической и угольной промышленности, а общее увеличение промышленного производства вскоре привело к строительству пароходов, паровозов и железных дорог первая линия между Манчестером и Ливерпулем была открыта уже в 1830 г.
Потребность механизации производства встала и перед машиностроением. В 1797 г. механик Г. Модели создал токарно-винторезный станок, который и был положен в основу металлообрабатывающей промышленности. Вслед за этим были изобретены строгальный и фрезерный станки.
Создание фабричной промышленности привело к коренному преобразованию общественных отношений: возникла социально-экономическая структура капиталистического индустриального общества. Важнейшим социальным последствием промышленного переворота явилось утверждение полного господства буржуазии в экономике Англии.
Коренные изменения претерпела структура занятости: уже к середине XIX в. почти половина трудоспособного населения была занята в промышленности. Стала другой и структура самой английской буржуазии: вместо купца главное место в буржуазном обществе занял фабрикант. За счет разоренных крестьян и ремесленников формировался пролетариат.
Промышленный переворот в Англии оказал огромное воздействие на развитие всего мира. Колоссальный рост промышленного производства вызывал потребность в постоянном увеличении поставок сырья.
На основе фритредерства (от ангел. фри тред свободная торговля) Англия начала заключать договоры с другими странами. В 1860 г. был заключен англо-французский договор, по которому Англия отменила ввозные пошлины на французские шелка и продовольствие, а Франция снизила таковые на английские машины, металлоизделия, уголь, шерсть. Подобные отношения были установлены с США, Бельгией, Италией, Австрией, Швецией и др.
Другим универсальным буржуазным средством внешнеторговой экспансии была для Англии активная колониальная политика. В первой половине XIX в. английские колонизаторы проникли в Африку, подчинили себе и освоили Австралию, осуществляли захваты в Тихоокеанском бассейне, продолжали освоение Индии. В 40-х годах Англия навязала в результате опиумной войны торговые договоры Китаю, по которым получила право ввозить в Китай любые товары при уплате льготной 5% пошлины. Торговые войны велись Англией также и на Среднем Востоке.
Складывавшаяся вокруг Англии система международного разделения труда таила в себе благоприятные перспективы для других капиталистических держав, особенно для Франции, Германии и США. Это в первую очередь относится к США, которые еще в конце своего колониального периода достигли значительного уровня промышленного производства, особенно в судостроении и металлургии. После завоевания независимости факторами, способствовавшими переходу от мануфактурной к промышленной стадии в США, стали отсутствие средневековых пережитков в виде цеховых ограничений, мощный приток европейских иммигрантов, возможности наживаться во время наполеоновских войн на поставках воюющим сторонам, оставаясь при этом в стороне от конфликта, заимствование передового английского технического опыта. Не последнюю роль в ускорении темпов промышленного переворота сыграли доходы от поставок сельскохозяйственной продукции в Англию. Промышленный переворот в США завершился примерно к 1870 г. К этому времени страна заняла второе место в мире по уровню развития индустрии (после Англии).
Наиболее развитая страна Европейского континента Франция в процессе индустриализации во многом следовала той же стратегии. Однако по темпам промышленного переворота Франция значительно уступала другим страдам: если еще в 1860 г. она занимала второе место в мире (после Англии), то через 10 лет США оттеснили ее на третье место, а в конце XIX в. она пропустила вперед и Германию.
Промышленный переворот в Германии развернулся во второй половине XIX в. почти на столетие позже Англии, и на полстолетия позже Франции. Это отставание было вызвано затянувшейся государственной раздробленностью и длительным господством устаревшего средневекового ремесла. Несмотря на пережитки феодальных отношений в германской деревне, сельское хозяйство здесь еще в большей степени, чем во Франции, служило базой и источником финансирования промышленности. Прусский путь развития капитализма в деревне показал в Германии гораздо большую эффективность, чем реформированное сельское хозяйство Франции. Юнкерские хозяйства к 50-60-м годам XIX в. выдвинулись на передний край в развитии племенного животноводства и прогрессивных методов агрикультуры. Во второй половине XIX в. Германия вышла на первое место в мире по сбору картофеля и сахарной свеклы. Широко возделывались такие технические культуры, как лен, конопля. На этой основе большое развитие получила пищевая промышленность, а вслед за тем начали создаваться отрасли тяжелой промышленности. Если в первой половине XIX в. Германия еще являлась аграрным придатком Англии и Франции, то к 1870 г, она не только обошла в своем промышленном развитии Францию, но и вместе с США начала теснить Англию на мировом рынке.
Таким образом, середина XIX в. представляла собой тот исторический рубеж, который ознаменовался распространением промышленного переворота также на США, Германию, Францию и другие западноевропейские страны. Этот процесс расширил в громадной степени потребности в сырье и продовольствии, способствовал дальнейшему революционному изменению средств сообщения, поднял международную торговлю на небывалую высоту, создал подлинно мировой рынок и общемировое хозяйство.
Однако какое значение имеет все вышеизложенное для истории Латинской Америки?
Бурные изменения в международном разделении труда и мировой торговле до середины XIX в. по большей части оставляли латиноамериканские государства в стороне от главных магистралей прогресса. Лишь очень немногим из них удалось до середины XIX в. наладить вывоз сравнительно небольшой доли собственной продукции непосредственно на фабрику мира. Такой продукцией оставались драгоценные металлы (а их добыча неуклонно приходила в упадок), шкуры, кожа и шерсть из Аргентины и Уругвая, некоторое количество бразильского сахара, естественные красители индиго, кошениль из Мексики и Центральной Америки, небольшие партии кофе из Венесуэлы, Бразилии, Коста-Рики, селитра и гуано (помет бакланов, применявшийся в Англии для удобрения почвы) из Перу и Чили и некоторые другие. Такая торговля все же не могла дать надежного и долгосрочного импульса латиноамериканскому производству, а ввоз английских промышленных изделий, крайне необходимых странам региона, мог осуществляться в таких условиях лишь за счет увеличения внешней задолженности.
Новый этап промышленной революции приобрел колоссальное значение для стран Латинской Америки. Ведь войну за независимость латиноамериканские патриоты вели отнюдь не для ликвидации, а, напротив, для самого широкого развития внешней торговли. Но если в первой половине XIX в. молодые государства столкнулись с большими трудностями в налаживании производства продуктов, необходимых фабрике мира Англии, то с распространением индустриализации на другие капиталистические державы природные ресурсы Латинской Америки вдруг, будто по мановению волшебной палочки, обрели громадную ценность.
Пробил час латиноамериканской экспортной буржуазии.
Чтобы включиться в новую систему международного разделения труда и в полной мере использовать ее выгоды для процветания, вступающая на этот путь страна должна быть внутренне к этому готова, т. е. иметь соответствующий этому разделению минимум социально-экономических и политических условий. Поэтому возглавившие войну за независимость горнодобытчики, латифундисты и крупные торговцы, связанные еще с колониальных времен с внешней торговлей, не ограничились ликвидацией колониальных запретов и налогов, а попытались провести социально-экономические преобразования, отвечающие условиям системы международного разделения труда, которая складывалась вокруг фабрики мира Англии.
В первую очередь речь шла о превращении всех видов собственности в буржуазную, свободно отчуждаемую и продаваемую частную собственность. С этой целью латиноамериканские буржуа стремились экспроприировать и распродать с молотка майоратные, церковные, общинные, пустующие государственные земли, а также, подобно североамериканским буржуа, земли, занятые кочевыми индейскими племенами. Эти и другие меры первых революционных правительств способствовали укреплению крупного латифундистского землевладения.
Второй важнейшей целью латиноамериканской буржуазии являлось формирование рынка наемного труда, чему должны были содействовать общее укрепление частной собственности, экспроприация индейцев-общинников, отмена рабства, законы против бродяжничества, привлечение массовой европейской иммиграции, а также разорение в конкурентной борьбе городских и сельских ремесленников.
Необходимым дополнением свободы частной собственности и найма рабочей силы должна была стать свобода предпринимательства, в том числе и уже известное нам фритредерство. В этом направлении революционные правительства во всех латиноамериканских странах действовали весьма энергично, снижая или даже отменяя вовсе таможенные пошлины, довершая ломку цеховых барьеров, широко привлекая в свои страны иностранный капитал.
По замыслу латиноамериканских революционеров наиболее адекватной политической и правовой надстройкой над создававшимся такими реформами базисом общественно-экономических отношений являлись национальное государство в форме президентской и федеративной республики, всеобщее избирательное право, гарантии неприкосновенности частной собственности и основных буржуазно-демократических свобод. Именно таким духом и были пронизаны первые латиноамериканские конституции, рождавшиеся в ходе или по завершении войны за независимость.
Перечисленные социально-экономические и политические мероприятия не изобретались латиноамериканскими буржуа, а заимствовались из идейного багажа их западноевропейских и североамериканских собратьев. В конце XVIII-начале XIX в. этот багаж был представлен главным образом идеологией либерализма (от лат. либералис свободный). Хотя в широкое употребление термин либерализм вошел в первой половине XIX в., когда в ряде стран Западной Европы появились политические партии либералов, многие идеи либерализма восходили к эпохе буржуазных революций XVII-XVIII вв. В тот период буржуазия боролась против феодальной регламентации экономики и других сфер общественной жизни, классовые антагонизмы между нею и пролетариатом еще не проявились с той остротой, с какой они вспыхнули в 40-х годах XIX в., и она вполне искренне полагала, что достижением Свободы, Равенства и Братства она облагодетельствует не только себя, но и представляемый ею народ. А потому для либерализма начала XIX в. была характерна абстрактная постановка вопроса о равенстве человеческой личности.
В этом значении понятие либерализм настолько укоренилось в умах, что в массовом, обыденном сознании оно приобрело совершенно искаженный смысл. Так, в современном Словаре иностранных слов наряду с трактовкой этого понятия как буржуазного политического и идеологического течения, отстаивающего свободу предпринимательства, буржуазно-парламентский строй и буржуазную демократию, мы также можем прочесть и следующее: 2) уст. свободомыслие, вольнодумство; 3) излишняя терпимость, снисходительность, вредное попустительство. В реальной исторической действительности Латинской Америки либерализм отличался от данной трактовки. Пока же напомним: в первой половине XIX в. в Западной Европе стали очевидными положения о том, что в обществе абстрактной свободы человека не существует, что свобода одних людей отнимает свободу у других, что свобода в толковании либералов на деле означает лишь свободу для буржуазии. И уже тогда возникли движения чартизм, прудонизм и др., которые боролись за свободу, но против либерализма, в первую очередь против свободы предпринимательства.
Поначалу либеральной называли лишь тенденцию в среде латиноамериканских патриотов, стремившуюся к осуществлению вышеуказанных социально-экономических и политических реформ. Несколько позднее сторонники этих преобразований создали свои политические партии, повсеместно получившие в Латинской Америке название либеральных. В своем стремлении декретировать в собственных странах общественные отношения Англии, Франции или США латиноамериканские либералы, конечно же, руководствовались благими намерениями: им хотелось освободить человека, достичь неограниченного прогресса и общего благосостояния. Но чтобы стать подлинным гегемоном в обществе, чтобы накрепко привязать к своим интересам интересы других классов и слоев, мало установить республику и декларировать буржуазные свободы. Для этого еще требуется как минимум сделать привлекательными для народа те новые формы жизни, которые вводятся взамен разрушаемых старых.
Между тем накопленные буржуазией внушительные средства производства вплоть до середины XIX в. из-за неблагоприятной внешнеэкономической конъюнктуры оставались по существу мертвым капиталом. Нет поэтому ничего удивительного в том, что при общей слабости буржуазного руководства декларированные свободы сплошь и рядом оборачивались против интересов буржуазии.
Сменившие либералов консервативные режимы 1830-1860-х годов, конечно же, сделали много для формирования в странах континента рынка средств производства (прежде всего земли) и рынка рабочей силы, для ужесточения трудовой дисциплины. Они немало потрудились над тем, чтобы сплотить различные группировки буржуазии и укрепить в целом ее гегемонию в обществе, чтобы обеспечить элементарную внутриполитическую стабильность. Но для завершения строительства соответствующих свободной конкуренции рыночной экономики, гражданского общества и правового государства требовалась последняя, но решительная подвижка и в экономике, и в социальной сфере, и в политике.
В новых условиях необходимость перемен осознавали и выдающиеся умы из числа латиноамериканских консерваторов, следствием чего явились расколы в консервативных партиях, блокирование части консерваторов с либералами, а в некоторых случаях проведение решающих преобразований самими консерваторами. Но консерватизм в целом как определенная система экономических, социальных, политико-идеологических, культурных ценностей справиться с этой задачей был не в состоянии. Он не мог секуляризовать церковное имущество, отделить церковь от государства и школы, ввести свободу вероисповеданий; он не мог сократить расходы на армию и передать дела военных в ведение гражданских судов; он не мог допустить полного разрушения общинного землевладения; не мог отказаться от протекционизма, монополий и других элементов меркантилизма в угоду полной свободе торговли и предпринимательства. Потому что и церковь, и армия, и самобытность индейцев-общинников, и защита внутреннего рынка, все это выражало самую сущность консервативной системы. Поэтому гегемонию во втором цикле латиноамериканских революций осуществляли главным образом либеральные партии и режимы.
Идеологические истоки нового цикла буржуазных революций в Латинской Америке восходили к первоначальным либеральным идеям Просвещения и Французской революции 1789 г. Вместе с тем, несмотря на приверженность идеалам "свободы, равенства и братства" или "Декларации прав человека и гражданина" значительных слоев населения, к середине XIX в. либеральная идеология и в Старом и в Новом Свете заметно отличалась от постулатов либерализма конца XVIII начала XIX столетий.
К этому времени под влиянием промышленной революции, роста пролетариата и классовых антагонизмов, а с другой развития специальных наук возникло новое философское направление позитивизм (от лат. "позитивус" положительный). Его основателем стал французский мыслитель Огюст Конт (1798-1857), который сформулировал знаменитый закон трех стадий: "Каждая отрасль знания по самой природе человеческого духа неизбежно проходит в развитии три теоретических стадии: теологическую, или фиктивную, метафизическую, или абстрактную, и научную, или позитивную". Философию Конт относил ко второй стадии знания и не считал ее наукой, способной на исследование реальной действительности. Подлинное, "позитивное", знание об этой действительности могли обеспечить лишь специальные науки, благодаря которым возникла истинная наука об обществе (социология), содействующая его рациональной организации. В сочинении "Система позитивной политики" Конт, в частности, доказывал, что выдвинутое философами понятие "личность" представляло собою абстракцию, в то время как действительностью было человеческое общество. Соответственно пересматривалось взаимоотношение человека и общества, прав и обязанностей, политики и морали. Позитивизм, согласно Конту, не признавал за кем бы то ни было иного права, кроме права выполнять свои обязанности перед обществом. Задача же политики состояла в организации современных обществ на научных основах и в сочетании "порядка" и "прогресса". Политика не могла не подчиняться морали, а "позитивная мораль" заключалась в преодолении частного эгоизма и интеграции личности в общество.
Для Латинской Америки новая либеральная доктрина была сформулирована такими мыслителями, как Доминго Фаустино Сармьенто, Эстебан Эчеверриа и Хуан Баутиста Альберди (Аргентина), Хосе Мария Луис де Мора (Мексика), Хосе Викторино Ластаррия (Чили), Хуан Монтальво (Эквадор) и многие другие. Она по-прежнему и даже в более категоричной форме исходила из ущербности латиноамериканских наций, из необходимости решительной победы "цивилизации" над "варварством" и призывала не оставаться латиноамериканцами, а превратиться в "Соединенные Штаты Юга" (Д.Ф. Сармьенто) или "в янки по другую сторону Северной Америки" (по выражению мексиканца Хусто Сьерры). Иначе странам континента угрожала колонизация извне, как это в 1848 г. произошло с Мексикой, у которой США отняли более половины территории.
Однако в целом под влиянием позитивизма либерализм уже значительно отличался от своего прежнего образа защитника "прав человека и гражданина" и "доктрины свободы". В нем теперь отчетливо проявлялось неприятие революционной "анархии" и приверженность "порядку", пробивались националистические и даже расистские нотки. В практическом же плане преодоление "ущербности" латиноамериканского общества мыслилось либо посредством этнической чистки, смены населения (как это и состоялось потом в Аргентине, Уругвае, Чили, Бразилии путем истребления кочевых индейцев и массового переселения европейских колонистов), либо за счет длительного и болезненного воспитания диктаторскими режимами (типа порфириато 1876-1911 гг. в Мексике).
В ряде случаев либералам удалось заручиться поддержкой низших классов и слоев латиноамериканских обществ. И все же для середины XIX в. еще в большей мере, чем для его начала, было характерно понимание значительной массой трудящихся противоположности их интересов интересам либеральной буржуазии. При этом старые, подчас реакционные, одежды, в которые рядились массовые выступления социального протеста, не исчезли. Однако новым явлением для Латинской Америки середины XIX в. стало все более частое облечение народных требований в оболочку идей домарксового социализма идей Сен-Симона, Оуэна, Фурье, Прудона и др. Подобно тому как латиноамериканская буржуазия многое заимствовала из багажа западноевропейского либерализма, трудящиеся Латинской Америки все чаще обращались к наследию европейских разновидностей утопического социализма. И в том, и в другом случае проникновение европейских идей на американскую землю объясняется в первую очередь тем, что здесь они находили для своего произрастания весьма плодородную почву.
В течение 1851 г. по Чили прокатилась волна народных выступлений под лозунгами утопического социализма, охватившая не только ремесленников, но и некоторые воинские подразделения. Одним из руководителей этих восстаний был Франсиско Бильбао выдающийся чилийский революционер, участник июньских баррикадных боев 1848 г. в Париже. В ходе федеральной войны в Венесуэле (1859-1863) крестьяне и ремесленники, возглавляемые Эсекиелем Саморой, боролись под лозунгами радикальной аграрной реформы, социального равенства и справедливости. Показательно, что в рядах армии Саморы сражались и французские революционеры участники парижского июньского восстания в Париже в 1848 г.
Эти устремления народных масс Латинской Америки к равенству и социальной справедливости служили питательной почвой для выдвижения к середине XIX в. целой плеяды идеологов и глашатаев утопического социализма, будь то из среды самих трудящихся, низших звеньев интеллигенции или выходцев из элитарных слоев, вставших на защиту угнетенных. Ярким примером тому являются социалисты-утописты Новой Гранады (ныне Колумбии). Один из видных деятелей либеральной революции Мануэль Мурильо Торо писал в те годы: Мы считаем социализм новой экономической системой, возникшей в той обстановке, которая сложилась в Европе, погрязшей в эгоистической доктрине индустриалистской школы Адама Смита... Эта школа безразлична к судьбе большинства, и в ней додумались даже до того, что один класс имел право пожирать другой... Школа же социалистическая это та, которая дополняет задачи политической экономии разрешением вопроса, как добиться того, чтобы созданные продукты равномерно распределялись между всеми, кто принимал участие в их создании. Это школа, созданная Сисмонди. На этой основе Мурильо Торо создал теорию, главными моментами которой были требования равномерного распределения собственности и искоренения ростовщичества. Другой новогранадец, один из редакторов газеты Алакран Хоакин Пабло Посада, в 1849 г. доказывал: Коммунизм, полностью соответствующий законам природы, есть самая крепкая база и единственно прочный скрепляющий материал для строительства человеческого общества. Впоследствии Посада, выходец из богатой семьи, сражался вместе с ремесленниками против объединенной буржуазной коалиции в дни боготинской коммуны.
Распространение социалистических идей в странах Латинской Америки приняло к середине XIX в. такой размах, который вызывал озабоченность не только у латиноамериканских, но и у западноевропейских либералов. Примечательно, что именно к началу 50-х годов XIX в. на континенте стала широко известной книга французского публициста Шарля Масада Социализм в Южной Америке. Доказывая невозможность осуществления идей социализма в условиях Латинской Америки, Масад утверждал, что эти импортные идеи, находя опору в невежественных массах, препятствуют развитию цивилизации, консервируют варварство.
Итак, стремясь к захвату власти, либералы не могли не осуществлять демократические свободы. Часть народных масс, поддерживая либералов, не могла не использовать эти свободы против интересов буржуазии в целом. Противоположность классовых интересов, уже накануне либеральных революций проявившаяся в сфере идеологии, сулила серьезные размежевания по классовому признаку как внутри консерватизма, так и внутри либерализма. Все эти предпосылки, взятые в целом, обещали весьма богатое событиями и динамичное развитие революционных процессов на латиноамериканской земле.
Вторая после войны за независимость волна буржуазных преобразований прокатилась по Латиноамериканскому континенту главным образом в 1850-70-х гг., не обойдя при этом ни одну страну. В одних странах эти преобразования были осуществлены в ходе буржуазных революций снизу и в относительно сжатые исторические сроки, в других посредством реформ сверху, растянувшихся во времени (особенно в Эквадоре, где этот процесс завершился только к 1915 г.). Но во всех случаях они носили однотипный характер, воплощая в жизнь основные идеи либерализма в области экономических, социальных и политических отношений.
Вместе с тем конкретное содержание социально-экономических преобразований обусловливалось спецификой страны (или группы стран), отражавшейся в составе населения, природно-климатических особенностях, исторических традициях и т. п. Поэтому, хотя большинство либеральных реформ идентично во всех государствах Латинской Америки, национальные особенности осуществления некоторых из них позволяют положить в основу классификации революций второй половины XIX в. различия в формах отделения основной массы трудящихся от средств производства. Первый вариант аграрных преобразований связан с упразднением общинного землевладения и разграблением земель индейцев-общинников. Он наблюдался в Новой Гранаде (Колумбии), Мексике, Сальвадоре, Венесуэле. Второй вариант также связан с попыткой экспроприации индейских общин, у которых, в частности, были отрезаны и распроданы с молотка общинные пастбища эхидо. Однако полностью разрушить общину и общинное землевладение не удалось. В итоге в Гватемале, Перу, Боливии и Эквадоре буржуазии пришлось подчинять общинную организацию нуждам капиталистического производства. Наконец, третья основная разновидность преобразований напоминает заселение Австралии, Новой Зеландии, Канады и США, осуществлявшееся с помощью вытеснения и физического истребления аборигенов. В Латинской Америке такое насаждение цивилизации особенно характерно для Аргентины, Уругвая, Бразилии и Чили, хотя встречается и в других районах континента.
Соответственно выявленным различиям рассмотрим теперь либеральные революции в конкретных странах.