Другие богословские уточнения после 1850 года
Вполне естественно, что с течением времени в определенные учения, которых придерживались субботствующие адвентисты, стали вноситься некоторые уточнения. Установление точной даты Второго пришествия стало одной из тех идей, которые подверглись радикальному пересмотру. После великого разочарования экс-миллериты принялись наперебой высчитывать новые сроки возвращения Христа. Так, Уильям Миллер и Джосайя Лич принялись ждать пришествия Иисуса до окончания иудейского года (то есть весной 1845 года). X. X. Гросс, Джозеф Марш и другие устанавливали разные сроки в 1846 году, а когда этот год истек, Гросс нашел основания ждать Христа в 1847 году (см. R. Schwarz, Light Bearers, 54).
Джеймс Уайт тоже отметился в этом деле. По крайней мере, до сентября 1845 года он верил, что Иисус вернется в наступающем октябре. Подобного рода вычислениями занимался и Бейтс. В 1850 году, к примеру, он вызвал немалое волнение среди ожидающих пришествия, истолковав «семь кроплений на золотой жертвенник и перед престолом благодати» как «продолжительность судебного процесса над живыми святыми во Святом святых». Поскольку каждое кропление крови соответствовало одному году, то небесное служение Христа продлится еще семь лет и Он вернется в октябре 1851 года - через семь лет после великого разочарования (Explanation of the Typical and Anti-Typical Sanctuary, 10).
Однако Елена Уайт, еще один основатель адвентизма седьмого дня, выступила против Бейтса. «Дорогой брат, - писала она в июле 1851 года, - Господь показал мне, что нужно провозглашать весть третьего ангела, и провозглашать ее рассеянным детям Божьим, и что ее не следует увязывать со сроками, ибо сроки более никогда не будут испытующим критерием. Я видела, что некоторые возбуждают ненужные волнения проповедью о сроках; что весть третьего ангела сильнее, чем эта проповедь. Я видела, что эта весть может устоять на своем собственном основании, и что ее не нужно подкреплять никакими сроками, и что она будет распространяться с великой силой и совершит свою работу и будет кратчайшим путем к праведности.
Я видела, что есть люди, которые всё увязывают со сроком, приходящимся на следующую осень, - то есть делают вычисления, указывающие на этот срок. Я видела, что это неправильно, и вот по какой причине: вместо того чтобы каждодневно обращаться в Богу с вопросом об их НЫНЕШНЕМ долге, они обращают взоры вперед и делают расчеты, как будто точно знают, что их работа завершится этой осенью, не вопрошая Бога о своем долге на сей день» {Ревью энд Геральд, 21 июля 1851 г., с. 4).
И это было не впервые, когда Елена Уайт выступила против установления сроков и дат. Еще в 1845 году она неоднократно предостерегала своих собратьев о том, что сроки более не будут служить критерием для испытания верности народа Божьего и что каждое не исполнившееся предсказание даты пришествия будет ослаблять веру тех, кто возлагал на эту дату свои надежды. Даже в ее первом видении можно усмотреть подобный намек, ибо Елена Уайт видела город, находящийся «на дальнем конце пути». В ответ на ее предостережения стали раздаваться голоса, обвинявшие ее в том, что она «вторит злому рабу, который сказал в сердце своем: „Не скоро придет господин мой"» (Ранние произведения, с. 14, 15, 22; ср. с. 75; Слово к малому стаду, с. 22).
Она ясно давала понять, что весть третьего ангела дает их вере более твердое основание, чем установление дат. Кроме того, что касается времен и сроков, она последовательно указывала, что пора прекратить эйфорию и взяться за упорный труд на земле. Этот акцент на настоящих обязанностях в конце концов заложил основу для создания адвентистских учреждений, с помощью которых можно было донести идеи адвентизма седьмого дня до всех уголков земли.
Но прежде чем этот миссиологический опыт мог надеяться на воплощение, субботствующим адвентистам необходимо было освободиться от заблуждения, связанного с «закрытой дверью». Согласно этому учению, время благодати завершилось, и единственная их евангельская миссия состояла в том, чтобы собрать под крыло третьей ангельской вести остальных разочаровавшихся миллеритов. Нет никаких сомнений, что первоначально учение Миллера о «закрытой двери» признавали все субботствующие адвентисты поголовно. Он и его сподвижники напрямую увязывали «закрытую дверь» (как конец времени испытания для людей), как мы уже отмечали ранее, со своей концепцией, устанавливавшей знак равенства между очищением святилища и Вторым пришествием Христа. Этот знак равенства означал, что время благодати должно было закончится по истечении 2300 дней.
Субботствующие адвентисты придерживались той же идеи, и все их лидеры проповедовали учение о «закрытой двери» в течение нескольких последующих лет. Однако внимательное исследование Библии вскоре подтолкнуло их к выводу о том, что очищение святилища не тождественно Второму пришествию, но связано со служением Христа в небесном храме.
На тот момент оказалось, что разные составляющие их вероучения просто не стыкуются вместе. Они внесли поправки в свое толкование очищения святилища, но не пересмотрели концепцию «закрытой двери». Видоизменение одного учения требовало перемен в другом. Но на тот момент эта обусловленность еще не бросалась в глаза субботствующим адвентистам.
Согласованную позицию по этому вопросу они выработали только в начале 1850-х годов. Этот переход происходил постепенно - до тех пор, пока они не убедились совершенно, что «закрытую дверь» нужно рассматривать в контексте закрытия входа во Святое, когда в 1844 году закончилась первая фаза служения Христа, и открытия второй фазы Его небесного служения в том же году (см. SDA Encyclopedia [1996], vol. 2, 249-252).
Их новые воззрения на закрытую и открытую двери в конце концов обусловили открытие нового Божественного императива проповедовать субботу и третью ангельскую весть из 14-й главы Откровения «всякому племени, и колену, и языку, и народу» (Откр. 14:6). Таким образом, это повеление со временем образовало тот фундамент, на котором выстроилась адвентистская миссиология (см. P. G. Damsteegt, Foundations °J the Seventh-day Adventist Message and Mission).
Заключительным серьезным преобразованием в субботническом богословии в период 1850-х годов стало формирование библейской аргументации в пользу призвания современного пророка, дабы вписать концепцию пророка последних дней в комплекс субботнических доктрин. До той поры субботствующие адвентисты не выдвигали никакого богословского обоснования дара Елены Уайт, за исключением его соотношения с Библией. Бейтс в начале 1847 года высказал убеждение, что этот дар был «дан для утешения и подкрепления рассеянного, растерзанного и разбитого народа [Божьего] по завершении нашей работы для этого мира в октябре 1844 года» (Слово к малому стаду, с. 21). Ее супруг, указывая на Библию как на их «единственное мерило веры и практической жизни», заявлял, что совершенное откровение, записанное в Библии, не подразумевает, что Бог не может направлять Свой народ «в эти последние дни в видениях и снах» по свидетельству Петра во 2-й главе Деяний. «Истинные видения даются, чтобы вести нас к Богу и к Его записанному слову; те же, что даются для установления новых критериев веры и практической жизни, помимо Библии, не могут быть от Бога и должны быть отвергнуты» (там же, с. 13). В том же духе высказывался и Отис Никол, когда в начале 1846 года писал Уильяму Миллеру относительно видений Елены Уайт, что не следует пренебрегать пророчеством, но надлежит испытывать всякое притязание на пророческий дар Библией, как на то указывал Павел в 1 Фес. 5:20, 21 (Письмо Отиса Никола к Уильяму Миллеру от 20 апреля 1846 г.).
К 1856 году субботствующие адвентисты стали ощущать все большую нужду в разработке теологии пророческих даров и во внедрении этой концепции в состав их вероучения в целом. В феврале этого года Джеймс Уайт написал статью, в которой изложил свои соображения на эту тему. Вначале он привел несколько текстов, которые указывали на то, что дары Духа (в том числе пророчество) должны пребывать в Церкви до самого Второго пришествия. Затем он переместил фокус на Иоил. 2:28-32, где дано обетование о наделении пророческим даром, отметив при этом, что во время Пятидесятницы имело место лишь частичное его исполнение, тогда как акцент у Иоиля сделан на особом излитии дара пророчества на «остальных» (то есть на остаток) в ст. 32. Далее Уайт отождествил остаток в Иоил. 2:32 с остатком в Откр. 12:17, сохраняющим заповеди Божьи и имеющим свидетельство Иисуса Христа. А «что же это за свидетельство Иисуса Христа? Давайте позволим ангелу, к которому обращался Иоанн, самому ответить на этот вопрос. Он говорит: „Свидетельство Иисусово есть дух пророчества" (Откр. 19:10)». В заключение Уайт высказал предположение, что Церковь Божью последних дней будет отличать возрождение пророческого дара - дара, которым, по его твердому убеждению, была наделена его жена (Ревью энд Геральд, 28 февраля 1856 г., с. 172). Таким образом, к 1856 году субботствующие адвентисты не только выработали библейское понимание дара пророчества, но и сообразовали его с теми апокалипсическими отрывками, которые определяли их собственное самосознание и самобытность.
Выводы
К началу 1847 года основатели Церкви адвентистов седьмого дня уже сформулировали основные отличительные учения о Втором пришествии, святилище, субботе и состоянии мертвых. Следует подчеркнуть особо: все эти учения стали результатом изучения Библии, причем разработчиками их были люди, так и не влившиеся в субботническое движение. Задача основателей этого движения, особенно Джозефа Бейтса, заключалась в том, чтобы составить из этих четырех доктрин единое понимание последнего времени, изображенного в Книге Откровение с 11:19 по 14:20. В этом процессе видения Елены Уайт выступали в качестве подтверждения уже сделанных выводов, а отнюдь не наводили на них (см., например, Слово к малому стаду, с. 18-20, 12).
Еще один момент, связанный с адвентистским вероучением в конце 1840-х годов, который нам нужно подчеркнуть, заключается в том, что оно было именно богословием, а не набором разрозненных доктрин. Центром, вокруг которого стронусь все их вероучение, был апокалипсический узел Книги Откровение. В отрывке, начинающемся с 11:19 и заканчивающемся последним стихом 14-й главы, сплетались воедино Второе пришествие, открытие второго отделения небесного святилища и эсхатологическая значимость Десяти Заповедей (особенно четвертой). Различные аспекты этого богословия не существовали как разрозненные единицы. Напротив, они составляли единое целое, где один аспект был неразрывно связан с остальными. Увидев свое вероучение в контексте последней великой борьбы между добром и злом, изложенной в середине Книги Откровение, субботствующие адвентисты в конце концов прониклись осознанием всей важности стоящей перед ними задачи - постоянно расширять свое миссионерское поле, чтобы предупредить мир о его неизбежной участи.
Таким образом, к началу 1848 года у субботствующих адвентистов появилось вполне сложившееся вероучение. Кроме того, они пришли к выводу, что пришло время «собирать камни». В итоге они начали организовывать встречи для бывших миллеритов, чтобы «преподавать им истину» (Духовные дары, т. 2, с. 98). Эти субботнические конференции (проводившиеся с 1848 по 1850 гг.) созывались главным образом для того, чтобы начать объединять людей на основе субботнического вероучения. Еще одним средством привлечения людей были выпуск книг (в основном Бейтсом) и издание периодики, начало которому положил Джеймс Уайт (см. G. R. Knight, Millennial Fever and the End of the World, 319-325). Начало 1850-х годов было отмечено быстрым ростом числа субботствующих адвентистов, а в период с 1861 по 1863 годы они образовали официальную организацию под названием «Церковь адвентистов седьмого дня».
В последующие годы перед адвентистами стояла задача развивать и разъяснять свои ключевые учения и апокалипсические пророчества, подчеркивавшие самобытность юной Церкви. Церковные книги, газеты и журналы без устали растолковывали людям «истину для настоящего времени» и отличительные адвентистские доктрины.
По ходу дела в Церкви стали проявлять себя некоторые опасные тенденции. Во-первых, искушение впасть в законничество. Хотя Елена Уайт и выступала с увещеваниями «сосредоточить взоры на Иисусе» (Ранние произведения, с. 14), да и супруг ее говорил о «безвозмездном и полном спасении через кровь Христову» (Present Truth, April 1850, 66), все равно дело не обошлось без опасного уклона. Бейтс, к примеру, неоднократно повторял, что «соблюдение БОЖЬЕЙ СУББОТЫ... СПАСАЕТ ДУШУ» (J. Bates, The Seventh Day Sabbath: A Perpetual Sign [1847], 55, 57). В конце концов, разве Иисус не сказал богатому юноше, что «единственный способ войти в жизнь - это соблюсти заповеди» (j. Bates, The Seventh Day Sabbath: A Perpetual Sign [1846], 19; ср. Слово к малому стаду, с. 21; J. Bates, Vindication of the Seventh-day Sabbath, 7)?
Второй серьезной тенденцией был резкий тон, в котором частенько благовествовали служители-адвентисты седьмого дня. Они обнаружили, что могут собирать большие толпы, вызывая на дискуссию местных проповедников других вероисповеданий по таким вопросам, как истинная суббота или состояние людей после смерти. Людям нравилась горячая перепалка, они заполняли залы, где велись дебаты, предоставляя тем самым адвентистским проповедникам возможность донести до них «благую весть». Будучи прилежными исследователями Библии и искусными спорщиками, адвентистские служители привлекали на свою сторону многих слушателей. Но, стремясь преподать им «истину» таким вот способом, они зачастую проявляли агрессивный дух, в котором было много доктринальной чистоты и мало доброты и любви Христовой.
Третьей неприятной тенденцией, возникшей в Церкви в 1870-х и 1880-х годах, было все возрастающее стремление адвентистских руководителей сохранить и защитить свои богословские представления, а не продвигаться вперед в постижении библейского учения. Так, на сессии Генеральной Конференции 1883 года специально назначенный комитет из десяти человек отверг толкование семи труб, предложенное одним из служителей, отчасти на том основании, что оно «может подорвать некоторые из наиболее важных и фундаментальных пунктов нашего вероучения» (Ревью энд Геральд, 2~ ноября 1883 г., с. 741).
Четвертая тенденция состояла в том, что трудам Елены Уайт стали придавать больше значения в разъяснении доктринальных вопросов. К примеру, в первые трис половиной десятилетия существования Ревью энд Геральд редакторы этого издания постоянно отвечали на вопросы, которые им направляли, на основании одной только Библии. Ситуация стала меняться в 1880-х годах, когда они начали ссылаться на мнение Елены Уайт по той или иной библейской проблеме (см., например, Ревью энд Геральд, 17 апреля 1883 г., с. 250). Эта практика с течением времени только закреплялась - по мере того как молодая Церковь удалялась от своих корней.
В заключение следует сказать, что первый период становления адвентистского вероучения (1844-------------------------------------------- 1885) характеризовался тем, что Церковь пыталась ответить на вопрос: что есть адвентистского в адвентизме? Она вошла в 1880-е годы, подчеркивая свои отличительные доктрины в контексте ключевых текстов Книги Откровение. Кроме того, Церковь вошла в это десятилетие вместе с четырьмя тревожными тенденциями, которые возникли на раннем этапе ее исторического развития. Все эти факторы сыграли важную роль на сессии Генеральной Конференции в Миннеаполисе в 1888 году, когда руководство Церкви столкнулось лицом к лицу со вторым наиважнейшим вопросом самосознания что есть христианского в адвентизме?
Глава 5. Что есть христианского в адвентизме? (1886-1919)
Первые адвентисты седьмого дня дорожили своей идентичностью. Они любили свои великие отличительные доктрины - о Втором пришествии, субботе, святилище и состоянии мертвых. А в качестве звеньев, скрепляющих их вероучение воедино, они рассматривали цепь пророчеств, протянувшуюся от Откр. 11:19 до Откр. 14:20. У них не было никаких сомнений в том, что адвентизм - пророческое движение. Но в процессе поиска ответа на вопрос: «Что есть адвентистского в адвентизме?» они в значительной мере потеряли из виду христианские аспекты своего вероучения. И эта проблема встала перед ними во весь рост в конце 1880-х годов.
Почва для разногласий
Во второй половине 1880-х годов адвентизм седьмого дня столкнулся с новым кризисом идентичности. Нам будет легче проникнуть в суть проблемы, если мы признаем, что адвентистское вероучение состоит из двух категорий взаимосвязанных истин. Первая категория включает в себя те доктрины, которые сближают адвентистов с прочими христианами, а именно спасение по одной только благодати через веру, непреходящее значение Библии и историческая роль Иисуса как Искупителя мира. Вторая категория включает отличительные основополагающие учения адвентизма, которые мы рассматривали в 4-й главе.
Поскольку адвентизм девятнадцатого века существовал основном в рамках христианской культуры, то адвентисты не стремились акцентировать внимание на учениях, которые они разделяли с другими христианами. В конце концов, зачем проповедовать спасающую благодать баптистам, если они и так в нее верят? Логичнее доносить до них отличительные адвентистские истины, дабы эти люди восприняли их и обратились в адвентизм седьмого дня.
Сорок лет подобного благовестия привели к своеобразному размежеванию между адвентизмом и остальным христианством. Поэтому Елене Уайт пришлось написать в связи с сессией Генеральной Конференции 1888 года (проводившейся в Миннеаполисе, шт. Миннесота), что адвентистам нужно проповедовать «евангельскую весть о Его благодати», дабы «мир не говорил более, что адвентисты седьмого дня все время толкуют о законе, но не учат и не верят в Христа» (Свидетельства для проповедников, с. 92). Короче говоря, к концу 1880-х годов адвентизм встал перед необходимостью внести поправки в свой богословский курс.
Запустили этот процесс два сравнительно молодых проповедника из Калифорнии - Алонсо Т. Джоунс и Эллет Дж. Ваггонер. Эти молодые люди стали известны благодаря своим учениям о сущности десяти рогов из 7-й главы Книги Даниила и о природе закона в Послании к Галатам. Президент Генеральной Конференции Джордж Батлер и редактор Ревью энд Геральд Урия Смит выступили решительно против их богословского новаторства. Борьба, начавшаяся в середине 1880-х годов, достигла своей кульминации на сессии Генеральной Конференции в октябре 1888 года.
В долгосрочной перспективе эти заседания, как мы увидим далее, сказались не столько на выяснении сути закона в Послании к Галатам или десяти рогов в пророчестве Даниила, сколько на внимании, которое адвентисты стали вновь уделять плану спасения. Ваггонер, по сути, воспользовался миннеаполисской кафедрой для того, чтобы выйти за узкие рамки «галатийского» вопроса и дать толкование праведности по вере во Христа в целом. Таким образом, тема, с которой он начал, стала поводом для более широкого обсуждения - чего изначально и не без оснований опасались Батлер и Смит.
Эти пожилые братья боялись, что новые акценты, которые пытались расставить Джоунс и Ваггонер, заглушат, а то и вовсе разрушат отличительные доктрины адвентизма. Так что сессию Генеральной Конференции 1888 года нужно рассматривать как кризис идентичности первого порядка. Вопрос: «Что есть адвентист в адвентизме?» оказался под угрозой со стороны вопроса: «Что есть христианин в адвентизме?» (Более широко в богословском смысле миннеаполисские дебаты освещены в моих книгах User-friendly Guide to the 1888 Message и Angry Saints: Tensions and Possibilities in the Adventist Struggle Over Righteousness by Faith.)
Прежде чем перейти к богословским тенденциям, проистекающим из заседаний Генеральной Конференции в Миннеаполисе, нам нужно понять, почему вопросы, поднятые Ваггонером и Джоунсом, были столь взрывоопасны. Основная причина заключалась в том, что адвентизм оказался в центре эсхатологического кризиса, не имевшего себе равных за всю его историю. С начала 1860-х годов Национальная ассоциация реформ и другие группы стали усиленно работать над христианизацией Соединенных Штатов. Одна из основных задач, которые поставила перед собой эта ассоциация, состояла в том, чтобы защитить святость воскресного дня.
К началу 1880-х годов адвентистов стали рассматривать как препятствие на пути к этой цели. Конфликт выплеснулся наружу в 1882 году, когда местные калифорнийские власти арестовали У. Уайта (младшего сына Джеймса и Елены) за то, что издательство «Пасифик-Пресс» работало в воскресенье. Между 1885 и 1888 годами центр противостояния сместился в Арканзас и Теннесси, где правоохранительные органы неоднократно брали под стражу адвентистов за осквернение воскресного дня.
21 мая 1888 года сенатор X. Блэр внес в Сенат Соединенных Штатов законопроект, провозглашавший «день Господень» «днем религиозного поклонения». Законопроект Блэра о государственном воскресном дне был первым подобного рода законом, попавшим на рассмотрение Конгресса, с тех пор как в Америке утвердилось адвентистское движение в 40-х годах девятнадцатого столетия.
Адвентисты седьмого дня увидели в этом «воскресном» законопроекте исполнение пророчеств. Им представлялось вполне очевидным, что вот уже близко, при дверях тот момент, когда возникнет образ зверя из 13-й главы Откровения, нечестивые будут отмечены начертанием зверя и история мира сего подойдет к концу. У них не оставалось сомнений, что их 40-летняя проповедь, основанная на Книге Даниила и Откровении, вот-вот воплотится в жизнь. Памятуя об этом, нетрудно понять, почему некоторые церковные руководители столь бурно отреагировали, когда в их среде появились люди, пытавшиеся пересмотреть некоторые аспекты принятых в Церкви толкований пророчеств и воззрений на закон. Подобные прения, рассуждали они, угрожают самой сущности адвентистской идентичности во время разгоревшегося кризиса.
Миннеаполисская сессия Генеральной Конференции оказалась одним из основных поворотных моментов в развитии вероучения адвентистов седьмого дня. Эти заседания привели к переменам в адвентистском богословии по крайне мере по четырем ключевым позициям: 1) были заново рассмотрены вопросы авторитета в решении тех или иных богословских и библейских проблем; 2) было достигнуто более полное понимание праведности по вере в ее связи с вестью третьего ангела; 3) был достигнут существенный прогресс в адвентистской позиции по вопросам о Троице, Божественной природе Христа и личности Святого Духа; и 4) был изучен вопрос о человеческой природе Христа. Именно к этим ключевым позициям мы сейчас и обратимся.