Структуры классовой дискриминации

Понятие класса было неотъемлемой частью конституционных ос­нов нового советского государства. Конституция Российской респуб­лики 1918 года предоставляла полное гражданство и избирательное право только «трудящимся». Те, кто вели паразитическое существо­вание за счет нетрудовых доходов или эксплуатации наемного труда (включая частных предпринимателей и кулаков), были лишены права голоса при выборах в Советы наравне со священнослужителями, быв­шими жандармами и белогвардейскими офицерами, а также другими «классово-чуждыми» группами [18]. Хотя ограничения избирательного права по классовому признаку всего лишь легализовали практику, сложившуюся в Советах еще до Октябрьской революции, и их нельзя считать нововведением большевиков или даже сознательным полити­ческим решением, результатом включения их в Конституцию нового советского государства стало превращение класса в юридическую ка­тегорию. Такую ситуацию никогда не смог бы предвидеть Маркс, но, однако, она была понятна любому жителю России, выросшему в ус­ловиях сословной системы.

Фактически во всех советских учреждениях 20-х годов практико­валась та или иная форма классовой дискриминации: наибольшее предпочтение отдавалось пролетариям, наименьшее - лицам, лишен­ным избирательных прав, и представителям различных «буржуазных» групп [19]. Процедуры поступления в средние школы и университеты были основаны на принципе дискриминации по классовому призна­ку; такие же процедуры соблюдались при приеме в Коммунистичес­кую партию и комсомол. Время от времени предпринимались «чист­ки» государственных учреждений, партийных организаций и универ­ситетского студенчества от «классово-чуждых элементов»: зачастую не по указаниям из центра, а по местной инициативе. Судебная систе­ма функционировала согласно принципам «классовой справедливос­ти», относясь к подсудимым-пролетариям снисходительно и отдавая предпочтение им, а не истцам буржуазного происхождения, при веде­нии гражданских дел. Органы, ответственные за распределение муни­ципального жилья и нормированную выдачу продовольствия и дру­гих продуктов, также практиковали дискриминацию по классовому признаку: кроме того, существовали особые налоговые ставки, направ­ленные против таких социально нежелательных элементов, как кула­ки и нэпманы.

Чтобы эта система классовой дискриминации работала действи­тельно эффективно, всем гражданам было бы необходимо иметь паспорта с указанием того социального класса, к которому они принад­лежат (как при старом режиме в паспортах указывалось сословие), но в 20-е годы для большевиков это означало зайти слишком уж далеко. Паспорта были отменены после революции как символ угнетения тру­дящихся самодержавием; вновь введены они были лишь в 1932 году. В период их отсутствия не существовало никаких действительно эффективных способов классовой идентификации, и дискриминация обыч­но осуществлялась ad hoc - с непредсказуемыми результатами. Среди использовавшихся в дискриминационных целях типов документации могли быть свидетельства о рождении и о браке, в которых класс («со­циальное положение») регистрировался так же, как царские власти регистрировали сословие, или удостоверяющие классовую принадлеж­ность индивидуума характеристики с места работы или из сельсове­тов [20]. Могли принять во внимание и личное заявление индивидуу­ма о своем классовом происхождении; также использовались имев­шиеся в каждом советском избирательном округе и составлявшиеся местными избирательными комиссиями списки лиц, лишенных изби­рательных прав лиц («лишенцев»).

Поскольку процедуры дискриминации по классовому признаку были обычно беспорядочными и носили неофициальный характер, они также в какой-то мере допускали возможность договоренностей. В судебной практике, к примеру, одной из форм апелляции подсудимого то, чья классовая принадлежность была определена как «буржуазная» или «кулацкая» (и который, таким образом, мог получить суровый приговор), была петиция с целью изменения классового ярлыка: «Род­ственниками, а иногда и самими обвиняемыми достаются документы об изменении их материального и социального положения, и наблюдко-мы разрешают вопрос о переводе из одного разряда в другой» [21].

В системе высшего образования свою классовую принадлежность также часто оспаривали лица, которым было отказано в приеме в вуз по классовому признаку или которые были исключены из вуза в ходе социальных чисток. Вопрос классовой дискриминации в сфере обра­зования был болезненным для тех большевиков, чей возраст позволял Им помнить то время, когда все российские радикалы единогласно осуждали политический шаг царского правительства - попытку огра­ничить доступ к образованию членам низших сословий («кухаркиным детям»). В ходе публичных дебатов вопрос о новой советской «сослов­ности» никто, конечно, открыто не поднимал. Но «политика квот», Получившая распространение в образовании в 20-е годы, имела тре­вожный оттенок. Когда, например, преподаватели требовали от члена правительства разъяснений по поводу вопроса «уравнения в пра вах с рабочими» при приеме в университеты, казалось, что время об­ратилось вспять и Россия вернулась в 1767 год, когда депутаты екате­рининской Уложенной комиссии вели дебаты о сословных привиле­гиях [22].

Если направленные на классовую дискриминацию советские зако­ны и способствовали созданию новых «классов-сословий», то это дела­лось непреднамеренно и прошло для большевиков незамеченным. Рос­сийские интеллектуалы-марксисты были твердо убеждены, что классы и классовые отношения являются объективными социально-экономи­ческими феноменами, и что сбор информации о них представляет со­бой единственный путь к научному познанию общества. Несомненно, что именно ради этого еще до окончания гражданской войны Ленин требовал проведения переписи населения, которая предоставила бы данные о занятиях населения и о классовых отношениях [23].

В 1926 году была проведена Всесоюзная перепись населения; полу­ченные в ее ходе данные были опубликованы в 56 томах. Она была спланирована, и результаты ее были проанализированы в безупреч­ном соответствии с марксистскими принципами; основными социаль­но-экономическими категориями, выявлявшимися в ходе переписи, были, с одной стороны, рабочие и служащие (пролетариат), а с дру­гой - городские и сельские «хозяева». В рамках второй группы, кото­рая включала в себя все крестьянство [24], а также городских куста­рей-ремесленников и предпринимателей, скрупулезно отделяли тех, кто использовал наемный труд (капиталистов!), от тех, кто трудился в одиночку или с помощью членов своей семьи [25]. Перепись была тща­тельнейшим образом проанализирована и изучена тогдашними демог­рафами, социологами, журналистами и политиками; она стала круп­ным шагом на пути «реклассирования» российского общества [26]. Конечно, перепись не создала и не могла создать классов в реальном мире. Но она создала некий феномен, который можно назвать «вир­туальными классами»: статистическую картину, позволившую совет­ским марксистам (и будущим поколениям историков) исходить из посылки, что Россия представляла собой классовое общество.