Тайны, чудеса и новая схватка 5 страница
Мы снова двинулись в путь, забросав камнями тела двух убитых товарищей и оставив их на священной горе как своего рода жертвоприношение неведомым богам, у которых мы как бы просили оградить нас от дальнейших бедствий и опасностей. Мы ехали всю ночь; измученные лошади поминутно останавливались, а некоторые и ложились, но мы заставляли их подниматься и снова идти вперед. Только когда солнце уже стояло в зените, мы прервали свой путь. Лошади нерасседланными рухнули на землю. Перед нами расстилалась бескрайняя болотистая равнина, где-то здесь зарождалась река Ма-Чу. Недалеко было и озеро Арунгнор. Мы развели костер из лошадиного навоза и вскипятили чай. И тут вновь без всякого предупреждения загремели выстрелы. Укрывшись за ближайшими скалами, мы ждали дальнейшего разворота событий. Стрельба усилилась, стало ясно, что мы окружены. Со всех сторон на нас были нацелены дула винтовок. Мы угодили в западню, и выхода, видимо, не было. Так нам, во всяком случае, показалось. Я попытался вновь прибегнуть к переговорам, но стоило мне только высунуться из укрытия, размахивая белым флагом, как меня осыпал град пуль. Одна из них, отлетев рикошетом от скалы, угодила в ногу. В ту же минуту упал, сраженный пулей, наш товарищ. Делать было нечего, пришлось принимать навязанный бой. Схватка длилась два часа. Мы сопротивлялись сколько могли, но хунхузы все приближались, смыкая круг. Наше положение было отчаянным.
- Надо садиться на коней и гнать отсюда ... куда подальше, -решил полковник, бывалый воин. -Другого выхода нет.
"Куда подальше" - Грустные слова. Мы быстро посовещались. Углубляться в Тибет, имея за спиной банду головорезов, означало распрощаться с жизнью.
Было решено вернуться в Монголию. Но как? Этого мы не знали, но отступать начали. Не прекращая стрельбы, мы что есть силы погнали лошадей к северу. Один за другим пали три наших товарища. Первым погиб татарин, которому прострелили шею. Следующими жертвами стали два молодых мужественных офицера, которые с криками попадали с лошадей, те же, обезумевшие, как и люди, от страха, продолжали нестись по долине. Наше бегство придало смелости тибетцам, наглевшим на глазах. Еще одна пуля засела у меня в правой шпоре. Мой верный друг, агроном, с воплем схватился за плечо, а чуть позже я видел, как он пытался перевязать свой окровавленный лоб. Почти в то же время нашему калмыку дважды прострелили одну и ту же ладонь, раздробив ее вконец. В довершении всего человек пятнадцать хунхузов ринулись на нас, яростно атакуя.
- Огонь! - скомандовал полковник.
- Шестеро бандитов упали замертво, двое других, оставшись без лошадей, улепетывали изо всех сил вслед за отступавшими товарищами. Враги прекратили стрельбу и подняли белый флаг. К нам подъехали двое всадников. В ходе переговоров оказалось, что их главарь тяжело ранен в грудь; они умоляли оказать ему первую помощь. У меня появился проблеск надежды. Захватив с собой аптечку, а в качестве переводчика раненного калмыка, который то стонал, то отчаянно бранился, я направился во вражий лагерь.
- Дай этому подонку цианистого калия, - советовали мне друзья.
Но во мне зрел другой план. Нас привели к раненному главарю. Он лежал на расстеленных на камнях чепраках, и хотя представился тибетцем, черты лица выдавали в нем сарта или тюрка. Лично я бы сказал, что он выходец из южного Туркестана. Он смотрел на меня испуганно и умоляюще. После тщательного осмотра я убедился, что у бандита навылет прострелена грудь, он потерял много крови и очень ослабел. Я сделал для него все, что смог. Первым делом мне пришлось попробовать на язык все лекарства, которыми я собирался его лечить, в том числе и йод, дабы убедить разбойников, что не собираюсь отравить их главаря. Обработав рану йодом, я смочил ее йодоформом и забинтовал, приказав строго-настрого не трогать раненого, и, упаси Бог, не переносить его на другое место. Затем научил одного тибетца делать перевязку, оставив ему бинты и немного йодоформу. Увидев, что у раненого поднимается жар, я дал ему большую дозу аспирина и, кроме того, оставил несколько таблеток хинина. Напоследок я с важностью в голосе попросил калмыка перевести бандитам следующее:
- Рана очень опасна, но я дал вашему вождю сильнодействующее лекарство и надеюсь, что он выздоровеет. Однако нужно соблюсти одно условие: злые духи, покаравшие его за то, что он напал без предупреждения на беззащитных путешественников, непременно лишат его жизни, если хоть одна пуля полетит в нашу сторону. Вы должны немедленно вытряхнуть из ваших ружей пули.
С этими словами я вынул все пули из своего маузера и приказал калмыку последовать моему примеру. Тибетцы безоговорочно повиновались и сделали то же самое.
- Запомните то, что я сейчас вам скажу. В течение двенадцати дней и ночей не трогайтесь с места и не прикасайтесь к ружьям. Иначе демон смерти проглотит вашего вождя и будет вечно гнаться за вами.
С этими словами я торжественно ступил вперед, высоко подняв над их головами перстень хутухты Нарабанчи.
Вернувшись к своим друзьям, я успокоил их, заверив, что разбойники больше не нападут на нас, - остается лишь добраться поскорее до Монголии. Лошади наши еле волочили ноги и так отощали, что у них торчали ребра. Два дня мы не двигались с места, и я несколько раз проведал своего пациента. За это время мы подлечили и свои, к счастью, не столь опасные раны и немного отдохнули. К сожалению, у меня не было при себе ничего, кроме охотничьего ножа, с его помощью я извлек пули из своей левой икры и обломки шпоры из правой лодыжки. Выведав у бандитов, где проходят основные караванные пути, мы вскоре выбрались на одни из них, где нам посчастливилось нагнать караван молодого монгольского хана Пунцига, поспешавшего к Далай-ламе в Лхасу с благородной целью передать тому послание от Живого Будды из Урги. Хан помог нам купить лошадей, верблюдов и продовольствие.
Обменяв почти все наше оружие и боеприпасы на транспортные средства и провизию, мы, изрядно потрепанные и усталые, вновь постучались в двери монастыря Нарабанчи, где нас тепло приветствовал сам хутухта.
- Я знал, что вы вернетесь, - сказал он. - Небеса предсказали мне это.
В монастырь из отряда вернулись только двенадцать человек, шестеро навечно остались в Тибете, как память о нашей безумной попытке прорваться на юг. Мы тихо прожили в монастыре две недели, успокойлись душой и начали вновь подумывать о том, чтобы войти в бурный поток жизни и достигнуть наконец с Божьей помощью какой-нибудь гавани. Наши офицеры записались в полк, создаваемый в Монголии для борьбы с большевиками, погубителями их Отечества. Мы же с другом готовились, несмотря на большой риск, продолжить наше путешествие по Монголии и найти все же место, где бы мы чувствовали себя в безопасности.
И вот теперь, перебирая всплывающие в памяти яркие картины прошлого, вспоминая это мучительное путешествие, я хотел бы посвятить написанные страницы верному, многократно проверенному делом дорогому другу агроному, всем моим русским спутникам, но особенно незабвенной памяти друзей, спящих вечным сном в горах Тибета - полковнику Островскому, капитанам Зубову и Турову, лейтенанту Писаревскому, казаку Вернигора и татарину Муххамеду Спирину. Здесь же мне хочется выразить глубокую признательность за дружественную помощь хану Солджака, потомственному нойону, и досточтимому Джелибу Джамсрапу-хутухте, настоятелю Нарабанчского монастыря.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
В СТРАНЕ ДЕМОНОВ
Глава семнадцатая.
Загадочная Монголия
В самом центре Азии лежит огромная таинственная и богатая страна Монголия. Широко раскинулась она от снежных вершин Тянь-Шаня и раскаленных песков Западной Джунгарии до лесистых склонов Саян и Великой Китайской стены. Колыбель народов, таинственных сказаний и легенд, родина кровавых завоевателей, чьи столицы погребены в песках Гоби, но сохранились их кольца-талисманы и древние кочевые законы; земля монахов и злых духов, по которой кочуют племена, возглавляемые ханами и князьями (нойонами) - потомками Чингисхана и Хубилай-хана[19]- все это Монголия.
Загадочная стран, исповедующая культы Рамы, Шакья-Муни, Цзонкабы[20]и Паспы[21], заветы которых тщательно охраняются самим Живым Буддой - богдо-гэгэном, чья резиденция расположена в Та-Куре - второе название Урги; страна знаменитых врачевателей, пророков, магов, предсказателей, колдунов; родина таинственного знака свастики; земля, в которой еще живы воспоминания о давно почивших властелинах Азии и половины Европы - и это тоже Монголия. Страна скалистых гор, выжженых солнцем и прокаленным лютым морозом равнин, страна чахлого скота и нездоровых людей, родина чумы, сибирской язвы и оспы, страна горячих источников, высокогорных перевалов, охраняемых духами, и священных озер, кишащих рыбой; страна, где водятся волки, редкие разновидности оленя и горного козла, а также бессчетное множество сурков, диких лошадей, ослов и верблюдов, никогда не знавших уздечки; где можно встретить свирепых собак и хищных птиц, алчно терзающих бросаемые на этой бесконечной равнине без погребения людские трупы - и это тоже Монголия.
Земля, где сохранившие первобытный уклад вымирающие народности постоянно встречают на своем пути через песчаную равнину выбеленные солнцем кости предков; здесь гибнут племена, покорившие в свое время Китай, Сиам, Северную Индию и Россию и остановленные только железными копьями польских рыцарей, спасших тогда христианский мир от нашествия диких азиатских кочевников, - и это тоже Монголия.
Земля, богатая всевозможными природными ресурсами, но ничего не производящая и испытывающая нужду буквально во всем; нищая страна, страдающая как никакая другая от потрясшего мир страшного катаклизма - и это тоже Монголия.
Здесь, после неудачной попытки пробиться через Тибет к Индийскому океану, я провел по воле рока полгода, пытаясь выжить и достичь своей цели. Мы с моим старым и проверенным другом стали против своей воли участниками исключительно важных и опасных событий произошедших в Монголии в лето Господне 1921. Благодаря этому я хорошо узнал миролюбивый, добродетельный и честный монгольский народ, постиг его душу, познал его страдания, проникся его надеждами. Мне открылась вся глубина его угнетенности, а также его вечный страх перед Тайной, под знаком которой проходит вся жизнь этого народа. Мне приходилось наблюдать, как реки с чудовищным ревом разрывали ледяные оковы, видеть, как волны выбрасывали на берега озер человеческие кости, слышать в горных ущельях исступленные вопли, которые не могло бы издать ни одно человеческое существо, различать среди множества блуждающих поверх болотной топи огоньков единственно нужные мне огни.
Встречал я и озера с обжигающе горячей водой; устремлял взор к недоступным горным вершинам; перешагивал через огромные клубки змей, устроившихся на зиму в канавах; видел навечно скованные льдом ручьи, скалы, похожие на окаменевшие караваны - верблюды, всадники, повозки, - и над ними вновь горы - голые, безжизненные, чьи складки казались при кровавом свете вечернего солнца ниспадающими фалдами мантии Сатаны.
- Взгляните, - вскричал старик-пастух, указывая рукой на склон всеми проклинаемого Загастая. - Разве это гора? Сам дух Зла разлегся здесь в красном одеянии, ожидая решительного сражения с силами Добра.
Его слова воскресили в моей памяти таинственную картину известного художника Врубеля. Те же безжизненные скалы, фиолетово-багряная одежда Демона, лицо которого наполовину скрыто надвигающейся свинцовой тучей. Монголия - необыкновенная страна, полная неразгаданных тайн и демонов. Неудивительно, что любое нарушение сложившегося веками жизненного уклада племен неминуемо приводит здесь к хаосу, рекам крови, царству ужаса - на радость восседающему на голом утесе Сатане, сменяющему тогда серый плащ уныния и печали на алый цвета войны и мщения.
Вернувшись от озера Кукунор вновь в Монголию и отдохнув несколько дней в Нарабанчском монастыре, мы переехали в Улясутай, столицу Западной Внешней Монголии[22]. Это последний чисто монгольский город на пути к западу. В Монголии всего три действительно монгольских города - Урга, Улясутай и Уланком. Четвертый - Кобдо - по существу китаизи-рован: там сосредоточена китайская администрация, власть которой (впрочем, как и Урги) кочевники этого района признают лишь на словах. В Улясутае и Уланкоме, помимо незаконных китайских комиссаров и войск, правили и монгольские губернаторы или "саиты", назначенные на эти посты указом Живого Будды.
Попав в этот город, мы тут же окунулись в пучину политических страстей. Монголы яростно протестовали против вмешательства Китая в дела их страны; взбешенные китайцы требовали в ответ выплату налогов за весь период существования монгольской автономии, с таким трудом вытребованной у Пекина; русские колонисты, издавна селившиеся вокруг городов, больших монастырей или становищ кочевников, разбились на враждующие группировки; из Урги поступило сообщение, что русский генерал барон Унгерн фон Штернберг возглавил войско и сражается за независимость Внешней Монголии; русские офицеры и беженцы создавали вооруженные отряды, против чего протестовали китайские чиновники, но что одобряли монголы; большевики, встревоженные формированием этих отрядов, послали свои войска в монгольской границе; из Иркутска и Читы то и дело спешили в Улясутай и Ургу большевистские курьеры с разного рода предложениями к китайским комиссарам; китайская администрация в Монголии потихоньку вступила в тайный сговор с большевиками и выдала им русских беженцев, нашедших прибежище в Кяхте и Уланкоме, тем самым грубо нарушив международные законы; затем большевики провозгласили Ургу коммунистическим городом; русские консулы бездействовали; в районе Косогола и долины Селенги произошли вооруженные столкновения Красной Армии с антибольшевистскими формированиями; китайские власти распорядились ввести войска в монгольские города и разослать по всей стране карательные отряды; и в довершении всего, китайские военные в поисках крамолы проводили крупномасштабные обыски, не гнушаясь при этом покражами.
Вот в такую атмосферу окунулись мы после трудного и опасного путешествия по Енисею, Урянхайскому краю, Монголии, земле торгутов, провинции Гань-су и Кукунорской равнине.
- Должен признаться, - сказал мне друг, что я согласен скорее душить партизан и драться с хунхузами, чем терять голову от неопределенности. И он был прав. Самое скверное заключалось в том, что вся эта неразбериха и суета, слухи и сплетни, захлестнувшие Улясутай, давали возможность красным неожиданно напасть на город и взять всех неугодных голыми руками. Мы бы с радостью покинули этот город, в котором чувствовали себя крайне неуверенно, но не знали, куда идти. На севере нас ждали враждебно настроенные партизаны и войска красных; на юге мы уже потеряли своих товарищей и сами пролили кровь; на западе китайские власти вели борьбу с вооруженными отрядами русских эмигрантов; на востоке просто шла война, слухи о которой, несмотря на все усилия китайских чиновников, просачивались в город и говорили о необычайной серьезности положения в этой части Внешней Монголии. У нас не было другого выхода, кроме как отсиживаться в Улясутае. Здесь мы встретили товарищей по несчастью - бежавших из русского плена солдат-поляков, две польские семьи и представителей двух американских фирм. Объединившись, мы создали что-то вроде собственной разведки и внимательно следили за ходом событий. Нам удалось установить хорошие отношения с китайским комиссаром и монгольским саитом, и, встречаясь с ними, мы мотали все на ус.
Что стояло за всеми этими событиями?
Саит Улясутая объяснил мне так:
- В соответствии с соглашениями между Монголией, Китаем и Россией 21 октября 1912 года, 23 октября 1913 года и 7 июня 1915 года Внешняя Монголия была провозглашена Независимым государством, а духовный глава нашей "желтой веры" . Его Святейшество Живой Будда стал властителем Монгольского народа Халха[23], или Внешней Монголии, получив титул "Богдо Джебтсунг Дамба хутухта-хан Пока Россия оставалась сильным государством, твердо проводящим свою политику в Азии, правительство Пекина соблюдало соглашения, но стоило ей вывести войска из Сибири в связи с началом войны с Германией, Пекин вновь стал заявлять о своих правах в Монголии. Именно поэтому потребовалось выработать новое соглашение от 1915 года, дополнившее предыдущие. Однако в 1916 году, когда военные неудачи заставили Россию полностью сосредоточиться на войне, и позднее, в феврале 1917, когда разразилась первая русская революция, свергнувшая династию Романовых, Китай вновь захватил Монголию. Китайцы полностью заменили всех монгольских министров и саитов, посадив на их место прокитайски настроенных лиц; арестовали многих сторонников автономии и засадили их в пекинскую тюрьму; ввели свою администрацию в Урге и других городах Монголии; по существу отстранили от руководства Его Святейшество богдохана, превратив его в послушную марионетку, ставящую свою подпись под китайскими указами, и, наконец, ввели в Монголию войска. За этим последовал активный приток в страну китайских торговцев и кули. Китайское правительство потребовало уплаты налогов и пошлин с 1912 года. Монгольское население быстро нищало, и теперь в окрестностях наших городов и больших монастырей можно видеть множество нищего люда, живущего прямо в землянках. Все монгольские арсеналы, а также казна, были реквизированы. Монастыри обязали платить налоги; монголов, ратовавших за независимость родины, нещадно преследовали; китайцам удалось подкупить деньгами, чинами и званиями некоторых наиболее бедных наших князей. Можно себе представить, как враждебно после всего этого относились к китайским правителям верхушка монгольского общества во главе с Его Святейшеством - ханы, князья и высокопоставленные ламы, а также жестоко угнетаемые низы, - тем более, что никто никогда не забывал, как в свое время именно мы, монголы покровительствовали Пекину и немало способствовали тому, что Китай в конце концов стал доминировать в Азии. Восстание, однако, невозможно. У нас нет оружия. За всеми нашими вождями ведется неустанная слежка, и если их заподозрят в попытке вооруженного сопротивления, то тут же упрячут в тюрьму, где уже погибло от голода и пыток много наших людей - цвет нации, князья и ламы, боровшиеся за свободу Монголии. Должно было случиться что-то уж совсем невообразимое, чтобы народ поднялся. И поистине чудовищный повод ему предоставили китайские наместники - генералы Ченг И и Чу Чайсян. Они посадили под домашний арест Его Святейшество богдохана, напомнив тому прежний указ (монголы его не признавали), согласно которому он был последним Живым Буддой. Здесь они хватили через край. Между народом и его живым Богом немедленно установился незримый контакт; строились планы, как освободить Его Святейшество и продолжить борьбу за свободу и независимость родины. Нам помог великий бурятский князь Джам Болон. Он вступил в переговоры с генералом Унгерном, сражавшимся тогда с большевиками в Прибайкалье и предложил тому войти в Монголию и помочь укротить китайцев. Так начался новый этап нашей борьбы за свободу.
Вот так представил мне ситуацию саит Улясутая. Позже я узнал, что барон Унгерн, согласившись участвовать в освобождении Монголии, повелел, чтобы в северных районах страны поторопились с мобилизацией, и обещал ступить в Монголию со своим небольшим отрядом, двигаясь по реке Керулен. Затем, объединившись с другим русским отрядом под командованием полковника Казагранди и с мобилизованной монгольской кавалерией, осадил Ургу. Дважды терпел он поражение, но 3 февраля 1921 года взял наконец город и вновь возвел на ханский трон Живого Будду.
Однако в Улясутае обо всем этом в конце марта еще не знали. Мы не слышали ни о сдаче Урги, ни о разгроме пятнадцатитысячной китайской армии в битвах при Меймечене на берегу Толы и на дорогах между Ургой и Удэ. Китайцы тщательно скрывали эти факты, стараясь никого не пропускать на территорию западнее Урги. Но слухи все же ползли, будоража население. Атмосфера становилась все тревожнее, а отношения между китайцами с одной стороны и монголами и русскими с другой все напряженнее. Китайским комиссаром в Улясутае был тогда Ван Сяо-цун, а его советником Фу Сян, оба довольно молодые и неопытные люди. Китайские власти сместили улясутайского саита, которым в то время был выдающийся монгольский патриот Чултун Бейли, и назначили на этот пост своего ставленника, князя-ламу, бывшего заместителя министра обороны в Урге. Усилились репрессии. Начались обыски в домах русских офицеров и поселенцев, отношения с большевиками более не скрывались, аресты и избиения стали обычным делом. Русские офицеры тайно сформировали отряд из шестидесяти человек, чтобы в случае чего дать отпор. Однако в этом отряде скоро начались разногласия между генерал-лейтенантом М.М. Михайловым и некоторыми офицерами. Было ясно, что в решительный момент отряд может распасться на группировки.
Мы, иностранцы, посоветовавшись, решили провести тщательную разведку и выяснить, есть ли опасность прихода красных войск. Мой друг и я вызвались пойти добровольцами. Князь Чултун Бейли дал нам замечательного проводника - пожилого монгола по имени Церен, отлично говорившего и читавшего по-русски. Этот исключительно интересный человек служил переводчиком у монгольских властей, иногда исполняя эту обязанность и при китайском комиссаре. Незадолго до этого его посылали с важным донесением в Пекин, и наш несравненный всадник проделал путь между Улясутаем и Пекином длиной в 1800 миль за девять дней. Невероятно, но это так. Чтобы предохранить себя от возможных ушибов и растяжении, он плотно обмотал хлопчатобумажной таканью живот, грудь, ноги, руки и шею. В шапку положил три орлиных пера - в знак того, что ему приказали мчаться со скоростью птицы. Ему вручили тцару документ, дающий право беспрепятственно получать на почтовых станциях лучших лошадей - одну для езды, а другую, полностью оседланную, на смену.а также двух улатченов - сопровождающих его до следующей станции (уртон) и доставлявших назад лошадей. Между станциями было от пятнадцати до тридцати миль; эти перегоны Церен одолевал на полном скаку, останавливаясь только, чтобы сменить лошадей и получить новых сопровождающих.
Один из улатченов мчался впереди, чтобы успеть на следующей станции до приезда важного курьера подготовить лучших скакунов. Каждый улатчен имел при себе трех лошадей, и Церен мог мгновенно сменить уставшее животное, дать ему передохнуть, а потом вновь сесть на лошадь или отпустить ее с улатченом в родное стойло. На каждом третьем уртоне ему выносили горячий подсоленный зеленый чай, он выпивал его прямо в седле и продолжал свою гонку на юг. После семнадцати - восемнадцати часов такой бешеной езды он останавливался в очередном уртоне на ночь, точнее, на те несколько часов, что от нее оставались, с жадностью съедал вареную баранью ногу и заваливался спать. Ел он только раз в день, пять раз пил горячий чай - и так девять дней!
И вот одним морозным утром мы двинулись с нашим проводником по направлению к Кобдо, отстоящим на триста миль от Улясутая; именно отсюда поступило удручающее известие, что красные войска вступили в Уланком и китайские власти выдали им всех находившихся в городе европейцев. Реку Дзаб-хан мы перешли по льду. Очень опасная река. Ее русло полно зыбучих песков, которые постоянно затягивают летом верблюдов, лошадей и людей. Мы продвигались вперед вдоль извивающейся между горных кряжей, занесенной глубоким снегом долины; кое-где темнели лиственничные рощицы. На полпути, у небольшого озера Баганор, мы заметили юрту пастуха. Мы решили здесь заночевать: день клонился к вечеру, да и ветер разбушевался, кидая нам в лицо Дри-горшни снега. Рядом с юртой стоял великолепный гнедой жеребец под богатым седлом, украшенным серебром и кораллами. Свернув к юрте, мы видели, как из нее поспешно вышли два монгола, один вскочил в седло и быстро исчез за снежными наносами. Мы успели разглядеть под его оленьей шубой мелькнувший на мгновение желтый халат[24]и огромный кинжал, рукоять которого, вырезанная из рога и слоновой кости, торчала из кожаных, зеленого цвета ножен.
Второй мужчина оказался хозяином юрты, пастухом местного князя Новонцирана. Всем своим видом он показывал, что рад оказать нам гостеприимство.
- А кто был тот, на гнедом? - спросили мы.
Он молчал, опустив глаза.
- Ответь нам, - настаивали мы. - Если ты не назовешь его имя, значит, он плохой человек.
- Нет, нет, - горячо запротестовал пастух, всплеснув руками. - Он очень хороший, великий человек, но закон запрещает мне назвать его имя.
Нам стало ясно, что это был либо хозяин пастуха, либо высокопоставленный лама. Мы больше не настаивали и начали готовиться ко сну. Хозяин сварил для нас три бараньих ноги, искусно вырезав из них кости большим ножом. Из разговора с ним мы узнали, что в этих краях красных нет, но в Кобдо и Уланкоме китайские солдаты терроризируют население, забивая насмерть бамбуковыми палками монголов, спасавших честь своих жен. Некоторые монголы пробирались в горы и вступали в вооруженные отряды, которыми командовал алтайский татарин офицер Кайгородов.
Глава восемнадцатая.