Успешность речевого общения — это осуществление ком­муникативной цели инициатора (инициаторов) общения и до­стижение собеседниками согласия. 12 страница

Описание может быть развернутым, подробным и сжатым, кратким; объективированным, например описание опыта в акаде­мической речи или места преступления в судебной речи, и субъек­тивированным, в котором оратор выражает к объекту свое отноше­ние, например описание ситуации в политической речи. Чаще все­го, конечно, оратор не скрывает своего отношения к объекту, давая ему скрытую или явную оценку. Приведем пример из той же речи Плевако Н. Ф. по делу Люторических крестьян: «Я прощу вас перелистать предъявленный документ. Иски неустоек по 30 процентов, по 50 процентов, по 100 процентов за долг мелькают перед глазами. Неустойки в 300 и 500 рублей — целыми десятками. А прочтите договор: полная неустойка за неуплату малой доли долга. Прочтите дело № 143 за 1870 год — ищут долг и неустойку, крестьяне несут деньги судье. Деньги приняты, получены, а на неустойку в 50 про­центов все-таки взят исполнительный лист. Прочтите дело № 158 — ужасный, отвратительный договор: в случае просрочки — изба, корова, лошадь и все, что сыщется в избе, поступает в неустойку. Присуждаются иски по удостоверениям волостного правления. При­суждено по удостоверению, данному волостным правлением!» [30, 546]. В этом фрагменте дается развернутое описание объективных фактов. Однако оно отражает точку зрения оратора, дающего отри­цательную оценку указанным фактам {ужасный, отвратитель­ный договор), а также заключает в себе призыв к действию (прошу перелистать, прочтите). Следует отметить и стремительность смены перечисляемых объектов, которая усиливается словом «мель­кают». В описании широко используются вводные слова и вводные предложения (субъективная модальность), модальные слова, изъ­явительное наклонение (единый временной план), однородные ком­поненты (в том числе предложения, выражающие суждения) и т. д. Следовательно, данное описание является динамическим.

Рассуждение (или размышление) — это тип речи, в котором исследуются предметы или явления, раскрываются их внутрен­ние признаки, доказываются определенные положения.Рассуж­дение характеризуется особыми логическими отношениями между входящими в его состав суждениями, которые образуют умозаклю­чения или цепь умозаключений на какую-либо тему, изложенных в логически последовательной форме. Этот тип речи имеет специфи­ческую языковую структуру, зависящую от логической основы рас­суждения и от смысла высказывания, и характеризуется причинно-следственными отношениями. Он связан с передачей содержатель­но-концептуальной информации. Примером может служить фраг­мент из речи о морской обороне, произнесенной П. А. Столыпиным в Государственной думе 24 мая 1908 года: «Господа! Область прави­тельственной власти есть область действий. Когда полководец на поле сражения видит, что бой проигран, он должен сосредоточить­ся на том, чтобы собрать свои расстроенные силы, объединить их в одно целое. Точно так же и правительство после катастрофы нахо­дится несколько в ином положении, чем общество и общественное представительство<...>. Оно (правительство. — Я. К.) должно объ­единить свои силы и стараться восстановить разрушение. Для это­го, конечно, нужен план, нужна объединенная деятельность всех государственных органов. На этот путь и встало настоящее прави­тельство с первых дней, когда была вручена ему власть» [28, 150].

В «Логическом словаре» Н. И. Кондакова (М., 1971. С. 449) да­ется следующее определение: «Рассуждение — цепь умозаключений на какую-нибудь тему, изложенных в логически последова­тельной форме. Рассуждением называется и ряд суждений, относя­щихся к какому-либо вопросу, которые идут одно за другим таким образом, что из предшествующих суждений необходимо вытекают или следуют другие, а в результате получается ответ на постав­ленный вопрос». При рассуждении говорящий приходит к новому суждению.

Рассуждения позволяют вовлекать в процесс речи слушате­лей, что приводит к активизации их внимания, вызывая интерес к тому, о чем сообщается.

Приведем пример из речи Г. А. Александрова по делу Засу­лич: «Вступиться за идею нравственной чести и достоинства поли­тического осужденного, провозгласить эту идею достаточно громко и призвать к ее признанию и уверению, — вот те побуждения, которые руководили Засулич, и мысль о преступлении, которое было бы поставлено в связь с наказанием Боголюбова, казалось, может дать удовлетворение всем этим побуждениям. Засулич решила ис­кать суда над ее собственным преступлением, чтобы поднять и вызвать обсуждение забытого случая о наказании Боголюбова.

Когда я совершу преступление, думала Засулич, тогда замолк­нувший вопрос о наказании Боголюбова восстанет; мое преступле­ние вызовет гласный процесс, и Россия в лице своих представите­лей будет поставлена в необходимость произнести приговор не обо мне одной, а произнести его, по важности случая, в виду Европы, той Европы, которая до сих пор любит называть нас варварским государством, в котором атрибутом правительства служит кнут.

Этими обсуждениями и определились намерения Засулич. Со­вершенно достоверно поэтому представляется то объяснение Засу­лич, которое притом же дано было ею при самом первоначальном ее допросе и было затем неизменно поддерживаемо, что для нее было безразлично: будет ли последствием произведенного ею вы­стрела смерть или только нанесение раны. Прибавлю от себя, что для ее целей было бы одинаково и то, если б выстрел, очевидно, направленный в известное лицо, и совсем не произвел никакого вредного действия, если б последовала осечка или промах. Не жизнь, не физические страдания генерал-адъютанта Трепова нужны были для Засулич, а появление ее самой на скамье подсудимых, вместе с нею появление вопроса о случае с Боголюбовым» [30, 38—39]. Главное в рассуждении — объект мысли. В этом отрывке объект мысли — причина выстрела В. Засулич. Оратор высказывает свою точку зре­ния на событие, затем воспроизводит рассуждения В. Засулич, опи­раясь на ее объяснение при первоначальном допросе. Он как бы реконструирует размышление В. Засулич, мотивируя затем ее поступок. Г. А. Александров пользуется в этой речи «эффектом присутствия», который состоит в том, что оратор как бы перево­площается в субъект своей речи, рассказывая о событиях, свиде­телем или участником которых он якобы являлся, о деталях, которые он якобы видел, о мыслях, которые он знает, вовлекая тем самым слушателей в речь, в данном случае в размышление В. За­сулич, заставляя их «присутствовать» при этом размышлении и сопереживать. Этот прием универсален и может иметь место в других типах речи.

В рассуждении для связи отдельных частей используются пред­логи, союзы, наречия, различного типа устойчивые сочетания: поэ­тому, потому что, далее, во-первых, во-вторых, следовательно, вслед­ствие, остановимся на, отметим следующее, перейдем к следующе­му и т. д.

Можно выделить собственно рассуждение — цепь умозаключений на какую-либо тему, изложенных в логически пос­ледовательной форме, его цель — выведение нового знания (чаще всего вначале идет комментирующая часть, затем ключевая, или основная, часть); доказательство, цель которого обоснова­ние истинности или ложности высказанных положений (ключевая часть обычно предшествует комментирующей); объяснение, цель которого — раскрытие, конкретизация изложенного содержа­ния, установление достоверности суждений относительно какого-либо неясного дела (как правило, вначале также идет ключевая часть, затем комментирующая). Приведем пример собственно рассуждения из слова В. С. Соловьева, сказанного на могиле Ф. М. Достоевского: «Все мы сошлись здесь ради общей нашей любви к Достоевскому. Но если Достоевский всем нам так дорог, значит, все мы любим то, что он сам более всего любил, что ему было всего дороже; значит, мы верим в то, во что он верил и что проповедовал. А то зачем бы и приходить нам сюда чествовать его кончину, если бы нам было чуждо то, ради чего он жил и действовал? А любил Достоевский прежде всего живую человеческую душу во всем и везде, и верил он, что все мы — род Божий, верил в бесконечную божественную силу человеческой души, торжествующую над всяким внешним на­силием и над всяким внутренним падением»[27, 226]. Начинается это рассуждение комментирующей частью: раскрываются причи­ны, которые привели всех на могилу; затем идет основная (ключе­вая) часть: каким был Достоевский, во что он верил, и, следова­тельно, что побудило прийти с ним проститься.

Частным случаем рассуждения являются общие места — от­влеченные рассуждения, навеянные темой речи, не закреплен­ные за определенной ситуацией, которые усиливают аргумента­цию основного изложения, используются для эмоционального усиления доводов и положений.Это рассуждения на общие темы, например, о честности и порядочности, справедливости и гуман­ности, об отношении к людям и т. д. Удачно выбранная общая мысль служит одним из основных элементов композиции и опорой для конкретного материала; связь общих мест с конкретным материа­лом повышает содержательную направленность речи. Таким обра­зом, общие места есть вид рассуждения.

Например, в речи адвоката по делу Лесиной, обвиняемой в соучастии в хищении, встречается такое общее место о работе суда: «Работу суда часто называют творческой. И называют правильно, ибо суду предъявляются особые, очень высокие и очень сложные требования. Творчески работать — значит не скользить по поверх­ности жизненных явлений, а проникать в саму сердцевину этих явлений, уметь находить хотя и скрытый, но единственно верный их смысл. Творчески работать — значит осторожно, вдумчиво, ос­терегаясь ошибок и поспешных выводов, восстанавливать действи­тельный, наделенный всем жизненным своеобразием облик подсу­димого. Некоторые ошибочно полагают, что человековедение — монополия литературы. Человековедение — важнейшая для суда наука, которой никто не учит и которой всегда учатся; это — наука, которую суд постигает ежедневно, от дела к делу. И она поможет полнее и лучше понять Еву Михайловну Лесину» [12, 101].

Общее место может выступать в качестве довода, или аргумен­та, для доказательства тезиса. Такую роль, например, играют три общих места в начале речи В. С. Соловьева, сказанной им на Высших женских курсах 30 января 1881 г. по поводу смерти Ф. М. Достоев­ского: «В Достоевском русское общество потеряло не поэта или пи­сателя только, а своего духовного вождя.

Пока совершается исторический процесс развития общества, неизбежно проявляется зло, для борьбы с которым существует дво­якого рода власть: мирская и духовная. Мирская ограничивает злое начало злом же, борется с ним карами и насилием, осуществляя только некоторый внешний порядок в обществе. Вторая власть, духовная, не признавая этот внешний порядок за выражение без­условной правды, стремится к осуществлению этой последней по­средством внутренней духовной силы, так чтобы зло являлось не ограниченным только внешним порядком, а вполне побежденным началом добра. И как высшая мирская власть так или иначе сосре­доточивается в одном лице — представителе государства, точно так же и высшая духовная власть в каждую эпоху обыкновенно принадлежит во всем народе одному лицу, которое яснее всех стре­мится к ним, сильнее всех действует на других своею проповедью. Таким духовным вождем русского народа в последнее время был Достоевский.

Пока фактическое положение общества основано на неправде и зле, пока добро и правда только стремятся найти себе осущест­вление, положение подобных людей не есть положение царей, об­ладающих своей державой, а положение пророков, часто непризнаваемых. Их жизнь есть борьба и страдание. Такова была и жизнь Достоевского<...> Достоевский вступил на литературное поприще с повестью «Бедные люди»<...> [27, 223—224]. В первом общем месте проводится мысль о мирской и духовной власти в период истори­ческих событий и на основе этого делается вывод о том, что духов­ным вождем русского народа в последнее время был Достоевский.

Второе общее место — рассуждение о добре, зле и положении пророков, жизнь которых — борьба и страдание. В конце — вывод: такова была и жизнь Достоевского.

Третье общее место (здесь оно не цитируется) посвящено раз­витию мысли о пророках, которые чувствуют неправду и отдают свою жизнь борьбе против нее, возвышаясь над уровнем матери­альной жизни. Текст речи сопровождается анализом жизни, судь­бы и философского направления творчества писателя.

Предваряя этот анализ, общие места задают направление речи оратора, являясь ее композиционной частью.

Общие места могут выступать в качестве итогового вывода, следуя за конкретной аналитической частью речи.

Функционально-смысловые типы нередко выступают в конта-минированном виде, что приводит к появлению новых смысловых оттенков и образованию смешанных типов ораторской речи. Например, в судебной речи повествовательного типа при сохране­нии значения и функции повествования могут появляться смысло­вые оттенки описания или причинно-следственные значения рас­суждения. Приведем пример такой контаминации из защититель­ной речи В. Д. Спасовича по делу Дементьева (отказ исполнить при­казание поручика и оскорбление последнего): «На улице Малой Дворянской есть большой дом, занимаемый внизу простонародьем; бельэтаж занимает Данилова и другие жильцы, затем в мезонине живет Дементьев с женой и дочерью. У Даниловой есть собака, большая и злая. Из приговора мирового судьи видно, что она броса­лась на детей и пугала их. 5 апреля настоящего года эта собака ужаснейшим образом испугала малолетнюю дочь Дементьева, ко­торую отец страстно любит, ради которой он променял свою свобо­ду на военную дисциплину. Девочка шла с лестницы по поручению родителей; собака напала на нее, стала хватать ее за пятки. Мало­летка испугалась, закусила губу в кровь и с криком бросилась бе­жать. На крик дочери отец выбежал в чем был, в рубашке, в панта­лонах, в сапогах, не было только сюртука. Он простой человек, он нижний чин, ему часто случалось ходить таким образом и на дворе, и в лавочку. А тут рассуждать некогда, собака могла быть бешеная. Собаку втаскивают в квартиру, он идет за ней, входит в переднюю и заявляет: «Как вам не стыдно держать такую собаку»<...> Насчет неприличия существуют понятия весьма различные. К человеку своего круга относишься иначе, чем к человеку низшего круга. Дементьев, нижний чин, знал свое место в доме вдовы надворного советника и не пошел дальше передней: Данилова оскорбилась тем, что простой человек вошел в ее переднюю без сюртука<...> [30, 654]. В этом фраг­менте наличествуют все функционально-смысловые типы речи.

Итак, функционально-смысловые типы речи в выступлении обычно чередуются, так или иначе сменяя друг друга, что создает особую композиционно-стилистическую динамику. Скажем, в ака­демической лекции может преобладать рассуждение, в речи юри­дической большое место занимает описание и повествование.

Как мы видим, описание, повествование и размышление име­ют конструктивно-стилистические и смысловые различия, которые обусловливают употребление этих типов в речи.

В функционально-смысловом отношении ораторская речь регла­ментирована и систематизирована; выбор того или иного функциональ­но-смыслового типа зависит от объекта речи и цели высказывания.

Ораторская речь по природе своей полемична, поскольку она отражает противоречия современной жизни и коллизии обще­ния. Понять организацию ораторской речи можно, исходя из учета позиций, которым она противостоит, путем сопоставления двух (или нескольких) речей или различных мнений, иначе говоря — двух или нескольких планов, которые можно принять за тезис и антите­зис (позитивный и негативный планы).

В ораторской речи прослеживаются сложная и планомерная организация противонаправленного смысла, черты экспрессии, аргументативной структуры, что приводит к определению ее как спе­циально убеждающей. Таким образом, оратор строит свою речь как целостный противопоставленный смысловой план, организуя дви­жение речи как сложную развернутую мысль, отталкиваясь от про­тивоположного смысла.

Н. П. Карабчевский в защитительной речи по делу о крушении парохода «Владимир» прямо говорит о полемическом характере судебных речей: «Нормальный тип уголовного состязательного про­цесса — открытое состязание двух борющихся сторон, причем у обоих подняты забрала. Прокурор и потерпевший — одна сторона, подсудимый и защитник — другая. Один нападает1 и наносит уда­ры, другой их отражает. Настоящий процесс представляет явление несколько иное. Борьба напоминает несколько толчею, как бы об­щую свалку разносторонних интересов, стремящуюся уклониться от общепринятых условий и правил откровенной борьбы. Здесь су­дьям, решающим исход борьбы, приходится смотреть в оба. Сразу даже не поймешь, кто на кого, со всем этим разобраться нужно» [30, 341].

Можно выделить два вида полемичности :1)имплицит­ную (или скрытую, внутреннюю) и 2) эксплицитную (или открытую, внешнюю). Первый вид полемичности проявляется прак­тически во всех речах, поскольку оратору приходится убеждать аудиторию в своей правоте, не называя возможных несогласных слушателей или оппонентов, которые могут быть в данной аудито­рии или вне ее.

Эксплицитная полемичность связана с открытой защитой сво­их взглядов и опровержением оппонентов. Об ирреальном оппонен­те можно говорить тогда, когда оратор, стремясь высказать свои взгляды, опровергает существующие, борется с воображаемым про­тивником. О реальном — если оппонент персонифицирован, назван, от его имени формулируются смыслы, подлежащие опровержению.

Поскольку эксплицитная полемичность направлена на опреде­ленное, реальное лицо, может возникнуть полемика между оратором и этим лицом, если последнее публично выступает в защиту своих взглядов. Полемика — это двустороннее (многостороннее) публичное общение ораторов, свободный обмен мнениями, спор в процессе обсуждения какого-либо вопросана собрании, конфе­ренции и т. п., а также в печати в целях наилучшего решения рассматриваемых проблем.

Полемическая форма речи предполагает тщательный анализ исходного фактического материала, статистических данных, науч­ных проблем, мнений различных людей и т. д., основанную на этом строгую аргументацию, а также эмоциональное воздействие на слу­шателя, необходимые в процессе убеждения.

Приведем в качестве примера такого анализа фрагмент речи в защиту Л. М. Гулак-Артемовской (обвинение в подлоге векселей): «Если бы меня спросили, какого я мнения об этом человеке, я сказал бы, что держусь правила судить человека по развитию его социаль­ных инстинктов, которых, судя по отзывам братьев и Полевого, Пас­тухов вовсе не обнаруживал. Да и доказана ли сама игра в дурачки?

Прокурор говорит в своей речи: «Мы вам их докажем, — у нас есть книги и цифры». Защита в первый раз видит прокурора, кото­рый грозит обвинением, а не предъявляет его; но она не боится угроз и пойдет навстречу обвинению<...>.

Прокурор говорит, что подписи на векселях не сходны с под­линными подписями Пастухова, следовательно, векселя подложны. Как юрист, я должен сказать, что это «следовательно» несколько преждевременно» [30, 303—305].

Ораторы пользуются всеми возможными средствами из бога­того полемического арсенала: намеки, ирония, сарказм, многозна­чительные умолчания, категоричность оценочных суждений, анти­теза, сравнения, ремарки, рельефность, «картинность» речи, по­словицы, поговорки и другие классические ораторские приемы, свя­занные с речевым контрпланом. Убедительность полемического выступления во многом зависит от тех аргументов, с помощью ко­торых обосновывается истинность основной идеи, а также от степе­ни использования в качестве доказательства фактов и положений, не требующих обоснования, сделанных ранее обобщений, точных цитат и высказываний.

Благодаря полемичности усиливается аналитическая сторона речи, ее информативная значимость и проявляется комментатор­ская позиция оратора. Полемический характер выступления свя­зан с рядом обстоятельств: в аудитории всегда находятся люди, которые имеют противоположную точку зрения или скептически относятся к идеям автора, и этих людей следует убедить; истины, выраженные в такой форме, легче усваиваются аудиторией, акти­визируют у слушателей мыслительные процессы; данная форма позволяет сопоставить и оценить различные теории и тем самым проверить подлинность суждения.

Остановимся на кратком анализе диспута А. В. Луначарского с митрополитом А. И. Введенским 21 сентября 1925 года [22, 290—319][4]. Доклад А. В. Луначарского — первый и основной, что во многом определило его структуру. Она подчинена доказательству главного тезиса: «В этом моем недлинном предварительном докладе я хочу остановиться на одной центральной идее<...> существует ли только один опытный мир, в котором мы живем<...>, или же рядом с ним существует еще какой-то сверхчувственный, незримый мир, кото­рый мы должны принимать в расчет<...>» (с. 290). Данный тезис до­казывается на всем протяжении речи, в которой в основном прояв­ляется имплицитная полемичность, поскольку оратор доказывает свою точку зрения, лишь предполагая точку зрения оппонента и обраща­ясь к нему в выступлении всего три раза: в первом случае он выра­жает уверенность, в двух следующих делает предположение.

(1) «В нормальном опыте нормального человека решительно ничто не говорит за существование помимо реального мира еще какого-то второго — «того света»<...> Между тем, и оппонент мой, конечно, не будет этого отрицать, грань эта беспрестанно проводится, и в этом-то и заключается особенность всякого рода мистических или идеалистических представлений» (с. 290).

(2) «Мой оппонент в своей речи почти наверное будет говорить весьма высокие слова о том, какая прекрасная вещь бессмертие, вечность, полет к богу, стремление к абсолютизму<...>» (с. 298).

(3) «Мой оппонент, может быть, будет также ссылаться на многочисленных ученых людей, которым ученость не мешает надеяться на господа бога и на пути его, но такое возражение я заранее отвожу и заявляю, что ученые не всегда являются законченными учеными» (с. 298).

В первом случае (1) можно говорить о приеме полеми­ческой уверенности, во втором и третьем (2, 3) — о приеме полемической предположительно с-т и (прогнозирование тезисов оппонента).

В ответном слове А. И. Введенского больше, чем в речи А. В. Луначарского, проявляется эксплицитная полемичность, поскольку оратор не только излагает свою точку зрения (что сделал в своей речи А. В. Луначарский), но и защищает свои позиции, о чем свиде­тельствует уже начало речи: «Маленькая техническая справка. Я получил ряд записок вчера и сегодня относительно того, почему я не возразил на то, что вчера в заключительном слове сказал Ана­толий Васильевич. Дело в том, что настоящий диспут, насколько мне известно, устраиваемый Ленинградским Политпросветом, от которого я и получил приглашение здесь выступить, — этот диспут сорганизован как доклад Анатолия Васильевича Луначарского, оп­понентом которого и являюсь, и, как оппонент, я не имею слова после слова (заключительного. — Я. К.) докладчика. Вот почему я не возражал Анатолию Васильевичу вчера. Это не значило, конеч­но, что мне нечего было возразить ему вчера, но это, мне кажется, несмотря на многочисленные просьбы, обращенные ко мне, не обя­зывает меня сегодня возвращаться к вчерашнему дню<...> Я не возвращаюсь к вчерашнему дню — пусть никто не рассердится, — потому что вчера я ведь не получил и достаточного материала для возражения» (с. 299).

В этой речи в полной мере проявляются черты полемичности: «я» полемическое (проявление эгоцентризма), опровержение тези­сов оппонента путем логических доказательств, оперирование фак­тами, ссылки на исследования, парирования, аналогии, повторы, сравнения, подчеркивание этических форм полемики (например, обращение к оппоненту «уважаемый»; «уважаемый Анатолий Ва­сильевич») и т. д.

Приведем несколько примеров.

1. Парирование, позволяющее отметить неэтичное поведение оппонента: «Анатолию Васильевичу захотелось в шутливом тоне дать мне несколько сравнений — от апостола Петра, ниже которого я оказался, до верблюда, с которым я вполне был адекватизирован. Но, граждане, мне представляется, что такая зоологическая острота так же мало меня задевает, как украшает того, кто ее употребляет (Аплодисменты). Вот почему я считаю, что вчерашнее заключительное слово Анатолия Васильевича, это возражение<...> обязывает меня к серьезному же, насколько могу, — я ведь человек пропащий, ношу рясу, — ответу» (с. 299—300). Здесь же можно отметить и прием самоуничижения — намеренного унижения, принижения, умаления самого себя.

2. Приведение фактов, которые сознательно игнорирует оппонент в целях «чистоты» своих доказательств: «Наука, ученые признают бога. Факт этот представляется в высокой степени все же не­приятным для атеиста, потому что выдающиеся представители науки до сих пор открыто говорят о своем исповедовании бога. Ведь в наши дни Пастер сказал, что, работая в своей лаборатории, он молится, потому что по мере накопления его ученого опыта у него вера растет<...>. Тот же Планк, который был здесь, на празднике академии, в некоторых своих работах по физике совершенно определенно говорит, что современное развитие физики не только не должно устранить духовное миропонимание, а, наоборот, укрепить духовное миропонимание. Эти факты остаются фактами — упрямыми и неприятными для атеиста, и, следовательно, их надо отвести — и делается привычный отвод: да ведь это ученые-то буржуазные» (с. 300—301).

3. Умаление фактологического анализа оппонента: «Граждане, происхождение религии значительно глубже, чем это иногда кажется атеисту. Мне представляется, что антирелигиозная пропаганда потому у нас, в Советском Союзе, так слаба (это не парадокс, я докажу), что антирелигиозник борется (я говорю о рядовом антирелигиознике и о рядовой антирелигиозной литературе) не с религией по ее существу, не с религией в ее глубине. Из моря религии берут воду черпалами, измеряют море религии лотами своей сооб­разительности. И выходит, что море мелкое, дно близко. На самом же деле океан религии беспределен, и до дна его атеист не достал, потому что его мерило, его черпало, его лот имеет слишком корот­кую рукоятку» (с. 302).

В заключительном слове А. В. Луначарский, естественно, за­остряет, усиливает полемический тон, заканчивая речь таким рас­суждением: «Товарищи, я очень доволен тем, что дискуссия не за­канчивается сегодняшним нашим выступлением. Никогда никакая дискуссия, никакое возражение и контрвозражение не могут счи­таться окончательно убедительными. У каждого остается чувство, что противник возразил бы с трудом на новые пришедшие в голову слова, а кроме того, в памяти стирается живая аргументация, кото­рую вы слышите в течение вечера. Поэтому очень хорошо, что наша дискуссия будет напечатана, проверенная обоими спорящими, что те, кто действительно глубоко заинтересовался поставленными во­просами и считает, что эта дискуссия проливает на них свет, могут спокойно с карандашом в руках прочесть те и другие аргументы и что каждый из нас в дальнейшем — в тех книгах, которые мы будем готовить, — сможет остановиться на позициях, занятых про­тивником» (с. 318—319).

Полемичность присуща, таким образом, любому функциональ­но-смысловому типу речи, поскольку связана с убеждением.

Контрольные вопросы

1. Какие смысловые типы речи вы знаете?

2. Что такое повествование и каковы его характерные особенности?

3. Каким образом можно придать динамику повествованию?

4. Что такое описание и каковы его характерные особенности?

5. Назовите известные вам типы описания.

6. Что такое рассуждение (размышление) и каковы его характерные особенности?

7. Что такое общие места в рассуждении?

8. Что такое полемичность речи и каковы ее виды? Каковы характерные особенности полемической речи?

§ 13. Структура ораторской речи

 

Целостность ораторской речи заключается в единстве ее темы — главной мысли выступления, основной проблемы, поставленной в нем, — и смысловых частей разной структуры и протяженности. Речь воздействует лишь в том случае, если имеются четкие смы­словые связи, которые отражают последовательность в изложении мысли. Путаное, непоследовательное высказывание не достигает цели, не вызывает у слушателей запланированной оратором реакции. В лучшем случае они остаются равнодушными, в худшем — не понимают, о чем идет речь.

Когда оратор начинает говорить, мы, слушатели, как бы сте­нографируем и комментируем его слова: начинает говорить... сооб­щает, о чем будет говорить... делает оговорку... переходит к основ­ной теме... делает отступление... повторяет... дискутирует... опровер­гает мнение ученого... не соглашается... подчеркивает... повторяет-добавляет... перечисляет... отвечает на вопросы... делает выводы. Этот комментарий строго отражает связь оратора с аудиторией, а преж­де всего, последовательность расположения материала, компози­цию речи.

Что же такое композиция речи? Это закономерное, мотиви­рованное содержанием и замыслом расположение всех частей выступления и целесообразное их соотношение, система органи­зации материала.

В композиции можно выделить пять частей: зачин речи, вступ­ление, основная часть (содержание), заключение, концовка речи. Это, так сказать, классическая схема. Она может быть и свернутой, если отсутствует какая-либо из частей, кроме, разумеется, основ­ной (ведь без содержания нет и речи).

Вступление оратора должно захватывать слушателей с пер­вых же слов. Нередко это достигается искусным построением за­чина — самого начала речи. Чаще всего он содержит этикетные формулы, но не только. Следует иметь в виду, что, во-первых, осо­бенности зачина могут определяться как самой темой выступления, так и аудиторией; во-вторых, интересный зачин привлекает вни­мание аудитории; в-третьих, зачин может указывать, в каком клю­че будет произнесена речь.