Ход развития древнецерковной литературы
Общий взгляд на развитие церковной литературы в течение всего патриотического периода. Материал, подлежащий исследованию в патрологической науке,— обширный по количеству, разнообразный по времени происхождения и по содержанию. Поэтому одним из существенных требований к научно поставленной патрологии является то, чтобы группировка материалов в ней, опираясь на тщательное исследование его, давала бы возможность установить такие рамки, в которых каждое отдельное произведение нашло бы свое определенное место и могло бы быть правильно оценено в своем значении. В этом отношении должно решительно быть отвергнуто утвердившееся в прежних курсах патрологии и повторяющееся в них почти в тождественной форме расположение литературных памятников по чисто хронологической последовательности и по языку. Но и попытки заменить такого рода план лучшим пока не увенчиваются успехом, так как оказывается, что та или иная принятая точка зрения не может быть проведена в отношении ко всем произведениям без значительных оговор6к1. Раньше уже было сказано, что при изучении древнецерковной литературы не может иметь решающего значения литературная форма, как в национальных литературах, прежде всего потому, что древнецерковная литература возникла не из литературно-эстетических, чисто художественных потребностей, но из практически-религиозных, церковных и богословских. Кроме того, в противоположность классической, в древнецерковной письменности одни и те же лица применяли в своих произведениях самые различные литературные формы. Самым естественным планом при изучении древнехристианской церковной литературы должен быть признан тот, который намечается рамками древнехристианской церковной жизни, ход развития которой имел определяющее значение как для всех прочих обнаружений этой жизни, так и для литературной деятельности христиан в пределах греко-римской империи и на почве греко-римской культуры. Но этот ход развития был различен по трем главным областям, которые обнимала древняя Церковь: греческой, латинской и восточной. Уже с этой точки зрения ясно, что должно быть отвергнуто всякое деление на периоды, которое одинаковым образом прилагается ко всем трем областям. Деление на происхождение, развитие, расцвет и упадок (как у Fessler'a, Alzog'a, Nirschl и в существенном также у Bardenhewer'a и Kihn'a), независимо от того, что оно слишком схематично, чтобы быть историческим, не может быть применено в хронологически соответствующие периоды к греческой и латинской литературе, так как в греческой Церкви и на греческом языке церковная литература начинается почти на целое столетие раньше, чем в латинской.
Истинный взгляд на внутреннее развитие древнецерковной литературы может быть достигнут при такой исходной точке зрения, которая даст надлежащее значение всем отдельным моментам, изъясняющим исторические причины происхождения древнецерковной литературы, всесторонне обнимающим практические и богословские цели, которым служила литературная деятельность, обратит внимание и на литературные формы, в которые она облекалась, наконец, оценит личности, которые были носителями древнехристианской литературк, сообразно с их отличительными особенностями и достоинствами.
С этой точки зрения в развитии древнецерковной литературы ясно обозначаются две эпохи, отделенные одна от другой внешним и внутренним образом. Граница, разделяющая оба литературные периода, та же, которая имеет определяющее значение и во всей истории древнехристианской Церкви: прекращение гонений, освобождение Церкви от гнета, которому подвергало ее римское "государство и связанные с ним культурные круги общества, вступление христианства в число признанных культурных факторов человеческой истории, — словом, царствование Константина Великого. Эта перемена во внешнем положении христианства в государстве должна была отразиться самым существенным образом и на развитии древнецерковной литературы, почему здесь именно необходимо видеть бесспорное начало второй эпохи в ее истории.
Связь и различие обеих эпох ясны из самых общих внутренних и внешних определений их. Для обеих эпох в истории древнецерковной литературы являются общими: 1) культурная почва, которая полагает отпечаток на всю христианскую древность в ее свойствах; это — духовные начала античных народов и античная культура; 2) существенная связь всей христианской литературы с религиозными, практически-церковными и богословскими потребностями и вытекающее отсюда ограничение религиозной областью в широком смысле слова; 3) наконец, в значительной степени безразличное отношение к чисто литературным интересам.
Различие между обеими эпохами заключается в следующих явлениях. Первая эпо£а обнаруживает незначительную наличность письменных произведений, даже если принять во внимание многочисленные потери, которые претерпела еешитература. Inter arma silent musae [среди оружия молчат музы]. На орошенной кровью мучеников почве первых столетий не могла расцвести литературная жизнь. Главная масса произведений этой литературы падает на греческую Церковь и на греческий язык; Запад и латинский язык стоят позади, а восточную ветвь литературы представляет только сирийская. Еще важнее второе явление. Во всей области древнецерковной литературы произведения этой эпохи носят особенный отпечаток. Над всеми писателями господствует общий интерес, стоящий выше интересов отдельных областей: литературная деятельность на Востоке и на Западе возбуждается и внутренне определяется одними и теми же практическими потребностями. Греческая письменность господствует до III в. также и в римской Церкви. Только в Африке впервые прорывается национальный элемент, и обнаруживается здесь особенное богословское направление, которое во втором периоде завоевывает весь Запад. Но теперь даже африканцы еще стоят в самом живом общении с греческим Востоком. Как для всех прочих областей церковной деятельности, так и для церковной литературы первые три века представляют кафолическое время в истинном смысле слова, которое никогда потом не осуществлялось подобным образом.
Вторая эпоха несравненно богаче писателями и литературными произведениями, и это богатство представится еще более значительным, если принять во внимание, что и здесь значительная часть литературных произведений потеряна. Латинские писатели выступают теперь рядом с греческими как по числу, так и по значению. Сирийская литература достигает высшего развития, и рядом с ней развиваются прочие три литературные ветви: армянская, коптская и эфиопская. Еще значительнее для литературного развития оказывается национальное и культурное различие между Востоком и Западом. Каждая из трех литературных областей идет теперь своей собственной дорогой, как в отношении к внутреннему ходу развития, который на Западе движется в совершенно других периодах, чем на Востоке, так и в отношении к главному предмету, на который простирается литературная деятельность. Последняя в греческой Церкви определяется метафизически-онтологическими спорами, а в латинской — антропологически-психологическими. Наконец, и самое вступление христианства в ряд определяющих культурных факторов римской империи отражается существенным образом на внутреннем развитии церковной литературы: возвышением ее литературного характера и достоинства, внутренней связью с духовными средствами образования господствующей культуры, образованием отдельных ветвей богословской науки, из которых большей части в первом периоде положено было только начало.
Развитие древнецерковной литературы в первую эпоху. Охарактеризовав в общих чертах обе эпохи древнецерковной литературы, считаю необходимым остановиться теперь на более подробном обзоре литературы первой эпохи, к изучению которой, в порядке последовательности, мы должны будем приступить.
Попытки ближайшего определения хода развития церковной литературы первой, доникейской эпохи должны считаться с двоякого рода затруднениями, значения которых нельзя умалять. Первое заключается в потере значительного числа ее памятников. Противоположность между доникейской литературой прежде и теперь выступает с ужасающей ясностью при перелистывании первого тома Geschichte der altchristlichen Literatur bis Eusebius Ad. Harnack'a. Список потерянных произведений обнимает целые страницы, и если, далее, из дошедших те произведения, от которых сохранились до нас более или менее значительные отрывки, написать на одной стороне, а сохранившиеся полностью написать на другой, то первый список был бы значительно больше второго. Эта потеря в высшей степени прискорбна, так как она лишает нас возможности полного и всестороннего знания относительно содержания и развития доникейской литературы.
Другое затруднение заключается в хронологическом определении древнецерковной литературы. Ad. Harnack в своей попытке твердо установить хронологию древнейшей литературы до Иринея (включая и еретическую) мог указать более тесные границы только для 19 произведений[149]. Для большей части остальных он должен довольствоваться предположениями в пределах иногда двух поколений, и между этими произведениями, которые не могут быть введены в определенною тесные границы, находится много таких, которые для внутреннего развития древнейшей стадии первой эпохи имеют важное значение. Большое число апокрифов и переработок иудейских произведений решительно не поддаются ближайшему хронологическому определению. Поэтому историк, желающий изложить внутренний ход развития литературы первых трех христианских столетий, не располагает твердой хронологической почвой для определения преемственной последовательности произведений литературы; напротив, наперед устанавливаемое понимание внутреннего литературного и богословского развития часто имеет существенное значение для хронологического определения очень многих произведений. Этим отнимается объективная ценность у такого рода определений, и для субъективизма представляется более широкое поле, чем при исследовании всех позднейших периодов христианской литературы.
Первый отдел. Донекейская церковная литература
Первый период. Древнецерковная литература времени мужей апостольских
Вторая половина I в. и первая половина II представляют собой один из наименее ясных периодов в древнехристианской истории. После того как в Церкви апостольской проявилась вся совокупность даров Божиих в сосредоточенном и напряженном подъеме духовной жизни, начался процесс медленной и сложной выработки постоянных форм церковного бытия, обеспечивающих естественное здоровье и возрастание Тела Христова на основе сверхъестественных даров благодати. В самом начале этого образовательного процесса мы встречаем краткую, но знаменательную эпоху наибольшей простоты церковного существования, когда чрезвычайное вдохновение первых свидетелей Нового Завета прекратилось, а полнота церковного строения еще не определилась. В истории Церкви имеет важное значение и этот период, непосредственно примыкающий к апостольскому веку, когда по кончине апостолов Церковь осталась без личного руководительства самовидцев Слова, на поприще церковной деятельности выступили их ученики и началось, так сказать, вполне самостоятельное применение к жизни проповеданного апостолами учения через формулирование этого учения и развитие основанных ими церковных учреждений. Непреодолимое стремление церковных историков проникнуть в тайны жизни Церкви этого времени совершенно естественны и понятны. Но, к сожалению, за отсутствием достаточных прямых и определенных данных эти первые страницы истории христианской Церкви, несмотря на непрерывные и напряженные усилия нарисовать живую и вполне точную картину первоначального хода событий во внутренней и внешней жизни Церкви в их действительной исторической преемственности, остаются в значительной степени бесплодными: время начального возрастания Церкви остается окутанным трудно проницаемым мраком — оно совершалось в полном молчании, прерываемом только немногими голосами в весьма малом числе литературных памятников. Хотя бесспорно, что до нас дошли не все произведения, написанные преемниками апостолов в деле благовествования и утверждения христианства, однако несомненно и то, что ими записана была только весьма малая часть из того, что было пережито в это время, и иногда приписываемая им большая литературная продуктивность едва ли отвечает действительности. Апостольские ученики оставили немного литературных памятников, да и те были случайного происхождения. Это факт незначительной литературной продуктивности первого поколения послеапостольского времени должно признать совершенно естественным явлением, которое имеет свое основание прежде всего в том, что христианство вступило в человеческую жизнь не как результат человеческого исследования, не как человеческая мудрость и человеческое дело, но как Божественное Откровение и дело Божие между людьми. Оно требовало веры; поэтому христианские проповедники учили слову Христа и апостолов с евангельской простотой, но с апостольским духом и исполненным помазания языков[150]. В научном обосновании отдельных истин веры тогда еще не было нужды: для членов первых христианских общин достаточно было простого изложения евангельского учения. Уверенность в его Божественности они почерпали из воспоминаний о Господе, Его жизни и делах, о личности и чудесах апостолов, равно как и из факта продолжающихся еще духовных дарований, и, наконец, из внутреннего чувства животворного действия Божественной благодати. Поэтому письменная деятельность если и не была совершенно излишней, то во всяком случае она настоятельно не вызывалась самой жизнью, ибо христианство не требовало литературной пропаганды. Проповедь или живое слово были постоянным и обычным средством христианского наставления. Преемники апостолов продолжали быть евангелистами, а не писателями, проповедниками, а не историками. Это было время кипучей практической, а не литературной деятельности. Их письменные произведения были только случайными отблесками проповеданного устно. Это главная причина скудости литературных памятников из времени апостольских учеников.
Из других причин слабого развития их литературной деятельности необходимо указать и на то, что слишком близко еще было время апостолов, авторитет которых стоял непререкаемым для истинно верующих; их голоса как бы еще живо звучали в ушах христиан разных областей, которые они просветили своей проповедью; среди верующих было еще много христиан или непосредственно апостолами наставленных и обращенных ко Христу, или же вообще слышавших их учение и обращавшихся с ними. Отчетливо указывает на этот мотив св. Поликарп в Послании к филиппийцам: «Это пишу вам, братья, о праведности не по собственному притязанию, но потому что вы сами вызвали меня на то. Ибо ни мне, ни другому, подобно мне, нельзя достигнуть мудрости блаженного и славного Павла, который, находясь у вас, перед лицом живших тогда людей, ревностно и твердо преподавал слово истины, и после, удалившись от вас, писал вам послания. Вникая в них, вы можете получить назидание в данной вам вере, "которая есть матерь всех [нас]"[151]» (cap. 3).
Наконец, и отношения между христианством и язычеством не приняли еще формы вполне ясной и непримиримой борьбы. Потому ни внутренняя жизнь Церкви, ни внешние отношения не предъявляли требования к обнаружению сил и средств, которые таились в глубине христианской веры. Это было время консервативное, а не творческое. Не должно забывать и того, что как первые проповедники христианства, так и первенствующие христиане были люди простые, а не люди школы, почему и с этой стороны является вполне естественным пренебрежение литературным способом воздействия на верующих.
В результате всего этого оказалось, что после безмерного излияния Божественного вдохновения в великий творческий век апостолов как будто наступила духовная реакция, и за весь период, обнимающий целое поколение непосредственных преемников апостольских, мы имеем очень мало произведений, слишком недостаточно освещающих состояние Церкви в это время. Сюда относятся: послание, известное с именем апостола Варнавы, Послание св. Климента Римского к коринфянам, семь посланий св. Игнатия Богоносца (к эфесянам, к магнезийцам, траллийцам, римлянам, филадельфийцам, смирнянам и к Поликарпу, епископу Смйрнскому), Послание св. Поликарпа Смирнского к филиппийцам, «Пастырь» Ермы, отрывки сочинения Папия Иерапольского и «Учение 12-ти апостолов». Произведения эти обычно обозначаются общим именем: «писания мужей апостольских», чем ясно выражается предположение, что писатели их суть «мужи апостольские» — οί άποστολικοι ανδρ€ς, patres apostolici, viri apostolici. Этот термин прилагается к лицам, относительно которых несомненно известно или можно с достаточным основанием предполагать, что они были лично связаны с апостолами и заимствовали свое учение непосредственно от них, или же к тем, которые по крайней, мере были современниками апостолов и, следовательно, могли как-либо входить в общение с апостолами. Насколько же точно такое обозначение по отношению к группе писателей рассматриваемых памятников и может ли оно быть принято безусловно?
Хотя смысл термина «апостольские мужи» основывается на древнем употреблении слова apostolicus, однако всё выражение не встречается до сравнительно позднего времени[152]. Его происхождение, или, по крайней мере, общее распространение, стоит в тесной связи с мыслью собрать вместе литературное наследие тех мужей, которые трудились на ниве Христовой во время, непосредственно следующее за апостолами и которые предположительно все были личными учениками их. Эта мысль и идея самого выражения в первый раз проведена в издании [J.-B.] Cotelerius'a (1672 г.); в заглавии, впрочем, он не дает этого выражения, хотя приближается к нему: SS. patrum qui temporibus apostolicis floruerunt opera [Сочинения свв. отцов, живших[153]во времена апостольские]; но ближайший издатель — [Th.] Ittig (1699 г.) уже прямо озаглавил свое издание Bibliotheca patrum apostolicorum [Библиотека апостольских отцов], и с того времени это наименование сделалось обычным. Но Cotelerius и Ittig включали в свои издания только послания Климента Римского, Варнавы, Игнатия, Поликарпа и «Пастырь» Ермы; между тем последующие издатели постепенно стали расширять круг произведений, обозначаемых одним титулом, присоединением «Послания к Диогнету», фрагментов Папия и «пресвитеров» Иринея, мученичества Игнатия и Поликарпа, Римского символа и, с недавнего времени, «Учения 12-ти апостолов», но в то же время оставили без перемены наименование собрания этих произведений: patres apostolici. С практической точки зрения, имеющей в виду соединить вместе важнейшие части древнецерковной литературы, которые принадлежат ближайшему послеапостольскому времени и заполняют тот промежуток, который отделяет век апостолов от времени апологетов, такое собрание имеет свое оправдание; но со строго научной точки зрения обозначение этого собрания общим именем patres apostolici не может быть признано точным. Только три автора — Климент, Игнатий и Поликарп — бесспорно признаются «мужами апостольскими». Что касается авторов других произведений, то право их на наименование писаниями мужей апостольских не столь очевидно или, по крайней мере, не всеми признается бесспорным.
Ввиду этого, чтобы наперед устанавливаемым общим наименованием всех произведений, соединяемых в одну группу, не связывать свободы научного исследования в отношении к их авторам и ко времени их происхождения, необходимо или понимать титул «писания мужей апостольских» как условное обозначение собрания всех памятников древнецерковной литературы послеапостольского периода, прибавляя: «так называемые», или же правйльнее называть всю группу «памятниками древнецерковной литературы времени мужей апостольских», чем отмечен будет только период, к которому эта литература относится по времени своего происхождения, и общий характер ее.
Обзор содержания этих произведений показывает, что писатели их не представляют собой определенной «школы» или «направления»: это просто группа писателей, произведения которых имеют много общих характерных признаков. Простота церковных отношений в послеапостольское время, обстоятельства жизни и деятельности апостольских учеников обусловили собой и общие отличительные свойства возникших в это время произведений как в отношении к внешней форме их, так и к внутреннему характеру и духу. В силу отмеченного уже консерватизма послеапостольского времени, оно и в своих литературных памятниках не было резко отделено от предшествующего периода, хотя и отличается от него. Когда Игнатий в Послании к траллийцам говорит, что его послание написано «по образу апостольскому» [(Praescr.)], он дает ему такую характеристику, которая одинаково приложима к посланиям Климента и Поликарпа: все они написаны по образцу канонических посланий, особенно посланий апостола Павла, так что их в некотором смысле можно рассматривать как приложение к Новому Завету. Подобно каноническим посланиям, все они вызваны случайными поводами, выдвинутыми самой жизнью, и дают ответ только на частные запросы, решая их применительно к положению лиц, нуждавшихся в этих посланиях. Эти произведения ни в какой степени не ставят своей задачей трактовать взятые темы дидактически и полно — они преследуют цели практически увещательные: авторы их стремятся изложить верующим в простых словах сущность открывшегося во Христе спасения, убеждают повиноваться церковным предстоятелям и предостерегают от ересей и разделения.
«Апостольских мужей» справедливо называют не великими писателями, но великими характерами. Их стиль безыскусственный; недостает научного порядка в расположении материала и системы в их учении. Они — простые свидетели веры — гораздо более, чем богословы. Они даже не заботятся о простой полноте и ясности в изложении, потому что считают читателей своих посланий столь же знающими и признающими излагаемое ими, как и они сами. С одной стороны, они обнаруживают замечательную глубину и ясность понимания в изображении различных истин Евангелия с неотрицаемыми признаками особенного вдохновения; с другой стороны, они чужды того научного духа, который отличает писателей четвертого и пятого веков и делает их способными точно формулировать учение веры как оплот против неправильных умозрений. Но хотя они обнаруживают недостаток в отчетливости понятий и силе изложения, однако это в полной мере возмещается той простотой, которая составляет очаровательную сторону их посланий. Внутренние качества этих посланий обеспечивают им уважение, которое совершенно не пропорционально их литературным достоинствам. Эти свойства особенно обнаруживаются в тех именно произведениях, в которых мы стоим лицом к лицу с их авторами. Таким образом, отличительные особенности писаний мужей апостольских: литературная простота, выдающийся религиозный отпечаток, чистый внутренний христианский интерес, полная нетронутость влиянием эллинской и грекоримской культуры.
Все эти произведения, несмотря на малочисленность их и незначительный объем, имеют чрезвычайно важное значение как произведения первохристианского духа, живых и достовернейших носителей апостольского Предания, свидетельствующих об определенности и устойчивости основных элементов кафолической веры; они явно удостоверяют, что и в этот период первоначальный, бивший ключом источник христианской жизни не был маловодным и бесформенным ручейком. Чем меньше их сохранилось, тем большее значение должно иметь каждое из них для исследователей судеб первоначального христианства и в особенности ввиду того, что некоторые из них ценились в древней Церкви настолько высоко, что во многих частных Церквах читались в богослужебных собраниях как богодухновенные писания и помещались в списках Библии: Послание Варнавы и «Пастырь» Ермы стоят в конце Cod. Sinaiticus, оба послания Климента Римского — в конце Cod. Alexandrinus.
«Учение 12-mu апостолов»[154]
Из всех доныне известных памятников древнецерковной литературы, возникшей в ближайшее к апостолам время, по содержанию своему, если, быть может, и не по времени композиции, ближе всего к новозаветной письменности стоит произведение, известное под именем «Учение 12-ти апостолов» (Διδαχή τών δώδεκα άποστόλων). Этот памятник сделался известным только во второй половине XIX в. Открытие и опубликование его принадлежит никомидийскому митрополиту Филофею Вриеннию[155]. В 1873[156]г. в библиотеке Иерусалимского (Святогробского) подворья в Константинополе им найдена была рукопись, которая содержит: 1) так называемый «Синопсис Ветхого и Нового Завета Иоанна Златоуста»; 2) Послание Варнавы; 3) оба послания Климента Римского; 4) «Учение 12-ти апостолов» и 5) послания Игнатия Антиохийского в пространной редакции. Рукопись переписана в 1056 г. Львом, «нотарием и грешником» (Λέοντος νοταρίου καΐ άλέίτου), как сам он называет себя в конце своего труда. По внешнему виду рукопись не представляет ничего особенного, чем отчасти и объясняется, почему так долго на нее не обращали внимания. Она хорошо сохранилась, так что прочитана вся без затруднений. На основании этой рукописи Филофей Вриенний издал в 1875 г. полный греческий текст посланий Климента Римского, а в 1883 г. обнародовал и Διδαχή των δώδ€κα αποστόλων. В настоящее время эта ценная рукопись находится в патриаршей библиотеке в Иерусалиме. В Святой Земле с наибольшей вероятностью следует искать и родину ее; еще в XVIII в. она находилась в Иерусалиме, на что указывает надпись наверху второго листа, в которой сказано, что ею тогда пользовался иеродиакон Неофит и что после его смерти она должна поступить обратно в распоряжение Св. Гроба.
Филофей Вриенний не ограничился только опубликованием своей находки: он предпослал тексту обширное исследование, в котором доказывает, что открытый им памятник тождествен с тем «Учением апостолов», которое известно было в древности, и старается установить его отношение к родственным по содержанию памятникам; время происхождения его он полагает между 120 и 160 гг.
Ни одна литературная находка за все истекшее столетие не вызывала в кругах всего богословски образованного мира такого сильного движения, не сопровождалась таким обилием посвященных ей произведений, больших и малых, хороших и плохих, как этот небольшой памятник: изучали текст Διδαχή сам по себе, сравнивали с подобными уже известными документами, стремились таким путем определить его положение среди этих документов и осветить вопрос о происхождении и образовании его. От разрешения этих вопросов зависело суждение об оригинальности произведения и времени его происхождения. Ясно понимали, что на все эти вопросы необходимо найти достаточные ответы, чтобы создать прочную основу для выводов относительно изложенных в памятнике свидетельств об учении и учреждениях первенствующей Церкви. Суждения о содержании памятника и значении его для церковно-исторической науки оказались самыми разнообразными: в решении даже главных вопросов исследователи разногласят иногда до отрицания друг друга; все вероисповедные и научные направления искали и находили свое учение и воззрения в этом примечательном памятнике древнехристианской письменности. Но все согласны в том, что внимание к памятнику вполне основательно, так как он затрагивает многие проблемы древнейшей церковной истории и по своему содержанию, форме изложения, отношению к библейской письменности, nQ предполагаемому отношению к древнехристианской литературе вообще, и в частности к литературе канонического характера, наконец, по своему значению для истории догмы, морали и церковной организации представляет собой в высшей степени важное приобретение как ценный комментарий к древнейшим свидетельствам о жизни и строе первенствующей Церкви. Наибольшая масса исследований падает на 1884-1888 гг.; с того времени волны вызванного неожиданной находкой движения мало-помалу улеглись — теперь появляются только немногочисленные труды, подводящие итоги сделанному раньше и свидетельствующие, что главный процесс изучения памятника, при наличных данных, уже закончился.
Надписание памятника
В рукописи памятник носит два названия; именно, в заглавии: Διδαχή των δώδεκα αποστόλων, и в первой строке: Διδαχή Κυρίου δια των δώδεκα αποστόλων τοις £θν<Ξσιν [Учение Господа, (переданное) через двенадцать апостолов языкам]. Из этих названий с большей вероятностью считают древнейшим пространное, хотя и не без оговорок, что это все-таки только предположение, которое обосновать вполне убедительно и документально не представляется возможным. Если же это предположение верно, то название памятника должно понимать в том смысле, что автор его излагает в сжатом виде важнейшие правила христианской жизни как учение Господа, преподанное через 12 апостолов. Особое упоминание числа двенадцатиимеет свое основание в том, что автор памятника знал и других апостолов, действовавших в его время в общинах. В памятнике, далее, неоднократно указывается на Евангелие как на основу изложенного в нем и главный критерий для оценки наличной жизни, — следовательно, он содержит учение Господа — διδαχή Κυρίου. Наконец, τοις eOveoiv, согласно употреблению этого термина в древнейших памятниках, указывает на христиан из язычников. Но так как для пользовавшихся памятником было само собой понятно, что апостолы ничего не прибавляли к учению Господа, но всегда точно воспроизводили его, то при сокращении Κυρίου δια выпало как лишнее; а затем, ввиду всеобщего значения содержания памятника, перестали прибавлять и τοις <e0v€öiv. Так можно представить вероятный процесс образования сокращенного наименования. Хотя заглавие, понимаемое буквально, может вызывать мысль о том, будто изложенное учение по самому буквальному выражению всецело происходит от апостолов или же произведение написано ими, однако такая притязательность автора исключается тем, что во всем произведении апостолы нигде не выступают сами в качестве учителей и писатель не называет их действительными авторами этой компиляции, что обычно наблюдается в псевдоапостольских произведениях. Поэтому Διδαχή должно рассматривать только как анонимное, а не подложное произведение.
Содержание «Учения 12-ти апостолов»
По своему объему памятник почти равняется Посланию к галатам и в издании разделен на 16 небольших глав. По историко-литературным основаниям его делят на две неравные половины: 1—6 и 7—16 главы, но по содержанию в нем можно различать четыре части, из которых три намечаются самим автором в 7.1 («сообщив наперед все это, крестите...») и в 11.1 («если кто, придя к вам, станет учить всему тому, что сказано прежде, примите его»).
Первая часть — нравоучительная (cap. 1—6) — представляет катехизис морали в форме описания двух путей: одни наставления излагают, что должно делать или чего избегать, чтобы оставаться на пути жизни (cap. 1—4), другие описывают путь смерти (cap. 5) и дают соответствующие нравственные увещания и предостережения. Путь жизни заключается в осуществлении любви к Богу и к ближним и обнаруживается в любви ко врагам, в отречении от своих прав, в милостыне, в решительном уклонении от всяких грубых и утонченных пороков (при этом указываются последствия наиболее тяжких грехов) и в исполнении обязанностей в отношении к самим себе, к обществу, начальствующим, к верным, к бедным, к членам семьи, детям и слугам. Описание пути жизни заканчивается кратким увещанием всецело исполнять Божественный закон и очищать свою совесть исповеданием грехов. Путь смерти излагается в общих чертах по противоположности пути жизни, причем перечисляются почти все дурные дела, уже указанные в предшествующем изложении и расположенные в том же порядке. В заключение нравственного катехизиса (cap. 6) дается предостережение, чтобы кто-либо не совратил с этого пути учения, и увещание, если возможно, к полному совершенству и непременно воздерживаться от идоложертвенного.
Вторая часть — литургическая (cap. 7—10) — излагает порядок совершения таинства крещения (формула, способ совершения, приготовление к нему постом), дает наставления о посте (в среду и пятницу), о молитве (читать молитву Господню три раза в день), приводит три евхаристических молитвы.
Третья часть — дисциплинарная (cap. 11—15) — устанавливает отношение к проповедникам — странствующим учителям, апостолам и пророкам, говорит о признаках истинных и ложных пророков, о гостеприимном отношении к ним и к странствующим братьям, о поддержке поселяющихся в общине учителей и пророков, о праздновании дня Господня и о совершении евхаристической жертвы, об избрании определенных для литургического служения епископов и диаконов, которые исполняют также служение пророков и учителей, и о церковном суде.
Четвертая часть — эсхатологическая (cap. 16) — энергично призывает к бодрствованию и твердости ввиду наступления последних дней, в которые умножатся лжепророки, явится и будет господствовать искуситель мира, потом совершится пришествие Господа.