Такое может случиться с каждым

ВСЕ НАЧАЛОСЬ С ДЕТСТВА

Из воспоминаний Ури Геллера

Все время, пока продолжались перестрелки (был в разгаре конфликт между турецкой и греческой общинами на Кипре. — Ред.), я не ходил в школу и сидел в отеле. Однажды утром я обнаружил, что мама и отчим куда-то пропали, никому ничего не сказав. Я долго ломал голову, куда они подевались. И уже начал волноваться. Что-то мне подсказало, чтобы я пошел на их поиски в госпиталь. В Никосии было несколько госпиталей, и я не знал, в какой именно надо идти, и поэтому просто бесцельно блуждал по городу, не очень-то представляя себе, куда иду. Примерно через полчаса я буквально наткнулся на здание главного госпиталя Никосии. Несколько минут я в нерешительности стоял перед главным входом, а потом, набравшись духу, вошел и на лифте поднялся на четвертый этаж. Я ни у кого ничего не спрашивал, меня влекло вперед какое-то внутреннее чутье. Я вышел из лифта, повернул налево и пошел прямо по коридору в комнату, где была открыта дверь.

В этой комнате я увидел своего отчима, лежавшего в постели, и маму, которая сидела возле него. У отчима, как оказалось, случился сердечный приступ, и его срочно отвезли в госпиталь. Чувствовал он себя уже неплохо, но врачи не хотели рисковать.

Можете представить себе, насколько поражены были мои родители, увидев меня в дверях больничной палаты. Я и сам не знал, что вело меня в направлении именно этого госпиталя, и как я почувствовал, в какую комнату и на какой этаж надо идти. Подходил день моего тринадцатилетия, и нужно было как-то решать вопрос насчет моего бар мицва ( Бар мицва - религиозный обряд в иудаизме.)

Это очень важный момент в жизни каждого мальчика в Израиле, но здесь на Кипре, где было очень мало евреев, могли возникнуть самые непредвиденные сложности. Повсюду шли перестрелки, и особенно трудно было найти подходящее место, где можно было бы провести церемонию. Но, в конце концов, родителям удалось все устроить в израильском консульстве. Прошло все очень тихо и просто. В подарок я получил несколько книжек и небольшой футляр для карандашей, который мне сразу очень понравился.

Время шло, и мне нужно было возобновлять занятия в школе. И вот мама сказала однажды:

— Послушай, мы нашли для тебя другую школу, не очень далеко от дома — примерно в получасе езды на машине. Правда, это католическая школа.

Мама рассказала мне немножко про католиков, про их веру. Я и раньше об этом слышал на уроках Священного Писания в американской школе. Из-за того что я еврей, мне не разрешали принимать участие во многих христианских религиозных обрядах, и поэтому я совершенно равнодушно относился к Новому Завету.

Школа расположилась на высокой горе, здания были смонтированы из больших желтых блоков, по всей видимости, известковых. Парадный вход был отделан с большим вкусом, а обрамлял здание очень уютный садик.

Словом, выглядела школа очень симпатично. Новая, чистая, с красивыми, выложенными из гранита полами. Общежитие находилось в том же здании наверху. Возле школы — большой спортивный городок с теннисными кортами, баскетбольными и волейбольными площадками и даже с футбольным полем. Окрестности очень живописные — поросшие лесом склоны, отвесные скалы, пещеры и никаких признаков человеческого жилища.

Терра-Санта-колледж — так называлось это заведение — каким-то образом был связан с Ватиканом. Заправляли там всем монахи, которые работали и учителями, и администраторами. Отец Массамино и отец Камилло руководили школой. Среди учителей было еще два монаха: американец брат Марк и брат Бернард. Я сразу очень привязался к брату Бернарду.

Преподавали нам и люди, напрямую не связанные с Церковью. Так, майор Джонс, читавший нам курс истории, служил в британской армии. А миссис Агротис, очень приветливая и симпатичная англичанка, просто жила неподалеку от школы вместе со своим мужем, греком. С ней у меня тоже сложились очень хорошие отношения.

У меня появились новые друзья среди студентов. Особенно я сдружился с Ардашем, толстеньким армянским мальчиком, настоящим гением в механике. Он не жил с нами, а только приходил учиться днем, потому что его дом был совсем недалеко от школы. Везде, где мог, он добывал всевозможные автозапчасти, потом часами возился с какими-то машинами, ремонтируя их. Когда я заходил к нему в гости, что случалось довольно часто, он брал машину отца и иногда давал мне поводить ее по пыльным дорогам возле их дома. Это был для меня каждый раз настоящий праздник. Ардаш много знал и очень увлекательно рассказывал о гоночных автомобилях.

Сблизился я и с Гюнтером Кони, светловолосым симпатичным немецким парнишкой. Гюнтер, как все немцы, был очень аккуратным, прилежно учился и здорово соображал в математике. Порой мне казалось, что его отец был нацистом и он немного стыдился этого. В нашу компанию входил еще один американец из Калифорнии по имени Боб Брукс. Ну и наконец, мой самый закадычный друг Джозеф Чарлз, англичанин. Веселый, остроумный, неистощимый на выдумки и, главное, верный, настоящий товарищ.

Странные энергетические силы продолжали время от времени появляться, но я никак не использовал их и никому о них не рассказывал, помня о том, как меня дразнили в Тель-Авиве. Мне не хотелось, чтобы и здесь было так же. Но у меня время от времени возникали проблемы с учебой. Я не был плохим учеником, но и хорошим назвать меня было трудно. Во время экзаменов, когда я затруднялся ответить на тот или иной вопрос, я смотрел на класс, и мне всегда казалось, что у всех, кроме меня, все получается. Однажды во время контрольной по математике я сосредоточенно посмотрел в затылок Гюнтеру, одному из лучших учеников в классе, и вдруг увидел все ответы на своем внутреннем умственном экране.

У меня в голове сам собой возник телевизионный экран, и я отчетливо видел все ответы Гюнтера. Это было примерно так же, как раньше я читал мысли моей мамы во время ее игры в карты. Неправильно было бы сказать, что я чувствую эти вещи, они просто вырисовываются у меня в голове, как бы проявляются вдруг на таком сероватом экране, на котором я вижу самые разные вещи. Если кто-то загадает мысленно рисунок, номер или слово, я могу их угадать.

И вот на этом экране я увидел ответы Гюнтера и сдал экзамен на отлично. Разумеется, я начал пользоваться этим удобным способом. Выбирал самого умного парня, концентрировал все свое внимание на его затылке и получал все необходимые ответы и решения. В общем-то я не считал это списыванием, хотя, конечно, если задуматься, это одно и то же. Единственная неприятность заключалась в том, что я почти перестал думать сам, автоматически перенося чужие ответы в свою тетрадь, естественно, делая те же самые ошибки, которые были и у других.

Учителя стали подозревать меня в списывании. Я пытался убедить их, что это неправда, потому что и в самом деле считал, что ничего ни у кого не переписываю. Учителя мне, понятное дело, не верили. Во время экзаменов они меня посадили за отдельный стол, стоявший в дальнем углу комнаты, откуда я уж точно не мог видеть тетради других учеников. Больше того, они меня персонально охраняли, стояли со мной рядом, чтобы убедиться, что я ни у кого не списываю. Но для меня никакой разницы не было. Я просто по-прежнему направлял свой взгляд на самого лучшего ученика в классе и видел все его ответы. Учителя были потрясены. Они не смогли понять, в чем дело, потому что я записывал как правильные, так и неправильные ответы. Они не знали, что со мной делать. А у меня не хватало смелости рассказать им, что происходит.

Миссис Агротис, которая преподавала у нас английский, особенно заинтересовалась всем этим. А надо сказать, что мы все ее любили. Ей было где-то лет сорок, она была симпатичная, и, главное, у нее было очень доброе сердце. Она никогда не наказывала, не била детей, как это делали некоторые учителя.

Однажды, когда она стояла возле меня во время экзамена, я непроизвольно переключился на ее мысли и почувствовал, что она чем-то очень взволнована. Что-то случилось с ней на рынке накануне. Я, забывшись, спросил у нее, в чем дело. Она была потрясена. Спустя несколько дней миссис Агротис была на приеме у врача, и я спросил ее, все ли у нее в порядке со здоровьем и что по этому поводу сказал доктор. Она едва не грохнулась в обморок — ведь никто не знал, что она там была. А я просто увидел слово «доктор» на своем «экране» в тот момент, когда подумал о миссис Агротис.

Подобного рода информация появляется в моем мозгу лишь на долю секунды. Но я точно знаю, что это не выдумки, не фантазии. Ведь то, что я вижу, абсолютно не связано с тем, о чем я думаю в тот момент.

Вскоре я узнал о том, что учителя спорят между собой по поводу меня. Меня как-то раз послали в комнату, где хранились всякие принадлежности, необходимые для уроков. Эта комната находилась рядом с учительской, и я услышал случайно, как они спорят. Один говорил, что у меня сверхъестественные силы. Другой утверждал, что все происшедшее было всего-навсего случайным совпадением. Третий предположил, что это какие-то ловкие фокусы. При этом они рассказывали друг другу, что происходило на их уроках. Признаюсь, я слушал их с интересом и наслаждением. А они продолжали задавать вопросы типа: «Кто он?», «Как объяснить то, что он делал?», «Что он еще выкинет?»

После того как мне удалось починить двое или трое часов, одна из учительниц принесла мне из дома еще часы, очень старые и давно сломанные. Я провел над ними рукой, и все они пошли. Мой авторитет в глазах учителей заметно возрос.

Я до сих пор поддерживаю отношения с некоторыми из них. Один из наших святых братьев сейчас живет в Чикаго, и, встретившись там, мы с ним с удовольствием вспомнили те далекие дни. Миссис Агротис прочитала обо мне в британской газете «Ньюс оф зе уорлд» в декабре 1973 года, когда по всей Англии гнулись разные объекты после моей телевизионной передачи. Она все эти годы прожила в Никосии. Не зная моего адреса, решилась написать в газету:

«Дорогой сэр!

Ури Геллер был моим учеником в течение пяти лет на Кипре. Несмотря на столь юный возраст, он и тогда поражал друзей своими поистине потрясающими возможностями. Например, он гнул вилки, ключи, чинил часы. Уже тогда он рассказывал своим друзьям о том, что мечтает продемонстрировать всем свои способности, и, видимо, наконец это сбывается».

Г О Л О С А

Из воспоминаний Ури Геллера

Семнадцатого августа 1971 года — очень знаменательный день в моей жизни. Из США приехал профессор Андриа Пухарич. Он предварительно написал, что узнал обо мне от своего друга Ицхака Бентова. Бентов и Андриа Пухарич решили приехать в Израиль, познакомиться со мной и проверить, настоящие ли это силы. Мне было известно, что Андриа должен приехать именно в этот день, но я не знал, что он сразу же придет в тот ночной клуб, где я выступал.

Как выяснилось, Андриа был американским физиком, в последние годы активно занимавшимся изучением различных физических феноменов. Кроме того, он читал курс лекций в медицинской школе университета в Тель-Авиве по своей основной специальности — заболевания уха. В клуб он приехал вместе с Бентовом.

Как только я увидел Андриа, я сразу инстинктивно понял, что смогу с ним работать. Он не был похож на ученого в моем представлении — скорее смахивал на хиппующего Эйнштейна. Он и в самом деле оказался очень приятным человеком, с ним было легко и просто. Теперь я не сомневался, что силы будут работать даже под самым жестким контролем с его стороны.

Увидев их, я пересел за их столик. И первые слова, которые я сказал Андриа, были: «Мне кажется, мы сможем работать вместе. Пускай вас не смущает и не расстраивает то, что я буду делать на сцене». Я знал, что артист сцены может сразу не понравиться ученому, который слишком серьезно смотрит на все эти проблемы. Я объяснил Андриа, что мои выступления на сцене необходимы мне: во-первых, я получаю от них удовольствие и, во-вторых, мне нужно как-то зарабатывать на жизнь.

В тот вечер я начал так же, как и обычно. Сказал, что с помощью присутствующей публики попытаюсь продемонстрировать простую телепатию и психокинез и надеюсь, что мне это удастся. Демонстрации в ту ночь прошли успешно и удавались примерно на восемьдесят процентов. Через несколько месяцев я спросил Андриа: «Ты действительно поверил в меня с самой первой встречи?» Он ответил: «Нет. Я думал, что все это просто ловкие трюки, потому что любой фокусник может сделать то, что ты делаешь на сцене».

В ноябре 1971 года Андриа снял себе квартиру в высотах Херцлийах и перевез туда несколько ящиков аппаратуры: магнитометры, фотокамеры, магнитофоны, компасы, разные виды минералов, металлов. У него были и какие-то электронные приспособления, которые я видел первый раз в жизни, а также система зеркал, при помощи которых они с Бентовом могли наблюдать за мной с любой точки. Еще в период подготовки к серии экспериментов и тестов я понял, что он мне очень нравится, рядом с ним я чувствовал себя совсем как дома. Андриа был веселый человек, открытый, молодой душой и очень интеллигентный. А главное для меня — он был не типичный ученый, без всякого высокомерия и амбициозности. Он сказал, что много лет изучал парапсихологический феномен — это о многом говорило, потому что в научном мире сложилось особое, крайне негативное отношение к тем, кто занимался этим направлением.

Его научное прошлое было очень интересным. Он получил медицинское образование в Институте Нордвестерна (США), а также дипломы ряда ведущих американских институтов в области технического знания медицинской электроники. Он был очень педантичен и точен в каждом эксперименте, который проводил со мной. Все записывал, наблюдал, стараясь предусмотреть все возможные варианты, проверить все гипотезы.

Андриа стремился обнародовать результаты исследований по мере их получения, и я уже предвидел те огромные сложности, которые его ждали. И в самом деле, наверное, тяжело работать, когда на твоих глазах научная фантастика превращается в реальность. И еще труднее доказать это другим. Уверен, что именно из-за этого он вскоре стал настаивать на проведении серии научных экспериментов в лабораторных условиях в Америке. Без лабораторных подтверждений происходившего шансы, что поверят его наблюдениям, были равны нулю. Каждый следующий день приносил какие-то новые результаты, и поэтому необходимо было продолжать исследования. Конечно, они отнимали много времени, сил и нервов. Но я решил: будь что будет, потому что чувствовал, насколько важными могут оказаться наши усилия.

Мы проводили все новые и новые тесты, и в общем-то я все меньше и меньше волновался. Оба — Андриа и мистер Бентов — относились ко мне с пониманием и не пытались давить на меня слишком сильно. Сперва мы попробовали телепатию. Я сосредоточивался, посылая трехзначные цифры в память Андриа. Это, если можно так сказать, действие совершенно обратное тому, что обычно делают фокусники. Потом я заставил его часы убежать далеко вперед, не прикасаясь к ним. Но особенно он был поражен, когда стрелки лабораторного секундомера продвинулись на тридцать минут, потому что, по его словам, практически невозможно заставить секундную стрелку сделать столько оборотов в считанные мгновения. Весь процесс он заснял на пленку.

Мне удавалось делать почти все, что он меня просил, — различные проявления телепатии, опыты с часами, сгибание металлических предметов в лабораторных условиях, влияние на стрелки компаса и другие вещи.

Андриа все больше и больше воодушевлялся с каждым экспериментом. Как-то раз он сел и объяснил мне, что все это значит для науки. Андриа объяснил мне, что невозможно гнуть или двигать металлические тела способами, противоречащими законам физики. Он убедил меня в необходимости многократного повторения одних и тех же опытов, потому что, чем непостижимее феномен, тем больше доказательств требуется для его объяснения. Если все тесты пройдут удачно, сказал он, тогда, возможно, придется полностью пересмотреть некоторые аспекты философии и науки.

Андриа сказал мне, что планирует отвезти результаты всех этих экспериментов в Америку и, возможно, в Англию. Ему хотелось посмотреть, какую поддержку в этих странах он сможет найти для более глубокого исследования. Для начала он написал по поводу тестов астронавту Эдгару Митчеллу, который, правда прочитав письмо, решил, что Андриа, по-видимому, курит какую-то травку и описывает ему свои галлюцинации.

Но вскоре Митчелл написал мне очень хорошее письмо, которое он передал через Андриа. В нем он писал, что хотел бы обязательно встретиться и поработать вместе со мной над экспериментами, когда я приеду в Америку. И он не сомневался в том, что обязательно найдутся научные лаборатории, которые захотят всесторонне изучить энергетические силы. Мне было очень приятно услышать это от него напрямую. Когда Митчелл проводил эксперименты с телепатией во время полета «Аполлона-14» на Луну, одна израильская газета назвала его: «Ури Геллер среди астронавтов».

Первая серия тестов в августе 1971 года длилась более недели. Андриа вел журнал, куда записывал все очень скрупулезно. Затем он уехал из Израиля, чтобы разработать планы будущего изучения, и его довольно долго не было. Он вернулся лишь к середине ноября 1971 года. На этот раз Андриа привез еще больше аппаратуры, чтобы создать маленькую лабораторию в другой квартире, которую он снял специально для этих целей. Он предупредил меня, что ему понадобится несколько часов ежедневно на протяжении нескольких недель, чтобы провести новые тесты, в которых я должен был принимать участие, находя время между выступлениями, которые я продолжал в Израиле.

Вторая серия испытаний чем-то напоминала первую. Все, как правило, срабатывало. Я даже начинал уставать. Мне не хватало привычного контакта с людьми. Андриа снова очень внимательно и дотошно все записывал, конспектировал и писал обо всем этом в своей книге, которую назвал «Ури: журнал мистики Ури Геллера». Книга была выпущена в Америке издательством «Анкор пресс даблдэй».

Тесты шли очень успешно, и ученые в какой-то момент заинтересовались моим прошлым. Я все им рассказал в мельчайших деталях. Андриа предложил сделать так: он меня попытается загипнотизировать и я, возможно, вспомню вещи, которые не помню в сознательном состоянии. Я и раньше был знаком с гипнотизерами и даже разрешал им пробовать проводить со мной такие вещи. Но никогда ничего из этого не получалось. У Андриа уже был небольшой опыт в гипнозе, и он сказал, что очень хотел бы попробовать его на мне, если я, конечно, не против.

Мы решили провести сеанс 1 декабря 1971 года. Я только что закончил выступление перед публикой. Со мной была Айрис, моя девушка. Все происходило в квартире Андриа, куда были приглашены Бентов и еще два израильтянина — друзья Андриа, также заинтересованные в результатах экспериментов. Андриа начал сеанс гипноза.

Когда я проснулся, мне сказали, что я находился в гипнотическом состоянии более часа. Они записывали все, что я сказал. Когда они прокрутили запись, я был поражен, услышав и не узнав своего собственного голоса, произносившего слова как-то таинственно и монотонно. Под гипнозом я вернулся на Кипр, вспомнил свою собаку Джокера. Мой голос говорил, как Андриа пишет в своей книге: «Я пришел сюда учиться. И вот сижу в темноте вместе с Джокером. Я учусь и учусь, но не знаю, кто меня учит». Тут на пленке врывается голос Андриа, который спрашивает: «Чему ты обучаешься?» — «Это связано с людьми из космоса. Но мне об этом еще рано говорить». Снова голос Андриа на пленке: «Это тайна?» «Да, - отвечает мой голос. - Но когда-нибудь придет день, когда вы все узнаете». Я знаю, что гипноз может давать очень странные результаты, может преувеличивать, раздувать фантазии. И, тем не менее, люди в таком состоянии обычно говорят то, в чем они полностью уверены, что считают правдой. Я не знал, как расценивать то, что слышал. Чувствовал я себя как-то неуверенно, опустошенно, и это меня немного пугало.

На пленке я вспоминал раннее детство. Я слышал, как вдруг заговорил на иврите и далекий голос мистера Бентова, задававшего вопросы на том же языке. Потом пленка дошла до того места, где мне три года, и я вспоминаю то происшествие в арабском садике, когда яркий свет ударил меня, и я потерял сознание. Услышав все это, я весь внутренне напрягся. Тембр моего голоса на пленке внезапно стал очень странным, даже немного жутковатым. И я, услышав такие изменения в голосе, почувствовал какой-то необъяснимый ужас.

Я не помню, что случилось после этого. Потом мне рассказали, что я схватил магнитофон, выключил его и резко вынул кассету. Ни слова не говоря, я выскочил из квартиры, и через некоторое время они обнаружили меня в лифте. Пленки нигде не было. Не знаю, почему я так поступил. Айрис отвезла меня домой. Но пленку мы так и не нашли.

Те, кто был тогда в комнате, вспоминали потом, как звучал этот голос — очень ровный, механический, как будто бы компьютерный. Он говорил, что серебристый свет и есть та сила, которая вошла в меня в арабском садике, и с тех пор я призван помогать людям. Голос продолжал, что я не должен помнить то, что произошло тогда. Дальше голос неожиданно переходил на другую тему, касающуюся израильско-гипетского конфликта. «Следующие несколько недель, — говорил голос, — будут очень критическими. Человечество стоит на грани новой мировой войны».

Айрис и все остальные подтвердили, что эта странная сцена произошла именно так, но пленки, которая могла бы доказать это, увы, нет. Кто знает, что там может быть сказано под гипнозом, даже если принять во внимание, что вдруг заговорил совершенно другой голос? Известны случаи, когда под гипнозом человек начинал говорить электронным или компьютерным голосом. Сколько раз бывало так, что какие-то удивительные вещи появлялись или исчезали прямо на наших глазах. Но кто в это поверит? Это эксперимент без контроля, без подтверждения. Это ведь даже не телепатия или просто сгибание металла. Как бы потрясающе это ни было — а это действительно было потрясающе, — все это нужно было повторять множество раз, записывать, проверять и перепроверять. И все равно, думаю, люди едва ли поверили бы во все это. И тем более не верят, когда только читают об этом в книге.

К нашему удивлению, после этого в экспериментах началась серия изумительных, совершенно уникальных явлений.

Одно явление возникало за другим, как огромный водопад, уносящий куда-то в очень далекое прошлое. По какой-то неизвестной причине тесты Андриа привели их в действие.

Однажды Андриа положил металлическое кольцо в закрытый деревянный ящичек из-под микроскопа посмотреть, смогу ли я согнуть кольцо, не прикасаясь к ящику? Я вдруг сказал: «Послушай, у меня есть предчувствие, что я могу сделать так, что оно вообще исчезнет». Я заставил его заснять на пленку, как он кладет кольцо в коробку, как я начинаю сосредоточиваться. Через несколько секунд во мне возникла уверенность, что кольца уже нет в коробочке, и я велел Бентову и Андриа проверить. Они открыли коробку — она была пуста.

После этого я разрешил Андриа снова себя загипнотизировать, и он с Бентовом записали этот сеанс на магнитофон. Я снова находился под гипнозом примерно около часа. Мне нужно было спешить на выступление перед войсками на Синае в тот вечер, поэтому мы не успели послушать пленку. Андриа вез меня на машине, и я попросил его как следует запомнить все, что я говорил под гипнозом, потому что мне показалось, что кассета исчезла из магнитофона. Андриа остановил машину, проверил магнитофон: кассета была на месте. Он нажал на кнопку пуска, чтобы проверить пленку, но воспроизведение не работало. Он снова открыл магнитофон проверить. Пленка исчезла из кассеты.

Я понятия не имею, что заставило меня сказать, что пленка исчезнет. Думаю, вы можете себе представить, что испытывает человек после того, как с ним такое происходит? Хочется ущипнуть себя, убедиться, что это не сон. И уж совсем не хочется ни с кем говорить на эту тему, кроме человека, который был с тобой и все видел своими глазами. Зачем говорить, если люди тебе все равно не поверят. Но приходит время, когда ты уже не в состоянии жить, зная, что тебе не верят. Нужно сохранить уверенность в себе, в своем восприятии мира, а когда тебя постоянно подвергают сомнению, это особенно тяжело. И тем не менее чем более поразительные вещи происходили со мной, тем важнее, я считал, их исследовать.

Пока я готовился выступать перед израильскими войсками в Синайской пустыне, Андриа и Бентов пытались восстановить в памяти все, что было на второй пленке. Под гипнозом я якобы сказал, что вылетаю из своего тела, лечу к широкому плоскому месту, окруженному горами. Потом мой голос снова превратился в ровный механический и начал, как и в тот раз, предупреждать о новых конфликтах между Израилем и арабскими странами. Голос утверждал, что я призван воспользоваться своими энергиями, чтобы помочь миру в этом кризисе.

Андриа и Бентов пытались доказать мне, что голос как бы не из меня выходил, а возникал сам по себе. Но я, конечно, понимаю, что это абсурд, — голос без тела, который наговаривает сам по себе на кассетный магнитофон «Сони», делая при этом какие-то странные заявления. Позже я и сам слышал этот голос на других пленках, он действительно звучал фантастически, как-то потусторонне. Я спрашивал себя: «Что происходит?» Но потом вспомнил лукавую мысль, которая как-то меня посетила: «Может быть, это какой-то космический клоун, который просто устраивает нам свою большую космическую шутку?» Верить во все это я отказывался, и поэтому приходилось подбадривать себя такими забавными мыслями.

В голос на пленке я по-прежнему не верил. Думал, что это розыгрыш со стороны Андриа и Бентова. Когда после еще одного сеанса мне проиграли пленку, то мое подозрение в обмане было настолько сильным, что я вскрыл магнитофон отверткой и долго копался внутри в поисках каких-то трюковых звуковых эффектов или, скажем, встроенной второй кассеты. Но ничего необычного не нашел.

В третий раз я просто покачал головой. Теперь голос утверждал, что энергии эти исходят из космического корабля, даже назвал этот корабль — «Спектра». Голос продолжал: «Корабль с планеты, которая находится на расстоянии в тысячу световых лет от Земли, и все это делается для мира на земле». Какая-то полная чепуха. Почему, например, такое странное голливудское название? Что со мной вообще происходит?

Раньше я знал, что я могу гнуть металл, читать мысли других людей, наконец, чинить часы или останавливать их. Но никогда предметы у меня не летали, никогда так внезапно не пропадали и не появлялись. Металлические предметы никогда до сих пор не ломались, как это сейчас регулярно происходило. И, разумеется, раньше я никогда не слышал потусторонних голосов. У меня появились какие-то странные потребности, позывы, которые я ничем не мог объяснить. Тогда на Синае, когда исчезла пленка в день моего выступления перед солдатами, я попросил командира разрешить нам с Андриа проехаться по пустыне на джипе. Я никогда особо не думал об НЛО, но мой интерес к ним рос и становился все большим и большим после того, как я услышал голос на пленке.

В тот день мне почудилось, что мы, может быть, сможем что-нибудь увидеть необычное, даже этот странный космический корабль. И мы действительно видели яркий красный свет, горевший в форме диска, который, как нам показалось, шел за нами. Удивительно, но солдаты, которые были с нами, ничего не видели. Я же не сомневался в том, что это космический корабль, и был уверен, что если бы мы смогли его сфотографировать, то съемка подтвердила бы мои предположения. Но фотоаппараты и камеры были запрещены в этом районе, и поэтому нам пришлось ждать другого случая, чтобы попробовать заснять это явление.

Странные истории с магнитофоном продолжались. Мы ставили чистую кассету, только что распечатанную. Нам, скажем, нужно было взять интервью или записать эксперимент. Мы только еще собирались нажать на кнопку воспроизведения, как кассета уже начинала звучать, словно невидимая рука нажала на эту кнопку, и мы слышали голос с космического корабля «Спектра». Иногда мы сами нажимали на кнопку, чтобы проверить чистую пленку, и часто происходило то же самое. Единственное, что я могу утверждать с полной ответственностью, — это то, что я сам был свидетелем этого феномена. Я не мог его объяснить и втайне мечтал даже, чтобы ничего подобного не происходило. Одно дело верить в собственноручно согнутые предметы, телепатию, пуск сломанных часов, но контакт с космосом — это совершенно другое дело. Есть предел того, что мы можем принять, с чем можем согласиться.

Даже этих моих воспоминаний достаточно, чтобы кто-нибудь подумал, что я либо отчаянно вру, либо просто сошел с ума. Я могу это понять. Но после всего того, что произошло и продолжает происходить, я считаю, что было бы неправильным не рассказать, не сообщить об этом.

Андриа написал обо всем этом очень подробно, в мельчайших деталях целую книгу. Как ученый, он имел серьезную научную репутацию, которую он тем самым, безусловно, ставил под удар. Но он пошел на это. Его книга, пожалуй, была слишком специальной и сложной для меня. Но он описывал все именно так, как происходило, не преувеличивая, о чем, быть может, подумали, читая его труд, многие люди. Конечно, то, что он описывал, звучит порой как научная фантастика. Но ведь мы с Айрис пережили все это вместе с ним. Мы-то знаем, что все это действительно произошло.

В то же самое время мы проводили тесты, чтобы проверить, может ли происходить исчезновение или появление предметов в условиях жесткого контроля? Андриа записал опознавательные цифры с помощью шариковой ручки с баллончиком, который находился внутри нее. После этого положил ручку в деревянную коробку и закрыл ее. Я держал свою руку над коробкой несколько минут, не прикасаясь к ней. И, наконец, когда я почувствовал, что что-то произошло, я сказал Бентову и Андриа, чтобы они открыли коробку и посмотрели, исчезла ли ручка. Ручка была на месте, но когда они взяли ее, чтобы изучить, то обнаружили, что баллончик, который был внутри, исчез. Объяснить это мы так и не смогли. Только удивились, что исчез один баллончик, а не вся ручка.

Спустя еще несколько дней я поднял телефонную трубку и услышал компьютерный голос с пленки, который инструктировал меня взять камеру и выехать с ней в определенное место Тель-Авива. Голос утверждал, что там я смогу сфотографировать космический корабль «Спектра». Не мешкая ни секунды, мы отправились к этому месту, которое находилось на дороге Пета-Тиква. Там после недолгого ожидания увидели в небе овальный объект прямо над штабом израильской армии. В присутствии нескольких очевидцев я сделал снимок, на котором этот объект виден достаточно четко.

В следующий раз, а было это 7 декабря 1971 года, я сказал Андриа, что нам нужно срочно ехать в пригород к востоку от Тель-Авива, где может произойти еще одна встреча с космическим кораблем. Андриа, Айрис и я поехали в ту ночь в обычный пригородный район, довольно густонаселенный. Возле небольшой открытой площадки мы увидели голубовато-белый пульсирующий свет. Меня так и потянуло к нему. Мы втроем вылезли из машины и услышали какой-то электронный звук, похожий на треск кузнечиков.

Свет меня снова потянул к себе. Помнится, я попросил моих спутников остаться сзади, а сам пошел навстречу свету. Чем ближе я подходил, тем больше чувствовал, как вхожу в какой-то транс. Все было как-то очень туманно, замедленно, словно я попал в какую-то другую среду. Не знаю, в чем было дело, но даже атмосфера как-то иначе ощущалась.

Мне показалось, что я увидел какое-то сооружение, формы которого не помню, — я был как бы в беспамятстве. Из него возникла фигура, темная и бесформенная, и что-то положила мне в руку. Мне стало страшно. Я побежал обратно к Андриа и Айрис. Еще не успев добежать до них, я вдруг понял, что находилось в моих руках. Это был тот самый баллончик от шариковой ручки, который так таинственно исчез из деревянной коробки. Андриа сверил серийный номер выпуска. Это был тот же самый номер, который он записал во время проведения эксперимента, — № 347299. До этого он не показывал мне номер, так как в этом заключалось одно из контрольных условий эксперимента.

Несколько дней после этого я не мог прийти в себя. Произошло что-то непостижимое, которое наложилось на нечто еще более непостижимое, и объяснить все это я был не в состоянии. Тем не менее, все это произошло. И тут я окончательно понял, что, какими бы ни были эти энергетические силы, что бы они собой ни представляли, исходят они не от меня, а через меня от какого-то высшего разума, подтвердившего еще раз в моем сознании реальность существования Бога.

Мне очень сложно описать свои чувства по отношению к НЛО. Металлические голоса на пленке, появление и исчезновение предметов — во все это сложно поверить и тем более в то, что энергия исходит от каких-то непонятных существ, от какого-то межпланетного разума. Мне не хотелось бы фантазировать и пытаться облачить эти силы в какую-то реальную одежду. Я никогда не ходил в церковь, в синагогу, но я верю в Бога и высшие цивилизации вне нашей планетной системы, Галактики, и поэтому я в принципе могу принять то, что происходило.

Я абсолютно уверен, что само понятие «научная фантастика» ложно. Потому что все, что придумывает писатель в научной фантастике, или было когда-то очень давно, или произойдет в далеком будущем. Иначе это никогда бы не появилось в голове писателя. Я вообще убежден, что нет такого понятия, как «время». Мне кажется, мы никогда не достигнем полного и абсолютного понимания всех этих загадочных явлений, потому что мы обыкновенные люди и наши умы очень ограниченны. Мой ум явно недостаточен, чтобы постичь законы высших сил, но я верю в то, что все возможно. Мне очень сложно это объяснить, но мне кажется, Бог — это как бы горючее нашей души, горючее, которое, воспламеняясь, помогает нам устремляться ввысь. И именно это заставляет нас продолжать искать и двигаться вперед.

После длительной серии тестов и опытов, проведенных с Андриа, мы решили, что нужно ехать в Америку и пройти там эксперименты в крупнейших институтах и университетах. Я все еще немного боялся, что не смогу повторить некоторые вещи, которые делал в Израиле. Сама идея большой лаборатории пугала меня. Мне казалось, что сначала было бы лучше поехать куда-нибудь в Европу и посмотреть, смогу ли я так же работать вне Израиля. Может быть, повстречаться с некоторыми учеными в Европе, перед тем как ехать в Америку.

Одна моя хорошая знакомая — израильская певица Эмира Хенн позвонила мне и сказала, что у нее есть приятель в Германии, который слышал про меня и хотел бы быть моим менеджером во время выступлений в этой стране. Она уверяла меня, что ее друг, которого звали Яша Кац, предложит мне очень хороший контракт и вообще очень мне понравится, а главное — что я могу полностью доверять ему.

И я решился поехать в Германию весной 1972 года, отложив отъезд в Америку на более поздний срок. Тем временем Андриа вернулся в Соединенные Штаты, чтобы вместе с астронавтом Эдгаром Митчеллом и другими учеными разобраться в результатах теоретических исследований, которые, как он надеялся, с научной точки зрения подтвердят то, что происходит на практике. Как он выразился, он сформировал теоретическую группу, которую должен был возглавить Тед Бастин из Кембриджского университета.

Андриа по-прежнему был убежден, что то, что я делаю, не будет воспринято серьезно, до тех пор, пока я не пройду через серию трудодоемких экспериментов, которые будут ставить известные и авторитетные ученые в самых лучших институтах.

Я отправился в Германию. Яша встретил меня в аэропорту. Он оказался очень сердечным человеком, с добрыми и ясными глазами. Он многого ждал от моего приезда в Германию, строил уйму грандиозных планов. Мне он сразу же понравился. Начать он хотел с того, чтобы я продемонстрировал корреспондентам разных газет, как эти энергетические силы действуют. После того как только они убедятся, что эти силы настоящие и «эффект Геллера» существует, он организует серию таких же лекций демонстраций, какими я занимался в Израиле.

Спор на тему, фокусник я или нет, с первых же дней начался в немецкой прессе. Мне было уделено очень много внимания, особенно после того, как мюнхенская «Бильд-цайтунг» решила посвятить мне огромную статью в шести номерах газеты. Это, конечно, была чисто рекламная публикация, но Яша сказал, что она необходима для подготовки зрителей к выступлениям. Яша попросил меня подготовить какие-нибудь новые эксперименты, чтобы заинтересовать прессу.

Один корреспондент спросил у меня: «Ури, ты можешь сделать что-нибудь потрясающее, ну, например, остановить фуникулерный вагончик прямо в воздухе?» Недалеко от Мюнхена находилась канатная дорога, и она рекламировалась как одна из самых сильных и мощных в мире. Он именно ее и имел в виду. Я засмеялся, когда он это предложил. Потом, подумав, сказал себе: «Подожди, а может, ты и в самом деле сможешь это сделать?» Если я могу сгибать металл, то, может быть, мне удастся согнуть что-то в механизме и кабельный вагончик остановится? Я понимал, что это была бы лучшая реклама и даже своего рода вызов. Перед тем как попробовать, мы предварительно проконсультировались с юристом, потому что даже в случае полной безопасности могли возникнуть неприятности. Юрист не видел в этом ничего предосудительного.

Яша, я и несколько корреспондентов сели в один из этих вагончиков. Это, конечно, была сумасшедшая затея. Я пытался сосредоточить все свое внимание на вагончике, чтобы он остановился. Мы путешествовали вверх и вниз несколько раз. Но ничего не получалось. Я сдался и объявил, что пора, наверное, закончить эксперимент. Все были очень расстроены и разочарованы. По пути назад мы с одним корреспондентом обсуждали окрестный вид, как вдруг кабельный вагончик остановился. Все недоумевали. Люди, которые управляли вагончиками, не знали, что случилось. Механик, ехавший вместе с нами в этом вагончике, как-то странно на меня посмотрел и сразу схватил телефон, чтобы позвонить в центр управления. Они были в курсе дела, что я попытаюсь остановить вагончики, но все равно были поражены: отчего все остановилось, почему и как? Наконец центр управления сообщил, что главный рубильник самостоятельно отключился без всякой причины. Затем снова его включили, и мы тронулись вниз. Ничего необычного больше не наблюдалось. Вагончик просто остановился из-за того, что сработал переключатель.

Когда мы наконец спустились, нас ждала толпа возбужден-ных людей. Операторы телевидения пригласили нас пообедать с ними и все это время, не переставая, говорили только об этом. Корреспондентам хотелось чего-нибудь еще. Они спросили меня, мог бы я остановить эскалатор в большом магазине в Мюнхене? Это был вызов, от которого я не мог отказаться, хотя сама идея была довольно глупой и смешной. Я хотел убедиться в том, что происшедший случай не был просто совпадением. Все западногерманские газеты рассказывали про этот кабельный вагончик.

Мы пошли в большой универсальный магазин в Мюнхене и поднимались и спускались между первым и вторым этажом столько раз, что люди, наверное, сочли нас сумасшедшими. До сих пор не до конца уверенный в том, что произошло с фуникулером, я не знал, получится ли что-нибудь с эскалатором. Но примерно на двадцатой поездке вверх эскалатор остановился. И конечно, газетчики тут же раструбили об этой истории по всей Германии.

Что касается поездки в Германию, то, кроме всех этих забав, была и одна серьезная сторона дела. Естественно, немецкая печать хотела знать, есть ли какое-то научное обоснование того, что происходит. Была организована неформальная встреча с профессором Фрейбертом Картером из Института плазменной физики имени Макса Планка. В присутствии корреспондента, который не отходил от меня уже четыре дня, и фоторепортера из газеты «Бильд» профессор Каргер дал мне одно из колец, которые он держал в руке, а сам очень внимательно, не спуская глаз с кольца, наблюдал за моими действиями. Я слегка прикоснулся к нему и сосредоточился. Кольцо не только согнулось, но и треснуло в двух местах.

Интервью с Каргером, которое появилось в газете на следующий день, гораздо подробнее рассказывает о том, что случилось.

«Бильд». Что случилось на фуникулере, который якобы был заторможен неизвестной силой и приведен к полной остановке?

Профессор Каргер. Известно только то, что это был не электрический эффект, а какое-то механическое изменение, которое до сих пор не нашло объяснения. В присутствии Ури и без чьего-либо прикосновения рубильник самопроизвольно отключился. Как? Мы не знаем.

«Бильд». Наука серьезно относится к подобным инцидентам?

Профессор Каргер. В университетах всего мира сейчас открываются все новые отделения и лаборатории, изучающие этот тип феномена. В Мюнхене Ури Геллер, применив свой метод воздействия, изменил форму декоративного кольца, принадлежав-шего профессору Каргеру. Оно не только погнулось, но и треснуло в двух местах.

«Бильд». Могло ли кольцо лопнуть в результате применения очень сильного физического давления?

Профессор Каргер. Нет. «Бильд». Ну а если на него воздействовали лазерным лучом?

Профессор Каргер. Это нонсенс. «Бильд». У Геллера был хотя бы малейший шанс проделать искусный трюк?

Профессор Каргер. Единственное, что он мог сделать, — это загипнотизировать меня. Но я считаю, что это маловероятно.

В Институте имени Макса Планка коллега профессора Каргера двадцатисемилетний физик-практик Манфред Липа очень внимательно изучил треснутое кольцо.

— Если бы доктор Каргер не рассказал мне, как было дело, я бы предположил, что на кольцо было оказано механическое воздействие каким-то инструментом. Может быть, плоскогубцами или каким-то тяжелым молотком. Хотя при этом в любом случае возле трещины были бы видны следы такого воздействия, которых на кольце нет. Кроме того, профессор Каргер заверил нас, что он не спускал глаз с кольца и ни на мгновение не выпускал его из рук. Геллер едва прикоснулся к нему. Фотограф газеты «Бильд» Иоахим Войт, в присутствии которого происходила демонстрация, подтвердил этот факт, заявив: «Если бы Ури смог каким-то образом воспользоваться плоскогубцами или другим инструментом, я бы непременно это заметил». Ури Геллер — феномен? Шарлатан? Или великий артист, который своими великолепными элегантными трюками заставляет всех, даже ученых, затаить дыхание? Увы, до сих пор никто не может раскрыть секрет этого непостижимого человека.

Профессор Каргер подвел итог этого происшествия:

- Силы этого человека являются феноменом, который теоретической физикой не может быть объяснен. Наука уже знает подобные примеры. Скажем, атомная наука. Уже в начале века она была известна как реально существующая. Однако в то время никто не мог объяснить ее с точки зрения физики.

Профессор Каргер хотел начать собственную программу исследований — и чем раньше, тем лучше. Он позвонил в Нью-Йорк Андриа. Выяснилось, что программа, намеченная Эдгаром Митчеллом и другими американскими учеными, уже находилась в завершающей стадии подготовки, и профессор Каргер согласился присоединиться к теоретической группе Андриа и перенести собственное исследование на более поздний срок.

Я понимал, как сложно будет создать надежные условия контроля моих экспериментов. Предстоящие научные исследования в Америке я ожидал с очень сложными чувствами. Те возможности, которыми я пользовался во время своих лекций и демонстраций, были лишь началом. Но как можно изучать те фантастические и практически неконтролируемые явления, которые с недавних пор заметно активизировались, я не знал. Только время могло дать ответ. Оставалось ждать, подстраиваться под ученых и продолжать самостоятельно двигаться вперед.

Н о в ы е н а п р а в л е н и я

В 1977 году Ури получил приглашение на светский прием от Хорхе Диаса Серрано, генерального директора государственной мексиканской компании «Петролеум Мексиканос», или «Пемекс», неустанная работа в которой позволила этому человеку стать одним из самых влиятельных людей страны, дала высокий министерский чин. Они познакомились, когда Ури был приглашен в Лос-Пинос, чтобы продемонстрировать свои способности президенту и членам правительства, одним из которых и был Серрано.

Однако это был больше чем светский прием. И прежде чем рассказать о нем, Ури вынужден вернуться на несколько лет назад и вспомнить человека, благодаря которому его судьба и карьера получили новое направление. Его полное имя было Джон Норман Валетт Дункан, но все друзья, естественно, называли его просто Вал. А после того как он получил титул барона, его стали величать сэр Вал Дункан. Родился он в 1913 году, во время Второй мировой войны служил в штабе генерала (позднее фельдмаршала) виконта Монтгомери, под началом которого служил и старший Геллер, отец Ури, правда в другом звании — сержанта еврейской бригады, прикрепленной к 8-й армии. После войны Джон начал работать в компании «Рио тинто-цинк корпорейшн», где он в конечном счете стал председателем и исполнительным директором.

Ури встретился с ним на вечернем приеме, одном из многих, на которые его стали приглашать после появления в программах Джимми Янга и Дэвида Димблэби на Би-би-си. Именно в это время на страницах британских газет запестрело имя Геллера.

Вскоре после того как они познакомились, у них состоялся продолжительный разговор. «Как долго вы собираетесь ездить по свету и развлекать публику своими представлениями? Почему вы не хотите делать настоящие деньги?» — спросил он.

Геллер был удивлен. Ему казалось, что именно этим он и занимался. Он был выходцем из бедной семьи, и поэтому пятизначная сумма банковского счета приносила ему ощущение достаточной надежности своего положения. К тому же успех, с которым шли его телевизионные представления, давал повод надеяться, что состояние может когда-нибудь достичь и шестизначной цифры.

Ури спросил сэра Вала, что он имеет в виду.

«Вы слышали что-нибудь о лозоискательстве?»

Геллер понятия не имел, что означает это слово. Вернее, было у него какое-то весьма смутное представление о том, что есть люди, немного чокнутые, которые ходят с длинными прутьями в руках и ищут воду.

«Я думаю, вы смогли бы стать лозоискателем», — продолжал сэр Вал и объяснил ему, что он уже занимался чем-то подобным, хотя и на очень невысоком уровне, когда определял те или иные объекты внутри закрытых коробок и ящиков в исследовательском институте. «А лозоискатели, — сказал он, — ищут отнюдь не только воду. Они ищут то, о чем их просят, и, причем достаточно часто, находят». Выяснилось, что он сам был лозоискателем. Сэр Вал предложил Геллеру показать, как это делается. Так Ури получил приглашение приехать погостить у него дома на острове Майорка — самолет его компании был всегда в их распоряжении.

Вскоре они стали большими друзьями. Сэр Вал потерял жену лет десять назад, детей, насколько было известно, у него не было. В своем прекрасном доме на Средиземноморье он начал передавать Ури тайны своего ремесла, как это обычно передает отец сыну. Он рассказал, как надо правильно держать раздвоенный прут или маятник. Затем решил проверить Ури, спрятав что-нибудь в своем доме. Он вышел из комнаты и через некоторое время позвал его, не сказав даже, что именно нужно искать.

Когда-то давным-давно в Израиле по просьбе генерала Моше Даяна Геллеру уже приходилось выполнять нечто подобное. Но тогда он использовал только свои руки. Поэтому, когда сэр Вал привел в комнату, где ему предстояло начать поиск, он отставил прут и маятник в сторону и стал ходить по комнате с вытянутыми руками, ладонями вниз. В эти минуты он был похож на странный человеческий счетчик Гейгера.

Вскоре он почувствовал давление на одну из ладоней. Это напоминало эффект, который вы испытываете, когда пытаетесь соединить два магнита с одинаковыми полюсами, но сделать это не удается, потому что они отталкиваются друг от друга. Его рука чувствовала себя, как один из этих магнитов. Ури становилось тепло. Потом он сжал ладонь, оставив один указательный палец, и стал опускать его вниз, совершая круговое движение до тех пор, пока не почувствовал вновь энергию отталкивания. После этого он уже уверенно следовал в направлении, которое указывал палец, и вскоре нашел то, что было спрятано. Палец работал все время, что особенно понравилось сэру Валу и произвело на него огромное впечатление. Он сказал, что нет никаких теоретических причин, по которым Ури, человек, сумевший найти обручальное кольцо, спрятанное в доме, не был бы способен отыскать полезные ископаемые, такие, как нефть или золото. А именно это, как он пояснил, и нужно для того, чтобы делать настоящие деньги.

Они встречались еще несколько раз в 1974 и 1975 годах. Сэр Вал пытался заинтересовать правление «Рио тинто-цинк» в использовании способностей Ури Геллера, но не получилось. Они обсудили еще целый ряд проектов, не связанных напрямую с полезными ископаемыми и минералами, в которых он тоже смог бы применить свое умение. Но, к сожалению, их планам так и не суждено было реализоваться, потому что человек, которого Ури искренне считал своим приемным дядей, умер в декабре 1975 года в возрасте семидесяти двух лет.

Через несколько месяцев после встречи с ним Ури предстояло поехать в Южную Африку с лекциями. Незадолго до отъезда как-то в беседе со своими друзьями, Байроном и Марией Джанис, он рассказал им о недавней поездке на Майорку, о том, чему его обучил там сэр Вал. Мария тут же позвонила одному из своих старых друзей по имени Клиф Меннел, возглавлявшему правление компании «Англо-Ваал», одной из ведущих в Южной Африке по добыче полезных ископаемых. Она посоветовала ему обязательно связаться с Геллером, когда он приедет. Он так и сделал. Когда Геллер закончил свои выступления в Южной Африке, Меннел пригласил его сначала к себе домой, а потом в офис в Йоханнесбурге. Ему хотелось, как он сказал, проверить его способности. При этом присутствовало несколько, как обычно, довольно скептически настроенных специалистов-геологов. Сначала Ури попросили выйти из комнаты на несколько минут, чтобы спрятать небольшой кусочек золота. Затем он вернулся и начал искать этот кусочек, используя тот метод, который уже применял раньше, и нашел. Это сразу же изменило настроение присутствующих. Они развернули перед Геллером большую карту с указанием месторождений и попросили показать, где, на его взгляд, самые большие месторождения угля. Сэр Вал в свое время объяснил Ури, что некоторые лозоискатели могут работать с картой точно так же, как и на местности. Поэтому он распростер свои руки и начал двигать ими в воздухе над картой до тех пор, пока не почувствовал магнетического ощущения в одной из ладоней. Он осмотрел тот район на карте, куда указывал кончик его пальца, и направил его на определенное место, которое геологи тут же отметили. Ему даже в голову не пришло заключить какой-либо контракт или хотя бы потребовать оплату за это. Он просто делал одолжение для хорошего знакомого его друзей.

С тех пор Ури ничего не слышал о последствиях этого эксперимента, пока семь лет спустя не рассказал об этом случае в интервью репортеру из еженедельника «Ньюсуик». Тот решил связаться с мистером Меннелом и узнать, последовали ли тогда его указаниям. Судя по всему, да, писал «Ньюсуик» в номере от 28 января 1980 года, потому что Меннел подтвердил, что Ури указал на карте широкую полосу земли почти на границе с Зимбабве, а по его настоянию там были проведены геологоразведочные работы с целью проверки этого предположения. Вскоре, замечает Меннел, там действительно были открыты огромные запасы угля.

Таким был его опыт в лозоходстве к тому времени, когда Геллер был приглашен в дом главы мексиканской нефтяной промышленности.

Бывший президент Мексики Эчеверриа, возможно, и шутил, когда спросил, сможет ли Ури отыскать нефть для его страны, но когда тот же вопрос ему задал один из коллег Хорхе Диаса Серрано, это уже звучало исключительно серьезно.

«А почему бы нам не попробовать сейчас? — предложил Ури. — У вас есть какие-нибудь нефтепродукты в доме?» Он решил, что в любом хозяйстве, по крайней мере, должно быть смазочное масло. Для него не важно было, что это за масло. В конце концов, сумели раздобыть только большую бутылку оливкового масла с кухни. Геллер попросил Серрано налить немного этого масла в маленькую ликерную рюмку и спрятать ее в любом понравившемся ему месте. Они сидели в большой комнате, заставленной прекрасной мебелью, и в ней было можно найти сотню мест, подходящих для того, чтобы спрятать наперсточную рюмочку.

Кто-то из гостей вышел с Ури из комнаты и проводил его до одной из спален, находившейся на приличном расстоянии от комнаты, так что оттуда не долетало ни звука. Сопровождающий находился с экстрасенсом до тех пор, пока сам Серрано не пришел за ним, объявив, что можно начать поиск. Ури приступил к делу, используя уже ставший привычным метод. Атмосфера вокруг была гораздо более дружеской и непринужденной по сравнению с той, что была у Меннела в Йоханнесбурге, и Ури практически сразу же почувствовал, что находится на правильном пути. Едва ему удалось поймать сигнал кончиком пальца, как он сразу же последовал указанному направлению, не замечая даже, что идет прямо на цветочный горшок. Его палец, как управляемая ракета, вошел в землю, насыпанную в горшке, и опустился прямо внутрь рюмки, которая была спрятана. Ее содержимое представляло собой уже не чистое масло, а какой-то кусок грязи, пропитанный оливковым маслом.

Раздались бурные аплодисменты, а вместе с ними и всевозможные выражения удовольствия и удивления. Серрано, однако, ничего не сказал. Он быстро взглянул на одного из своих коллег, который тоже сидел молча, и Ури увидел, как у них заблестели глаза. Казалось, они говорили друг другу: «Геллер даже не знает сейчас, что он ,сделал, но мы знаем — вот это куш!»

Вопрос о поиске нефти возник еще раз на одной из очередных вечеринок несколько дней спустя. Там Ури кому-то подбросил мысль о том, как было бы здорово, если бы Мексика смогла в полной мере эксплуатировать свои нефтяные богатства, какую выгоду это сулило бы с точки зрения экономических и политических соображений. У Мексики был огромный внешний долг. А так как США — основной потребитель мексиканской нефти, увеличение ее добычи дало бы значительный козырь в переговорах по ряду важнейших вопросов, затрагивающих интересы двух стран.

Вскоре после этого Ури пригласили приехать в один отдаленный район, где он уже на месте мог бы поискать настоящую нефть. Геллер прилетел в аэропорт маленького провинциального городка, где его ожидал вертолет с несколькими геологами на борту. Сначала его доставили в тот район, в котором точно находилась нефть. Там они его проверили, узнали, может ли он найти нефть в тех местах, где она действительно была.

Затем летали еще по крайней мере час над сушей и над морем в тех местах, где нужно было найти нефть. Геологи отмечали на своих картах все, на что Ури им указывал, протягивая руку в том или ином направлении и говоря: «Здесь есть, а здесь нет». Он использовал свой испытанный метод, хотя, естественно, находясь так высоко в воздухе, не мог точно указать пальцем на конкретные места. Искать нефть — занятие медленное и утомительное. Все, что Геллер мог сделать для компании, — это показать, откуда необходимо начать разработки. И если бы он оказался прав, то сэкономил бы для нее десятки миллионов долларов.

Но лично он никаких денег не получил, хотя через некоторое время Серрано сообщил Ури, что его указания с вертолета оказались очень точными.

Ури вспоминал, как в 1978 году, примерно год спустя после его путешествия на вертолете, Лопес де Портильо и Серрано одновременно объявили о том, что Мексика в ближайшее время может стать крупнейшим в мире производителем нефти благодаря ряду недавно открытых крупных нефтяных месторождений. Крупнее даже, чем Саудовская Аравия. А сегодня уже общеизвестно, что только в одном нефтедобывающем районе страны нефти в три раза больше, чем во всем бассейне Северного моря.

Денег он опять не получил, да и не просил их. Хотя теперь ему страшно подумать о том, как могла сложиться его судьба, пожадничай он тогда. Серрано некоторое время был претендентом на президентский пост, но так никогда и не стал хозяином Лос-Пиноса. Новым главой государства в 1982 году был избран один из его бывших сотрудников — Мигель де ла Мадрид.

Еще четыре года спустя Ури узнал из статьи в «Интернэшнл геральд трибюн» от 29 октября 1986 года, что Серрано пребывает в тюрьме в связи, как писала газета, с обвинениями в мошенничестве и незаконном присвоении тридцати четырех миллионов долларов при продаже нефтяных танкеров. А всего за время нефтяного бума в Мексике мимо государственной казны прошло, по неофициальным подсчетам, более четырех миллиардов долларов — приличный процент от внешнего долга страны.

Для любого тщеславного мексиканца высшим показателем значимости является личное знакомство и связи с президентом. Предпочтительно, чтобы у такого человека была фотография или визитная карточка с автографом или посвящением на них. Ценность подобного «документа» трудно понять тому, кто мало знаком с тем, как вершатся дела в Латинской Америке. Если вы обладатель такого сомнительного, с точки зрения европейца, «удостоверения», то спокойно можете использовать его так, будто у вас в руках волшебный свиток с надписью «Сезам, откройся». Все двери для вас и в самом деле открыты.

Как-то раз президент Мексики Лопес Портильо показал Ури одну вещь, которую он раньше никогда у него не видел. Это был кольт, инкрустированный золотом и серебром, с выгравированным на рукоятке государственным гербом. Ури не был большим любителем оружия, особенно после того, как был ранен на войне, но не мог не восхищаться высоким мастерством любого рода, а это был самый великолепный кольт из всех, которые он видел в своей жизни.

Заметив, как изменилось выражение его лица при виде кольта, Портильо вынул его из кожаной кобуры и протянул Ури. «Он твой, Ури», — сказал он.

Ури смутился, и первое, что ему пришло в голову, — извиниться и отказаться от подарка, но вместо этого он вдруг сказал примерно такую фразу: «Сеньор президент. Я, к сожалению, не могу взять ваш щедрый подарок, у меня будут сложности на первой же таможне».

В ответ президент просто вытащил из кармана свою визитную карточку и написал на ней несколько слов, сказав при этом: «Имея при себе эту визитку, Ури, ты сможешь сделать все, что захочешь. И если кто-то тебя спросит о кольте, просто покажи ему мою карточку».

Ури не мог этому поверить. Но он на самом деле одновременно получил сразу две действительно бесценные в Мексике вещи, не прося ни одной из них. Но, даже имея личное подтверждение президента, он должен был получить официальное разрешение на ношение оружия. Разумеется, это тоже было сделано в обход обычных правил. И, в конце концов, Ури получил правительственное удостоверение агента по особым поручениям при министерстве финансов Мексики, а с ним и разрешение на ношение оружия.

Интересно, что незадолго до этого события один из его американских друзей, Майк, сотрудник секретной службы, дал ему понять, что было бы неплохо, если бы Ури удалось добиться какого-нибудь официального поста в мексиканском правитель-стве. Он хотел от Ури слишком многого, хотя теперь волею случая тот уже стал, по крайней мере, сотрудником одной из секретных служб. Так или иначе, его восхождение по лестнице мексиканского общества было именно таким, на какое рассчитывал Майк. И ему при этом восхождении не пришлось идти против правды и совести и предавать дружбу с семьей президента. В конце концов, никто и не просил его воровать мексиканские государственные секреты. Просто американцы хотели, чтобы время от времени от Ури исходили какие-то не слишком навязчивые советы и предложения, к которым волей-неволей прислушивались его высокие собеседники.

Во время одной из встреч Майк нарушил неписаные правила секретности и, как бы между прочим заметил, что рекомендации Ури по одному важному вопросу, похоже, были хорошо восприняты.

Тогда же Майк принес большую книгу в голубой обложке и открыл ее перед Ури. «Скажи мне, пожалуйста, какое впечатление производит на тебя этот человек?» — спросил он. Это была черно-белая фотография Андропова, о котором Геллер тогда еще ничего не слышал. Первая мысль, которая пришла ему в голову, что он как-то связан с родиной его отца — Венгрией. И Майк объяснил, что он был там послом во время восстания против коммунистов в 1956 году. Впоследствии Андропов стал главой советского КГБ.

«С виду - славный малый, - начал Ури, - спокойный, сдержанный, достаточно приятный в общении, но по натуре жестокий и безжалостный. Доктринер, в некоторых вопросах не гибок». Все это сегодня, наверное, известно. Уверен, что Майк и тогда знал об этом.

Он рассказал Ури немного о новом интересном методе, который разработали психологи ЦРУ, позволяющем узнать характер человека и даже в какой-то мере судьбу, изучая лишь фотографию.

Затем Майк вдруг начал задавать Ури довольно странные вопросы: «Можешь ли ты читать мысли людей, если они думают на другом языке?», «Нужно ли тебе для этого находиться рядом с ними?», «Не болен ли серьезно этот человек? Когда, ты думаешь, он умрет?»

Ури слушал не перебивая, а едва только захотел сказать что-то, как Майк снова продолжил серию вопросов, один из которых заставил его содрогнуться.

«Нам известно, что ты можешь влиять на компьютеры, Ури, знаем мы и то, что ты владеешь телепатией. — Он наклонился поближе к Геллеру и, понизив голос, спросил: — Как ты думаешь, ты не смог бы вызвать смертельную болезнь в человеческом теле? Ну, к примеру, остановить работу сердца?» Ури промолчал. Майк тем временем, как ни в чем не бывало, стал говорить о колдовстве, черной магии, но потом переменил тему.

«Знаешь, Ури, американский Конгресс и военные не оценивают возможности психологического воздействия по достоинству. Это происходит отчасти из-за того, что у нас неважные результаты в этой области. Но здесь есть и обратная связь — как можно изучить предмет досконально и достичь каких-то успехов, если ты не готов вложить в это деньги? Советы вкладывают. Это видно достаточно хорошо даже из открытой литературы. Если читать ее внимательно, то станет ясно, что они занимаются этой проблемой более пятидесяти лет. И надо сказать, взяли мощный старт, потому что не жалеют на это денег. А мы даже еще и не начали серьезно. Хотя, если бы даже и начали, пресса, уверен, - тотчас бы поднялась против этого, стала бы требовать, чтобы расходы на исследования были урезаны. Именно неверующие, скептики — те, кто сидит на руководящих постах в газетах, — открыто смеются над нами. И соответственно влияют на ученых, а те в свою очередь — на правительство. Это порочный круг, и он может быть разорван только сверху.

Сегодня, правда, у нас есть и хорошая новость: наш новый президент Джимми Картер — верующий. По крайней мере, религиозный человек, а его сестра Рут фанатично верит в целителей. Кроме того, президент сам видел неопознанные летающие объекты и заявил об этом публично. Не нужно забывать и то, что он достаточно серьезный ученый. Словом, он мог бы пойти навстречу нашей идее о необходимости крупных исследований психологических феноменов. Нужно только заинтересовать его в этом».

Геллер, кстати, однажды уже сделал кое-что в этом направлении. Это случилось, когда жена еще не вступившего на пост президента США, Розалин Картер, приезжала в Мексику вместе с Генри Киссинджером. Манси, супруга президента, организовала официальный банкет для гостей. Самого Лопеса Портильо на нем не было, но Ури был приглашен, и Манси посадила его рядом с этими двумя высокими гостями. За столом сидели также Пепито и американский посол вместе с сыном тогдашнего президента Джералда Форда.

Майк, зная, что Ури будет на этом приеме, заранее попросил его показать им что-нибудь из своего арсенала, например сгибание ложек для госпожи Картер, чтение мыслей для господина Киссинджера. Во время банкета Ури вел с ними обычный вежливый разговор и ожидал соответствующего момента.

Розалин Картер была естественна и непосредственна. Казалось, она открыта любой идее, связанной с телепатией и психокинезом, так же как, впрочем, к большому удивлению Ури, и Киссинджер, хотя он был значительно более осторожен в оценках.

«Не слишком мудро поступают те люди, которые не принимают тот или иной феномен только потому, что ему нет пока объяснения», — заметил он в разговоре с Геллером. Допустим, что он сказал это только из вежливости — ведь перед Ури был один из самых опытных дипломатов Соединенных Штатов.