ПАПАША КЛУИ ВНОВЬ ПОЯВЛЯЕТСЯ НА СЦЕНЕ
Катрин не ошиблась. Несмотря на приветливость, с которой ее отец встретил Питу, он выглядел еще более мрачным, чем обычно. Он пожал Питу руку, и тот почувствовал, что его рука холодна и влажна. Дочь по обыкновению подставила ему для поцелуя побледневшие и вздрагивавшие щеки, однако на сей раз он едва коснулся губами ее лба. Мамаша Бийо поднялась, как всегда, при виде мужа: она считала его выше себя и глубоко уважала. Но фермер не обратил на нее внимания.
— Ужин готов? — только и спросил он.
— Да, отец, — отвечала мамаша Бийо.
— Тогда скорее за стол, — приказал он. — У меня сегодня еще много дел.
Все прошли в небольшую столовую. Она выходила окнами во двор, и никто не мог зайти с улицы в кухню незамеченным.
Для Питу принесли прибор; посадили молодого человека меж двух женщин спиной к окну.
Как бы велико ни было беспокойство Питу, в его организме было такое место, на которое его состояние никогда не влияло: желудок. Вот почему, несмотря на всю проницательность своего взгляда, Бийо не смог заметить в госте ничего, кроме удовлетворения, которое тот испытывал при виде аппетитного капустного супа, а также последовавшего за ним блюда с говядиной и салом.
Однако нетрудно было заметить, что Бийо страстно хотел узнать, простая ли случайность привела к нему на ферму Питу или в этом был какой-то расчет.
И потому в то время, когда уносили блюдо с говядиной и салом, чтобы заменить его жарким из барашка, на которое Питу поглядывал с видимым удовольствием, фермер неожиданно сбросил маску и прямо обратился к молодому человеку:
— А теперь, дорогой Питу, когда ты убедился в том, что ты на ферме — всегда желанный гость, можно ли узнать, каким ветром тебя сюда занесло?
Питу улыбнулся, обвел вокруг себя взглядом, чтобы убедиться в том, что его не видят и не слышат чужие глаза и уши, и дотронулся левой рукой до правого рукава.
— Вот, папаша Бийо, — молвил он, указывая на два десятка проволочных силков, намотанных в виде браслета вокруг запястья.
— Ага! Ты, стало быть, переловил всю дичь в лесничествах Лонпре и Тай-Фонтен, а теперь перекинулся сюда? — заметил палаша Бийо.
— Не совсем так, господин Бийо, — доверчиво отвечал Питу. — С тех пор как я имею дело с этими чертовыми кроликами, мне кажется, они стали узнавать мои силки и обходить их стороной. Вот я и решил этой ночью побеседовать с кроликами папаши Лаженеса: они не такие смекалистые, зато мясо у них нежнее, потому что они питаются вереском и тимьяном.
— Ах, дьявольщина! — воскликнул фермер. — Что-то я раньше не замечал, что ты лакомка, мэтр Питу.
— Да я не для себя стараюсь, — отвечал Питу, — я хотел угостить мадмуазель Катрин. Ведь она недавно болела, ей нужно есть хорошее мясо…
— Да, — перебил его Бийо, — ты прав: видишь, к ней еще не вернулся аппетит.
Он указал пальцем на чистую тарелку Катрин; съев несколько ложек супу, она не притронулась ни к говядине, ни к салу.
— Я не голодна, отец, — покраснев, отвечала Катрин, словно застигнутая врасплох. — Я выпила большую чашку молока с хлебом незадолго до того, как господин Питу проходил мимо моего окна, а я его окликнула.
— Я не спрашиваю, почему ты хочешь или не хочешь есть, — заметил Бийо. — Я констатирую факт, только и всего.
Взглянув в окно и окинув взглядом двор, он прибавил, поднявшись из-за стола:
— А-а, ко мне кое-кто пришел.
Питу почувствовал, как Катрин наступила ему на ногу. Он повернулся к ней лицом и увидел, что она смертельно побледнела, указывая глазами на выходившее во двор окно.
Он проследил за взглядом Катрин и узнал своего старого друга папашу Клуи, проходившего мимо окна с перекинутой через плечо двустволкой Бийо.
Ружье фермера отличалось от других серебряными спусковыми крючками.
— Глядите-ка: папаша Клуи! — молвил Питу, не видя в том ничего страшного. — Он принес вам ружье, господин Бийо.
— Да, — кивнул Бийо, садясь на место, — пусть поужинает с нами, если еще не ел. Жена! Отвори папаше Клуи, — приказал он.
Тетушка Бийо встала и пошла к двери. Не сводя глаз с Катрин, Питу спрашивал себя, что могло заставить ее так сильно побледнеть.
Вошел папаша Клуи: вместе с ружьем фермера он придерживал той же рукой зайца, подстреленного, по-видимому, из этого ружья.
Читатель помнит, что папаша Клуи получил от герцога Орлеанского разрешение убивать в день по одному кролику или зайцу.
В этот день была, очевидно, очередь зайца.
Он поднес свободную руку к меховому колпаку, который он носил, не снимая; колпак совершенно вытерся, потому что папаша Клуи лазил в нем сквозь заросли, словно кабан, не замечая колючек.
— Имею честь приветствовать господина Бийо и всю честную компанию, — молвил он.
— Здорово, папаша Клуи! — отвечал Бийо. — А вы — человек слова, спасибо.
— Раз договорились — значит договорились, господин Бийо. Вы меня встретили нынче утром и сказали так: «Папаша Клуи! Вы отличный стрелок; подберите-ка мне дюжину пуль к моему ружью, этим вы мне окажете большую услугу». На что я вам ответил: «А когда вам это нужно, господин Бийо?» Вы мне сказали: «Нынче вечером, обязательно!» Тогда я ответил: «Хорошо, они у вас будут». И вот пожалуйста!
— Спасибо, папаша Клуи. Поужинаете с нами?
— Вы очень добры, господин Бийо, мне ничего не нужно.
Папаша Клуи полагал, что невежливо отказываться, если тебе предлагают сесть, когда ты не устал, и приглашают тебя отужинать, когда ты не голоден.
Бийо это было известно.
— Ничего, ничего, все равно садитесь за стол. У нас есть и еда и вино, ежели вы не хотите поесть, так выпейте.
Тем временем мамаша Бийо, не проронив ни слова, уже поставила на стол тарелку, положила приборы и салфетку.
Затем она придвинула стул.
— О Господи! Ну раз вы так настаиваете… — молвил папаша Клуи.
Он отнес ружье в угол, положил зайца на выступ буфета и сел за стол.
Он оказался как раз напротив Катрин, смотревшей на него с нескрываемым ужасом.
Ласковый и безмятежный взгляд старика-лесничего не должен был, казалось, внушать подобное чувство, и потому Питу никак не мог взять в толк, отчего Катрин не только изменилась в лице, но и дрожала всем телом.
А Бийо налил старику вина, положил в тарелку закуску, и тот, вопреки своим заявлениям, жадно набросился на еду.
— Прекрасное вино, господин Бийо, — заметил он, отдавая должное угощению, — и барашек отличный! Похоже, вы живете по пословице: «Овцу ешь молодой, а вино пей старым».
Никто не ответил на шутку папаши Клуи. Видя, что разговор не клеится, он счел своим долгом его оживить.
— Так я подумал: «Могу поклясться, что именно сегодня очередь зайца, а уж в какой части леса я его подстрелю — неважно. Пойду-ка я за зайцем в лесничество папаши Лаженеса. А заодно погляжу, как стреляет инкрустированное серебром ружье». Итак, вместо двенадцати я отлил тринадцать пуль. Ах, черт возьми! Отличное у вас: ружьецо!
— Да, знаю, — кивнул Бийо. — Ружье и впрямь неплохое.
— Ого! Дюжина пуль! — заметил Питу. — Уж не ожидаются ли где-нибудь состязания по стрельбе, господин, Бийо?
— Нет, — коротко отвечал Бийо.
— Ведь оно мне знакомо, это «серебряное ружье», как его называют в округе, — продолжал Питу. — Я видел его за работой на празднике в Бурсоне два года тому назад. Ведь именно оно выиграло серебряный прибор, на котором вы едите, госпожа Бийо, и кубок, из которого вы пьете, мадмуазель Катрин… Ох, что с вами, мадмуазель? — в испуге воскликнул Питу.
— Со мной?.. Ничего, — отвечала Катрин, с трудом поднимая опустившиеся было ресницы и выпрямляясь на стуле, к спинке которого она до этого привалилась, едва не потеряв сознание.
— Катрин? Да что с ней сделается? — пожав плечами, заметил Бийо.
— Ну так вот, — продолжал папаша Клуи, — должен вам сообщить, что среди старого хлама у оружейника Монтаньона я откопал литейную форму… ведь пули, которые подходят к вашему ружью, — страшная редкость. Эти чертовы короткие стволы Леклера почти все двадцать четвертого калибра, что, однако, не мешает им стрелять Бог знает как далеко. И вот я отыскал форму как раз под калибр вашего ружья, даже немножко меньше. Но это пустяки… Наоборот, вы завернете пулю в клочок промасленной кожи… Вы собираетесь стрелять на ходу или с упора?
— Пока не знаю, — отвечал Бийо. — Все, что я могу сказать: я отправляюсь в засаду.
— А-а, понимаю, — заметил папаша Клуи, — кабаны герцога Орлеанского, они, видно, повадились к вам в огород, и вы себе сказали: «Вот угодят в бочку с солью, так и баловать перестанут».
Наступила полная тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием Катрин.
Питу переводил взгляд с лесничего на Бийо, потом на его дочь.
Он пытался понять, что происходит, но ему это никак не удавалось.
Что же до мамаши Бийо, напрасно было бы пытаться понять что-либо по выражению ее лица. Она не понимала ни слова из того, о чем шла речь, тем более — что только подразумевалось.
— Н-да… если пули предназначены для охоты на кабана, — продолжал папаша Клуи, словно отвечая собственным мыслям, — то они, пожалуй, маловаты, вот что! У кабанов крепкая шкура, не говоря уж о том, что от его шкуры пуля просто может отлететь рикошетом в охотника. Уж мне-то доводилось встречать кабанов с пятью, шестью, а то и всеми восемью пулями, застрявшими под шкурой, да не простыми, а тяжелыми, от шестнадцати унций до фунта, а кабану — хоть бы что!
— Мне пули нужны не для кабанов, — возразил Бийо. Питу не мог сдержать любопытства.
— Прошу прощения, господин Бийо, однако если вы не собираетесь стрелять ни на состязаниях, ни в кабанов, то куда же вы собираетесь стрелять? — спросил он.
— В волка, — отвечал Бийо.
— Ну, для волка это будет в самый раз, — заметил папаша Клуи, доставая из кармана дюжину пуль и со звоном высыпая их на тарелку. — А тринадцатая — в животе у этого зайца… Эх, не знаю, как дробью, а пулями отлично бьет ваше ружьецо!
Если бы Питу в эту минуту посмотрел на Катрин, он бы заметил, что она близка к обмороку.
Но во все время, пока говорил папаша Клуи, Питу даже не взглянул на Катрин.
Когда он услышал от старика-лесничего, что тринадцатая пуля застряла в животе у зайца, он не удержался и пошел убедиться в этом своими глазами.
— Ax, черт! И правда! — подтвердил он, засунув палец в отверстие от пули. Хорошо сработано, папаша Клуи. Хоть вы, господин Бийо, и неплохо стреляете, но вы не сможете так же точно попасть в зайца.
— Ерунда! Ведь зверь, в которого я собираюсь стрелять, в двадцать раз больше зайца, и я надеюсь, что не промахнусь.
— Но волк… — начал было Питу. — А разве у нас в кантоне уже появились волки? Странно, неужели в этом году до снега…
— Да, странно, однако это так.
— Вы в этом уверены, господин Бийо?
— Совершенно уверен, — отвечал Бийо, взглянув разом на Питу и на Катрин, что было нетрудно, потому что они сидели рядом. — Пастух видел волка нынче утром.
— Где? — доверчиво спросил Питу.
— На дороге из Парижа в Бурсон, неподалеку от лесосеки Ивор.
— А-а, — молвил Питу, взглядывая то на Бийо, то на Катрин.
— Да, — по-прежнему невозмутимо продолжал Бийо. — Его уже видели в прошлом году и предупредили меня; потом он пропал, и все подумали, было, что навсегда, но…
— Но?.. — переспросил Питу.
–..Но он, похоже, вернулся, — продолжал Бийо, — и опять собирается сунуться на ферму. Вот почему я и попросил папашу Клуи почистить мое ружье и отлить пули.
Слушать дальше оказалось Катрин не по силам. Она придушенно вскрикнула, поднялась и, пошатываясь, направилась к двери.
Ничего не понимая, но чувствуя беспокойство, Питу тоже встал и, видя, что Катрин едва держится на ногах, бросился ей на выручку.
Бийо бросил гневный взгляд в сторону двери, но на открытом лице Питу слишком ясно было написано удивление, чтобы он мог его заподозрить в пособничестве Катрин.
Не заботясь более ни о Питу, ни о дочери, он продолжал:
— Так вы говорите, папаша Клуи, что для большей верности хорошо бы обернуть пули в клочок промасленной кожи?
До слуха Питу долетел этот вопрос, но ответа он не услышал: выйдя в кухню, где он наконец догнал Катрин, он почувствовал, как девушка падает ему на руки.
— Да что с вами такое? Боже мой! Что с вами?! J — в ужасе вскричал Питу.
— Неужто вы не понимаете? Он знает, что Изидор вернулся нынче утром в Бурсон; он хочет его убить, если тот подойдет к ферме.
В это время дверь в столовую распахнулась, и на пороге появился Бийо.
— Дорогой Питу! — не допускавшим возражений тоном начал он. — Если ты действительно пришел за кроликами папаши Лаженеса, мне кажется, тебе пора отправляться ставить силки. Как ты понимаешь, скоро совсем стемнеет, и ты ничего не увидишь.
— Да, господин Бийо, — согласился Питу, взглянув на Бийо и переведя взгляд на Катрин. — Я именно за этим пришел, клянусь вам.
— Так что же?
— Ну, я пошел, господин Бийо. Он вышел во двор, а Катрин в слезах возвратилась в свою комнату и заперла за собой дверь на засов.
— Да, — пробормотал Бийо, — да, можешь запираться, несчастная! Я-то сяду в засаду с другой стороны!