Отношение к «Пастырю» в древней Церкви
С древнейших времен «Пастырь» пользовался высоким уважением в восточной и западной Церкви. Многие церковные писатели смотрели на автора его как на богодухновенного пророка. Ириней приводит цитаты из «Пастыря» с достойной замечания формулой: etirev[274]ή γραφή [сказало Писание] (Adv. haer. IV, 20.2; cf. Euseb., Hist. eccl. V, 8.7), и в «Доказательстве апостольской проповеди» (cap. 4) он делает выписку из Mand. I, не называя имени автора. Во всяком случае, он смотрел на «Пастыря» как на важную инстанцию в своих доказательствах. Климент Александрийский часто ссылается на «Пастыря» как на Священное Писание (Strom. I, 29.181; II, 1.3; VI, 15.131) и делает из него заимствования, свидетельствующие о большом уважении его к этой книге. Тертуллиан (De oratione 16) называет произведение Scriptum, хотя, сделавшись монтанистом, решительно изменил свое суждение о нем. Из формы цитаций у Тертуллиана можно заключать, что в Карфагене читали «Пастыря» в латинском переводе и его свидетельству придавали важное значение при суждении о христианских обычаях. Ориген (Comment, in Rom. Χ, 31 [ad 16.14]) считает «Пастыря» богодухновенным произведением, хотя, видимо, сознавал, что в этом случае он следует частному мнению: «Это произведение мне кажется очень полезным, и, как думаю, оно богодухновенно»[275]. В Псевдо-Киприановском произведении Adversus aleatores «Пастырь» также называется divina Scriptum (cap. 2).
Но рядом с таким почтительными отзывами о «Пастыре» с самого начала раздавались и иные суждения. Ориген отмечает, что его взгляд на книгу не разделяется многими, так как «Пастырь» не всеми признается каноническим писанием — γραφή θ€ΐα (Comment, in Matth. XIV, 21); некоторые относятся к ней даже с презрением (De princip. IV, 11 [2.4][276]). Поэтому цитаты из «Пастыря» он постоянно сопровождает оговорками: si cui tarnen scriptum ilia recipienda videtur[277]; si cui tamen libellus [ille] recipiendus videtur[278]; si cui placeat etiam ilium legere librum [если кто, впрочем, считает это писание (книгу) признанным; если кому угодно читать эту книгу] и подобн.[279]И действительно, еще раньше Оригена автор Мураториева канона (ок. 200 г.) решительно опровергал мнение о [бого-] вдохновенном характере «Пастыря», давая положительные указания относительно происхождения книги: «"Пастыря" очень недавно, в наши времена, написал в городе Риме Ерма, когда на кафедре Церкви города Рима сидел епископ Пий, его брат; следовательно, читать его (частным образом), конечно, должно, но нельзя возглашать его в церковных собраниях ни среди пророков, число которых уже закончено, ни среди апостолов»[280]. Ясно, что автор фрагмента не хочет ставить «Пастыря» на одну линию с писаниями апостолов и пророков и, следовательно, не причисляет его к библейскому канону, и именно потому, что «Пастырь» недавнего происхождения, будучи написан во время епископства в Риме Пия I (139/141 — 154/156 гг.) его братом. Однако самый тон отрывка и его цель свидетельствуют о существовании противоположного взгляда на «Пастыря»: некоторые (а может быть, и многие) почитали его вместе с писаниями апостолов и пророков и признавали возможным читать в церковных собраниях, и сам автор считает его полезным для частного употребления и восстает только против причисления к канону. Тертуллиан, сделавшись монтанистом, в своем возражении на эдикт папы Каллиста (217-222 гг.), в котором, вероятно, была ссылка на «Пастыря», пишет: «Я уступил бы тебе, если бы произведение "Пастырь", которое любит одних только прелюбодеев, заслуживало быть внесенным в божественный канон, и если бы решением всех Церквей, даже ваших, оно не признано было апокрифическим и ложным»[281](De pudicit. 10; cf. 20). Несомненно, что Тертуллиан высказал слишком преувеличенное суждение; однако очевидно, что к началу III в. в западных Церквах был широко распространен тот взгляд, что «Пастырь» не может притязать на каноническое достоинство.
Ввиду таких данных Евсевий замечает, что против книги «Пастырь» «некоторые спорили и не причисляли ее к признанным (όμολογούμ€να), между тем как другие почитали ее сочинением весьма необходимым, особенно для людей, приступающих к начальному познанию веры. Поэтому она, — продолжает Евсевий, — как мы знаем, была читаема в Церквах всенародно, и предание говорит, что ей пользовались самые древние писатели» (Hist. eccl. III, 3.6); в другом месте [(Hist. eccl. III, 25.4)] он причисляет «Пастыря» к νόθοις [подложным]. Афанасий Александрийский также говорит о пригодности книги для оглашаемых (Epist. Paschal. 39). Отсюда становится понятным, что книга «Пастыры» иногда переписывалась вместе с новозаветными писаниями, как это видно из Синайского кодекса. Вообще же с IV в. авторитет книги быстро падает как на Востоке, так и на Западе. Иероним говорит, что у латинян эта книга почти неизвестна (De vir. ill. 10: apud Latinos paene ignotus est). Впрочем, как показывают многочисленные списки латинского перевода, «Пастырь» и на Западе не скоро вышел из употребления.
Содержание книги «Пастырь»
Книга «Пастырь» обнимает пять видений (όράσ€ΐς, visiones), двенадцать заповедей (έντολαι, mandata) и десять притчей[282](ποφαβολαί, similitudines). Соответственно с этим прежние издатели обыкновенно делили произведение на три книги, причем пятое видение относили ко второй книге в качестве предисловия. Но сам автор, или говорящий к нему ангел в пятом и последнем видении (V, 5; cf. Simil. IX, 1.1; Χ, 1.1), различает две части: а) первые четыре видения (I—IV), которые показала Церковь в образе знатной женщины, и б) последующие заповеди и притчи (I—IX), которые сообщил ему ангел покаяния в образе пастыря; пятое видение составляет как бы предисловие ко второй части, а десятая притча — эпилог. Все откровения, которые получил Ерма, содержат увещания к покаянию, направленные ближайшим образом к первому получателю их и его семейству, затем к римской Церкви и ко всему христианству.
Первые четыре видения Ерма получает на своем поле, на берегу Тибра, через пожилую почтенную женщину, которая потом оказалась Церковью. Она сообщила ему наставления и увещания с поручением возвестить виденное и слышанное избранным и ввиду предстоящих бедствий убедить их покаяться и исправиться.
В первом видении пожилая женщина в блестящей одежде с книгой в руке возвестила Ерме, что Господь гневается на дом его, который впал в нечестие; сам же он, любя детей, не вразумлял своего семейства, но допустил сыновей своих сильно развратиться. Она убеждает его настойчиво учить детей своих, и они покаются.
Во втором видении женщина принесла свою книгу и читала ее; смысла прочитанного Ерма не понял. Только чрез пятнадцать дней, в которые он постился и много молился, ему открыт был смысл написанного, именно, что сыновья его отступили от Господа, хулили Его, предали родителей, распутствовали, жена его грешит языком своим; но они получат прощение прежних грехов, если покаются, точно так же и все христиане. Предстоятели Церкви должны совершать пути свои в правде, о чем Ерма должен сказать им. Во время сна явился Ерме юноша, который объяснил ему, что старуха, которую он видел, не Сивилла, как он думал, а Церковь Божия, явившаяся в образе пожилой женщины потому, что она сотворена прежде всего и для нее сотворен мир.
Третье видение. Ерма увидел поставленную скамью; на ней была льняная подущка и над ней простерта парусина; сюда явилась старуха с шестью юношами. Она посадила его по левую сторону, объяснив, что правая сторона принадлежит тем, которые уже угодили Богу и пострадали за имя Его, у Ермы же многого недостает, чтобы сидеть с ними. Она указала ему на совершавшуюся перед ними постройку великой башни на водах из блестящих квадратных камней. Строили башню те шесть юношей, которые пришли со старухой. Многие тысячи других мужей приносили камни. Некоторые доставали камни из воды, другие из земли и подавали юношам; те принимали и строили. Камни, извлекаемые из воды, прямо полагали в здание, потому что они были гладки и так прилаживались друг к другу, что нельзя было заметить их соединения, почему здание башни казалось построенным как будто из одного камня. Из прочих камней, приносимых из земли, одни отвергались, другие полагались в здание, а некоторые рассекалцсЪ и отбрасывались далеко от башни. Камни, которые полагались около башни и не употреблялись для здания, одни были шероховаты, другие — с трещинами, иные — белые и круглые и не годились для здания. Камни же, которые отбрасывались, падали на дорогу и скатывались далее: одни — в пустынное место, другие попадали в огонь и горели, иные падали близ воды и не могли скатиться в воду, хотя и стремились попасть в нее. Старуха объясняла Ерме, что башня есть Церковь на земле; шесть юношей — шесть первозданных ангелов, которым Господь вверил Свое творение; другие мужи — низшие ангелы. Башня строится на воде, чтобы показать, что жизнь через воду (т. е. таинство крещения) спасена и спасется. Затем Ерма стал спрашивать о различии камней и значении этого различия. Старуха объяснила ему, что камни квадратные и белые, хорошо прилаживающиеся своими спайками, суть апостолы, епископы, учители и диаконы, которые достойно проходили свое служение. Относительно остальных старуха подробно объяснила, что каждый сорт камней был эмблемой разных классов христиан, относительно которых суд производится соответственно с обращением с камнями в видении. Потом она показала ему семь женщин, стоящих вокруг башни и поддерживающих башню. Это — семь христианских добродетелей: вера, мать всех, воздержание, простота, невинность, скромность, знание, любовь. Постройка башни еще не доведена до конца, но скоро завершится, и тогда наступит конец. Ерма, прибавила старуха, должен объявить всем святым то, что она заповедует ему, именно, чтобы имели мир между собой, щедро раздавали нуждающимся.
Когда она перестала говорить, юноши отнесли его в башню. Ерма просил ее объяснить, что значит те три вида, в которых она являлась ему. В первом видении она явилась очень старой и сидящей на кафедре; во втором видении она имела лицо юное, но тело и волосы старческие, беседовала стоя и была веселее, чем прежде; в третьем же видении она вся была гораздо моложе и с прекрасным лицом, только волосы имела старческие, была вполне весела и сидела на скамейке. Старуха явилась ему во сне и велела поститься. Ерма постился один день, и в ту же ночь явился юноша и разъяснил ему то, о чем он просил. В первом видении явилась старуха, и притом сидящая на кафедре, потому что дух христиан обветшал и ослабел и не имеет силы от грехов и сомнений сердца; как старцы, которые не имеют надежды на обновление, ничего другого и не желают, кроме успокоения на ложе, так и они, обремененные житейскими делами, впали в беспечность; одряхлел смысл их и состарились они в печалях своих. Явление женщины во втором видении, стоящей, с помолодевшим лицом и более веселой, но со старческим телом и волосами, обозначает, что Господь сжалился над христианами и обновил их дух, — они отложили свои немощи, пришло к ним мужество, они укрепились в вере, и Господь, видя их крепость, возрадовался. В третьем видении женщина еще моложе, прекрасна, весела, и лицо ее светло, потому что христиане получили обновление душ; а то, что она сидела на скамейке, означает твердое положение, так как скамейка имеет четыре ножки и стоит твердо, и мир поддерживается четырьмя стихиями.
Четвертое видение было через двадцать дней после третьего, в уединенном месте вблизи кампанской дороги. Ерма увидел облако пыли, как бы поднимаемое большим стадом скота; когда проглянуло солнце, Ерма увидел огромного зверя, из уст которого выходила огненная саранча. Подкрепляемый мыслью о явленных ему Богом великих делах, Ерма смело пошел к зверю; зверь же, рыкая, наступал с такой силой, что при нападении мог бы разрушить город. Ерма приблизился к нему, и столь огромное животное растянулось на земле; оно не шевелилось во все время, пока Ерма прошел мимо него. Этот зверь имел на голове четыре цвета: черный, потом красный или кровавый, далее золотистый и, наконец, белый. Отойдя от зверя, Ерма встретил деву, как бы выходящую из брачного чертога, в белых башмаках, покрытую белыми одеждами до самого чела; покрывалом ей служила митра, волосы были белые. По прежним видениям он догадался, что это — Церковь. Она разъяснила ему, что зверь есть образ грядущей великой опасности; чтобы избежать ее, необходимо покаяться. Из четырех цветов на голове зверя черный означает мир[283]; огненный и кровавый — то, что этому миру должно погибнуть посредством крови и огня; золотистая часть — христиане, которые избегают этого мира и, подобно золоту, испытываются и очищаются; белая же часть означает будущий век, в котором будут жить избранники Божии, непорочные и чистые.
Пятое видение представляет введение к заповедям и притчам. К Ерме, в его собственном доме, пришел человек почтенного вида, в пастушеской одежде. Ерма узнал в нем ангела покаяния, которому он поручен как руководителю. Пастырь велел Ерме записать заповеди и притчи и по временам читать. Заповеди простым языком, без всяких поэтических покровов, излагают христианское нравственное учение.
Первая заповедь представляет формулировку центральной истины богословия и может быть принята как основание всего последующего учения: «Прежде всего веруй, что един есть Бог, все сотворивший и совершивший, приведший все из ничего в бытие; Он все объемлет, Сам будучи необъятен... Итак, веруй в Него и бойся Его, боясь же, воздерживайся». Вторая заповедь предписывает жить в простоте и незлобии, избегать злословия, творить милостыню. Третья заповедь — о любви к истине и необходимости избегать лжи. Четвертая заповедь говорит о целомудрии, о разводе и о втором браке. Пятая заповедь учит о необходимости проявлять долготерпение и воздерживаться от гнева. Шестая заповедь описывает два пути — правды и неправды, находящиеся под действием двух ангелов — доброго и злого; должно следовать доброму и удаляться от злого. В седьмой заповеди пастырь наставляет бояться Бога и не бояться диавола, но бояться дел диавола, потому что они злы. Восьмая заповедь — о воздержании от зла и делании добра, причем подробно перечисляются злые и добрые дела. Девятая заповедь повелевает очистить сердце от сомнений, облечься в веру, просить чего-либо у Господа без колебаний и с упованием, — тогда все прошения будут исполнены. В десятой заповеди пастырь повелевает удалять от себя печаль, уныние и облечься в радость; печаль — сестра сомнения и гнева, а радующийся делает доброе и помышляет о добром. Одиннадцатая заповедь подробно описывает признаки истинных и ложных пророков и убеждает строго различать их. Двенадцатая заповедь говорит о добрых и злых пожеланиях; необходимо удалить от себя всякую злую похоть и облечься в хотение правды, доброе и святое; описываются проявления злой похоти.
Окончив изложение заповедей, пастырь повелел Ерме самому поступать по ним и других убеждать к тому же. Ерма выразил надежду, что при помощи Божией он соблюдет заповеди, которые ангел преподал ему. После этого пастырь перешел к изложению десяти притчей.
Первая из них основана на хорошо известном уподоблении христиан гражданам небесного града. Если же этот мир для рабов Божиих не является отечеством, то не должно заботиться о приобретении полей, домов и иных подобных вещей, но искупать души от нужд, богатства и все стяжания употреблять на помощь нуждающимся.
Вторая притча уподобляет отношение между богатым и бедным отношению между вязом и виноградной лозой. Вяз — дерево бесплодное, а виноградная лоза имет плод; но виноградная лоза не может приносить обильного плода, если не будет опираться на вяз. Если же виноградная лоза висит на вязе, то дает плод и за себя, и за вяз. Точно так же и богатый беден перед Господом, молитва его — слабая и не имеет силы; если же он помогает бедному, то бедный молит Господа за богатого, и таким образом оба являются участниками доброго дела.
Третья притча. Как во время зимы все деревья с опавшими листьями похожи друг на друга и не видно, которые из них действительно засохли и которые свежи, так и в этом мире нельзя распознать праведных и грешных: одни походят на других. Настоящий век — зима для праведных.
Четвертая притча. Будущий век — лето для праведных и зима для грешных. Как во время лета обнаруживается плод всякого дерева и бывает видно, каково оно, так точно обнаружится и будет видим и плод праведных.
Пятая притча. Пастырь научает Ерму, что совершенный и угодный Богу пост состоит в воздержании от греха.
Шестая притча разъясняет значение испытаний и покаяния.
В седьмой притче пастырь указывает Ерме, что [Ерма] подвергается бедствиям и скорбям по повелению славного ангела, за грехи своего дома; но страдания его не будут продолжительны, если он, дети его и дом будут повиноваться Господу от чистого сердца.
В восьмой притче пастырь показал Ерме иву, покрывавшую поля и горы, под тень которой пришли все призванные в имени Господа. Славный ангел (Михаил) большим серпом отрезал с ивы ветви и раздавал народу, который стоял под тенью ивы. Через некоторое время ангел, раздававший, потребовал их обратно; ветки возвращены были в различной степени свежести или засыхания. Мужи, имевшие совершенно зеленые ветки, некоторые с отпрысками и плодами, украшенные венцами и в белых одеждах были отправлены в башню; остальные, разделенные на разряды, поручены были ангелу покаяния. Последний взял ветви, посадил их в хорошую почву и обильно полил водой. Различные результаты этого опыта описаны и разъяснены потом с большими подробностями в приложении к постепенной лестнице характеров, от самой чистой святости до безнадежного состояния отверженных, и применительно к приговору, данному Судьей в каждом случае.
Девятая притча, наиболее богатая содержанием и самая обширная по объему, принадлежит, собственно говоря, к категории видений. Ерма перенесен был в Аркадию на высокую гору, с вершины которой пастырь показал ему обширное поле, окруженное двенадцатью горами; каждая из этих гор имела различный вид и различную растительность. В средине поля стоял огромный белый камень, квадратный, выше гор, окружающих равнину. Он был древний, имел высеченную дверь, недавно сделанную, которая сияла светлее солнца; охраняли ее двенадцать дев, одетых в полотняные туники, с обнаженными правыми плечами, как будто они намерены были нести что-нибудь тяжелое. Затем явились шесть мужей почтенного вида, сопровождаемые множеством других мужей. Они приказали доставать камни из глубины и приносить их для строения башни, а девы должны были принимать эти камни, нести через дверь и передавать строителям башни. Таким образом на камне возведено было основание обширной башни. Потом, по приказанию шести мужей, стали приносить камни с двенадцати гор, разной величины и цвета; девы проносили их через дверь и подавали строителям башни. Строение башни не было окончено. Через несколько дней явился в сопровождении великого множества мужей высочайший муж — господин башни. Он испытал каждый камень в постройке, ударяя по каждому тростью, и те из них, которые не выдержали испытания (изменили цвет и поверхность), были заменены другими и переданы пастырю, чтобы он очистил их и годные положил в башню. Ерма подробно описывает различные дефекты в изъятых из башни камнях, отвечающие различным недостаткам характеров в их человеческих параллелях. Значительная часть этих камней были обтесаны и подчищены и, положенные в стену здания, имели прекрасный вид. Место возле башни было очищено, и пастырь, обойдя вокруг нее, увидел, что она прекрасна: она была построена так хорошо, что всякий увидевший ее полюбовался бы, потому что она казалась сделанной как бы из одного камня — не было видно ни одной спайки. Ерма не хотел уходить от башни, не получив объяснения виденного. Пастырь поручил его двенадцати девам, которые были ласковы с ним, настаивали, чтобы он остался с ними и ночью, и даже лобызали его, но со всей скромностью, как могут сестры целовать своего брата.
По возвращении пастыря Ерма получил объяснение многочисленных подробностей видения. Камень и дверь обозначают Сына Божия: первый — Его предвечное бытие, последняя — Его дело в качестве посредника между Богом и людьми; Он явился в последние дни, сделался новой дверью для того, чтобы желающие спастись через нее вошли в Царствие Божие. Господин башни — также Сын Божий; шесть мужей, наблюдающих за постройкой — шесть высших ангелов, двенадцать дев — двенадцать добродетелей, возлюбленных верующими душами и противоположных другим двенадцати женщинам, которые с радостью относили отвергнутые камни на их прежнее место и являются образами плотских похотений, которые обольщают неустойчивые души к их погибели. Двенадцать добродетелей следующие: вера, воздержание, сила (лат. [potestas][284]), долготерпение, простота, невинность, целомудрие, радость, правдивость, разумение, согласие, любовь. Имена двенадцати злых женщин следующие: вероломство[285], неумеренность, неповиновение, сластолюбие[286], печаль, лукавство, похоть, гнев, ложь, неразумие, злоречие, ненависть. Различные разряды избранных камней — типы разных классов праведников, именно — патриархов, пророков, апостолов и последующих учителей благовестия. Глубина, из которой берутся камни — крещение; даже патриархи и пророки предполагаются причастными ему через сообщенные свыше дары Св. Духа. Двенадцать гор — двенадцать племен человеческого рода, каждое со своим особенным нравственным обликом {(«мысль и внутреннее настроение народов» [IX, 17.2])}. Башня есть Церковь, а восстановление отвергнутых камней — дисциплина покаяния. Изъяснения перемешиваются с увещаниями в необходимости покаяния и страха перед грядущим гневом.
Десятая притча представляет собой заключение всей книги. Когда Ерма написал эту книгу, пришел к нему ангел, который поручил его пастырю, убеждая соблюдать преподанные ему заповеди, снова вверяя его попечению пастыря и дев, повелевая передать всем, чтобы исполняли заповеди и не переставали благотворить. «Не медлите, — заключает ангел, — чтобы не окончилось строение башни; ибо ради вас остановлено дело ее строения. Если не поспешите исправиться, окончится башня, и вы не попадете в нее».
Анализ содержания «Пастыря»
Начало обширной книги, называемой «Пастырем», переносит нас в обстановку церковной жизни столицы мира; и хотя апокалипсический характер ее увлекает автора к созерцанию будущих судеб Церкви, однако несомненно, что условия жизни христианской общины в Риме составляют основание тех видений и увещаний, которые Ерма должен сообщить верующим. Как показывает содержание «Пастыря», все изложенные в книге видения и их разъяснения имеют своей целью призвать Ерму и через него всю Церковь к немедленному и решительному покаянию, почему рассуждения ближайшим и главным образом вращаются около вопроса о возможности прощения грехов, в особенности преступления против брака и отпадения от веры. Поэтому покаяние — главный предмет произведения; другие стороны христианского учения излагаются только случайно и часто в образах и притчах, без достаточной ясности. Когда Ерма составлял свою книгу, уже свирепствовали гонения на христиан, и рядом с мучениками, доблестно исповедавшими свою веру, оказывались отступники, которые не только отрекались, но и богохульствовали, — были даже случаи предательства братьев. Некоторые отступали просто из-за выгод, вследствие слишком большой привязанности к земным благам. Кроме того, явились учители лжи, лицемеры, учившие заблуждению. Богатые и сильные, не отрекаясь от своих верований, проводили среди язычников совершенно языческую жизнь. Всякого рода пороки встречаются не только у рядовых христиан, но даже и у руководящих членов Церкви. Все эти недостатки автор «Пастыря» объясняет «двоедушием», колебаниями, разделением души между двумя верованиями, двумя направлениями в поведении, отсутствием прочных убеждений. Таким образом, в Церкви есть грешники, оказались и отступники; могут ли они покаяться, и есть ли для них прощение? Сущность учения о покаянии Ерма изложил в Mand. IV, 3. Пастырь увещает снова принимать покаявшуюся после прелюбодеяния жену, «но не много раз, ибо для рабов Божиих покаяние одно» (Mand. IV, 1.8). Ерма по этому поводу замечает, что он слышал от некоторых учителей, что нет другого покаяния кроме того, когда сходим в воду и получаем отпущение прежних грехов (Mand. IV, 3.1). Ангел покаяния разъясняет, что это действительно так, ибо кто получил отпущение грехов, тот не должен более грешить, но жить в чистоте. Те, которые только что уверовали или имеют уверовать, не имеют покаяния во грехах, но имеют отпущение прежних своих грехов; но тем, которые призваны прежде этих дней, Господь по Своему милосердию положил покаяние. По истечении этого периода благодати грешник имеет только одно покаяние, и если он будет далее согрешать, то покаяние не принесет ему пользы, ибо он с трудом достигнет жизни в Боге.
Таким образом, автору известны два взгляда на покаяние — более строгий и более умеренный. Ерма хочет занять в этом вопросе середину. Он находит провозглашение единственного покаяния в данный момент опасным для спасения своего и ближних; поэтому, не отрицая более строгого взгляда принципиально, он откладывает приложение его на некоторое время: покаяние одно и именно только в крещении, но так будет только тогда, когда закончится постройка башни; теперь же, когда, по милосердию Божию, эта постройка временно приостановлена, люди могут еще каяться: «Для того и сделана остановка в строении, чтобы они покаялись и вошли в здание башни» (Simil. IX, 14.2). Но время покаяния ограничено: «Покаяние праведных имеет конец, и определены дни покаяния для всех святых» (Vis. И, 2.5).
В чем состоит покаяние? Ерма не распространяется по этому вопросу. Сущность покаяния — в истинном изменении настроения, μ€τάνοια, в сердечном раскаянии в злых делах и искреннем намерении творить добро, в последовании заповедям Христа, словом, во втором обращении (Mand. IV, 2.2; XII, 6.2). При этом Ерма ясно указывает на существование в его время известного рода покаянной дисциплины. «Думаешь ли ты, что тотчас отпускаются грехи кающимся? Нет; но кающийся должен помучитьсвою душу, смириться во всяком деле своем и перенести многие и различные скорби, и когда перенесет все, что ему назначено, тогда, конечно, Тот, Который все сотворил и утвердил, подвигнется к нему Своей милостью и даст спасительное врачевство, и то уже тогда, когда увидит, что сердце кающегося чисто от всякого злого дела» (Simil. VII, 4—5). Время мирского наслаждения и обольщения очень кратко, а время наказания и мучения очень велико: один час удовольствия требует тридцать дней покаяния, а день наслаждения искупается целым годом мучений (Simil. VI, 4). Руководящая мысль у Ермы та, что человек, совершающий покаяние, освежает в себе умирающую жизнь, как засохшие ветви ивы оживляются водой.
В тесной связи с учением о покаянии у Ермы состоит учение о Церкви. Церковь покоится на Христе, древнем камне с новой дверью (Simil. IX, 2.2; cf. 12.2—3), т. е. на сущем от вечности Сыне Божием, Который, явившись в последние дни, сделался новой дверью для того, чтобы желающие спастись через нее вошли в Царство Божие. Она устроена на водах крещения (Vis. III, 3.5; Simil. IX, 16.2) и распространяется проповедью о Христе (Simil. VIII, 3.2). Церковь — град Божий со своими собственными законами (Simil. I, 1.3-9). Не все, получившие ветви от великого ивового дерева, или слово о Христе, сохраняют их [(Simil. VIII)], и не все, вошедшие в башню, останутся в ней при испытании Христом (Simil. IX, 6). Таким образом, между существом Церкви и ее явлением в мире обнаруживается противоположность. Задача проповеди Ермы заключается в очищении Церкви (Simil. IX, 18.3). В строении Церкви наступил перерыв, чтобы грешники очистились и могли быть снова положены в башню (Simil. IX, 7.4; X, 4.4). К покаянию необходимо обращаться возможно скорее, так как строение башни скоро будет завершено, а вместе с тем наступит и кончина мира (Vis. III, 8.9; Simil. IX, 9.4; 26.6; Χ, 4.4). Покаяние должно уничтожить противоположность между существом Церкви и ее обнаружением в мире: «Когда Церковь очистится и будут изринуты из нее злые, лицемеры, богохульники, двоедушные и все делающие различные виды неправды, она будет одно тело, один разум, один дух, одна вера и одна любовь, и тогда Сын Божий будет торжествовать между пиши и радоваться, приняв Свой народ чистым» (Simil. IX, 18.4). Ерма не скрывает от себя, что это состояние на земле никогда не будет достигнуто. «Как зимой все деревья с отпавшими листьями похожи друг на друга и не видно, которые из них действительно засохли и которые свежи, так в настоящем веке нельзя распознать праведных и грешников, но все похожи одни на других» (Simil. III, 3). Только грядущий век сделает различие очевидным (Simil. IV, 1-2).
Догматическое учение занимает в «Пастыре» очень мало места. В последнее время привлекает особенное внимание христология Ермы, и именно своей неопределенностью, которая вызывает много разъяснений и разноречивых суждений. По учению Ермы, Христос есть древний камень, на котором созидается башня Церкви, и новая дверь, которая ведет в башню (Simil. IX, 12.1 sq.); Он — «Сын Божий», проповеданный апостолами (Simil. IX, 17.1); Сын Божий есть самый Божественный закон, возвещенный всему миру [(Simil. VIII, 3.2)], т. е. Откровение Бога человечеству. Ерма не употребляет наименования «Слово» и «Иисус Христос», а «Сын Божий» (ΥΙός του Θοϋ) и «Господь» (Κύριος). Обычно Ерму обвиняют в том, что он Сына Божия отождествляет с Духом Святым.
Основания для этого находят в пятой притче. Господин поручил своему рабу виноградник, чтобы он в его отсутствие огородил его, но раб делает больше: он вскопал сад и очистил его от сорных трав. Возвратившийся господин остался доволен поступком раба, призвал «своего возлюбленного сына», друзей и советников. С согласия сына он решил сделать раба сонаследником своего сына. Во время пира господин посылает рабу от стола много яств, а он разделил их между сорабами своими. После этого решение сделать его сонаследником сына еще более укрепилось (Simil. V, 2.2—11). В объяснении притчи ангел покаяния говорит: господин виноградника — Творец, Который все совершил и утвердил; сын есть «Дух Святой», раб — «Сын Божий»; виноградник означает народ, который насадил Господь; пища — заповеди, «которые Бог дал Своему народу через Своего Сына»; друзья — «первозданные ангелы» (Simil. V, 5.2—3). Ерма спрашивает: «Почему Сын Божий в этой притче представляется под образом раба?» [(V, 5.5)]. В объяснение этого ангел покаяния между прочим говорит: «Бог поселил Духа Святого, прежде сущего, создавшего всю тварь, в плоть, каковую Он восхотел. И эта плоть, в которую вселился Дух Святой, хорошо послужила Духу, ходя в чистоте и святости и ничем не осквернив Духа. Посему, так как она жила непорочно и подвизалась вместе с Духом и мужественно содействовала Ему во всяком деле, то Бог принял ее в общение... Он призвал в совет Сына и добрых ангелов, чтобы и эта плоть, непорочно послужившая Духу, получила место успокоения, дабы не оказалась без награды непорочная и чистая плоть, в которой поселился Святой Дух» (V, 6.5-7). В Simil. IX, 1.1 ангел покаяния говорит Ерме: «Я хочу показать тебе все, что показал тебе Дух Святой, Который беседовал с тобой в образе Церкви: Дух Тот есть Сын Божий». Отсюда выводят следующие заключения: 1) Ерма признает Сына Божия в Его до-мирном бытии тождественным со Святым Духом и утверждает между Богом и Духом Святым отношения Отца и Сына; 2) по его системе, Дух Святой принял плоть или обитал во плоти, и, таким образом, явился Спаситель, Иисус Христос; 3) Иисус Христос для Ермы простой человек, в котором обитал Дух Божий и который, после испытания, сделан был причастником Божественной славы; 4) для Ермы троичность Лиц в Боге есть результат прославления плоти, которая делалась причастной Духу Святому и наследию Божию (Engelhardt, Harnack, Loofs и др.).
Но против таких заключений указывают (например, Tixeront), что: 1) в основе притчиСлежит различие трех действующих Божественных Лиц; 2) «раб» с самого начала понимается как Сын, и дела, которые он совершает, — Божественные дела; раб, или Сын Божий, есть не только плоть, но он есть Бог и Божественный: «Сын Божий поставляется[287]в рабском положении, но имеет великое могущество и власть... Бог насадил виноградник, т. е. создал народ и поручил Сыну Своему; Сын же приставил ангелов для сохранение каждого из людей и Сам весьма многб потрудился и весьма много пострадал, чтобы очистить грехи их... Очистив грехи народа Своего, Он показал им путь жизни и дал им закон, принятый Им от Отца [Своего]... Он есть Господь народа со всей властью, полученной от Отца [Своего]» (Simil. V, 6.1—3); 3) Дух (Христос) и Его плоть вместетрудились (συγκοπιάσασαν, συνργήσασαν), т. е. подвиги «раба» суть также и подвиги «Сына Божия» или «Духа»; 4) соответственно с этим суд Господа и «Сына» должен относиться нё только к плоти, а и к «Духу», но невозможно, чтобы последний производил суд над Самим Собой, что необходимо было бы, если бы «Сын» и «Дух» были тождественны.
Кроме того, нельзя оставлять без внимания и того, что Ерма часто говорит о крещении и что поэтому формула крещения и исповедуемый при этом символ точно определяет его учение о Святой Троице; а в таком случае можно говорить скорее о недостатке точности в языке Ермы, а не об уклонении его от апостольского учения, и тогда получает значительную степень вероятности то мнение, что существующего от вечности Сына Божия Ерма не отождествляет с Духом Святым, а только называет Его духовным существом, отмечая Его Божественную природу. С этой точки зрения получает иной смысл и выражение Ермы в Simil. IX, 1.1: «Дух Святой, Который беседовал с тобой в образе Церкви: Дух Тот есть Сын Божий»; здесь «Дух Святой» точнее определяется прибавкой как особенный Дух, Который не тождествен со Св. Духом в специфическом смысле[288]. Но неясности и даже спутанности в учении Ермы о Сыне Божием отрицать нельзя.
Иерархический строй современной Церкви слабо отразился в «Пастыре». Автор его называет апостолов, епископов, учителей и диаконов (Vis. III, 5.1; Simil. IX, 26.2; 27.2) и этим напоминает «Учение 12-ти апостолов» (cap. 11[; 13; 15]), с которым он сходится и в указании отличительных признаков истинных и ложных пророков (Mand. XI, 7—21). Но он употребляет также и имя пресвитеров (Vis. II, 4.2-3; III, 1.8), которые называются «предстоятелями Церкви» (ol προηγούμενοι [της εκκλησίας]: Vis. II, 2.6; προϊστάμενοι της εκκλησίας: Vis. II, 4.3). Но невозможно выяснить ни функций этих служений, ни взаимного отношения их между собой.