Рыбы заплывают в дом, и вода плещет на скаты крыши
– Все будущие утопленники. Самые древние селения на озере.
Проходим мимо Карельского острова. Огромный остров с поймами и лугами – целый материк – он пуст. Из сорока домов осталось два.
Появляются большие черные бревна. Это – топляки-одиночки, оторвавшиеся от кошелей. Опасная встреча – удар в обшивку – пробоина и садись на дно. Катер замедляет ход. и багры отпихивают бревна.
Крутой берег. Койкинцы – оперативный штаб зоны затопления. На высоких шестах плакат: «Вода наступает – не терять ни одной минуты!»
Причаливаем к мосткам, взбираемся на пригорок. Половинки домов. Печи и трубы стоят без стен.
Штабели перемеченных бревен.
Рядом с деревянной часовней – непотревоженная изба. Она словно отгорожена невидимой стеной от всего, что происходит в двух шагах.
– Старуха тут древняя со стариком живут. Ни за что не хотят с места тронуться. Старуха – местная ворожея. Спадет, говорит, вода. Брат старика в другой половине живет, – хоть завтра переводиться, а эти не хотят ни в какую.
Катер дает сигнал. Мы идем на Пукшу. Пукши не узнать. Из ручейка, затерянного в болоте, она превратилась в широкую реку. Входим в устье. Промеряем глубину.
– Три с половиной. Два. Дна нету.
Идем со скоростью шестнадцати километров. Весь левый берег в огне. Дожигаются лесные остатки. Снова на озере. Держим курс на Телекинку.
И Телекинка неузнаваема. Устье стало большим, как морской залив. Над затопленными болотами – главный судовой ход. У входа в Телекинку опускается в воду остров Сеговец, На нем ветхие, брошенные, никому не нужные дома. Дома уйдут в озеро вместе с островом. Будут стоять на дне его. Рыбы заплывут в раскрытые двери и окна.
Поворачиваем на Май-губу. С нами едет завхоз из лагпункта на Телекинке. Вода поднимается всюду. Старый Повенецкий тракт затоплен. Деревни Телекино и Петров-Ям перевезли дома на Мармассельгу. Около двух тысяч га лесной площади уже затоплено. Всего станет добычей воды около пятидесяти тысяч га.
Дует сильный зюйд, качает, роет ямы, временами винт вращается в воздухе.
Проходим мимо обреченных, с которыми мы уже попрощались, – Койкинцы, Карельский остров, Габ-Наволок, Аим-Пески. Они доживают последние дни под солнцем. Широко разольется озеро. Оно затопит почти сто километров полотна Мурманской железной дороги, которая была когда-то построена пленными австрийцами и русскими каторжниками.
Мурманка посторонилась
Неподалеку от трассы канала, по старой Мурманке тянутся поезда – товарные, пассажирские, скорые. Ночное небо, багровое от огней, отблеск прожекторов встречает поезда около станции Тунгуда.
– Что это? – спрашивают пассажиры.
– Канал, Беломорский канал, – отвечают им.
Кондуктор из Кандалакши – унылый скептик. Из окна вагона много не увидишь. Трасса канала только у Тунгуды подходит к полотну дороги.
– Канал, канал… Ям накопали – вот-те и весь канал.
– Что канал. Канал растет. Мурманка старая у Май-губы под воду уходит.
– Как уходит! – восклицает кондуктор, – а поезда?
– Поезда идут посуху, как им и полагается. Поезда по рельсам катятся…
– Так рельсы, вы говорите, под водой?
