Глава первая. ПРЕОБРАЖЕНИЕ ДОНЬИ СОЛЕДАД 9 страница
Второй был союзником дона Хенаро. Это был длиннолицый, лысый, необычайно высокий пылающий человек с толстыми губами и огромными поникшими глазами. Он всегда был одет в штаны, слишком короткие для его ног.
Я неоднократно видел этих двоих, находясь вместе с доном Хуаном и доном Хенаро. Вид их неизменно вызывал во мне непримиримое разъединение разума и восприятия. С одной стороны, у меня не было никакого разумного основания верить, что происходящее со мной действительно реально, а с другой – никакой возможности отбросить подлинность моего восприятия.
Так как они появлялись только в присутствии дона Хуана и дона Хенаро, я относил их на счет того могучего влияния, которое эти два человека оказывали на меня. Мне казалось, что дело в моей внушаемости, или же в том, что дон Хуан и дон Хенаро владели силами, называемыми ими союзниками, силами, способными показываться мне в качестве этих ужасающих сущностей.
Особенностью союзников было то, что они никогда не позволяли мне тщательно исследовать их. Я неоднократно пытался фиксировать на них нераздельное внимание, но всякий раз испытывал головокружение и нарушение связанности восприятия.
Два других союзника были неуловимы. Я видел их только однажды – гигантского черного ягуара с горящими желтыми глазами и громадного хищного койота. Эти звери были невероятно агрессивными и подавляющими. Ягуар был союзником дона Хенаро, койот – дона Хуана.
Ла Горда выползла из пещеры. Я последовал за ней. Она повела меня за собой. Мы вышли из лощины и достигли длинной каменистой равнины. Остановившись, она пропустила меня вперед. Я сказал, что если она мне предоставит возможность вести, то я приведу нас к машине. Она утвердительно кивнула и прижалась ко мне. Я чувствовал ее прохладную и влажную кожу. Похоже, она была сильно возбуждена. До места, где мы оставили машину, было около мили и нам предстояло пересечь пустынную каменистую равнину. Дон Хуан как-то показал мне скрытую тропу среди больших валунов. Тропа проходила практически по подножью горы, примыкавшей с востока к равнине. Я направился к ней. Меня вело какое-то непонятное побуждение. Иначе бы я вернулся назад тем же путем, по которому мы пришли сюда по равнине.
Ла Горда, казалось, предчувствовала что-то ужасающее. Она вцепилась в меня. Глаза ее были дикими.
– Мы правильно идем? – спросил я.
Не отвечая, она стащила шаль и скрутила ее как толстую веревку. Она опоясала ею меня, потом, скрестив концы, обернула их вокруг себя и завязала в узел. Таким образом мы оказались связанными поясом в виде восьмерки.
– Зачем ты это делаешь?
Она встряхнула головой. Зубы ее стучали, она не могла произнести ни слова. Видимо, она была предельно испугана. Она подталкивала меня, чтобы я продолжал идти. Я не мог не удивляться тому, что сам не был испуган до потери сознания.
Когда мы достигли высоко проходящей тропинки, на мне стало сказываться физическое напряжение. Я запыхался и мне пришлось дышать ртом. Я видел контуры больших валунов. Луны не было, но необыкновенно ясное небо давало достаточно света, чтобы различать очертания. Я слышал тяжелое дыхание Ла Горды.
Я хотел остановиться, чтобы перевести дыхание, но она отрицательно покачала головой и легонько подтолкнула меня. Пытаясь снять напряжение, я хотел как-то пошутить, но вдруг услышал звук странных тяжелых ударов. Голова непроизвольно повернулась вправо, позволяя левому уху пристально вслушиваться в окружающее. На мгновение задержав дыхание я ясно услышал, что кроме меня и Ла Горды кто-то еще тяжело дышит. Я проверил еще раз, прежде чем сказать ей об этом. Та массивная фигура явно находилась среди валунов. Когда мы продолжили движение, я прикрыл рукой рот Ла Горды и знаком велел ей затаить дыхание. Я мог сказать, что массивная фигура была очень близко. Казалось, она скользила настолько тихо, насколько могла. Она мягко пыхтела.
Ла Горда была очень встревожена. Она присела на корточки и потянула меня вниз своей завязанной вокруг пояса шалью. На мгновение она засунула руки под юбку, и встала. Ее ладони были сжаты. Открывая их, она щелкнула пальцами, и из них вылетел сноп искр.
– Писай в свои руки, – прошептала Ла Горда сквозь стиснутые зубы.
– У-у? – переспросил я, совершенно не понимая, чего она хочет.
Она все более настойчивым шепотом повторила приказ три или четыре раза. Видимо, она поняла, что я не могу уловить смысл ее слов, поэтому, присев, показала, как она мочится на свои руки. С изумлением я увидел, что она заставила свою мочу лететь подобно красноватым искрам. Мой разум был опустошен. Я не знал, что захватывало больше: вид Ла Горды, творящей свет из своей мочи, или тяжелое дыхание приближающегося существа. Я не мог решить, на чем фокусировать свое восприятие – оба зрелища были захватывающими.
– Быстро! Делай это в свои руки, – сквозь зубы процедила Ла Горда.
Я слышал ее, но мое внимание было расфокусированно. Умоляющим голосом Ла Горда добавила, что мои искры заставят приближающееся существо отступить. Она начала всхлипывать, и я почувствовал отчаяние. Я не только слышал нечто приближающееся, но и всем телом ощущал его. Я хотел помочиться в свои руки, но из-за смущения и нервозности не смог. Мне передалось возбуждение Ла Горды, и я делал отчаянные усилия, пытаясь помочиться. Наконец я смог это сделать. Я трижды или четырежды щелкнул пальцами, но из них ничего не вылетело.
– Делай это снова, – сказала Ла Горда. – Чтобы сделать искры, нужно время.
Я объяснил, что уже израсходовал всю мочу. Она была в полном отчаянии.
В это мгновение я увидел приближающуюся к нам массивную прямоугольную фигуру. Мне она почему-то не казалась угрожающей, хотя Ла Горда почти падала в обморок от страха.
Внезапно она развязала шаль, вскочила на лежащую за мной небольшую глыбу и крепко вцепилась в меня сзади, положив подбородок мне на голову. Она практически вскарабкалась мне на плечи. В тот момент, когда мы приняли эту позу, фигура перестала двигаться. Она продолжала тяжело дышать, находясь примерно в двадцати футах от нас.
Я почувствовал колоссальное напряжение, сосредоточенное в средней части тела. Спустя какое-то время я знал без тени сомнения, что если мы не изменим этого положения, наша энергия истощится и мы станем жертвами нашего преследователя.
Я сказал, что ради спасения наших жизней мы должны бежать. Она отрицательно покачала головой. Казалось, она вновь обрела силу и уверенность. Затем Ла Горда сказала, что мы должны прикрыть головы руками и лечь, поджав ноги к животу. Неожиданно я вспомнил, что как-то ночью несколько лет назад дон Хуан заставил меня сделать то же самое. Тогда, в пустынном поле Северной Мексики, я был настигнут чем-то таким же неизвестным, но и столь же реальным для моих чувств. В тот раз дон Хуан сказал, что спасаться бегством бесполезно и единственное, что можно сделать, это оставаться на месте в позе, только что описанной Ла Гордой.
Я готов был опуститься на колени, но у меня неожиданно появилась уверенность, что мы совершили большую ошибку, покинув пещеру. Мы должны были вернуться в нее во что бы то ни стало.
Я закрепил шаль Ла Горды петлей, проходящей под мышками, предложил ей взобраться мне на плечи, встать на них и держаться там, используя концы шали в качестве поводьев. Несколько лет назад дон Хуан говорил мне, что нужно встречать странные события, подобные встрече с этой прямоугольной фигурой, неожиданными действиями. Он рассказал мне, что однажды сам столкнулся с оленем, который «разговаривал» с ним. Дон Хуан все это время простоял на голове, чтобы спасти свою жизнь и ослабить напряжение этого события.
Мне пришло в голову попытаться обойти фигуру и вернуться к пещере с Ла Гордой, стоящей у меня на плечах.
Она прошептала, что о пещере не может быть и речи. Нагуаль говорил ей, что там оставаться нельзя. Я начал доказывать, что мое тело уверено: в пещере с нами будет все в порядке. Она ответила, что это правда. Но это сработало бы только в случае, если бы у нас был способ контролировать эти силы. Для этого необходим был специальный контейнер вроде тех тыквочек-горлянок, которые висели у поясов дона Хуана и дона Хенаро.
Сняв башмаки, она вскарабкалась мне на плечи и встала там. Я держал ее за икры. Когда она натянула концы своей шали, я почувствовал натяжение петли у себя подмышками и подождал, пока она добьется равновесия. Идти в темноте, имея сто пятнадцать фунтов на плечах, было далеко не просто. Я шел очень медленно. Насчитав двадцать три шага, я вынужден был опустить ее вниз. Боль в плечах стала невыносимой. Я сказал ей, что хотя она и очень стройная, но своим весом чуть не переломала мне ключицы.
Но самым интересным было то, что прямоугольная фигура исчезла. Наша стратегия сработала! Ла Горда предложила некоторое время нести меня на своих плечах. Я нашел эту идею смешной. Мой вес был слишком большим для ее хрупкого сложения. Мы решили идти еще некоторое время и наблюдать, что будет происходить.
Нас окружала мертвая тишина. Мы шли медленно, обхватив друг друга. Но прошли мы не больше нескольких ярдов, как я снова услышал похожий на странное дыхание шум и мягкое долгое шипение, похожее на шипение больших диких кошек. Я поспешно помог Ла Горде взобраться на свои плечи и прошел еще сто десять шагов.
Я знал, что если мы хотим выбраться отсюда, то должны придерживаться тактики неожиданного. Я хотел придумать новую серию неожиданных действий, как вдруг она сдернула с себя свое длинное платье. Одним движением она обнажилась и пригнулась к земле, что-то отыскивая. Я услышал треск и Ла Горда встала, держа ветку от низкого куста. Укутав шалью мои шею и плечи, она сделала для себя нечто вроде седла, чтобы сесть, обвив ногами мою талию так, как носят на спине маленьких детей. Затем она нацепила платье на ветку и подняла ее над головой. Ла Горда стала размахивать веткой, заставляя платье совершать странные скачки. К этому эффекту она добавила своеобразный свист, имитируя крик ночной совы.
Пройдя сто ярдов, я услышал те же звуки, доносящиеся сзади и с обеих сторон. Она переменила свист на птичий зов – пронзительный крик, вроде того, который издают павлины. Через некоторое время павлиньи крики доносились уже отовсюду.
Много лет назад вместе с доном Хуаном я был свидетелем подобного феномена ответных птичьих криков. Тогда я считал, что эти звуки издавал или сам дон Хуан, прятавшийся поблизости, или кто-то тесно связанный с ним, вроде дона Хенаро. Кто-то помогал ему вызвать у меня неудержимый страх, заставлявший меня бежать в полной темноте, даже не спотыкаясь.
Дон Хуан называл этот особый бег в темноте «походкой силы».
Я спросил Ла Горду, знает ли она, как выполняется бег силы. Она ответила, что знает. Я сказал, что мы должны попробовать его, хотя я не уверен, что вообще смогу сейчас его выполнить. Указав вперед, Ла Горда ответила, что для этого неподходящее время и место. Мое и без того быстро стучащее сердце бешено заколотилось в груди. Прямо передо мной, примерно в десяти футах, стоял один из союзников дона Хенаро, странный пылающий человек с длинным лицом и лысой головой. Я застыл на месте. Словно издали до меня донесся вопль Ла Горды. Она неистово заколотила кулаками по моим бокам. Ее удары нарушили мою фиксацию на человеке. Она повернула мою голову налево, а затем направо. С левой стороны, почти касаясь моей ноги, находилась черная масса гигантской кошки с горящими желтыми глазами. Справа от себя я увидел громадного фосфоресцирующего койота. За нами, почти касаясь спины Ла Горды, темнела прямоугольная фигура.
«Человек» повернулся к нам спиной и двинулся по тропинке. Я пошел следом. Ла Горда продолжала вопить и скулить. Прямоугольная форма едва не хватала ее за спину. Я слышал, как она двигалась с сокрушительными тяжелыми ударами. Звук ее шагов отдавался в холмах позади нас. На шее чувствовалось ее холодное дыхание. Я знал, что Ла Горда близка к сумасшествию. Я, впрочем, тоже. Ягуар и койот почти соприкасались с моими ногами. Я слышал их нарастающее шипение и рычание. В этот миг у меня возникло иррациональное побуждение воспроизвести определенный звук, которому научил меня дон Хуан. Союзники ответили мне. Я исступленно повторил его, и они ответили вновь. Напряжение постепенно спадало, и когда мы приблизились к дороге, я был участником весьма экстравагантного зрелища. Ла Горда сидела верхом, счастливо размахивая своим платьем над головой, словно ничего не произошло, в ритм со звуком, который я производил, а четыре создания иного мира отвечали мне, шествуя со мной в ногу и примыкая к нам со всех сторон.
В таком виде мы вышли на дорогу. Но мне еще не хотелось уезжать. Казалось, чего-то не хватает. Я остановился с Ла Гордой на спине и воспроизвел еще один весьма специфический, напоминающий постукивание звук, которому меня научил дон Хуан. Он сказал тогда, что это – зов бабочек. Чтобы воспроизвести его, нужно было использовать край левой ладони и губы.
Как только я издал его, все мирно закончилось. Когда четыре существа ответили мне, я уже знал, какие из них будут моими. Я подошел к машине, снял со спины Ла Горду и посадил ее на сидение.
Возвращались мы в полном молчании. Что-то коснулось меня где-то, и все мысли исчезли.
Ла Горда предложила поехать не к ее дому, а к месту, где жил дон Хенаро. Она сказала, что Нестор Бениньо и Паблито живут там, но сейчас их нет в городе. Ее идея мне понравилась.
Войдя в дом, Ла Горда зажгла лампу. Со времени моего последнего приезда к дону Хенаро обстановка не изменилась. Мы сели на пол. Придвинув скамейку, я положил на нее блокнот. Я не устал и хотел записывать, но не смог этого сделать.
– Что Нагуаль рассказывал тебе о союзниках?
Мой вопрос явно застал ее врасплох. Она не знала, что ответить.
– Я не могу думать, – наконец сказала она. Казалось, она никогда не испытывала подобного прежде. Она расхаживала передо мной взад-вперед. Мелкие капли пота выступили у нее на кончике носа и на верхней губе.
Внезапно схватив за руку, она практически вытащила меня из дома и повела в ближайший овраг. Там ее стошнило.
Я тоже почувствовал тошноту. Она сказала, что напряжение от встречи с союзниками было слишком большим и что я должен заставить себя вырвать. Я уставился на нее, ожидая дальнейших объяснений. Ла Горда взяла мою голову в свои руки и сунула мне палец в горло с решительностью няни, имеющей дело с ребенком. Меня действительно стошнило. Она объяснила, что у человеческих существ есть очень деликатного рода свечение в области живота и что это свечение постоянно испытывает напряжение под воздействием всего окружающего. Временами, когда напряжение слишком велико, как в случае контакта с союзниками, или даже просто с сильными людьми свечение становится возбужденным, меняет цвет или даже совсем угасает. В таких случаях можно помочь единственным способом – рвотой.
Я почувствовал себя лучше, но еще не полностью пришел в себя. У меня было ощущение усталости, ощущение тяжести вокруг глаз. Мы пошли в дом. Когда мы подошли к двери, Ла Горда понюхала воздух, как собака и сказала, что ей известно, какие союзники мои. Ее заявление, которое в обычных условиях не имело бы другого значения, кроме того, о котором она упомянула или того, которое я прочел в ее словах, сейчас имело качество катарсического средства. Оно заставило меня взорваться мыслями. В один миг мое интеллектуальное мышление ожило. Я чувствовал себя прыгающим в воздух, как если бы мысли имели свою собственную энергию.
Прежде всего, я подумал, что союзники – реальные существа. Раньше я не смел сознаться в этом даже самому себе. Я видел их, чувствовал их, и общался с ними. Меня охватило состояние эйфории. Обняв Ла Горду, я стал объяснять ей свою интеллектуальную дилемму. Я видел союзников без помощи дона Хуана и дона Хенаро. и этот акт все перевернул во мне. Я рассказал Ла Горде. как однажды сообщил дону Хуану, что видел одного из союзников. Он рассмеялся и посоветовал не воспринимать это так серьезно и не придавать увиденному значения.
Мне никогда не хотелось верить в то, что я галлюцинирую, но и допустить, что это действительно был союзник, я не мог. Моя рациональная основа была незыблемой. Я был бессилен заполнить этот пробел. Но в этот раз все было иначе и мысль, что на этой Земле имеются существа другого мира, в то же время ей не чуждые, была большим, чем я мог выдержать. Полушутя я сказал Ла Горде, что втайне буду считать все это безумием. Это освободило бы некоторую часть меня от сокрушительной ответственности за перестройку моего понимания мира. Ирония заключалась в том, что я желал такой перестройки, но – только на интеллектуальном уровне. Но этого было недостаточно, этого никогда не было достаточно. Это было моим вечным непреодолимым препятствием, моим смертельным изъяном. Я желал полуубежденно болтаться в мире дона Хуана; поэтому я был квази-магом[9]. Все мои усилия были не более чем бессмысленным рвением отгородиться интеллектом, словно я находился в академии, где можно заниматься этим с восьми до семнадцати, а потом, достаточно устав, идти домой отдыхать. Дон Хуан шутил, что после описания мира в очень прекрасной и просвещенной манере школяр в пять часов уходит домой для того, чтобы забыть о своем прекрасном построении.
Пока Ла Горда готовила еду, я лихорадочно работал над заметками. После еды я расслабился. Ла Горда пребывала в прекрасном расположении духа. Подобно дону Хенаро, она паясничала, подражая моему поведению во время письма.
– Что тебе известно о союзниках, Горда? – спросил я.
– Только то, что говорил мне Нагуаль. – ответила она.
– Он говорил, что это силы, которых маг учится контролировать. У него и Хенаро в горлянках[10] было по два союзника.
– Как они держали их внутри горлянок?
– Этого никто не знает. Нагуаль говорил, что прежде чем обуздывать союзников, необходимо найти маленькую превосходную горлянку с горлышком.
– Где можно найти такую горлянку?
– Где угодно. Нагуаль говорил мне, что если мы останемся в живых после нападения союзников, мы должны будем найти идеальную горлянку величиной с большой палец левой руки. Такого размера была горлянка Нагуаля.
– Ты видела его горлянку?
– Нет. Никогда. Нагуаль говорил, что горлянка такого рода уже не в мире людей. Она подобна маленькому узелку, притороченному к поясу. На нее нельзя смотреть преднамеренно, – все равно ничего не увидишь.
Горлянку, как только она найдена, следует тщательно вычистить. Обычно маги находят подобные горлянки в лесу на виноградных лозах[11]. Они снимают их и высушивают, а затем выдалбливают, сглаживают и полируют. Как только горлянка готова, маг должен предложить ее союзникам и переманить их жить там. Если союзники соглашаются жить в ней, горлянка исчезает из мира людей, а союзники становятся помощниками мага. Нагуаль и Хенаро с помощью союзников делали все, что не могли делать сами. Например, так ветер гнал меня, а цыпленок бегал в блузе Лидии.
Я услышал за дверью специфическое протяжное шипение. Это был тот же звук, который я слышал двумя днями раньше в доме доньи Соледад. Теперь я уже знал, что это был ягуар. Звук не пугал меня. Я вышел бы посмотреть на ягуара, если бы Ла Горда не остановила меня.
– Ты все еще неполный, – сказала она. – Союзники проглотят тебя, если ты выйдешь сам. Особенно тот смельчак, который сейчас там рыщет.
– Мое тело чувствует себя в безопасности, – запротестовал я.
Она похлопала меня по спине и снова усадила возле скамейки, на которой я писал.
– Ты еще неполный маг, – сказала она. – У тебя посредине огромная заплата и сила союзников сорвет ее с места. Они – не шутка.
– Что предполагаешь делать ты, когда к тебе так явятся союзники?
– Они не беспокоят меня ни в каком смысле. Нагуаль научил меня уравновешенности, и я ничего не ищу страстно. Сегодня вечером я поняла, какие союзники придут к тебе, если ты когда-нибудь сможешь достать горлянку и обработать ее. Ты способен страстно стремиться получить их, я – нет. Возможно, я сама так никогда их и не получу. С ними много хлопот. Они как заноза.
– Почему?
– Потому что это силы, и как таковые они могут выжать тебя досуха. Нагуаль говорил, что лучше пожертвовать всем, кроме своей цели и свободы. Когда ты станешь полным, мы, видимо, должны будем сделать выбор – иметь их или не иметь.
Я сказал ей, что мне лично ягуар понравился, хотя и есть в нем что-то подавляющее.
Она уставилась на меня. В ее глазах сквозило удивление и замешательство.
– Но он мне действительно понравился!
– Расскажи мне, что ты видел, – сказала она.
Тут до меня дошло, что она могла видеть их иначе, чем я. Я подробно описал ей всех четырех союзников, как я их видел. Она слушала более чем внимательно. Казалось, она была околдована моим описанием.
– Союзники не имеют формы, – сказала она, выслушав меня. – Они словно присутствие, словно ветер, словно пылание. Первый – сегодняшний – был чернотой, пытавшейся проникнуть в мое тело. Именно поэтому я и вопила. Я чувствовала, как она поднимается у меня по ногам. Другие были просто цветом. Они так пылали, что на тропинке было светло, как днем.
Ее утверждения потрясли меня. А я-то принял наконец после многих лет борьбы и на основе опыта этой ночи, что союзники имеют консенсуальную форму, субстанцию, одинаково воспринимаемую органами чувств каждого человека.
Я, шутя, сказал Ла Горде, что уже успел записать в своих заметках, что союзники – это создания, имеющие форму.
– Что же мне после этого делать? – задал я риторический вопрос.
– Это очень просто. Напиши теперь, что они не такие.
Я подумал, что она абсолютно права.
– Но почему же я видел их как монстров?
– В этом нет тайны. Ты все еще не потерял свою человеческую форму. То же происходило и со мной. Но я обычно видела их людьми. Они были индейцами с ужасными лицами и злобными взглядами. Обычно они ожидали меня в пустынных местах. Я думала, что интересую их как женщина. Нагуаль всегда смеялся до упаду над моими страхами. Но я бывала смертельно испугана. Один из них приходил, садился на мою постель и тряс ее, пока я не просыпалась. Страх мой был так велик, что и сейчас, когда я изменилась, я не хотела бы еще раз испытать это. Похоже, что сегодня ночью я боялась союзников не меньше, чем боялась их раньше.
– Ты хочешь сказать, что ты больше не видишь их человеческими существами?
– Не вижу. Нагуаль говорил тебе, что союзники бесформенны. Он прав. Союзник – только присутствие, помощник, который есть ничто и все же он так же реален, как ты и я.
– Сестрички видели союзников?
– Так или иначе все их видели.
– Союзники для них тоже только сила?
– Нет. Они как ты. Они все еще не потеряли свою человеческую форму. Никто из них. Для них всех – сестричек, Хенарос и Соледад – союзники являются устрашающими фигурами, злобными и ужасными ночными созданиями. Одно упоминание о союзниках сводит с ума Лидию, Хосефину и Паблито. Роза и Нестор их не боятся, но и они не хотят сталкиваться с союзниками. У Бениньо свои планы, так что он не интересуется ими. На самом деле они не беспокоят ни его, ни меня. А вот другие оказываются для них легкой добычей, особенно сейчас, когда союзники вышли из горлянок Нагуаля и Хенаро. Вот за тобой они следят все время.
Нагуаль сказал мне, что пока человек цепляется за человеческую форму, то он может отражать только эту форму. А поскольку союзники питаются напрямую от нашей жизненной силы в середине нашего живота, они обычно заставляют нас чувствовать тошноту, и затем мы видим их как могучих и безобразных существ.
– Что можно сделать, чтобы защитить себя или видеть их в другой форме?
– То, что должны сделать вы все, – это потерять свою человеческую форму.
– Что ты имеешь в виду?
Мой вопрос, похоже, показался ей бессмысленным. Ла Горда безучастно уставилась на меня, как бы ожидая дальнейших объяснений. Она на мгновение закрыла глаза.
– Ты не знаешь о человеческой матрице[12] и человеческой форме, правда? – спросила она.
Я изумленно уставился на нее.
– Я только что видела, что ты ничего не знаешь о них, – улыбнувшись, сказала она.
– Ты абсолютно права.
– Нагуаль говорил мне, что человеческая форма – это сила, а человеческая матрица – это… ну… матрица. Он сказал, что все имеет свою собственную матрицу. Растения имеют матрицы, животные, черви. Ты уверен, что Нагуаль никогда не показывал тебе человеческую матрицу?
Я рассказал ей, что он упоминал это понятие, но лишь вкратце, пытаясь объяснить один из моих снов. В этом сне я увидел человека, который, казалось, прятался в темноте узкой лощины. Заметив его там, я испугался. Какое-то время я смотрел на него, а потом человек выступил вперед и стал виден полностью. Он был обнажен и тело его пылало. Выглядел он утонченным, почти хрупким. Мне понравились его глаза. Они были дружескими и глубокими. Я подумал, что они очень добрые. Но затем он отступил назад, в темноту и его глаза стали подобны двум зеркалам, глазам свирепого животного.
Дон Хуан сказал, что я столкнулся в «сновидении» с человеческой матрицей. Он объяснил, что для вступления в контакт с человеческой матрицей маги располагают таким средством, как «сновидение». И что матрица людей определенно является сущностью, сущностью, которую могут видеть некоторые из нас в то время, когда мы насыщены силой, и безусловно все – в момент смерти. Он описал матрицу как источник, начало человека. Поскольку без матрицы, группирующей вместе силу жизни, эта сила не имеет возможности собраться в человеческий облик. Он объяснил мой сон как краткий, очень упрощенный и мимолетный взгляд на матрицу. И еще добавил, что мой сон, безусловно, подтверждает, что я – человек схематичный и приземленный.
Смеясь, Ла Горда заметила, что хотела сказать мне то же самое. Видеть матрицу как обычного обнаженного человека, а затем как животное – действительно очень упрощенное видение матрицы.
– Наверное, это был просто обычный бестолковый сон, – сказал я, пытаясь защититься.
– Нет, – ответила она с усмешкой. – Видишь ли, человеческая матрица пылает и всегда находится в водных дырах и водных лощинах.
– Почему именно там?
– Она питается водой. Без воды нет матрицы. Я знаю, что Нагуаль регулярно брал тебя к водным дырам в надежде показать тебе матрицу. Но увидеть ее не позволяла твоя пустота. То же самое было и со мной. Он обычно заставлял меня ложиться обнаженной на камень в самом центре засохшей водной дыры, но я добилась только ощущения чьего-то присутствия, напугавшего меня до потери сознания.
– Почему пустота мешает увидеть матрицу?
– Нагуаль сказал, что все в мире – сила, притяжение или отталкивание. Для того чтобы нас отталкивали или притягивали, мы должны быть похожи на парус или воздушный змей на ветру. Но если в центре нашей светимости дыра, сила проходит сквозь нее и никогда не воздействует на нас.
Нагуаль говорил мне, что Хенаро очень любил тебя и изо всех сил пытался помочь тебе осознать дыру в середине тебя. Он заставил летать свое сомбреро как змея, чтобы подразнить тебя; он даже вытягивал тебя из этой дыры, доводя тебя до поноса, но ты так никогда и не уловил того, что он делал.
– Но почему они не говорили так понятно, как Ты сейчас?
– Они говорили, но ты не обращал внимания на их слова.
Я не мог ей поверить. Немыслимо было допустить, чтобы они говорили мне об этом, а я не смог осознать.
– Ты когда-нибудь видела матрицу, Горда?
– Конечно, когда я снова стала полной. Я пошла однажды сама к той водной дыре, и она был там. Это было лучистое светящееся существо. Я не могла смотреть на него. Оно ослепило меня. Но одного нахождения в его присутствии было достаточно. Я чувствовала себя сильной и счастливой. Ничто другое не имело значения. Ничто. Все, чего я хотела, – это быть там. Нагуаль сказал, что иногда, когда у нас достаточно личной силы, мы можем схватить проблеск матрицы, даже если мы и не являемся магами. Когда это случается, мы говорим, что видели Бога. Он сказал, что если мы называем его Богом, то это правда. Матрица – это Бог.
Я пришла в ужас, услышав это от Нагуаля, потому что я была очень религиозна. Религия – это все, что у меня было. Поэтому от слов Нагуаля меня обычно бросало в дрожь. Но потом я стала полной, силы мира начали толкать меня, и я поняла, что Нагуаль был прав. Матрица – это Бог. Как ты думаешь?
– Обещаю тебе сказать это в день, когда увижу ее.
Она засмеялась и сказала, что Нагуаль обычно шутил, что в тот день, когда я увижу матрицу, я стану монахом, потому что в глубине души я очень религиозен.
– Матрица, которую ты видела, кем она был – мужчиной или женщиной? – спросил я.
– Ни то, ни другое. Это был просто светящийся человек. Нагуаль сказал, что я могла бы спросить что-нибудь о себе самой. Что это шанс, которого не должен упускать воин. Но я не смогла придумать вопроса. И так было лучше всего. У меня остались самые прекрасные воспоминания об этом. Нагуаль сказал, что воин, имеющий достаточно силы, может видеть матрицу много-много раз. Какая это, должно быть, большая удача!
– Но если человеческая матрица – это то, что скрепляет нас вместе, то что же тогда человеческая форма?
– Нечто клейкое, клейкая сила, которая делает нас такими людьми, какие мы есть. Нагуаль говорил мне, что человеческая форма на самом деле бесформенна. Как и союзники, которых он носил в своей горлянке, это может быть чем угодно. Но, несмотря на отсутствие формы, оно владеет нами в течение всей нашей жизни и не оставляет нас, пока мы не умрем. Я никогда не видела человеческую форму, но я чувствовала ее в своем теле.
Затем она описала очень сложную серию ощущений, которые были у нее в течение последних нескольких лет. Их кульминацией было серьезное физическое расстройство, напомнившее мне описание тяжелого сердечного приступа. Она сказала, что человеческая форма, являясь силой, покинула ее тело после тяжелой внутренней борьбы. Этот процесс и проявился в виде тяжелого недомогания.