Научно-церковная точка зрения на предмет
Contra negantem principia поп est disputandum [с отрицающим принципы не спорят]. В изложенном сейчас взгляде мы, очевидно, видим перед собой конечный результат глубокого духовного разрыва, в XVI в. разделившего западный христианский и научный мир в частности на два противоположных лагеря, которые, представив собой два существенно различных понимания христианства, более и более удаляются друг от друга и, исходя из различных основных точек зрения, стремятся к различным целям. И в основу уничтожения старой патрологической науки и замены ее историей древнехристианской литературы полагается не историческое исследование в собственном смысле, а философские и богословские предположения, с точки зрения которых бросается свет и на исторические факты. Возражения против такого рода принципиальных воззрений завели бы нас слишком далеко от нашей науки; почему в противоположность им мы ограничимся простым указанием на исповедуемые нами принципы и прежде всего на основное учение положительной веры о Божественном происхождений Церкви и на те общепринятые конечные выводы изысканий положительной исторической науки, которыми убедительно устанавливается, что уже в конце первого века эта Церковь выступает организованным целым: она является в это время с определенным церковным управлением и церковной дисциплиной, с праздничными временами и постами, с литургией, если и не письменной, то однако определенной в своих главных частях, с собранием канонических писаний; это — во внешнем проявлении ее жизни. Во внутренней жизни ее отличает чистота, глубина и определенность основного христианского учения, твердость исповедания, ясность и уверенность в отношениях к окружающему. Церковь от начала обладала определенной суммой спасительных истин, полученных от Божественного Основателя, и сохранила их верно и без искажений. С другой стороны, для православного богослова не представляется ничего предосудительного и ненаучного в том, что в основание дисциплины полагается понятие «отца Церкви», заимствованное не столько из догматики, сколько из самой жизни древней Церкви, тем более что православная богословская наука не преувеличивает значения творений отцов и чужда злоупотреблений их авторитетом. Признавая и настойчиво указывая в отцах Церкви надежнейших и авторитетных руководителей в религиозных вопросах, изучая их творения, представляя их в доказательство правоты своего учения, православные богословы от древних лет и до настоящего времени не утверждали в отцах Церкви непогрешимости и безусловной для верующих обязательности следовать их мнениям. С этой точки зрения совершенно возможно применение к изучению патристической литературы строго научного метода, и для патрологической науки решительно исключается опасность обратиться в простой каталог извне данного списка произведений. Наконец, по поводу исторических справок относительно отсутствия единства учения в творениях отцов Церкви и уклонений от признанного церковного учения и для устранения всяких недоразумений в этом отношении, необходимо принимать во внимание тот бесспорный исторический факт, что уже в первые века существования церковной литературы наблюдается известное расстояние между объективным содержанием христианства, как оно дано в сознании кафолической Церкви, и субъективным пониманием его отдельными писателями, именно, в той мере, как эта литература делалась научной, и в различных степенях, которые изменялись в зависимости от личности писателей. Но не должно отождествлять веру и богословие. Хранителями и полномочными выразителями веры были не литературные личности, взятые в отдельности, а сама кафолическая Церковь. В этом и заключается выдающееся историческое значение церковной организации.
Возникновение и развитие антицерковной, еретической литературы, как она обнаруживается рядом с церковной и признается именно еретической, является неопровержимым доказательством того, что существовали объективные нормы, которые регулировали понимание христианства, существовали и границы, за которыми увлечение господствующей философией и чрезмерная зависимость от нее приводили к противоречию с истинным христианством. Этой нормой было безусловное признание оснований церковного вероучения и принятого Церковью Священного Писания. Внутри этих норм и определяемых ими границ развивалась церковная письменность; но для правильной оценки ее в частностях необходимо иметь в виду, что в самой церковной письменности существовали многие ступени в осуществлении идеала подлинно христиански-церковной литературы, с одной стороны, и в приближении к ложно-христианской — с другой. Поэтому всегда необходимо помнить о различии между опытом обнять содержание христианства посредством духовной работы, выяснить и раскрыть его по началам богословствующего разума людьми разного направления и различных духовных дарований, с одной стороны, и авторитетным выражением этого содержания самой Церковью через признанные ее органы — с другой.
Устранив таким образом из области исследования спор о принципах, необходимо, однако, против выставленного отрицания у патрологической науки права на существование решить вопрос, нужна ли особая наука для самостоятельного изучения того материала, который она включает в область своего ведения?
Выделение новейшими исследователями в особую науку изучения древнехристианской литературы свидетельствует об их собственном признании, что рядом с различными национальными литературами существует особый вид письменности, которая не обнимается узкими рамками национальности и возникла на почве так или иначе понимаемой христианской религии. Но, как уже было сказано, в этой последней письменности ясно выделяются многочисленные произведения, отражающие в себе в большей или меньшей степени и точности определенное религиозное сознание — христиански-церковное, и принадлежащие авторам, признающим себя и признаваемым членами кафолической Церкви. Эти-то произведения и составляют специальный предмет изучения в патрологической науке. Они выделяются из общей совокупности древнехристианской письменности на основании того особого характера их, который отпечатлевает их как произведения церковной письменности. Очевидно, и точка зрения, которая должна быть положена в основу изучения их — своя особенная, всецело определяемая существом этой письменности.
Новейшие западные исследователи древнехристианской литературы устанавливают исключительно историко-литературную точку зрения на изучение ее, когда в качестве руководящего положения указывают такую формулу: «Литература имеет свою историю в своих формах, поэтому всякая действительная история литературы есть история форм»[136]. Этим положением совершенно отрицается существенное различие между историей древнехристианской литературы и тем, что обычно называется историей литературы вообще. Всеобщая история литературы или история литературы какой-либо нации отмечает прежде всего художественно-эстетическую сторону. Но эта точка зрения неприменима к церковной литературе, потому что эта литература возникла не из литературноэстетических, чисто художественных потребностей, а из практически-религиозных, церковных и богословских. Ее история протекает параллельно или, скорее, органически связана с историей Церкви, в особенности с церковным вероучением и церковной наукой. Произведения церковной литературы — не художественные произведения и не стремятся быть такими; церковная литература — не изящная литература, а изображение жизни и страданий, веры и надежды древней Церкви. Авторы ее — не «писатели» и «литераторы», а церковные мужи и богословы; они, за редкими исключениями, заботятся не о форме и стиле, а о материях, которые они раскрывают. Поэтому историческое развитие христианской церковной литературы выражается ближайшим и главным образом не в форме, а в содержании. Эстетическое развитие церковного стиля, если оно действительно имело место, не обусловливало собой общего хода развития этой литературы. Правда, проповеди отцов Церкви имеют риторическую сторону (например, у Иоанна Златоуста), гимны — поэтическую, литургии — эстетическую сторону; некоторые отцы Церкви обнаруживают стремление к классическим формам выражения мыслей и чувств. Однако все это для хода развития церковной письменности имеет только случайное значение, и интерес, какой имеют для нас эти произведения, существенным образом основывается на их особенном содержании. Таким образом, пока признают необходимость писать историю церковной литературы, заимствуя руководящие начала для изучения ее из свойств самой материи и содержания этой литературы, до тех пор оказывается безусловно обязательным давать преимущественное право богословскоцерковной точке зрения перед литературной. Следовательно, есть и определенный предмет для исследования, есть и особая точка зрения, с которой этот предмет может быть изучаем, и в этом уже имеются существенные данные для самостоятельной научной дисциплины.