Дэйёнункеокуа нзй деохэйко (Ва-ус-шт'-пео-диа па йе-о-Ьа'-Ьо), или праздник жатвы 4 страница

При подготовке к пляске не все описанные выше части костюма обязательно употреблялись каждым танцующим. Строго необходи­мыми были головной убор, пояс и юбка, к которым каждый добав­лял такие украшения и погремушки, какие ему хотелось. Обычно танцоры были облажены до пояса, а также ниже колен, чтобы дать большую свободу конечностям. Когда они сходились вместе в пляс­ке, можно было наблюдать большое разнообразие как в их костю­мах, которые были сделаны из разных тканей, так и в их украшениях, хотя каждая принадлежность одежды была одного и того же типа.


Образцы полных ирокезских костюмов, мужского ижевского, даны на рисунках (помещены перед кн. I). Эти рисунки и несколько дру­гих, которые даются как иллюстрации деталей мужского костюма, избавляют от необходимости его дальнейшего описания.

Обе пляски, упомянутые до этого отступления, пользовались наи­большей популярностью. Одна из них была собственного изобрете­ния, другая — заимствованная; одна носила строго религиозный характер, а другая — патриотический, но обе в равной степени спо­собствовали подъему народного энтузиазма. Рассмотрев все, следует, однако, признать, что последняя из двух, Военная пляска, Васасех (\Уа-5а'-зеЬ.) была наиболее любимой. Это был способ вербовки в опасный поход, пляска, которая предшествовала выступлению отря­да воинов и которой они праздновали свое возвращение. Эта пляска исполнялась при «поднятии» сахемов, при усыновлении пленника для развлечения гостя; это была первая пляска, которой учили юно­шей. Она не ирокезского происхождения, а была заимствована от сиу, как показывает ее название; через них пляска восходила к отдален­ной древности б. Характерную черту этой пляски составляли речи, произносившиеся людьми, окружавшими группу танцоров, между каждыми двумя мелодиями или при каждом перерыве пляски. Эти речи развлекали народ не менее, чем его волновало представление в целом. Это единственная пляска, которой были присущи речи и от­веты, единственная, в которую когда-либо их ввели, эта особенность была новинкой, доставлявшей часто наибольшее удовольствие. Благодаря этим речам, которые и давали передышку исполнителям, и развлекали народ, пляска растягивалась на два и даже на три часа, пока не истощалось воодушевление исполнителей.

Военная пляска исполнялась обычно вечером. Она устраивалась только в исключительных случаях или на местных советах особого значения. Для ее исполнения достаточно 15 человек, но зачастую в пляске принимало участие 25 и даже 30. Когда заканчивались днев­ные работы и надвигались вечерние сухмерки, начинались приготовле­ния к пляске. Множество людей собирались обычно в доме совета и, предвкушая развлечение и располагаясь в излюбленных позах, спо­койно ожидали приближения танцоров. Все приготовления, включая определение числа участвующих, назначение предводителя и испол­нителей военных песен, производились хранителями веры. Избран­ная группа собиралась в ближайшем жилище, для того чтобы одеть­ся в свои костюмы и раскраситься и нарядиться для данного случая. Время от времени тишину вечера прорезал боевой клич, давая знать толпе, слушающей и ожидающей внутри дома совета, что приготов­ления подходят к концу. Хранитель веры тем временем занимал вни-

6 На диалекте сенека сиу называются Васасехоно СУУа-за'-8еЬ-о-по). Для обозначения сиуской пляски теперь вошло в употребление сокращенное Васа­сех (\Уа-за'-5еЬ) — название, под которым Военная пляска всегда была извест­на у ирокезов. Эта пляска некоторыми приписывалась шауни и называлась Сэйванооно (За-тл'а'-по'-о-по), или пляска шауни: сэйванооно — сенекское на­звание шауни. Одно из ирокезских названий этой пляски — Неджей (Ке-]а'), но обычное название — \Уа-за'-5еЬ.


Рис. 13. Индейский барабан

мание народа краткой ре­
чью о сущности и целях
этой пляски. Наконец бое­
вой клич раздавался сов­
сем близко, возвещая
о приближении группы.
Во главе со своим предво­
дителем, идя шеренгой под
бой барабана, они приб­
лижались к дому совета.
Когда они подходили,тол­
па расступалась и предво­
дитель, за которым быстро
шла его украшенная
перьями свита, переступал
порог и сразу же начинал
пляску. В одно мгновение
(да-по-цо'-о) они группировались внут-

ри круга, стоя тесно все

вместе, певцы начинали военную песню, барабаны отбивали такт, и земля начинала гудеть под ногами танцоров. Через короткий про­межуток времени пение прекращалось, а с ним и пляска; танцо­ры начинали расхаживать вокруг общего центра под замедленный бой барабана. Затем начиналась другая песня, барабаны ускоряли свой темп, и пляска возобновлялась. В середине песни происходила перемена мелодии, сопровождавшаяся легким замедлением пляски, после чего пляска становилась оживленнее, чем прежде, пока песня не заканчивалась и группа опять не начинала ходить под бой бара­бана. Каждая мелодия или военная песня продолжалась около двух минут, и промежуток между ними длился столько же времени. Эти песни обычно исполнялись четырьмя певцами с двумя барабанами типа, представленного на рис. 13 для отбивания такта и аккомпане­мента. Барабаны отбивали такт около двух раз в секунду, голоса певцов не отставали, создавая таким образом быструю и сильно акцентированную разновидность музыки в.

Было бы трудно или даже невозможно описать шаг танца иначе, как в общих чертах. Белые танцуют целиком на пальцах ноги, быст­ро изменяя положения ног и лишь слегка меняя позу. У ирокезов же пляска исполнялась преимущественно на пятках с медленными изменениями положения ног и быстрыми переменами позы. Мус­кульным напряжением пятка поднимается и опускается с большой

в Эти военные пеощи поются на мертвом языке, во всяком случае, ирокезы не в состоянии объяснить их. Они представляют правильные строфы или раз­меренные предложения и были заучены ими первоначально вместе с пляской. Шарльвуа дал следующий перевод некоторых из этих песен: «Я храбр и неустра­шим. Я не боюсь ни смерти, ни любой пытки. Кто боится их — трусы. Они хуже, чем женщины. Жизнь ничто для тех, у кого есть мужество. Да будут враги мои поражены отчаянием и гневом». Эти песни пелись пленниками во время пыток; и, несомненно, те, которые поются во время Военной пляски, носят в общем тот же характер.


быстротой и силой в такт барабану, гулко ударяя о землю; одновре­менно встряхиваются погремушки на одежде, что существенно до­полняет «пышность и церемониальность» пляски. В Военной пляске поза выражала сильные страсти и, следовательно, не была изящной. В одно и то же время в каждой группе танцующих можно было ви­деть одного в позе нападения, другого — в позе защиты; одного — натягивающим лук, другого — ударяющим боевой дубинкой; одних —в пояе метания томагавка, других — вслушивающимися или выжидающими удобного случая, третьих — поражающими врага. Эти сильные движения тела, увеличивая, возможно, воодушевление и оживление пляски, приводили к неприятному искажению лица и неуклюжим позам. Но в то же время поразительные костюмы тан­цующих, их резкие позы в некоторых фигурах танца, их гибкость и оживленность, дикая музыка, шумное веселье пляски вместе с возбужденной толпой представляли необычайно интересное зрелище.

В этой пляске каждой песне всегда предшествовали военный клич и отклик. Клич давался предводителем, и ему отвечала группа тан­цующих. Едва ли возможно описать этот ужасающий взрыв чело­веческих голосов. Это был протяжный звук на высокой ноте с па­дением перед концом, сопровождавшийся отрывистым и взрывным финалом, в котором голос опять поднимался до первоначальной вы­соты. Вся группа откликалась одновременным воплем на той же ноте, на которой закончил предводитель, и в тот же момент г.

В этой прославленной пляске, которая, без сомнения, исполняет­ся в течение столетий и на всех просторах Американской республи­ки, мы находим несложную последовательность действий: военный клич и отклики, одновременное начало Военной песни и пляски, ко­роткий перерыв в середине мелодии с изменением мотива, возобнов­ление пляски в удвоенном темпе и заключение военной песни почти через две минуты после ее начала; наконец, хождение под бой бара­бана вокруг центральной точки около двух минут, пока опять не зазвучит военный клич и не начнется следующая военная песня. Этот цикл продолжался, пока вдохновение танцоров не начинало падать, а желания людей были более или менее удовлетворены. Без речей, произносимых между мелодиями для передышки танцоров, эта пляска обычно продолжалась около часа; но с речами она неред­ко с неослабевающим воодушевлением длилась в течение трех часов.

Всякий присутствующий был волен произнести речь на любой стадии танца. Его желание выражалось легким стуком. При этом стуке пляска прекращалась, или если она уже кончилась и танцоры

г Здесь сделана попытка изобразить этот

1 дикий клич. Индеец широко раскрывает рот.

°°' ' ' ' ' ' ' Голос его скользит по нисходящим нотам, за-

_ ,

§

Т ^ гСУУ I* Т I. тем Он останавливается на мгновение, чтобы
1 ' I ^ * * I» 1 ' [Г набрать еще воздуху, который весь расхо-
' -*— дуется на внезапный и далеко раздающийся

•АЪ .-.--. аЬ. вопль, которым заканчивается это колено.

К этой последней ноте присоединяется

хором вся группа, издавая слоги «ах ум», слитые в один, или что-то вроде этого.


ходили, то они должны были приостановиться и все присутствующие, как и музыка, должны были замолкнуть. Единственным условием, предоставлявшим право произнести речь, было преподнесение по­дарка по окончании ее танцорам или тому, к кому она была обраще­на. После заключения речи и вручения подарка снова звучали воен­ный клич и отклики, били барабаны и начинались пение и пляска, которые заканчивались, как прежде. Затем следовала еще одна речь, за ней другие, чередуясь с песнями или приостанавливая пляс­ку в момент ее наивысшего темпа, к удовольствию оратора. Таким образом, Военная пляска продолжалась до тех пор, пока настроение удовольствия не начинало проходить, тогда финальный боевой клич провозглашал конец пляски, и группа удалялась.

Часто это были шутливые речи, которыми обменивались отдель­ные лица, или насмешки над слабостями друг друга, или серьезные увещевания, или, быть может, патриотические излияния, соответст­венно склонности данной личности и требованиям момента. Одни из них принимались с взрывом аплодисментов, другие со смехом, третьи с серьезностью и вниманием. Они обычно продолжались лишь две или три минуты. Индейцы высоко ценят остроумие и любят и шутки и отшучивание, равно как и насмешки.

Чтобы дать более полное впечатление о характере этих речей и о природе самой пляски, здесь дается несколько образцов их. Буду­чи отделены от данного случая и вне связи с тем, что вызвало их, эти речи коротки и довольно бессмысленны. Наиболее интересные, чтобы быть понятными, требовали бы объяснения побочных обстоятельств и потому исключаются. Те, которые даны здесь, не представляют осо­бого интереса, но понятны сами по себе и отвечают цели, ради кото­рой они введены, так же полно, как если бы они искрились остро­умием.

После прихода группы и начала Военной пляски исполнялось несколько песен, пока кто-нибудь не выражал желания прервать их. Все взоры были обращены на костюмы пришедших, на воодушевле­ние и оживленность участников пляски и на живость и энтузиазм группы. Фигура следовала за фигурой, пока настроение общества не поднималось настолько, что оно начинало расходоваться на речи и остроты. Первый легкий стук производил Тоноэйо (То-по-а1'-о), остроумный старый вождь. Когда водворилось молчание, он сказал следующее: «Друзья и родичи! Я люблю иногда хлебнуть крепких напитков. Я не знаю, как обстоит дело с Таядаовухку (Та-уа-аа-о-\уиЪ/-1шЪ.) (гость, для которого давалась Военная пляска), но пред­полагаю, что за ним водится такой же грешок, и поэтому я посылаю ему шестипенсовик, чтобы он купил себе выпивки на пути домой». Здесь он передавал монету. Опять гремел барабан, слышался военный клич и отклики на него, и возобновлялись музыка и пляска. В конце мелодии второй стук восстанавливал молчание. Хасквесейо (На-здие'-за-о), другой вождь, известный своей слабостью к огненной воде, говорил так: «Друзья и родичи, мне очень нравится пляска, и я надеюсь, что она продолжится и ее хорошо поддержат. Я приношу мою благодарность военным танцорам за темперамент, с которым они


выполняют свой долг. Я желаю всем им благоденствия и долголетия. Если кто-нибудь взглянул бы на меня, он увидал бы, что мой взор прикован к танцорам и у меня настолько хороший глаз, что можно подумать, что я ношу очки. Я вынимаю из своего кармана шиллинг для танцоров». Дает деньги. Пляска после этого возобновлялась. В конце песни речь Хасквесейо вызывала ответ Садеванэя (За-йе-\та'-па) такого рода: «Друзья и родичи! Мы только что слышали, как некто на той стороне дома объявил, что у него глаз такой блестящий, что можно подумать, что он носит очки. Но так как у него пара крас­ных глаз, то нам приходится, я полагаю, заключить, что он носит красные очки». Дает табак танцорам. Этот выпад против недостатка Хасквесейо был принят с аплодисментами. Снова пляска идет как обычно. Среди танцоров были люди разного облика, сложения и роста. Один воин обладал таким мощным сложением, что его можно было назвать великаном. Он дал тему для следующей речи, которую произнес Хасэйноэйндэй (На-за-по-ап'-йа), когда прекратилась пляска: «Друзья и родичи, я восхищаюсь легкостью и грацией, с ко­торыми Хахояс (На-по'-уаз) управляется, имея такие удивительные размеры. У него все основания гордиться тем, что он такой большой и важный. Я предлагаю дать ему в подарок две пачки жевательного табака, думаю, что этого будет достаточно для одной порции». Дает табак. Хахояс принял табак с притворным удовольствием, а народ остроту — с большой веселостью. По окончании следующей песни он ответил так: «Друзья и родичи! Я приношу свою благодарность Хасэйноэйндэю за его подарок. Я уверяю его, что мои умственные способности соответствуют точно моим физическим размерам. Я на­деюсь, что брат мой возвестит о моей славе повсюду от восходящего до заходящего солнца». Снова раздался военный клич, началась му­зыка и возобновилась пляска.

Время от времени произносились и другие речи, некоторые вызы­вали рукоплескания и в должное время ответ, соответствующий слу­чаю. После того как несколько человек высказалось таким образом, снова стучал Садеванэй. Когда музыка затихала и танцоры останав­ливались, он говорил так: «Друзья и родичи, я стучу вторично. Я же­лаю сделать подарок женщинам, помогавшим приготовлять угоще­ние. Но я не могу давать подарки всем, я хотел бы видеть ту, которая сегодня больше всех съела мяса и считается самой прожорливой. Я прошу ее выйти вперед и принять подарок». Одна из них, Гиэйнок (СН-ап'-оЬ:), выступила и добродушно приняла деньги, чему все по­хлопали. Еще после нескольких туров танца Оиоса (О-по'-за) произ­нес речь более серьезного характера, примерно такую: «Друзья и родичи, у нас есть основание гордиться достижениями наших пред­ков. Я смотрю со скорбью, как ухудшается сейчас состояние нашей благородной расы. Некогда боевой клич и отряд раскрашенных ин­дейцев наводили ужас на белого человека. Тогда отцы наши были сильны и их власть ощущалась и признавалась вдаль и вширь по Американскому материку. Но мы ослаблены и разорены коварством и алчностью бледнолицых, или белой расы. Нас заставляют сейчас жаждать, как благословения, позволения жить на наших собствен-

- 147


ных землях, обрабатывать наши собственные поля, пить из наших собственных источников и смешивать наши кости с костями наших отцов. Много зим назад наши мудрые предки предсказывали, что ог­ромное чудовище с белыми глазами придет с востока и, продвигаясь, пожрет землю. Это чудовище — белая раса, и предсказание близко к осуществлению. Они советовали своим детям, когда они ослабеют, посадить дерево с четырьмя корнями, отходящими к северу, югу, востоку и западу и, собираясь тогда в его тени, жить вместе в еди­нении и согласии. Этим деревом я предлагаю считать это самое место. Здесь мы будем собираться, здесь будем жить и здесь умрем». Дает танцорам табак. Затем пляска возобновлялась, как прежде, и про­должалась до тех пор, пока стук не возвещал еще об одной речи Тоноэйо, первого оратора, который при водворившемся молчании обратился к танцорам: «По моему мнению, вы танцевали не так хоро­шо, как это могло бы быть, хотя, несомненно, вы все сделали настоль­ко хорошо, насколько сумели. Когда я был молодым, я был лучшим танцором своего времени. Я не знал никого, кто бы мог превзойти меня в Военной пляске. Кроме того, я считался лучшим исполните­лем военных песен. Я надеюсь, однако, что вы будете стараться ис­полнять пляску так хорошо, как только сможете, даже если вам и не удастся исполнить эту пляску так хорошо, как это могло бы быть. У меня есть кусочек табачного листа, который я хочу передать пев­цам. Я желаю, чтобы они проглотили соку, так как он прочистит им горло и поможет их пению». Дает табак.Пляска возобновлялась опять. После следующей мелодии эта речь вызывала следующий ответ Джае-се (Та-езе'): «Друзья и родичи! Мы слушали сейчас оратора с противо­положной стороны дома, хваставшегося тем, что он делал в свои юные годы. Я не люблю слышать подобные напыщенные речи кого-нибудь о самом себе. Я хотел бы, чтобы Тоноэйо выступил вперед и показал народу, что он может сделать или что он привык делать в дни своей молодости». Дает танцорам деньги. Опять звучал военный клич, сле­довали отклики, и музыка и пляска снова оглашали дом. Таким об­разом проходила эта знаменитая пляска наших первобытных обита­телей вокруг их домашних огней совета.

Приведенных иллюстраций достаточно, чтобы показать общий характер этих речей, равно как и самой пляски. В многочисленных речах и остротах, сопровождавших Военную пляску, ирокезы нахо­дили высшее наслаждение. Эти речи служили сразу двум целям — передышке самих танцоров, быстро устававших от непрерывных усилий, и развлечению публики во время перерывов. В этом заклю­чался секрет громадной популярности этой пляски и ее повсеместного распространения. До настоящего дня удачно проведенная Военная пляска — главное развлечение, известное у ирокезов.

Второй по оценке ее обществом, но первой по существу стояла Великая пляска пера (О-з^о-^еЬ'-^о-^а), иногда называемая Религи­озной пляской, так как она была специально посвящена служению Великому духу. Изобретение или по крайней мере введение этой пляски приписывается первому Тододахо в период образования Лиги. На ее ирокезском происхождениии сходятся все. Она исполнялась


Рис. 14. Трещотка

избранной группой, в которую входило от 15 до 30 человек в специ­альных костюмах, и преимущественно на религиозных празднествах, хотя она же была и одной из самых выдающихся плясок во всех важ­ных случаях индейской жизни. Эта пляска была самой яркой, изящ­ной и замечательной из всех и требовала большой выносливости, . ловкости, гибкости и грации при исполнении, чем какая-либо другая. 8а11апсИ агз 14, или искусство танца, нашло в Пляске пера свое выс­шее выражение, по крайней мере в индейской семье народов; и встре­чаются ли в танцах, практикуемых в утонченных обществах, фигуры, которые можно было бы сравнить с фигурами, создающими этот живой и грациозный танец.

Музыкальное сопровождение обеспечивали два певца, сидевшие в центре комнаты; у каждого была трещотка из панциря черепахи, изображенная на рис. 14 Д. Музыка состояла из ряда песен или ритмич­ных стихов, исполнение каждой песни и стиха продолжалось две минуты. Это были религиозные песни: одни — в честь Великого духа, другие — в честь различных объектов природы, служивших их нуждам, третьи представляли собой нечто вроде благодарения Ха-веннейю или молитвы о продолжении его покровительства. Трещот­ками отбивали такт и аккомпанировали песням. Ими ударяли о си­денье два или три раза в секунду, пение и шаги танцоров попадали в такт, несмотря на частоту ударов.

Группа танцоров, нарядившаяся в костюмы в близлежащем доме, входила в дом совета и начинала пляски, также, как описано в предыдущем случае; однако вместо того, чтобы собраться внутри круга, они выстраивались гуськом и танцевали медленно по эллипсу вокруг всего помещения совета. Когда музыка замолкала, то и пляска также приостанавливалась и танцоры ходили гуськом под удары трещоток. После двухминутной паузы трещотки ускоряли свой темп, певцы начинали вторую песню, а воины в тот же момент возобновляли пляску. Предводитель, стоя во главе колонны, открывал шествие, сопровождаемый теми, кто шел позади. Продвигаясь медленно во­круг комнаты в пляске, они жестикулировали и придавали своим телам разнообразные позы, но в противоположность Военной пляске все время держали свой корпус прямо. Ни одна из фигур

д Для изготовления трещотки ирокезы вынимают черепаху из панциря и, высушив его, кладут внутрь горсть зерен кремнистой кукурузы, а затеи заши­вают кожу, которая была оставлена прикрепленной к панцирю. Шея черепахи натягивается затем на деревянную ручку.


этой пляски не выражала сильных страстей, скорее в них проявля­лись мягкие и нежные чувства. Поэтому здесь не было искаженных лиц или изогнутых туловищ, все их позы и движения были крайне изящны, величественны и внушительны. Поступь имела те же основ­ные особенности, как и в вышеописанной пляске, но все же была от­лична от нее. Каждая нога поднимается от пола на высоту от двух до восьми дюймов, и затем пятка с силой опускается в такт ударам тре­щоток. Нередко одной пяткой топают два-три раза, а затем уже дру­гой. Это создает впечатление поразительной живости этой пляски, в которой каждый мускул кажется натянутым до крайнего пре­дела. Топанье ногой о землю служило двойной цели — потрясти по­гремушками и бубенцами, составлявшими часть костюма, и увели­чить шумность и живость танца.

Танцоры были обычно обнажены до пояса, не считая украшений на руках и шее, как изображено на рисунке; таким образом были видны их прекрасно сложенные торсы, изящно округленные руки и гладкая кожа ровного, чистого, бестящего медного цвета. Этот по­каз тела, не имеющий в себе ничего неприятного, значительно допол­нял красоту костюма и придавал удивительную выразительность фи­гуре танцора. Физическое напряжение, вкладывавшееся в эту пляску, было таково, что еще до окончания ее от их обнаженных потных спин подобно дымку поднимался пар. Все это убедительно свидетельству­ет, что пляска исполнялась с полной серьезностью и воодушевлением. Одной из целей танцоров было испытать выносливость друг друга. Нередко случалось, что часть танцоров выбывала от изнеможения еще до окончания пляски. Только практика, гибкость тела и большая мускульная сила позволяли индейцу исполнить эту пляску. Когда кому-нибудь из группы удавалось получить всеобщее одобрение за темпераментную или грациозную пляску, его просили возглавить колонну и вести партию; таким образом, до окончательного завер­шения фигур происходило несколько смен предводителей.

В этой пляске принимали участие и женщины, если они хотели. Они, однако, были одеты в свою обычную одежду и сами по себе при­соединялись к хвосту колонны. Женская поступь совершенно непо­хожа на описанную выше. Женщины двигались боком, просто при­поднимаясь поочередно на каждой ноге от пятки до пальцев и топая затем пяткой о землю при каждом ударе трещотки, идя в ногу с мед­ленно двигавшейся колонной. Для женщин пляска была спокойной и не лишенной грации забавой.

Общий эффект от этой пляски как зрелища значительно возрастал благодаря построению танцоров колонной. В длинной веренице костюмированных фигур характерные черты каждого бросались в глаза особенно отчетливо, и, поскольку эллиптическое пространст­во, по которому они двигались, было совершенно свободно от напи­рающей толпы зрителей-индейцев, всем предоставлялась большая возможность наблюдать зрелище. Тому, кто не видел этой пляски, трудно получить представление о ее поразительной темпераментности и вдохновляющем воздействии на зрителей. Она требует почти непре­рывного напряжения и является действительно чудесным зрелищем.


Благодарственная пляска Ганэйоух (Оа-па'-о-иЬ) также испол­нялась в специальных костюмах избранной группой танцоров. Она так походит на описанную выше пляску и поступью и фигурами, что описывать ее нет необходимости.

Одна из наиболее простых плясок ирокезов носила название Пляски с притоптыванием Гадашоте (Сга-ёа'-зЬоЪе). Она была обычно первой пляской на советах и во время частных развлечений, когда не устраивалось костюмированных плясок. Человек, назначенный быть предводителем, сопровождаемый несколькими другими, высту­пал вперед и начинал пляску. Остальные присоединялись, когда ко­лонна обходила вокруг помещения.

Музыка была исключительно вокальная, и играли сами танцоры. Она слагалась приблизительно из 20 различных песен, продолжав­шихся каждая меньше двух минут. В этой пляске мотив был лишь повторением одного восклицания тех, кто шел во главе колонны, и со­провождался откликом хора. Для иллюстрации приводим три при­мера. Предводитель вместе с теми, кто был ближе к нему, пропевал следующие слоги: Уа-па'-^е-уа-Ьа', на что все остальные отвечали: На-Ьа. Пропев слогов повторялся, и на него отзывались в течение двух минут, при этом каждый раз в иной музыкальной вариации. Когда мелодия оканчивалась, группа ходила в течение приблизитель­но такого же промежутка времени. Далее песня могла состоять из слогов: Са-по'~оЬ.-11е-уо с ответом: \Уа-Ъа"-аЬ-ае-уо'. Исполнение продолжалось, и нота менялась так же, как и в предыдущем случае. Когда мелодия оканчивалась и танцоры отдыхали, медленно прогули­ваясь, следующая песня могла состоять из слогов: Уи-чуа'-па-пе-уо и ответа: \Уа-па"-ап-Ь.а'.

Что касается поступи, она была очень проста, представляя собой нечто вроде переступания с одной ноги на другую. Во время пляски танцующие стояли вплотную один к другому, двигаясь медленно во­круг помещения совета. Женщины также принимали участие в этой пляске, но они шли в конце колонны. Так как эта пляска была чрез­вычайно проста, то не редкостью было увидеть 200 или даже 300 чело­век, занятых в ней одновременно, двигающихся кругом тремя или четырьмя концентрическими линиями.

Еще одна пляска, повсеместно распространенная, называлась Рыбьей пляской Гэйсоваоно (Оа-зо-^а'-о-по). Она была заимство­вана ирокезами. Музыка слагалась из песни под аккомпанемент барабана и трещоток из тыквы; два певца сидели посреди комнаты лицом друг к другу; пользуясь барабаном и трещоткой, они отбивали такт и усиливали звук. Поступь представляла собой лишь подни­мание с пятки на кончики пальцев, дважды повторяемое каждой но­гой по очереди; в промежутки топали пяткой со значительной силой, чтобы отметить такт и заставить гудеть дол.

Пляску начинал предводитель, который выступал в сопровожде­нии остальных и шел под бой барабана. Когда начиналась песня, каждый второй танцор поворачивался кругом, колонна разбивалась таким образом на пары, стоящие лицом к лицу; те, кто повернулся, пятились назад, но вся группа двигалась вокруг комнаты, как и в опи-


санных выше случаях. Каждая песня или мелодия продолжалась около трех минут. В конце первой минуты в музыке делался перерыв и пары поворачивались, меняясь местами; в конце второй минуты происходило второе изменение мелодии, в середине которого пары опять поворачивались, что приводило их в исходные позиции. Во время третьего и последнего отрезка времени пляска продолжалась с возрастающим оживлением. В конце ее те, кто танцевал пятясь, по­ворачивались лицом, и вся колонна ходила около двух минут под бой барабана. После этого вторая мелодия начиналась и заканчива­лась таким же способом.

Особенность этой пляски заключалась в возможности, предостав­лявшейся индейской девушке выбирать себе в качестве партнера лю­бого, кого бы она предпочла. В этом отношении в цивилизованных обществах был противоположный обычай. У ирокезов воин никогда не приглашал девушку танцевать с ним; это право было даровано только ей. В середине танца женщины по двое вступали в любую пару танцоров по своему выбору, становясь партнерами каждого из них. Это правило распространено во всех индейских плясках, так что ин­дейская девушка по ее собственному желанию «грациозно предлагает себя тому, кому она решает оказать внимание, и таким образом спо­койно вступает в пляску». Ни в одной фигуре этой пляски партнеры не соединяют рук. Эта пляска обычно продолжается меньше часа. Иногда в знак уважения к гостю или выдающемуся вождю перед ним в качестве партнеров в танце появлялись две женщины.

Переходящая пляска Гэйногэййо (Оа-по'-§а-уо) также была в большой чести. Она похожа на предыдущую, колонна разделяется на пары, женщины танцуют в любой паре по своему выбору. На оп­ределенной стадии песни женщина покидала своего партнера и выби­рала следующего, а ее место занимал кто-нибудь из задних рядов. Они танцевали вокруг комнаты, располагаясь парами лицом друг к другу, причем мужчины двигались назад. Музыка и поступь были те же самые, как и в описанной выше пляске.

Одна приуроченная к определенному событию и совершенно своеобразная пляска носила название Пляски в честь умерших. Она была известна под названием Оке-ва (О-Ье'-лта). Ее исполняли одни женщины. Музыка была исключительно вокальная, избранная груп­па певцов размещалась в центре комнаты. К песням в честь умер­ших, которые они пели, присоединялся хор танцоров. Это была заунывная и печальная мелодия. Эта пляска обычно не исполнялась на советах, а была единственной пляской, приуроченной к опреде­ленному событию. Она начиналась в сумерки или немного позднее и продолжалась вплоть до утра, когда полагали, что исчезали тени умерших, которых считали присутствующими на пляске и участвую­щими в ней. Эта пляска устраивалась, когда семья, потерявшая одного из своих членов, созывала на нее, что обычно происходило примерно год спустя после смерти. Весной и осенью ее часто исполняли для всех мертвых, которые, по поверью, тогда вновь посещали землю и присоединялись к пляске.