От фактов к ценностям

Перейдем сразу к обсуждению философских выводов из только что сказанного. Начнем прежде всего с вопросов, касающихся субстантивной этики. Они возникают сразу же. Я утверждал, что вследствие своей био­логии люди являются прирожденными альтруистами. То есть они обла­дают глубоким чувством справедливого и несправедливого и испытывают потребность в совместном, или социальном, образе действий с себе по­добными. Какую форму принимает этот альтруизм? В какие реальные суб­стантивные нормы облекается это моральное чувство? Что нам следует считать должным в своих действиях?

Откровенно говоря, мой ответ на удивление традиционен, что, вероят­но, разочарует тех, кто думает, что всякий свежий подход обязан оправ­дать себя мстительным отрицанием всего связанного со старым. В дейст­вительности же, как я полагаю, эволюционный подход требует субстан­тивной этики, которая прекрасно совмещается с некоторыми из наиболее влиятельных положений, выдвинутых моральными философами в пос­ледние годы. Возьмем, к примеру, тезис, выдвинутый Джоном Роулзом6 в его книге о справедливости. Роулз утверждает, что справедливое об­щество - это совершенное общество; но в чем он видит сущность совер­шенства? Она, разумеется, не заключается ни в уравнительном распре делении всего и всех в духе идеалистических утопий, ни в устройстве жизни на началах того, как кому вздумается. Скорее, Роулз считает, что совершенное общество - это такое общество, где каждый получает мак­симум того, что для него оказывается возможным.

Но как определить «возможное»? Роулз предлагает нам представить себя в воображаемой ситуации, в так называемой «оригинальной пози­ции», находясь в которой мы бы не знали о месте, занимаемом нами в обществе. Будь мы богатой, здоровой и интеллигентной женщиной, нам бы, неверное, захотелось, чтобы здоровые интеллигентные женщины по­лучили максимальные преимущества. Но, само собой, если бы мы оказа­лись весьма глупым и больным мужчиной, то мы бы натерпелись тяжких страданий в таком обществе. Роулз утверждает, что, не зная своей участи, мы бы установили такие правила и регулятивы, что, в каком бы положении мы ни оказались, мы бы смогли реализовать все, на что спо­собны. Это не означает, что все получают поровну, так как в интересах общества может оказаться так, что определенные лица должны вознаг­раждаться лучше остальных. Например, общество может предпочесть, чтобы труд докторов наук вознаграждался лучше других, для того, чтобы наиболее способные люди стремились ставить перед собой высокие цели. А можно, напротив, поощрять труд мусорщиков, которых насчитывается гораздо меньше.

Я полагаю, не вдаваясь в подробное изложение системы Роулза и не обязательно соглашаясь с ним во всех деталях, что та своеобразная кар­тина современного общественного договора, которую рисует Роулз, в об­щих своих чертах очень похожа на ту, которую, по мнению эволюцио­нистов, создает биология. Нам присущи переживания, которые согласуют­ся с выдвигаемыми Роулзом принципами справедливости, но они обуслов­лены не столько каким-то гипотетическим или реальным общественным договором, заключенным в какой-то момент нашей истории, сколько дей­ствием естественного отбора, уходящим в глубь веков.

Не желая выглядеть тривиальным экуменистом, я должен все же ска­зать, что не считаю, что эволюционный подход обязательно противоре­чит претензиям прочих теоретиков субстантивной этики - как традици­онных религиозных верующих, так и светских моральных философов типа утилитаристов. Убеждение, что к ближнему следует относиться, как к самому себе, и подразумевающее, что не обязательно при этом быть простофилей (только отдавать, не получая ничего взамен), но что следует поддерживать добропорядочные отношения со своими партнера­ми, - такое убеждение выглядит (не в меньшей степени, чем позиция Роул­за) вполне согласующимся с эволюционным сценарием, который я очер­чивал в данном разделе. Согласуется это убеждение и с утилитаристским принципом Наибольшего Счастья.

Конечно, такое единодушие в отношении субстантивной этики порож­дает ряд затруднительных вопросов. Как быть эволюционисту в тех слу­чаях, когда неокантианцы типа Роулза входят в конфликт, например, с утилитаристской установкой на максимально достижимое счастье? Как можно оставаться беспристрастно справедливым, когда вопрос стоит о всеобщем счастье? Отвечая на это, я скажу две вещи. Прежде всего да­вайте не будем забывать, что выискивать конфликтные ситуации в дан­ном случае - это как раз дело профессиональных философов. Сплошь и рядом великие светские и религиозные системы моральной философии частично пересекаются в трактовке важных вопросов, имеющих отношение к субстантивным установкам. Никто, к примеру, не думает, что следует дурно относиться к маленьким детям только потому, что кому-то это до­ставляет удовольствие. Никакая моральная философия не призывает опять-таки быть безжалостным к бедствующим вдовам. В общем, на субстантивном уровне моральные философии провозглашают во многом одинаковые вещи. С другой стороны, то, что конфликтные точки суще­ствуют и различные моральные философии все-таки приводят к различным воззрениям на субстантивном уровне - это, наверное, можно расце­нивать скорее как силу эволюционной позиции, нежели как ее слабость. В отличие от моральной философии, опирающейся, к примеру, на существование бога, принятие эволюционного подхода не дает гарантий, что дела все время будут идти наилучшим образом.

На деле, от всего, что вырабатывается весьма прагматичным механиз­мом естественного отбора, можно ожидать любых грубых несообразностей и ситуаций, когда все обстоит совсем не так, как следовало бы. Сплошь и рядом все моральные философии предписывают вам одни и те же нормы поведения. Когда возникают конфликты, как, например, между правами индивида в кантианстве и правами группы в утилитаризме, я бы предположил, что это, вероятно, тот пункт, где рассмотрения морали на субстантивном уровне оказывается просто недостаточно. Что мы де­лаем в таком случае? Мы принимаем ту или иную сторону, но испыты­ваем при этом довольно значительное чувство дискомфорта.

Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что различные моральные фило­софии в условиях различных культур выдвигают весьма отличные друг от друга субстантивные установки. Забегая вперед, скажу, что мой базовый аргумент как эволюциониста не будет отличаться от аргумента, выдвигаемого большинством моральных философов неэволюционистов. Я считаю, что, несмотря па существование очевидных различий между культурами, за этими различиями отчетливо можно заметить общую ос­нову человеческой морали7. Эволюционный подход, который я обозначил, никоим образом не отрицает важности и существенности влияния культу­ры. Тезис, связанный с ним, состоит в том, что за культурными разли­чиями обнаруживается покоящееся на генетической базе единое множест­во диспозиций, или способностей.