Тебя и близко не подпустят… Нет, ее на пиру сем не отравить. Надобно другого часа ждать.
– А ежели ночью? – предложил Асмуд. – Когда пойдет по шатрам близких родичей князя? Я войду к одному из них, убью его и приму Креславу вместо родича. А в шатре темно…
Ты больно стар и немощен, чтобы Креслава пила и любодействовала с тобой! – отмахнулась княгиня. – В один миг признает и догадается, кто на тризне свару учинил. А я не переступлю за кон!
У меня есть злато! Я подкуплю служанку!
Ужель ты не знаешь, что дочери Княгини Смерти неподкупны?.. Нет, это не годится, – заметалась княгиня по шатру, и вдруг ее осенило, когда взглянула на спящего Святослава. – Асмуд! Ступай на пир к Креславе и ее служанкам скажи, чтоб подпустили тебя к ней, что ты послан с вестью тайной от меня. А когда станешь молвить Креславе весть мою, она о роге своем на миг забудет. И обо всем на свете! Тогда и всыпь ей зелье… Но где же взять его?
Есть у меня! – Асмуд показал ромейский перстень, под камнем которого скрывался яд. – Да только что за весть мне принести, дабы Креслава память утратила? Что молвить ей? Как отвести глаза?
– Скажи Креславе: отдам ей сына Святослава на вскормление, – велела княгиня. – Мол, и княжич возжелал сего. Я же не противлюсь…
Добро, скажу! – возрадовался Асмуд. – Но как отплатишь мне за службу?
Помилую тебя. Умрешь не в срубе темном, а в своих хоромах.
Мне княжич люб, я привязался, – вкрадчиво вымолвил – Асмуд. – И он ко мне. Дозволь служить ему. Коль не кормильцем, так забавлять стану былинами и сказами.
Черного вестника, к тому же носящего на пальце перстень с ядом, и близко не следовало подпускать к княжичу, однако княгиня слукавила, пообещала оставить при себе: где в этот час найти отравителя? Кто еще возьмется исполнить черный урок?
Отправив Асмуда, она, словно вином, упивалась предвкушением мести и трепетно ждала возвращения кормильца. Но миг прелестный был прерван Свенальдом: воевода ввалился в шатер без слов и поклона, как хаживал ко всем князьям, коим служил.
Я не звала тебя! – застрожилась княгиня. – Зачем явился?
Всегда ходил незваным, – речь потекла черной смолой. – Ты со своей дружиной пришла на Уж-реку. Но где послы древлянские? Был уговор, придут с тобой.
Старый наемник не мог знать ни о сватах, заживо погребенных на княжеском дворе, ни о посылке Люта за сокровищами на остров Ар. Однако древний и сведомый в придворных делах воевода нюхом чуял, что замышляется коварство. Его не брала всеобщая скорбь, и слезы плакальщиц тревожили Свенальда не более, чем легкий дождик. Пожалуй, он единственный, кто в горе не мог раствориться и смешаться в скорбящем народе, оставаясь настороже, будто казак в степи. Чтобы развеять его подозрения, княгиня, как бывалый витязь, пошла на приступ.
Послы посажены в сруб под бдительную стражу, – заявила она. – И ты будешь посажен, если не вернешь сына своего, Люта, в Киев.
Ужели Лют оставил стольный град?! – княгиня впервые увидела старческие, пожухлые глаза Свенальда.
Годи, воевода, – сурово произнесла она. – Не след мне казнить кого-то и свары устраивать, покуда не справила тризны. А вот провожу ладу в Последний Путь – на встряску вздерну. Ты учинил сговор с сыном своим, тебе ответ держать, изменник!
Измены не было! – дрогнул старый наемник. – Мы сговорились с Лютом, верно… Да токмо чтоб он Киев стерег и за тобой призрел.
Отчего же он бежал из города вместе с дружиной, едва ты двинулся на Уж-реку?
Куда бежал?
Не ведаю, куда… В тайне оставил Киев, изменник Лют… Мне недосуг сейчас розыски чинить, суды. Я ныне в скорби!
Свенальд замкнул уста и брови опустил в тяжкой думе. Стоял, словно смолевой пень, вросший посреди шатра.
Ступай же прочь! – бросила княгиня. – Мне след тризну править.
Я ведаю, куда поехал Лют, – с трудом выговорил воевода. – Остановлю его! Верну! Не дам своеволить ромейскому волку!
Ужель к ромеям? – скрывая интерес к внезапному откровению, спросила княгиня.
Дозволь не говорить мне, – попросил старый наемник. – Верну и вразумлю – навек запомнит, как след служить престолу.