ШУКШИН И ДЕРЕВЕНСКАЯ ПРОЗА 2 страница
Незаконно рожденные дети становятся утверждением родства Синопли с миром, и эта ситуация начинает демонстрировать постепенное расширение семантики наследственной преемственности. Степень родственной близости становится все более опосредованной, и благодаря этому появляется распространение семьи Медеи во вне. Кроме того и в том и в другом случае ситуация незаконно рожденного ребенка становится одновременно свидетельством кризиса и искуплением этого кризиса. Так Ника в определенной степени становится разрешением той конфликтной ситуации, которая возникает в ситуации измены Самуила Мендеса. Иными словами, каждый из этих факторов одновременно будет демонстрировать наличие кризисных моментов и предлагать способ их разрешения.
История завещания Медеи составляет композиционное обрамление романа и становится одним из самых значимых элементов в решении авторской концепции романа. Медея оставляет дом татарскому юноше Рамилю, минуя всех родственников. Поступок Медеи получает полное одобрение со стороны ее собственной семьи и рассматривается Георгием как исключительно правильное деяние. Восстанавливается связь, которая определяет целостность существования Тавриды, восстанавливается прерванная связь времен. Завещание – компенсация того ущерба, который наносит бытию Тавриды историческая жизнь. Поэтому история завещания окольцовывает роман, становясь оправданием всего существования. В начале романа история завещания восстанавливается из письма Медеи Елене. Это письмо становится концентрированным воплощением образа разрушенной связи, утраченной целостности. Завершается роман упоминанием самого завещания Медеи, отдающей дом Рамилю, и тем самым демонстрирующей восстановление единства. Окончательным воплощением мотива родства, распространение этого мотива на весь окружающий мир становится динамика пространственных характеристик романа. Структура художественного пространства определяется наличием 2х оппозиций. Первая генетически восходит к художественному миру Платонова – оппозиция верха и низа. Низ получает позитивное истолкование и связывается с созидающей основой жизни, животворящей основой. В данном случае олицетворением этого становится дом Медеи, стоящий в небольшой ложбине. Характеристика пространства носит подчеркнуто физиологический характер. Наиболее отчетливо это раскрывается в отношении дома Гладышевых, в котором живет Маша. Вторая оппозиция – противопоставление Тавриды и окружающего мира. Окружающий мир представлен в основном 3мя топосами: Москва, Петербург и Прибалтика. Каждый из топосов наполняется психологическим содержанием и становится отражением некой психологической доминанты. За Тавридой закрепляется семантика огненной жизни. Не случайно, пространство дома Медеи, пространствоа поселка, внутри которого находится дом, все это пространство уподобляется женскому телу. Возникает отчетливая система проекций, позволяющее реализовать это женственное начало. Остальные Топосы получают негативную характеристику, так как нагнетаются мотивы холода и смерти. В отношении Москвы негативная семантика закрепляется благодаря характеристике дома Гладышевых (в нем постоянно происходят самоубийства). Обозначая существование Маши в Москве, Улицкая нагнетает ощущение холода и ассоциаций, связанных со смертью, которые определяют существование девочки. Петербург приобретает характеристику холода благодаря описанию Норы. Характеристика Норы по-разному работает в отношении и нее и Петербурга. Негативный смысл спроецирован на пространство, в котором живет героиня. Сама же она негативной носительницей этого смысла не является. Прибалтика характеризуется в отношении Алдоны – указание на признак тевтонской крови. Причем, это определение акцентируется, благодаря включению его в контрастную пару. Оппозиция Тавриды и окружающего мира в отличии от оппозиции верха и низа оказывается разрешимой благодаря мотиву родства. В финале противопоставление Тавриды и основного мира снимается благодаря повсеместному распространению рода Синопли. Благодаря этим 3 моментам полностью реализуется символический образ реки жизни, который открыла для себя Медея. Происходит утверждение семейной мифологии как обязательного закона бытия. Гармонизация человеческого Я происходит, если герой осознает вписанность своего Я в общий поток бытия. Наиболее отчетливо демонстрация включенности героя в реку жизни раскрывается в образе Медеи и Самуила Мендеса, ее мужа. В отношении героини подобная включенность совершенно органична, она не требует никаких дополнительных усилий. Мендес совершает определенную эволюцию, чтобы достичь подобной включенности. Медея изначально признает святость заведенного порядка жизни. Ощущение единства с бытием достигается Улицкой:
- упоминание постоянного неизменного диалога Медеи с Богом, который не прекращается ни на минуту. Он становится прямым способом воплощения этической основы существования. Этот диалог не тождественен традиционной молитве и системе ритуалов, он не имеет пространственных или временных границ, а представляет собой некий внутренний разговор. Данный диалог становится осуществлением того нравственного стержня, который руководит жизнью Медеи.
- сопоставление Тавриды с Итакой (родиной Одиссея).
Подобная параллель позволяет обозначить статус дома в сознании Медеи. Дом становится высшей ценностью, постоянно присутствующей в сознании героини. Кроме того, ценность дома связывается со стремлением воспринять все окружающее как свой дом. Путь Самуила Мендеса представляется более противоречивым. Значимо его включение в оба потока жизни, в поток исторического бытия и в естественный поток жизни. В самом начале ощущение гармоничности жизни в сознании героя полностью отсутствует. Вся его биография представляет собой своеобразную цепь протестов. В начале жизненного пути эта цепь протестов против путей развития еврейского мира. Улицкая вспоминает о разнообразии жизненных установок, которые раздирали европейскую общину в начале 20 века. Помимо традиционного пути, возникает проект создания собственного государства. Мендес вспоминает, как он посещал курсы, как дядя героя предполагал иное развитие его жизни. Однако оба эти варианта нарушаются в тот момент, когда Мендес проникается революционными идеями и уходит в революцию. Попытка создать собственный вариант судьбы не увенчалась позитивным результатом. Мендес ощущает внутреннюю дисгармонию задолго до борьбы с космополитизмом. Улицкая начинает активизировать вот это понимание страха, которое было характерно для Булгакова, Платонова. Причем, сам герой необыкновенно стыдится этого своего качества и подсознательно все время стремиться избавиться от него. Именно кроткая душа не позволила ему принять участие в убийстве. Избавлением и преодолением этого страха становится для Мендеса проникновение в тот нравственный этический закон, который закреплен в сакральной книге Иудаизма. Происходит восстановление связей с национальными миром, причем все это происходит на пороге смерти. Именно поэтому последние месяцы жизни Мендеса лишены трагизма и драматизма. Умирание героя начинает осознаваться как процесс постепенного перехода его существования в некое ее иное качество. Появляется параллелизм между угасанием природы и мира героя. Соответственно в отношении героев наиболее отчетливо демонстрируется достижение искомой полноты, герои начинают осознавать изначальную гармонию жизни, которая противостоит хаосу истории. Достижение искомой полноты связывается с лишением оппозиции страсти и духа. Попытка решения этой оппозиции связывает между собой все 3 поколения рода Синопли. Данная оппозиция намечена скрытым противопоставлением античного образа Медеи и интерпретации этого образа в романе Улицкой. Именно эта оппозиция становится основой для формирования оригинальной концепции человеческого я. Улицкая отказывается от однозначного противопоставления этих 2х начал. Эти 2 начала выступают как начала взаимодополняющие друг друга. Наиболее просто и органично дух и страсть сочетаются в 1м поколении Синопли – в поколении самой Медеи. Медея становится олицетворением духовного начала бытия, а Сандра – страстного начала жизни. Такое дополнение не нарушает гармонии природного комплекса. Страстный комплекс мира не приобретает сниженной характеристики. Специфика категории страсти раскрывается в категории Ники. Страсть определяется как потребность души героини.
В следующем поколении рода Синопли отношения между страстным и духовным началом усложняются. Более остро и драматично начинают обозначаться проблема жизни и смерти и проблема страсти и духа. Наивысшей точки драматизм страстного и духовного начала достигает в отношениях Маши и Бутонова. Маша характеризуется внутренней раздвоенностью, наличием внутреннего конфликта. Психологически раздвоенность героини мотивируется страхом. Героиня испытывает страх перед безумием иррациональных сил. Биографически все это связывается с историей бабушки Маши Веры Ивановны, образ которой становится олицетворением иррационального безумия. Все это завершается попыткой самоубийства девочки. В момент попытки самоубийства Маши наиболее отчетливо подчеркивается психологическая зависимость Маши от кого-либо. Образ Маши тяготеет к зоне безумия, к символике смерти, и присутствие руки близкого человека необходимо для того, чтобы не подчиниться зову смерти. Именно отсутствие самодостаточности делает невозможным слияние героини с миром и с другими людьми. Так простота, с которой решает оппозицию страсти и духа Ника, представляется Маше совершенно неестественной. Наиболее отчетливо внутренний конфликт в сознании Маши отражается в поэтическом творчестве. Главная тема ее лирики становится тема двойственности, невозможности преодоления внутреннего разрыва. Это тема наиболее декларативно решается в стихотворении «Играй, Кентавр, играй». Разрыв между Машей ночной и Машей дневной в детстве героини получает прямое и открытое воплощение. В ее взрослые годы этот разрыв сохраняется, но внешне формируется маска цельности героини. Встреча с Бутоновым обостряет внутренний разлад. Причем дисгармоничность любовных отношений Маши подчеркивается созданием любовного треугольника: Маша – Алик – Бутонов. Брак с Аликом носит принципиально духовный характер, появляется определение «брак, совершающийся в беседах». Близость Бутонова и Маши определяется Улицкой как физическое чудо. Причем Улицкая вполне традиционно для собственного творчества подчеркивает равнозначность этих 2х начал. Автор отмечает, что герой является носителем телесной одаренности. Дар Бутонова также редок, как дар музыкальный, поэтический и шахматный. И именно Маше предоставляется право решить эту оппозицию, вернув себе внутреннюю целостность. В отличие от предыдущих поколений, начинает активизироваться мотив внутренней глухоты, но по отношению не к партнеру, а к одной из сфер жизни. Именно мотив внутренней глухоты, который демонстрирует процесс оскудения жизни, предопределяет трагедию Маши и последующее самоубийство героини. Гибель Маши становится указанием на некую трещину, которая разрывает род Синопли. Улицкая прибегает к тому же приему, что и в отношении Самуила Мендеса. Этим приемом становится момент финального примирения с жизнью. Маша не может быть отпета в церкви, Медея же хочет, чтобы этот обряд был совершен, она находит в Москве греческую церковь и просит священника совершить обряд. Вновь происходит утверждение правоты рода, восстанавливается изначальная гармония и целостность. История Маши подчеркивает внутреннюю взаимосвязь родовой памяти Синопли и демонстрирует момент преодоления трагизма жизни. Решение оппозиции страсти и духа может быть сопоставлено с решением оппозиции Тавриды и окружающего мира. Утверждается представление о многообразии, многослойности и единстве, цельности жизни. Появляется символика жизни как бесконечного потока, который сохраняет разность своих элементов, но объединяет их в общее гармоничное целое. Происходит уточнение этого символического образа реки жизни. Семейная мифология, которая раскрывается через мифологему родства, рассматривается Улицкой в 3х основных вариантах: в интимно-личностном, историческом и философским планах. Традиционная связь с историческим временем грозит разрушением семейного единства, гармоничной основы жизни, и эта угроза преодолевается через символическое восприятие дома. Распространение символики дома сначала до границ Тавриды, а потом до границ мира, утверждение идеи родства становится синонимично обретению памяти, обретению гармонии с другими людьми – это единственный способ преодолеть культурные, временные и нравственные разрывы, которые несет историческое время.
Последним произведением для формирования истории и вечности становится повесть Владимира Маканина «Отставший». Творчество МАКАНИНА представляет собой яркий образец литры 40летних, творческие основы 60сятников в его творчестве не реализуются. Писатели группы 40летних характеризуются единством проблематики и общностью стилевых поисков. Идейная доминанта 60сятников сменяется доминантой … Практически все 40летние обращаются к решению экзистенциальной проблематики. Каждый из этих писателей предлагает свои варианты не только стилевых установок, но и жанровых форм, циклизации. Расширяются эксперименты в области субъектной организации повествования. Одним из самых ярких становится эксперимент, который ведется в области жанровых форм. Это характерно для творчества Романа Киреева и для В Маканина. У Киреева это «Святопольский цикл», у Маканина таким примером становится «Ключарев Роман» и «Светик Роман». Среди писателей группы 40летних вычленяется несколько основных тенденций. В творчестве Кима наличие внутренних связей определяется развитием традиционных принципов и форм художественной целостности. Произведения Кима соотнесены между собой жесткой моделью мира, которая в разных формах реализуется у писателя. Не имеет значения, какая тема будет доминировать в каждом произведении. Появляется эсхатологическая тематика, тенденция условности «Поселок кентавров», произведений, которые в большей степени соотнесены с реалистическим типом повествования, та же самая модель мира восстанавливается в произведениях, в которых Ким использует сказочный тип условности.
У Киреева циклизация выстраивается на иных основаниях, связанных не только с общностью моделей мира, но и с наличием новых формальных примет. В творчестве Маканина оформляется тип романа-калажа. Появляется 2 образца такого романа. Маканин объединяет в эту жанровую форму произведения, написанные в разные периоды. «Ключерев роман» включает в себя рассказ, повесть о старом поселке, небольшой роман «Лаз» и произведений «Герой нашего времени». Помимо жанровой разнородности, можно отметить и стилевую разнородность таких произведений «Повесть о старом поселке», «Красное и голубое». Сюда же относятся произведения с притчевой доминантой «Лаз». Главным объединяющим началом становится не столько психологическая разработка характера главного героя, сколько отношение героя к самой жизни. Объединяющая роль принадлежит философской концепции самого автора. «Ключарев» демонстрирует попытку преодоления человеком самотечности самой жизни. «Светик» - идея власти над жизнью, стремление к ее моделированию.
«ОТСТАВШИЙ» занимает особое место в творчестве Маканина, так как начинает оформляться авторский взгляд на мир. Повесть «Отставший» такое произведение, в котором проблема концепции истории и личности выстраивается через отталкивание от психологического периода оттепели. Маканин демонстрирует четкое различие между осмыслением данной проблемы в литературе оттепели и на современном этапе. Оттепельное мироощущение подвергается рефлексии, Маканин дает свой ответ на тот кризис, который завершил развитие оттепельной эпохи. Кроме того, «Отставший» становится значимым произведением, показывающим многообразие стилевых поисков в литре 60-70х годов. Маканин дает пример сложного взаимодействия 3х основных пластов, соединяя пласт реальный с пластом притчевым и онерическим (символикой сновидений). Маканинский миф о мире включает представления о самотечности жизни и предполагает создание особой концепции самотечности жизни и мира. Эта метафора раскрывает ситуацию отчуждения личности от мира и от самого себя. Самотечность жизни становится тождественна хаотической логике существования человека. Хаос повседневной жизни не контролируется человеком, он стремится превратить человека в безличную составляющую самого себя. Причем, проявления самотечноти жизни оказываются весьма разнообразны: (логика бытовых обтоятельств, ритуалы социальной жизни, стереотипичность массового сознания). Самотечность жизни оказывается противопоставлена свободе. Ее доминирование приводит к утрате взаимодействия между людьми. Отражением подобного объединения становится образ толпы в АУ романе «ЛАЗ». Усвоение стереотипов массового сознания, соц жизни приводит человека к абсолютной включенности в поток самотечности жизни. Маканин намечает некую линию, которая будет широко подхвачена писателями 80-90х годов. Ощущение стереотипичности, ритуализации распространяется не только на бытовую повседневность и политические комплексы. Это ощущение распространяется на идеологические модели, которые имеют позитивный характер, модели, представляющие собой прогрессивный элемент по отношению к окружающей действительности. В «Отставшем» эту роль выполняет само ощущение оттепельного периода. Основной психологический конфликт маканинских произведений связывается с обнаружением героя своей зависимости от самотечности жизни. Это осознается в нестандартной ситуации, когда он выпадает из общего потока существования. Преодоление этого конфликта становится возможным через бессознательное начало. Образным воплощением этой сферы у Маканина становятся образы голосов. Этот ряд выстраивается в повести «Голоса», но есть и во всех произведениях писателя. Голоса противостоят стереотипам и становятся определением пути героя к основам собственного Я, маканинский герой обречен на поиск внутреннего равновесия между индивидуальным и коллективным сознанием. Обретение героем собственного Я возможно только на грани между 2мя формами массового сознания. Первой формой становится самотечность жизни, стандартная логика повседневного бытия. А вторым типом становится коллективная бессознательность. Балансируя между этим, герой способен на обретение собственного Я. Маканинская модель мира включает в себя одну из значимых проблем всех 40летних – проблема одиночества человеческого Я и практическая невозможность преодоления этого одиночества. 40летние начинают разрабатывать экзистенциальную проблематику. Возможность хотя бы частичного преодоления одиночества в картине мира Маканина связывается с осознанием ответственности человека за все совершающееся в мире. Эта ответственность не имеет никакого отношения к социальной активности героя, к его исторической активности. Ослабляется связь даже между связью героя с неким этическим нравственным комплексом. Ответственность предполагает создание особого типа отношений между героем и самой категории существования. Появляется внутренняя взаимосвязь между маканинской проблематикой и проблематикой французских экзистенционалистов Сартра и Камю. Коллективное бессознательное, в соотнесении с которым герой принимает своё Я, принимает у Маканина опосредованные формы (символика снов, которая погружает героя в архетипы человеческой памяти, образ юродивого). В повести «Отставший» этот образный тип реализуется в Лешке, в «Лазе» юродивым становится сын Ключарева, образ юродивого доминирует в «Голосах». Тип юродивого интересен Маканину как образец несовпадения с окружающий жизнью и примет внутренней целостности и гармоничности, которой лишен главный герой. Именно этот миф о мире реализуется в «Отставшем» структура повети представляет собой взаимодействие 3х основных сюжетных пластов: пласт притчевый, основу которого составляет событийная канва неизданной повести повествователя. Второй пласт включает в себя символику снов (онерический пласт), третий пласт – пласт собственно реальный, который включает в себя интимно-личностный и социо-исторический аспект действия. Художественное время достаточно широко (несколько десятилетий). Вполне традиционна сама временная протяженность писателя практически не интересует. В повести акцентируются 2 временные точки, намечающие исходный момент революции и ощущение героем места в потоке жизни. 3 сюжетных пласта формируют 3 событийные линии: история взаимоотношения повествователя с его собственным отцом (символика сна, которая создает определенную структурную рамку), история взаимоотношений повествователя и Леры, которая раскрывается через воспоминания героя, эта линия соотнесена с реальным сюжетным уровнем. 3я событийная линия – история Лешки. Взаимодействие этих 3х пластов и 3х событийных линий позволяет продемонстрировать последовательное решение основного конфликта героя и самотечности жизни. История взаимоотношений повествователя и Леры раскрывает в момент погружения героя в самотечность жизни. История Лешки, а точнее повесть повествователя, становится демонстрацией того момента, когда герой устанавливает контакт с коллективным бессознательным. Для Маканина значим как механизм творческого акта, как и тип героя, который определяет эту повесть. Онерическое пространство позволяет продемонстрировать путь решения основного конфликта и наметить вектор движения героя к самому себе. Здесь активизируется именно символика снов. История взаимоотношений Леры и повествователя, история из любовной связи отнесена к эпохе оттепели. Через любовный конфликт Маканин демонстрирует тот кризис, который охватывает умонастроения оттепельного периода. Интимно-личностный пласт начинает соотноситься с социально-исторической проблематикой. Все 3 сюжетных пласта объединяются метафорой, вынесенной Маканиным в названии своего произведения. Образ отставания становится демонстрацией той пороговой ситуации, которая созвучна экзистенциальной пограничной ситуации, ставящей человека перед лицом существования вообще. В реальном времени в истории с отцом метафора отставания реализуется наиболее прямо. Отца повествователя преследует сон, в котором он опаздывает на уезжающую машину. Метафора отставания приобретает социально-исторический смысл – это отставание героя от времени. Метафора отставания определяет основную ситуацию, с помощью которой обнаруживается необыкновенный дар Лешки. У него есть дар обнаружения золотоносных жил, но этот дар неосознанный. Жила обнаруживается в том месте, где Лешка остановился на ночлег. Золотоискатели пытаются оставить его одного, чтобы он обнаружил жилу – ситуация отставания. Эта ситуация становится основным фактором, реализующим маканинскую модель мира. Это именно та пограничная ситуация, которая выводит героев за пределы логики повседневного существования. Ситуация отставания становится пересмотром духовного опыта оттепельной эпохи. Вслед за исповедальной прозой, Маканин отказывается от точной датировки исторического времени. Этот прием характерен для всех произведений, в которых выстраивается новая концепция истории. В повести появляются знаковые детали, которые демонстрируют присутствие исторического времени (процесс реабилитации, связанный с историей отца Леры и история снятия Твардовского с должности редактора журнала «Новый мир», которая косвенно упоминается в повествовании о судьбе повести главного героя). Момент отставания в жизни героев проявляется достаточно последовательно. Лера вместе с матерью приезжают на место ссылки отца в тот момент, когда он уже мертв. Повествователь хочет напечатать свою повесть после снятия Твардовского с должности редактора. Психологические результаты ситуации отставания связываются с погружением героев в общий поток самотечности жизни. Сам момент погружения оказывается следствием усвоения стереотипных норм, стереотипных идей оттепельного периода. Доминирующее положение занимает в этом ряду стереотип поклонения перед человеком, который пострадал во время культа Сталина. Молодые стремятся к сужению этого стереотипа. Человек, пострадавший за культ личности, подменяется человеком, побывавшим в лагере. Поклонение подобному типу лишается позитивного содержания, подобное ощущение героев становится синонимично идолопоклонства. Происходит психологическая деформация образов героев. Иными словами в отношении истории Леры и повествователя ситуация отставания призвана выявит 2 момента: полную зависимость сознания героев от комплекса социально-исторических идей. Отставание от времени делает эти идеи более абсурдными. Именно в силу этого происходит осознание героями и повествователем своей зависимости, полной включенностью в самотечность жизни. При этом судьба всех 3х героев оказывается различной. В отношении героинь Маканин акцентирует момент внутреннего разрушения Я, здесь включенность в самотечность жизни не подвергается рефлексии. Как следствие этого ситуация отставания героинями не осознается. В отношении матери Леры процесс деформации носит менее выраженный характер. Эта героиня становится инициатором поездки на Урал, где был ее муж. Поведение героини во многом определяется той моделью судьбы, которая была предложена декабристами. Мать Леры едет уже к умершему мужу, ее поведение начинает утрачивать внутреннее содержание и смысл, утрачивать ту идею жертвенности, которая двигала декабристами. Появляется ощущение внутренней пустоты. Героиня селится в том доме, в котором жил ее муж. Каждый день она ходит на могилу мужа. Все это создает иллюзорную связь с погибшим мужем, но этот процесс сопровождается обострением одиночества героини. Мать Леры се больше замыкается в своей выдуманной близости с мужем. Свидетельством этого становится разрушение контакта матери и дочери, а кроме того пространственная локализация (мать Леры стремится остаться в границах комнаты, где жил ее муж, либо на могиле мужа). Исполнение стереотипной культурной модели приводит героиню к тождеству с хаосом модели жизни. Внутреннее содержание практически утрачивается. В ситуации Леры идолопоклонство более драматично. Место идола занимает Василий – человек, побывавший в лагере. Маканин акцентирует внимание на парадоксальной трансформации человека, пострадавшего из-за культа личности. Образ Василия совершенно не соответствует тому статусу, которым его наделяют Лера и повествователь. Он сидел в тюрьме за уголовное преступление. С само начала обозначается пустота кумира: Василий лишен того духовного и психологического опыта, который стремятся перенять у него молодые герои. Поэтому постоянно возникает разрыв между образом кумира (идеальной жертвы исторического времени) и поведения Василия. Задачей Леры и повествователя – нахождение аргументаций всех изъянов поведения Василия. Главный аргумент – те внутренние последствия пребывания Василия в лагере. Лагерная жизнь Василия начинает выливаться в создание неких символических образов. Таким символическим образом становятся нары. Однако, символический образ нар получает сниженный характер, сниженный благодаря описанию бытового уклада поселка. Возникает ощущение тождества лагерного уклада жизни. Описание условий существования Леры и повествователя полностью перекрывают те условия, в которых якобы существовал Василий. Лера живет на складе, а повествователь – в небольшом подвальчике для угля. Подобные пародийные моменты и истолкования этого трагического символа нар позволяют выявить иллюзорность той атмосферы, которая окружает образ Василия. Поклонение этого образа становится результатом следования стереотипам. В отношении Леры формирование стереотипа связывается с необходимостью разрешить трагическую судьбу отца. Движение Леры и ее матери подобны друг другу. Лера переносит на Василия те чувства, которые она испытала вследствие кончины отца. Лера отождествляет Василия с иным психологическим типом и не замечает противоречий между конкретным человеком и своим собственным идеалом. В отношении повествователя причины возникновения идеала носят социально-психологический характер. Преклонение перед культом личности становится отражением процессов, распространенных в оттепельную эпоху. Помимо сострадания к жертвенной судьбе заключенных, все чувства повествователя связываются с проблемой поиска сильной народной личности, созвучной истинной жизни. Вновь активизируется тот комплекс проблем, который доминирует в культуре оттепели. Повествователь противопоставляет народную личность и образ интеллигента, говорит о противопоставлении Москвы и периферии. В противовес этому Урал становится тем местом, где можно обнаружить первозданный народный дух. Иными словами повествователь руководствуется теми же самыми мотивами, которые были значимы для героя рассказа Солженицына «Матренин двор». Вместе с тем разная природа возникновения стереотипов приводит к разным результатам их воздействия на сознание героя. В отношении Леры следования стереотипам носит разрушительный характер. Героиня подстраивает себя под среду и под образ своего кумира. Внутренняя ломка Леры получает внешнее выражение: Лера превращается в бабенку, усваивающую грубые просторечные формы, и в данном случае создается сниженный вариант народного образа. Причем 2 лика Леры утрачивают связь между собой, Лера стремится забыть себя прежнюю. В отношении же самого повествователя история с Василием имеет иные результаты: отсутствие однозначно негативного итога связывается с более обширным полем возникновения данного стереотипа. Ситуация отставания становится почвой для формирования психологического кризиса. Повествователь вынужден пересматривать всю предыдущую шкалу ценностей. Данный момент становится первым этапом в подходе повествователя к подлинным ценностям бытия. Маканин акцентирует момент рефлексии, позволяющий герою осознать своё подчинение стереотипу и намечающим разность героя и самотечности жизни. Вернувшись в Москву, повествователь создает повесть о золотоискателе Лешке. Этот момент интерпретируется Маканиным как погружение в бессознательное. Особое значение приобретает здесь тип героя и особый тип взаимодействия между сферой художественности и реальной жизни. В повести повествователя происходит художественное преломление тех впечатлений, которые он получил на Урале. Повествователь специально подчеркивает топонимическую точность своего произведения. Однако в данном случае эта топонимическая точность должна создать не столько иллюзию жизнеподобия, сколько обозначить архитипические основы жизни. Более философское истолкование ситуации отставания Маканин отмечает в истории Лешки. Акцентируются 3 момента: особый дар героя, одиночество, и то эмоциональное состояние, в которое герой включен. Для Маканина важна внутренняя взаимосвязь всех 3х моментов.