Через мгновение он почернел и дух испустил.
Креслава же рог поднесла княгине и вылила отравленное вино под ноги.
Есть в зелье сила. Злодей мертв!.. Усопший князь был люб тебе, а посему я все прощаю. Кормилец черный не отравит свет своим ядом. Храни его от мрака! Я долг исполнила. Наш путь земной здесь разошелся, и соединимся снова лишь в небесах. Прости и ты меня. Прощай, княгиня! Прощай, тресветлый Святослав!
С тем поклонилась и прочь пошла. Каменной ногой княгиня сделала шаг за нею, пытаясь задержать, простерла руки, но соперница была уже недостижима: незримая стена восстала между ними.
Ты… почему… жива? – устрашилась княгиня. – Ты почему жива? Ведь ты вкусила яд?!
Креслава лишь засмеялась…
Вот уж ночь опустилась над скорбным градом, у веж и шатров зажигались костры, однако земное время Креславой не владело. Обрядный пир был нескончаем. Наполнив свой прекрасный рог, она входила в шатры мужей из рода князя и подносила мед, при этом говоря:
Твой родич ныне спит сном непробудным, вечным, но рог тебе прислал. Вкуси же со мной сей мед. Его когда-то князь вкушал!
И всякий муж, как велел обычай, из рога пил мед горький, от ложа с Креславою – мед сладкий и хмельной.
Изведав соль и сладость пути заемного – того пути, что смерть прервала, – муж княжеского рода продлял его и нес ту ношу, что обронил усопший князь.
Ты будешь жив во мне! – при этом молвил родич. – Ступай тропой небесной. Пока я живу, ты со мной всюду.
Так вместе с медом и любовью Креслава поделила жизнь свою и жизнь князя на малые толики и раздала всем родичам – никто не был обижен.
Но на заре десницей Княгини Смерти был пробит час!
Звон медного била поплыл от носа корабля во все концы, во все края и достал небес.
От солнца по земле промчался ветер и стих.
Поникли росные травы, дерева преклонили свои кроны, умолкли птицы, и когда на трепетной осине поник последний лист – князя подняли из земли, обрядили в дорогие одежды и медленно, на дланях, вознесли в парчовый шатер на корабле. Княгиня Смерти сама приготовила ему ложе, выстелив его периной из лебяжьего пуха, шелками белыми, наволоками черемными, и усадила князя так, чтобы смотрел вперед по ходу насады. Дружинники внесли оружие, доспехи и все сложили возле десницы; тиуны же забили двух коней и двух коров – все бросили на днище корабля. Затем поднесли дары, кто что желал – барана с ярочкой, собаку, кур и петухов, ловчих соколов и диких голубей. – Последний Путь далек, все пригодится князю. Пока корабль снаряжали, Княгиня Смерти украсила его цветами, ветвями берез и дуба, сплетенными в жгуты.
И снова медный голос била Русь встрепенул!
На сей раз ветер покрепче опахнул людей, сорвал шапки и покатил их по земле.
В тот час Креславу искупали родниковой водой, утерли рушниками и, нарядив в белые простые одежды, убрали голову цветами. Волосы же не плели в косы, а распустили по прядям вокруг плеч и повили груди золоченой лентой. Наконец, окропили духмяной водой и поднесли последний рог, но не с вином, а с веселящим зельем. Креслава осушила свой прекрасный рог одним духом и поклонилась Гоям:
Живите с миром, как в сей час живете в этом граде! А нам с князем в путь пора. Эй, служанки! Где насада, которую князь прислал за мной?
Сначала служанки закричали ей:
Брось рог! Не уноси с собой! Оставь на земле!
Креслава полюбовалась рогом, блистающим на солнце, обласкала его в ладонях, прижала к щеке – жаль было расставаться с ним, принесшим ей веселие и радость.
Брось рог! – взмолились теперь Гои. – В вышнем мире красоты довольно! Пусть останется немного на земле!
Креслава поцеловала рог, но своевольная рука не слушалась, не выпускала его – как жаль бросать! Вот унести б с собой!..
Брось рог, – попросила ее Княгиня Смерти. – Всего не взять с собой. Отдай живущим, избери одного и брось. Пусть на земле утешатся твоей красой. А коли некого избрать – брось в воду. Умоются девицы той водой, и прейдет к ним твой прелестный образ.
Повела Креслава очами – под береговым обрывом черная вода плескалась; на берегу – людское море. Предпочла она сию стихию, высмотрела с помоста княгиню и вдруг метнула рог к ее ногам. Не ожидала того княгиня, очам своим не поверила, да заговорили Гои: