СТРУКТУРА ОБЩЕЙ СОЦИАЛИЗАЦИИ

 

antonov 7 1

 

 

Схема 6—2

СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ МОДЕЛИ ВОСПИТАНИЯ ДЕТЕЙ И ТИПЫ ИХ СОЦИАЛЬНОЙ ИЗОЛЯЦИИ (депривации) В XV-ХХвв. В ЕВРОПЕ* (с сокращениями)

 

antonov 7 2

 

 

теоретический, познавательный, социальный, политичес­кий или религиозный), какой именно полнее всего прояв­ляется в семье?

Речь идет о формировании в семье гибкой переключаемое™ ре­бенка с кода поведения "среди своих" на код "среди чужих" и обратно.

Чем сплоченнее семья, тем сильнее семейное МЫ,тем отчетливее признаки и атрибуты того, что "мы свои".

Оппозиция своего и чужого распространяется и на общезначимые ценности. Так, было бы дико, если бы дома, в семье близкие люди вели себя как начальники и подчиненные и т.п. Такая тенденция характерна для учреждений общественного воспитания, для детских домов и приютов, воспитатели которых стремятся к тому, чтобы дети, находясь у себя дома, вели себя как "на людях" по "полным" нормам социального поведения.

Однако общечеловеческая норма "своего" поведения в стенах сво­его дома отменяет служебную субординацию и требует, чтобы, на­пример, гость, даже если он генерал и вообще начальник, вел себя именно как гость и чтобы хозяева не вытягивались перед ним во фрунт, даже будучи в действительности вне домашней жизни его подчиненными.

Как известно, в разного рода неформальных группах и кликах (например, подростковых) эта тенденция "свойскости", временной отмены общезначимого абсолютизируется. Поэтому семья противо­стоит гипертрофии "чужести", навязываемых детям в приютах, и свирепости "мы свои", обнаруживаемой в шайках и кликах (свое­образным проявлением этого является присущее диким племе­нам людоедов убеждение, что они никаким людоедством не зани­маются: "Мы нас не ели, мы их ели, потому что они — не мы", т.е. не люди).

Именно в семье закладываются основы умения быстро переклю­чаться со "своего" на "чужое" и обратно. Не принадлежность детей к "плохим" или "хорошим" семьям делает их самих "плохими" или "хорошими", а неспособность семьи (благополучной или неблагопо­лучной) привить детям умение отменять там, где надо,общечеловеческое или ущемлять исконно свое. Именно поэтому важно изучать роль социальной структуры в этом процессе, социальные факторы подобного влияния семьи на социализацию личности, характеризую­щейся гибкостью или ригидностью механизма самоконтроля.

Нуклеарная семья является той изначальной социальной матри­цей, внутрь которой уходят корни личности и откуда берутся ее истоки Я. Семья ориентирует ребенка прежде всего на членов семьи

 

Схема 6—3 СХЕМА ПОВЕДЕНИЯ ЛИЧНОСТИ

 

antonov 7 3

и других родственников и лишь затем — на социальное окружение в общество в целом. Для социолога важно знать, как именно в семье индивид (в момент рождения — еще только предпосылка и предусло­вие человека) делается личностью.

Недостаточно сказать только о конечном результате, надо рас­крыть и механизмы социализации. Это заставляет взглянуть на по­этапное формирование личности с точки зрения вклада семьи в становление механизма, управляющего поведением, т.е. в формиро­вание структуры диспозиционной регуляции индивидуального пове­дения.

Поскольку человек существует в истории и изменяется не за счет анатомических трансформаций или только наследственности, а бла­годаря изменениям своего поведения и культуры, постольку резуль­таты действий зависят не просто от сочетания внутренних и внешних предпосылок, а от личностного определения возникающих жизнен­ных ситуаций, т.е., говоря другими словами, от их индивидуальной оценки.

Диспозиционная структура и раскрывает поведенческий механизм этого определения ситуаций. Итак, схема поведения личности такова (схема 6—З)1.

Индивид рождается с генетически заданным набором физиологи­ческих потребностей. Но это рождение происходит в разных по социально-экономическим условиям семьях (семейных ситуациях). Поэ­тому, анализируя процесс социализации, следует выделять типиче­ские ситуации в семьях разного типа, различным образом воздейст­вующие на удовлетворение тех или иных потребностей.

Иными словами, надо знать, какие именно семейные ситуации по фазам семейного цикла и каким образом влияют на те или иные конкретные потребности социализируемого ребенка.

В разных теориях социализации подчеркиваются и разные аспекты семейной социализации, что, собственно, и отличает одну теорию от другой.

Наше довольство собой в жизни обусловлено всецело тем, к какому делу мы себя предназначим. Оно определя­ется отношением наших действительных способностей к потенциальным, предполагаемым — дробью, в которой числитель выражает наш действительный успех, а знаме­натель — наши притязания:

Успех Самоуважение - Притязания .

При увеличении числителя и уменьшении знаменателя дробь будет возрастать. Отказ от притязаний дает нам такое же желанное облегчение, как и осуществление их на деле, и отказываться от притязания будут всегда в том случае, когда разочарования беспрестанны, а борьбе не предвидится исхода.

Джемс У. Личность // Психология личности. Тексты. М., 1982. С. 67.

Вопрос к читателям: Самоуважение можно повы­сить минимизацией притязаний и максимизацией дости­жений... Как определить оптимальную меру между этими двумя тенденциями?

В психоанализе внимание фокусируется на инстинктивных влече­ниях и на роли бессознательного. Семейные ситуации типологизиру-ются по взаимоотношениям матери — сына, отца — дочери. Среди потребностей выделяется либидо (половое влечение). Изначальная социокультурная конфликтность внутрисемейных ролей родителей и детей обнаруживается, согласно психоанализу, уже в самых ранних детских возрастах. И если она не находит своего разрешения в семье, то активизирует влечения взрослого всю его оставшуюся жизнь (де­терминированность взрослой жизни опытом детства, семейной соци­ализацией в детстве, завершением воспитания в дошкольный пери­од) . Психоанализ интересен структурированием личности как взаи­модействия противоречащих друг другу "Сверх-Я" ("Super Ego"> и Оно ("Id"), достигающих уравновешивания в "Я" ("Ego").

Мы преднамеренно отказываемся от развития в себе лишь того, в чем не надеемся достигнуть успеха. Таким-то образом наш альтруизм является "вынужденной доброде­телью", и циники, описывая наш прогресс в морали, не совсем лишены оснований напоминать при этом об изве­стной басне про лисицу и виноград.

Джемс У. Личность // Психология личности. Тексты. М., 1982. С. 69.

 

Вопрос к читателям: Получается, что многие из наших достижений всего лишь прикрытие наших несбыв­шихся намерений, нашей неполноценности? Можно ли установить эмпирические индикаторы уровня притязаний и достижений?

Среди диспозиций центральное место принадлежит Я как главной ценности личности. Поэтому фрейдовская трактовка Я как регулято­ра между половым влечением к родителю противоположного пола и социальным ограничением этого влечения интересна не содержа­тельным конфликтом между сексуальным и социальным, а модели­рованием конфликта между обществом и личностью в самой струк­туре человеческого Я. Важно, что подобная амбивалентность Я обна­руживается с первых дней социализации и что в психоанализе пока­зан механизм самоограничения Я, формирования совести или соци­альной ответственности личности, умения подчинять индивидуаль­ное общему. Любовь или ненависть к родителям порождают чувство вины и разные формы сублимации этих чувств.

Есть очень много мудрости в словах Ницше: "Тот, кто имеет, зачем жить, может вынести любое как". Я вижу в этих словах девиз, который справедлив для любой психо­терапии. В нацистском концлагере можно было наблю­дать, что те, кто знал, что есть некая задача, которая ждет своего решения и осуществления, были более способны выжить.

Что касается меня, то когда меня забрали в концент­рационный лагерь Освенцима, моя рукопись, уже готовая к публикации, была конфискована. Конечно же, только глубокое стремление написать эту рукопись заново помог­ло мне выдержать зверства лагерной жизни. Например, когда я заболел тифом, то, лежа на нарах, я записал на маленьких листочках много разных заметок, важных при переделке рукописи, как будто я уже дожил до освобож­дения. Я уверен, что эта переработка потерянной рукопи­си в темных бараках концентрационного лагеря Баварии помогла мне преодолеть опасный коллапс.

Я считаю опасным заблуждением предположение, что в первую очередь человеку требуется равновесие, или, как это называется в биологии, "гомеостазис". На самом деле человеку требуется не состояние равновесия, а ско­рее борьба за какую-то цель, достойную его. То, что ему необходимо, не есть просто снятие напряжения любыми

способами, но есть обретение потенциального смысла, предназначения, которое обязательно будет осуществлено. Человеку требуется не равновесие, а то, что я называю "нусодинамикой", т.е. духовной динамикой в рамках полярного напряжения, где один полюс представляет со­бой смысл, цель, которая будет реализована, а второй полюс — человека, который должен осуществить эту цель.

Франкл В. Поиск смысла жизни и логотерапия // Психология личности. Тексты. М., 1982. С. 121-122.

В когнитивных теориях, акцентирующих рациональность чело­веческого поведения, роль семьи обнаруживается в моральном раз­витии ребенка. Например, теория перехода от эгоцентризма к ре­лятивизму Ж. Пиаже рассматривает эгоцентризм как когнитивную незрелость, как веру в то, что и другие определяют ситуации и события точно так же, как и ребенок, т.е. помещая его в центр Вселенной. Любовь и забота родителей, согласно этой точке зрения, укрепляют этот "реализм", когда мир искривляется под себя и когда оказывается невозможной подлинная кооперация с другими.

В этот же период (до 6-7 лет) зависимость ребенка как младшего от старших связана с его эмоциональной односторонностью по отно­шению к родителям, чувствами "слепой" привязанности и любви. Именно это, кстати, больше всего нравится в малышах малодетным родителям (бэби-комплекс).

Самоактуализирующиеся люди, все без исключения, во­влечены в какое-то дело, во что-то находящееся вне их самих. Они преданы этому делу, оно является чем-то очень ценным для них — это своего рода призвание в старом, проповедническом смысле слова. Они занима­ются чем-то, что является для них призванием судьбы и что они любят так, что для них исчезает разделение "труд — радости". Один посвящает свою жизнь закону, другой — справедливости, еще кто-то — красоте или истине. Все они тем или иным образом посвящают свою жизнь поиску... поиску предельных ценностей, которые являются подлинными и не могут быть сведены к чему-то более высокому".

Маслоу А. Самоактуализация // Психология личности. Тексты. М., 1982. С. 110.

В полноценной семье после 7-8 лет освобождение ребенка от пут эгоцентризма, "реализма" и зависимого почитания родителей идет

 

быстрее. Но процесс формирования более релятивистской картины мира может задерживаться. И тогда в среде сверстников могут разгораться бои за навязывание своей Я-центристской концепции другим. Причем обычно все успехи приписываются себе, своим способностям, а неудачи — обстоятельствам, "помехам" со стороны других. "Хорошая" социализация в семье позволяет избежать этой тенденции, формирует социально компетентную личность, способную брать ответственность на себя, а не списывать все на неблагоприятные условия2.

В теории Дж. Мида процесс формирования Я рассматривается как своего рода отход от центристской тенденции, как включение в свой мир других людей, как, с другой стороны, умение войти в их роль Подражая родителям, ребенок учится входить в роль и выходить из нее, но, главное, он научается видеть себя со стороны. "Я-образ" ("отраженное Я", "Looking-glass Self) — это представление о себе, увиденное глазами других. Чем значимее эти другие для ребенка, тем больше вероятность, что Я-образ будет формироваться под влия­нием оценок этих "значимых других".

При общении ребенка с отдельными "другими" начинает форми­роваться обобщенный образ своего Я, причем лучше всего это проис­ходит не при парном взаимодействии, а в групповых интеракциях.

"Генерализованный другой" — это обобщенный образ других, который легче конструируется в группах, а не в диадных (парных) контактах. В сплоченных семьях "генерализованный другой" иден­тифицируется с семейным МЫ и Я-образ складывается не как про­стая сумма образов других людей, а как концепция Я, присущая "генерализованному другому". Чем интегрированнее семья, тем не­противоречивей Я-концепция ребенка.

Различия Я-образов в разных группах — проводниках (агентах) социализации — будет заставлять человека подбирать таких "значимых других", которые будут подтверждать сложившуюся Я-концепцию.

Таким образом, умение входить в роль другого и видеть себя его глазами формирует ценность своего Я посредством переключения с одних ролей на другие. В теории Дж. Мида также подчеркивается та особенность ранней социализации, которая связана с неизбежностью уравновешивания противоположных тенденций, а, следовательно, важной ролью семейного Мы в становлении Я.

Мы привели здесь лишь отдельные примеры из множества со­циально-психологических теорий формирования Я, чтобы проил­люстрировать становление центрального элемента диспозиционной структуры поведения личности. Степень вовлеченности в Я жиз

ненных ценностей определяет как иерархию потребностей, так и выбор тех или иных средств их удовлетворения.

Социализация в семье может трактоваться и как формирование базовой иерархии индивидуальных потребностей. Если выделить три основных уровня потребностей — потребности в физическом, психо­логическом и социальном самосохранении, то в принципе каждый из них может быть высшим и соответственно определять ту или иную направленность личности. Вместе с тем указанная последователь­ность этих потребностей раскрывает их изначальную иерархию — прежде чем ломать голову над смыслом бытия и стремиться оберегать свое Я в общении с другими, надо быть хотя бы относительно сытым и одетым. В повседневности все взаимосвязано и та или иная направ­ленность личности обнаруживается лишь как тенденция в массе по­вторяющихся ситуаций.

Среди потребностей социального уровня — в образовании, труде, творчестве — выделим и потребности в браке и семье. Важно выяс­нить их значимость для социального самосохранения личности, то, какую роль они играют для сохранения и повышения социального статуса индивида, а также для творческого самосовершенствования личности, для ее полноценной самореализации.

Если бы поведение личности было бы полностью обус­ловлено биологически (как полагают некоторые ученые), тогда не было бы никакой потребности в семье... Посколь­ку человеческая личность не рождается, а "делается" в процессе социализации, постольку именно семья стано­вится необходимостью...

Parsons T. and Bales R. Family. Socialization and Interaction Process. 1955.

Семейная социализация ребенка имеет решающее значение для становления семейных потребностей. Общий семейный климат прямо влияет на восприятие детьми семейных ролей и на желание обзаве­стись в будущем своей семьей. Этот климат в значительной мере неблагоприятен ныне для адекватной потребности в семье и семей­ных ролях — отсутствие совместной деятельности родителей и детей, которая непосредственно цементирует семейное единение, ведет к атмосфере потребительства и бытового самообслуживания, к редук­ции семейных ролей до уровня бытовщины. Профессиональная заня­тость членов семьи вне дома превращает эти редуцированные семей­ные роли и потребности в "бремя". И, к сожалению, социальная проблема соотношения семейных и внесемейных (прежде всего про­фессиональных) ролей все чаще трактуется через перераспределение

 

семейных ролей, через "справедливое" разделение семейного "бре­мени" между мужем и женой.

Процесс социализации на протяжении всего жизненного цикла индивида предлагает две основные, неравные по времени и интенсивности стадии. Первая стадия — пери­од активного становления индивида как общественного существа — занимает около трети жизни... На этой стадии осуществляется:

а) элементарная или первичная социализация ребенка;

б) нормативно-фрагментарная, маргинальная социали­зация подростка;

в) концептуально-целостная, результирующая социали­зация молодежи периода перехода от юности к зрелос­ти — от 17-18 до 23-25 лет.

Вторая стадия — период развития сложившейся лич­ности в ходе ее дальнейшего функционирования в об­ществе:

1) в качестве трудоспособного члена общества;

2) и в связи с выходом на пенсию.

Андреенкова Н. Роль семьи на разных этапах социализации инди­вида // Динамика изменения положения женщины и семья. М., 1972. С. 4.

Исторические особенности семейной социализации. В XX в.

уменьшение воспитательной роли семьи обнаружилось в индустри­альных странах в связи с кризисом семьи и семейного образа жизни в ходе процессов: а) нуклеаризации — разъединения старших, сред­них и младших поколений, элиминирования трехпоколенной расши­ренной семьи и распространения нуклеарной, двухпоколенной семьи, состоящей из родителей и детей, при повзрослении которых проис­ходит отдаление их от родителей, остающихся в "пустом гнезде"; б)конъюгализации — сведения, редукции единства семейной жизне­деятельности, единства "родства-родительства-супружества" к суп­ружескому партнерству и сексу, т.е. к тем отношениям, которые предполагают минимизацию родственно-родительских связей или их полное отсутствие; в) индивидуализации — смещения центра обще­ния с совместного супружества на формы внесемейного и внесупру-жеского, одиночно-индивидуального образа жизни, где преобладают ценности эгоцентрического существования.

Во второй половине XX столетия система факторов, связанных с "модернизацией" индустриально развитых стран капитализма, при­вела к целому ряду затяжных и негативных тенденций, свидетельст-

вующих о глубоком кризисе института семьи, который точнее именовать кризисом социального порядка, зиждущегося на фамилизме, на фамилистической цивилизации. Социальный порядок, характеризу­ющийся капиталистическим производством и рынком, наемным тру­дом и перехватом семейных функций, деприватизацией семейной жизни и отчуждением членов семьи, устранил ценностные опоры семейного родительства, погасив личностные стремления к обзаведе­нию семьей с несколькими детьми. В свою очередь, широкое распро­странение малодетной семьи с 1-2 детьми и "серийной моногамией", т.е. с разводами и послеразводными браками и сожительствами, зна­меновало крах пожизненного брака. Одновременно сексуальная и контрацептивная революции, акселерация новых поколений, кризис возрастной идентификации подростков и молодежи, рост нелигитим-ных сожительств и рождений, кризис репродуктивного поведения несовершеннолетних, отказы от новорожденных, рост сиротства при живых родителях, рост юношеской социальной патологии, суицидов, проституции и т.д., т.е. появление целого ряда социальных кризисов, производных от глобального кризиса семьи, раскрывали всю остроту деградации социального порядка, не сумевшего обеспечить баланс между противоречивыми интересами личности и общества.

Процессы семейного кризиса наблюдались в России с конца 60-х гг., наблюдаются они и до сих пор. Поэтому, рассматривая воспитательную роль семьи в России, нельзя не учитывать общеми­ровые тенденции ослабления института семьи. Однако анализ воспи­тательного воздействия российской семьи на новые поколения ослож­няется действием специфических факторов.

В советскую эпоху на преемственности семейных поколений нега­тивно сказались отмена частной собственности (это разрушило базу семейного домопроизводства и семейного наследования), резкое уси­ление роли государства вообще (в связи с огосударствлением всего народного хозяйства и сфер общественного обслуживания и потреб­ления) и усиление роли государственного вмешательства в жизнь семьи в частности.

Ускоренная индустриализация и урбанизация Российской Феде­рации привели к резкой деформации структуры семьи, к смене рас­ширенной, сельской трехпоколенной семьи семьей городской двухпо­коленной, нуклеарной — при этом решающую роль в потере семьей ключевого положения в воспитании новых поколений имела поддер­живаемая государством передача социализирующих функций семьи специализированным институтам воспитания и образования (детс­ким дошкольным учреждениям, школам, интернатам, пионерлаге­рям, училищам, вузам и т.д.).

 

Единый прежде семейный авторитет подвергся многоступенчатому расщеплению, распавшись на ряд противоречащих друг другу "социализационных авторитетов". Тем самым создавался постоянный источник конфликтной социализации молодежи, находящий разнообразные формы (в соответствии с историческим временем и меняющимися условиями жизни) проявления этой конфликтности, несогласованности воспитательных воздействий — от нарушений и имитации нормативного социокультурного поведения до социальной патологии разного рода (бегство от жизни и своего Я, суицид, агрессия против других, насилие, правонарушения и преступность). Криминальные формы конфликтной социализации в связи с расколом семейного авторитета, в свою очередь, принуждают к созданию учреждений повторной, принудительной социализации несовершеннолетних, юношества. Неэффективность репрессивной ресоциализации общепризнана, однако остается в тени понимание того, что попытки как-то компенсировать разрушение семейной социализации внесемейной, обречены на неудачу, так как замены семье в этом отношении нет.

Все ныне известные институциональные заменители семейного воспитания являются целевыми, специализирующимися на целях воспитания детей в летних лагерях и пансионатах. Вокруг этих целей выстраивается функционирование организаций с определенным уставом, штатами и т.п., подобная формализация деятельности неизбежно порождает контрорганизацию, появление различных неформальных структур, противостоящих, как правило, формальной структуре. Феномен "бурсачества" или "дедовщины" неизбежен в целевых воспитательных организациях для несовершеннолетних и в организациях, где четко обозначен возрастной критерий, позволяющий дифференцировать молодежь внутри группы сверстников (например, в армии год призыва позволяет различать среди ровесников "стариков" и "салаг").

Семейная социализация лишена этого противоборства формальных и неформальных структур и потому, что семья не является целевой формальной организацией, и потому, что даже в расширенных семьях, базирующихся на семейном производстве, традиционные внутрисемейные роли отца-матери-сына-дочери и дополняющие их роли родства-свойства, включают в себя в полном соответствии с системой социокультурных норм семейной жизнедеятельности также определенные права и обязанности по домохозяйству и семейному производству. Можно сколь угодно иронизировать над "патриархальщиной", но в многопоколенной крестьянской семье, просуществовавшей в России в качестве преимущественнрго типа семьи до конца 20-х гг., было изначально снято противостояние производственных и

семейных ролей, так как вся жизнедеятельность строилась на семейно-производственной основе.

Расщепление семейного авторитета обнаружилось первоначально в ходе нуклеаризации — распада расширенной семьи на ряд нуклеарных семей и соответственно при расколе авторитета главы расши­ренной семьи и прародителей на ряд авторитетов глав нуклеарных семей, как правило, отцов. Миграция из деревень в города, в город­ские коммунальные квартиры, где нуклеарные семьи ютились в ма­леньких комнатах, — способствовала разъединению взрослых детей, имеющих свои семьи, и их родителей. Эта материально-жилищная основа отчуждения старших и младших поколений способствовала нарушению семейной преемственности поколений, отдалению, изо­ляции новых поколений от старших (в конечном счете — уменьше­нию уважения к старшим вообще).

Урбанизация страны способствовала закреплению этой тенден­ции, новые города и рабочие поселки возникали вокруг строящихся заводов и комбинатов, жилищная стесненность рушила семейно-родственные связи, оставляя малочисленную нуклеарную семью в окру­жении "чужих" людей. Это резко контрастирует с интенсивностью семейно-родственных и соседских контактов на селе, где все знают друг друга и где проявление детьми и юношами девиантного поведе­ния затрудняется атмосферой первичной близости отношений. В де­ревне нет феномена дворово-уличного негативного влияния на под­растающих детей и подростков, нет обезличенности городского обще­ния. В то же время город, приучая людей к постоянным непосредст­венным контактам "локоть к локтю" в транспорте, в магазине и на улице, без одновременного личностно-узнаваемого общения "лицом к лицу", создает фон отчуждения людей друг от друга, феномен отсутствия людей при их физическом соприкосновении. Эта город­ская особенность изоляции одиночек в толпе психологически весьма опасна как основа и для криминального поведения, поэтому в город­ских условиях требуется какой-то дополнительный социализирую­щий механизм, позволяющий цивилизованным образом разрешать ситуации массового поведения, скучивания людей в очередях без ожесточенного их отчуждения. Только социально-психологические особенности семьи позволяют сформировать у личности способности переключения с кода обезличенного взаимодействия на код личност­ного общения и, наоборот, без каких-либо отклонений от общеприня­тых норм. Однако раскол семейного авторитета, особенно резкий именно в городских семьях, лишенных постоянных контактов всей системы расширенного родства, усугубляет для подрастающих поко­лений тенденцию к девиантности поведения среди "чужих".

 

Раскол семейного авторитета происходит также при разрушении семейного производства как арены совместной деятельности родителей и детей, как арены трудового воспитания и формирования семейных династий по профессиональной их ориентации. В семейном домопроизводстве никто не чувствует себя батраком, наемником, винтиком, а семейный авторитет родителей укрепляется благодаря их профессиональному мастерству, передаваемому в процессе обучения ученикам-детям. Вытягивание родителей в наемный труд вне семьи и дома, где-то на стороне, о чем дети имеют смутное представление фактически прекращает наследование детьми родительского дела прекращает семейную преемственность в экономико-производственном аспекте, т.е. в том самом, без которого воспитание детей в семье превращается в гигиенически-бытовое обслуживание.

Отсутствие у семьи общесемейного дела в большей степени, чем отсутствие семейной собственности, лишает членов семьи чувств хозяина своей жизни, самоуважения и достоинства. "Совковость", о которой часто говорят, в большой мере сформирована тем иждивенчеством-потребительством, которое вырастает на почве наемничества, батрачества-холуйства и имитации вкалывания во внесемейном производстве, т.е. не на себя, а на нечто отчужденное. Монополизация государством народного хозяйства ставит всех членов семей (в том числе и детей, сдаваемых в ясли, сады, школы, интернаты-лагеря во время "работы" родителей) в положение клиентов-просителей милостей у чиновников госучреждений. Это подчиненное положение семьи как просительницы остро ощущается детьми, чувствующими приниженность семейных авторитетов перед лицом "представителей" государства.

Только родители, имеющие свободные профессии, занимающиеся творчеством в стенах дома (имеющие возможность не ходить "на работу" от звонка до звонка), способны передать по наследству свои профессиональные знания и навыки — только немногие в условиях капиталистического наемничества способны создавать семейные династии артистов, художников, писателей, музыкантов, ученых. Эти немногочисленные исключения подтверждают огромное значение совместного общесемейного дела родителей и детей как ведущего фактора полноценной социализации потомства и поддержания высокой планки семейного авторитета. Семейное воспитание, базирующееся на общесемейном производстве, без искусственных натяжек уравнивает в качестве семейных работников и учителей-родителей и учеников-детей. Никакая целевая организация воспитания не способна столь мягко и тонко снимать антагонизм взрослых — не взрослых, учеников — учителей, старших — младших. Напротив, семья наемников — родителей и детей, вынужденных прибегать к помощи

специализированных учреждений, обостряет это различие полноцен­ных взрослых и как бы недополноценных подростков, различие, обнаруживаемое в разных формах в дошкольных учреждениях, шко­лах и вузах, и, разумеется, в самой семье.

Есть еще один момент, связанный с разрушением семейного про­изводства капиталистической индустриализацией — неизбежное уд­линение периода социализации. Многие считают пролонгированную до 25 лет социализацию молодежи признаком прогресса, в связи с этим трудовое воспитание детей встречается в штыки, объявляется эксплуатацией детей. Здесь корни запретов труда несовершеннолет­них даже вместе с родителями, поскольку труд изначально мыслится внесемейным и является таковым. В результате родителям оставля­ется возможность проявить себя в качестве воспитателей не в серьез­ном деле, а во время отдыха, туризма, спорта или при выполнении домашне-бытовых обязанностей. Затягивание учебы и ученичества без настоящего труда ставит подростков и юношей в маргинальное положение инфантилов, недовзрослых, социально не признаваемых взрослыми людей — не говоря уж об отсутствии финансового под­тверждения полноценности. Пролонгация социализации, отсрочка социального признания взрослости резко противостоит процессу аксе­лерации (ускоренного развития физического и полового созревания). Между последним, воспринимаемым подростками как ратификация взрослости, и наступлением социальной зрелости и компетентности образуется период в 10-13 лет, когда подрастающие поколения в силу неадекватности социальной организации индустриальных обществ оказываются в состоянии уже не-детей, переростков детскости и еще не-людей, недорослей. Отсюда идет нагромождение острых социаль­ных проблем материнства несовершеннолетних, сексуальной вседоз­воленности, отказов от новорожденных родителями-тинейджерами, групповой секс и насилия, делинквентность и т.д. Ранние браки как попытка приобретения статуса социализированной взрослости в пе­риод затянувшегося ученичества и, как следствие, — рост разводи-мости из-за социальной неготовности к родительским ролям — все это также следствие разрыва между социальной и физической зрело­стью, удлинения социализационного периода в связи с развалом семейного авторитета по причине краха семейного производства.

И в самом деле, крупное индустриальное производство с ростом производительности труда и технологической эволюцией непрерывно ведет к моральному износу и старению прежних профессиональных навыков и умений. В этих условиях техническая переподготовка старших поколений и повышение квалификации опытных кадров становится менее эффективным делом, чем обучение молодежи, ко­торой не надо переучиваться, которой не мешает старый опыт. Насы-

 

щение молодых людей самыми современными знаниями требует соответствующего обучения в рамках общего и профессионального образования. Подобное удлинение образовательно-профессиональной социализации и порождает отсрочку желанной взрослости и одновременно обостряет проблему отцов и детей не только в семье, но и вне ее.

Молодежь, оказывающаяся более приспособленной к технологическим инновациям благодаря позже приобретенным знаниям, чем старшие поколения, фактически, приходя на производство, подрывает положение старших, чей опыт оказывается ненужным. Психологически это является основой неуважения к старшим и поэтому спонтанно, непродуманно осуществляемый процесс научно-технической перестройки производства, с одной стороны, затягивая социализации молодежи, порождает массу молодежных проблем, а с другой стороны, создавая преимущества молодым в сравнении со старшими поколениями производственников, обостряет конфликт отцов и детей, ставя их в положение антагонистов-конкурентов на рынке труда. Во всяком случае процесс технологических нововведений осуществляется таким образом, что затрудняет социализацию молодежи во многих направлениях. Воспитательный аспект индустриальной революции, к сожалению, не принимается во внимание в связи с вышесказанным, и прежде всего, с недооценкой значения семейного производства.

Индустриализация и вовлечение женщин в систему государственного производства ведут к еще одной разновидности дробления семейного авторитета. Занятость женщин-матерей вне дома объективно ставит миллионы матерей и отцов в положение конкурентов. Взамен взаимно дополняющих друг друга ролей матери и отца в системе семейного производства, взамен единства родительского авторитета и единства родительского влияния на детей и подростков, занятость женщин, понижающая уровень оплаты труда мужчин, привела к конкуренции мужей и жен на рынке труда. Подобная конфликтность не могла не сказаться и на семейных отношениях отцов и матерей, что, собственно говоря, и является причиной роста разводов. Но форма этого конфликта была перенесена с проблем внесемейной занятости на проблемы распределения домашних обязанностей мужей и жен. В рамках нуклеарной семьи общий семейный авторитет был раздроблен на два родительских авторитета, находящихся в противостоянии. Более того, произошло снижение авторитета отца и усиление авторитета матери.

Необходимо сказать, что вовлечение женщин в производство происходило в условиях существования социокультурных норм разделения мужских и женских обязанностей. Крах семейного производства коснулся прежде всего мужчин, урбанизация закрепила исчезновение тех видов домашнего труда, которые выполнялись мужчинами. Одна

ко за женщинами остались их прежние домашние роли, теснее всего связанные с социокультурной функцией материнства. Отсюда про­истекает доминирование матери в домашнем хозяйстве и в семье, дополняемое большим времяпрепровождением матери дома в связи с льготами, предоставляемыми матерям государством по уходу за деть­ми. Эти льготы, компенсирующие занятость матери в профессио­нальном труде вне семьи и отчасти облегчающие двойную занятость женщин-матерей, породили своеобразную систему матриархата.

Речь идет о системе "мать-государство-ребенк", о системе "па­тернализма" государства, создающего некоторые преимущества ма­терям в системе наемного труда и исключающего отца из этой взаи­мосвязи с ребенком. Данный момент дополнительно осложняет про­тиворечивость отцовского и материнского авторитета, ослабляя се­мейный авторитет в целом. Подобная система принуждения женщин к внесемейной занятости на производстве и частичной компенсации ее рядом льгот, по охране материнства, ведущая к доминированию женщин в семье и в ряде сфер профессиональной деятельности, иногда называется некоторыми учеными системой "матриархатного государства"3.

Перекос семейного авторитета в сторону роли матери обусловлен также перевесом женских поколений над мужскими в первое после­военное десятилетие. Распространение матерей-одиночек и детей, имеющих прочерк в графе "отец", способствовало укреплению соци­ального признания альтернативных семей с одним родителем, леги­тимности статуса матерей-одиночек.

Таким образом, в течение нескольких десятилетий структура ро­дительского авторитета, присущая расширенной семье, радикально трансформировалась, сузившись до семейного авторитета нуклеар­ной семьи, к тому же лишенного трудового сотрудничества родителей и детей и обремененного необходимостью длительной опеки в связи с затягиванием периода социализации; наконец, зауженный авторитет семьи оказался раздроблен на два противоречащих друг другу авто­ритета отца и матери с усилением последнего. Последствия этого перераспределения внутрисемейного авторитета для воспитания де­тей и юношества специально не исследовались, тем более что в социальной реальности они одновременно вызывались воздействиями со стороны Внесемейных социализирующих инстанций.

Ослабление родительского авторитета в результате передачи де­тей на время работы родителей вне дома в детсады-школы-училища-вузы и т.п. целевые учреждения происходило в связи с внесемейны-ми влияниями воспитателей на формирование личности ребенка. В этой ситуации дети лишаются не просто непосредственных контак­тов с родителями большую часть дня, они лишаются социализирую-

 

щего влияния родителей в совместной деятельности с ними, влияния, которое замещается воспитателями и группами сверстников. Все целевые воспитательные учреждения в советскую эпоху осуществляли с помощью "парт-проф-комсомол-пионерорганизаций" единую политическую социализацию, которая могла и не совпадать с политическими ориентациями родителей или с их религиозными воззрениями. В итоге дети лишь условно могли рассматриваться как продукты родительского воспитания, продления Я родителей в детях. В лучшем случае они оказывались физическими слепками с родителей без воспроизведения родительских линий поведения, семейной преемственности.

Спад рождаемости связан с тупиковыми, неразрешимыми проблемами родителей — рожать детей ради деторождения, или ради того, чтобы их пичкали чем-то чуждым посторонние люди? Как выкручивались родители из этих антиномий репродуктивной мотивации, показали социолого-демографические исследования: социальные и экономические мотивы рождения детей обесценились и сошли на нет, а сугубо личные мотивы в связи с невозможностью сделать pe6eнка доподлинно своим редуцировались к "бэби-комплексу". Ведущим мотивом стало обзаведение малышом, маленьким, полностью зависимым от взрослых, искренне любящим родителей и послушным -в этом выразилось негативное отношение к последующим возрастным стадиям детей (отрочеству и юношеству) с их неподчинением старшим. В итоге — практически мало кто решается на трех и более детей в семье, вторым обзаводится лишь четверть наиболее чадолюбивых, ну а первенец появляется как дань вступлению в брак. Начиная с конца 60-х гг. ведущими в подрастающих поколениях становятся когорты единственных детей.

Политизации воспитания служили средства массовой информации, устная пропаганда, занятия в политкружках и т.д. Декларативность подобным образом навязываемой "сознательности" не могла вести к участию в сложившейся социальной структуре, к такому взрослению молодежи, когда дети занимают места своих отцов, принимая их социальные функции и роли. Сегодня известно, что в начале 90-х гг. молодежь отвергла уготованную ей отцами и дедами систему, продемонстрировав отказ от стремления занять место старшего поколения, от социальной преемственности поколений. Конечно, причины этого многообразны, но здесь Хочется сфокусировать внимание на конфликтности социализации новых поколений. Противоречие между декларируемыми ценностями и реалиями, известными всем и повседневности, не способствовали истинной интернализации декларируемых ценностей. Преобладала имитация принятия официальных норм, "сознательности", что затрудняло общечеловеческую пробле

му социализации личности — создания такого внутреннего самокон­троля, когда без внешнего принуждения человек ведет себя социаль­но-компетентно, гибко маневрируя между рифами личного, группо­вого и общественного.

Формирование личности коллективиста-альтруиста, когда обще­ственное становится органической частью лично-эгоистического ин­тереса, оказалось невозможным на основе подчинения личностного общему. Но при этом большое значение имело ослабление семейного авторитета, семейного механизма созидания такого самоконтроля Я, когда учитываются общественные оценки индивидуальных действий. С другой стороны, разрушение семейной преемственности, согласо­ванности ориентации дедов-отцов-внуков прямо повлияло на крах социальной преемственности, советской модели социализации моло­дежи, не захотевшей идти по стопам старших поколений. Противоречивость и противоположность социализирующих авторитетов при пролонгации периода социализации и ослаблении семейной социали­зации потомства — вот фон эклектической, фрагментарной, дисфун­кциональной социализации. В этих условиях проблема полноценной социализации поколений, проблема органического замещения внеш­него (со стороны общества) контроля внутренним самоконтролем может решаться путем отхода от общественного в сторону групповых подростковых и молодежных субкультур.

Занятость родителей и детей вне дома, ведущая к дефициту эмо­ционального контакта между ними, толкает детей к поиску глубоко личных интимных отношений в неформальных группах сверстников, возникающих в рамках целевых формальных воспитательных уч­реждений и в территориальных объединениях по месту жительства ("уличных", "дворовых" группах). Разваливающийся и противоречи­вый семейный авторитет компенсируется при этом авторитетом груп­пы равных и авторитетом ее лидера. Тоска по семейно-близким первич­ным отношениям гонит ребят к неформальным контактам, компенси­рующим то, что утрачивает семья. Однако где-то к 7-му классу школы эти группировки приобретают самостоятельную ценность в глазах их участников, все более закрепляя их отчуждение от семьи.

Происходит переоценка референтных фигур, подростки прощают­ся с детством, с иллюзиями в отношении своих родителей, в дальней­шем эти субкультуры усиливают значимость непосредственных кон­тактов в группе. Так закладываются основы формирования и девиантных подростковых клик. Неуверенность подростков, оторванных от семьи или вытолкнутых оттуда, перед ситуациями соперничества за лидерство среди ровесников сильнее притягивает их друг к другу по законам стаи — отсюда обязательность в соблюдении групповых принципов, нетерпимость к отклонениям от них, вовлеченность и

 

самоидентификация с группой, тотальный конформизм, выражающийся, в частности, в нетерпимости к другим группам, во враждебности к ним.

В группах ровесников процветают буршество и дедовщина, некритическая и агрессивная приверженность групповым ценностям, снимающая проблему индивидуальной ответственности за групповые действия. Здесь истоки немотивированности поведения в группах переадресовки самоконтроля на уровень группового Мы. Таким образом, функционирование подростковых и молодежных субкультур разного рода благодаря вовлеченности в неформальные группы сверстников ухудшает социализацию поколений, их вхождение в социальный контекст. Исследования социальных психологов у нас и за рубежом говорят о том, что группы сверстников, как правило, оказываются барьером на пути полноценной социализации, социально ответственного действия самоконтроля личности.

Следует подчеркнуть, что возникая там, где теряются живые контакты между родителями и детьми, на основе дефицита первичности, личностно окрашенного общения, эти неформальные объединения не способны возместить то драгоценное качество семейной социализации, которое ведет к формированию личности, отзывчивой к нуждам общностей и общества в целом без какого-либо группового "этноцентризма".

Семейный механизм гармонизации своего и чужого, гибкости переключения кодов поведения на основе интернализации общезначимого незаменим, как показывают исследования неформальных групп на производстве, в армии, школе и др. Этот механизм семейнойсоциализации не обнаруживается в целевых воспитательных заведениях. Вместе с тем опыт и результаты исследований показывают, что кризис семейного авторитета способствует возникновению антисоциализационных объединений, препятствующих становлению социальной совести, принятию моральных норм и ценностей. Усиление неформальных группировок молодежи сказалось в конце 80-х гг. на склонности ко всему латентному, антиофициальному и антиофициозному.

Ключевые термины:

депривация в семье, двойственность семейной социализации, нормативное и информационное влияния в семье, нормы-образцы и нормы-принципы, межличностный статус в семье, соотношение нормативности и информативности в семье, семейное МЫ, внесемейное ОНИ, пределы редукции общезначимых норм, пределы экспансии семейных норм, свои и чужие, принцип переключаемости этих ко

дов, диспозиционная структура регуляции поведения, определение семейных ситуаций, психологические механизмы формирования со­циальной ответственности, эгоцентризм и релятивизм, Я-образ и Я-концепция, структура индивидуальных потребностей, потребность личности в семье, расщепление семейного авторитета, конфликтная социализация, институциональные родители, целевая внесемейная социализация, пролонгированная социализация, трудовое воспита­ние и антагонизм старших-младших, социальная компетентность, ратификация "взрослости", делинквентность, воспитательные аспек­ты индустриализации, фамилистическая система "родители-дети", система "матриархатная": мать-государство-ребенок, дисфункцио­нальная социализация, дефицит первичных контактов, группы не­формалов, интернализация общезначимых норм, самоконтроль лич­ности.

Примечания

1 Применительно к репродуктивному поведению эта схема под­робно рассматривается в главе 9.

2 Муздыбаев К. Психология ответственности. Л., 1983. С. 123.

3 Carlson A. Family Questions. N.Y., 1988. P. 229; Карлсон А. Семья и конституция // Семья в России. 1995. № 1-2; Карл­сон А. Вперед — к прошлому: перестройка семейной жизни в постсо­циалистической Швеции // Вести. Моск. ун-та. Сер. 18. Социология и политология. 1995. № 2.

Рекомендуемая литература

1. Андреева Г.М. Социальная психология. М., 1980; 1995.

2. Берне Р. Развитие Я-концепции и воспитание. М., 1986.

3. Берн Э. Игры, в которые играют люди. М., 1988.

4. Волков А.Г. Семья — объект демографии. М., 1986.

5. Кон И.С. Ребенок и общество. М., 1988.

6. Mud М. Культура и мир детства. М., 1988.

7. Ольшанский В.Б. Практическая психология для учителей. М., 1994.

8. Пезешкиан Н. Позитивная семейная психотерапия. М., 1993.

9. Смехзер Н. Социология (гл. 4, 11, 12, 13, 20). М., 1994.

10. Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969.

 

Раздел III

СЕМЬЯ КАК ОБЪЕКТ

ПОТРЕБНОСТЕЙ ЛИЧНОСТИ

И ТИПЫ СЕМЕЙНОГО ПОВЕДЕНИЯ

В этом разделе учебного пособия речь идет о типах семейного поведения личности. Семейное поведение личности реализует наи­более фундаментальные потребности — потребность в браке, сек­суальную потребность и потребность в детях и родительстве, которые в совокупности характеризуют потребность в семье. Семейное пове­дение — в своих конкретных формах брачного, сексуального и ре­продуктивного поведения — реализует и процесс формирования и жизнедеятельности семьи, выполнения ею основных социальных функций.

Каждый день тысячи людей вступают в брак и разводятся (в Рос­сии, например, в 1993 г. ежедневно заключалось свыше 3000 браков и регистрировалось более 1800 разводов). Миллионы вступают в сексуальные отношения, многие из которых заканчиваются зачатия­ми (около 15 тысяч зачатий в день), рожают детей (более 3800 рождений в день), совершают множество других действий и поступ­ков. Все это — частные, хотя и важные события в жизни отдельного человека, отдельной семьи.Но именно эти события образуют процесс возобновления поколений, процесс воспроизводства человеческого рода.

Решение сделать что-то, совершить поступок (например, вступить в брачную связь) — сугубо личное дело. Чтобы понять его, надо многое знать о данном конкретном человеке, о том, кто он, каковы его интересы, убеждения и т.д. Но этого даже, миллионы раз повто­ренного знания об индивидуальном, конкретном совершенно недо­статочно для того, чтобы понять эти явления как общественные, социальные.

Например, в России ежегодно рождается около трехсот тысяч детей, чьи матери не состоят в зарегистрированном браке. И хотя каждое такое рождение уникально и неповторимо, можно найти, однако, много общего в них, такого, что создает в этом явлении некие повторения, правильности и регулярности, устойчивость кото­рых намекает на то, что здесь речь идет об общественном явлении, о социальном процессе, подчиняющемся определенным закономерно­стям. Скажем, в сельской местности вероятность родить ребенка вне брака выше, чем в городах. Относительно чаще рожают вне брака женщины моложе 20 лет и те, чей возраст превышает 35 лет. Причем эти (и другие) соотношения весьма устойчивы и не меняются от года к году и от территории к территории.

Или возьмем вступление в брак. Молодоженам кажется, что это событие в их жизни неповторимо, непохоже ни на какое другое, что они вступают в брак "по любви" и что никакие внешние по от­ношению к этой любви обстоятельства не повлияли на их решение соединить свои жизни. А между тем, как и в случае с внебрачной рождаемостью, здесь также обнаруживаются свои правильности, ре­гулярности и закономерности. Оказывается, что с большей вероятно­стью вступают в брак люди, в чем-то похожие друг на друга, имею­щие некоторые одинаковые или близкие характеристики.

Эти примеры можно продолжать и продолжать. Однако и сказан­ного достаточно, чтобы констатировать: в частной жизни людей, в их сугубо индивидуальном поведении (семейном в данном случае) обна­руживается повторяющееся, закономерное, позволяющее говорить о существовании генерализованных, всеобщих моделей и образцов по­ведения и деятельности.

Включение этих общезначимых образцов человеческого поведе­ния, связанного с реализацией семьей ее важнейших социальных функций по упорядочению сексуальных отношений и по воспро­изводству человеческого рода, в социологическую систему коорди­нат — социальная структура, межличностная динамика и социо­культурная легитимность (нормативность) — и являются целью того раздела социологии семьи, который направлен на исследование се­мейного поведения и его основных форм, прежде всего поведения брачного, сексуального и репродуктивного.

Изложению основных теоретических и прикладных результатов исследования семейного поведения посвящен данный раздел учебно­го пособия. При этом логика изложения будет соответствовать "есте­ственному порядку вещей", в котором рождению детей предшествует вступление в брак (или в фактический брачный союз — сожительст­во) и нормальные сексуальные отношения.

 

Глава7 БРАЧНОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Брачное поведение — это поведение, целью которого является удовлетворение потребности в браке, поведение, связанное с выбо­ром брачного партнера (т.е. с брачным отбором). Под брачным от­бором понимается процесс, в результате которого из совокупнос­ти (пространства) возможных выборов брачного партнера так или иначе, тем или иным способом отбирается тот, в каждом данном конкретном случае единственный партнер (партнерша), который (которая) и становится мужем (женой) или тем, с кем "живут вместе".

Процесс брачного отбора исторически конкретен, он зависит от экономических, социальных, социокультурных и других условий, существующих в обществе. Основные особенности процесса брачного выбора связаны с тем, что в разных культурах и на разных стадиях исторического развития различны как пространство возможных вы­боров, так и степень свободы индивидуального выбора.

В первом отношении, то есть в том, как определяется пространст­во возможных выборов брачного партнера, все культуры различают­ся по тому, допускаются или нет в них повторные браки. Если повторные браки допускаются, если допускается "серийная монога­мия" , то совокупность, из которой производится отбор брачного пар­тнера, является предельно широкой и включает в себя как не состо­ящих, так и состоящих в браке.

Правилом здесь является то, что человек, мужчина или женщина, постоянно доступен для брака, независимо от того, состоит он в браке или нет. Как пишет американский социолог Б. Фарбер, "каж­дый человек, по крайней мере, теоретически, всегда является потен­циальным супругом для всех других лиц противоположного пола. Здесь важно то, что состояние в браке ничуть не ограничивает чело­века в том смысле, что он продолжает оставаться возможным супру­гом в позднейших браках"1.

Напротив, в культурах, где повторные браки не допускаются, в культурах традиционной, жесткой моногамии, пространство возмож­ных выборов не включает в себя тех, кто уже состоит в браке. Человек вступает в это пространство по достижении установленного обычаем или законом брачного возраста и покидает его, вступив в брак.

В нашем обществе, то есть в обществе европейского, западного типа, историческая тенденция состоит в переходе от строгой монога-

мии, когда вступление в повторный брак даже в случае овдовения было затруднено (особенно для женщин), к моногамии серийной, когда повторные браки становятся обычным делом.

Например, в России в 1991 г. для четверти как мужчин, так и женщин, вступивших в брак, этот брак был повторным, причем из общего числа вступивших в повторный брак мужчин 88% сделали это после развода (для женщин аналогичная доля равняется 83%). Еще выше доля вступающих в повторный брак в Москве: в том же 1991 г. брак был повторным для 36,4% мужчин и для 32,1% жен­щин, причем на долю послеразводных приходилось 90% повторных браков мужчин и 88% повторных браков женщин2. Аналогичные данные можно привести и по США. В этой стране в середине 80-х гг. около 46% всех заключаемых браков были повторными по крайней мере для одного партнера3.

Во втором отношении, то есть в том, что касается степени свободы индивидуального выбора, между различными обществами также су­ществуют большие отличия. В некоторых культурах, а в прошлом практически повсюду преобладают браки, организуемые родителями или другими родственниками, под чьей опекой находятся молодые люди. В других доминирует "свободный" выбор, когда основными его "агентами" являются сами вступающие в брак. Однако в любом случае вступление в брак, выбор брачного партнера не являются произвольными. Они подчиняются действию определенных факторов культурного, социального, психологического и даже отчасти соци­ально-биологического характера, к краткому рассмотрению которых мы переходим.

Факторы брачного выбора. Наиболее широкими и одновременно действующими наиболее мощным образом являются культурологи­ческие факторы.

Важнейшим из них является так называемое правило эндогамии-экзогамии. Этот термин обычно применяется в этнологии для описа­ния того, как происходит брачный выбор между родами одного пле­мени. Его функциональная роль состоит в ограничении поля возмож­ных выборов брачного партнера, в исключении из него тех, кто не может быть брачным партнером.

В социологии семьи для характеристики процесса брачного отбора в современных условиях употребление этого термина может быть, разумеется, только условным и весьма ограниченным. При этом правило эндогамии следует понимать как предписание (принужде­ние) выбирать себе брачного партнера из своей собственной этнической группы, но из разных кланов (если они есть). Правило же изогамии запрещает брак внутри собственной семейной группы, то

 

есть направлено на предотвращение браков между близкими родственниками.

Правило эндогамии, или, как его еще называют, эндогамное давление, действует сильно и жестко, когда речь идет об этнической или расовой принадлежности.

Данные как демографической статистики, так и социологических исследований наглядно подтверждают это.

Бели рассматривать долю лиц, вступивших в брак с представителями другой национальности, среди всех вступивших в брак как выражение действия правила эндогамии, то получим, например, следующую картину. В 1989 г. в бывшем СССР среди основных национальностей тогдашних союзных республик доля лиц, вступивших в брак с представителями других национальностей, составляла (в общем числе браков): среди русских — 16.1% у мужчин и 17.7% у женщин; среди украинцев — 32.4% и 32.1%; среди белорусов -38.5% и 37.2%; среди узбеков — 6.5% и 5.2%; среди казахов -7.3% и 7.3%; среди грузин — 16.5% и 8.8%; среди азербайджанцев — 12.1% и 4.7%; среди литовцев — 11.5% и 12.0%; среди молдаван — 27.9% и 29.0%; среди латышей — 24.7% и 23.6%; среди киргизов — 6.1% и 5.8%; среди таджиков — 13.5% и 11.2%; среди армян — 21.5% и 14.0%; среди туркменов — 8.2% и 4.0%; среди эстонцев — 14.7% и 14.8%4.

Аналогичная ситуация наблюдается и в США. Правда, в этой стране основным избирательным признаком действия правила эндогамии является не этническая, а расовая принадлежность. В 1990 г. из более чем 50 млн брачных пар только 1,8% являлись межрасовыми, причем доля "черно-белых" пар, то есть браков между белыми и афро-американцами, не достигала и полупроцента5.

Правило эндогамии, впрочем, не универсально. В современных культурах, в которых его действие вообще является более слабым, оно к тому же практически снимается в случаях, если вступающему в брак более 30 лет, или если брак — повторный. В крупных городах правило эндогамии практически не действует. Его действие также резко ослабевает на территориях со смешанным по этническому составу населением, где контакты и общение между представителями различных национальностей являются более частыми и интенсивными.

Правило экзогамии, в противоположность правилу эндогамии, обладает универсальным и жестким действием, подкрепляясь в ряде случаев правовыми нормами, прямо запрещающими брак внутри одного клана. Хорошо известное всем табу инцеста является ярким примером социокультурного запрета, редуцирующего действие пра

вила экзогамии применительно к близким родственникам и не допу­скающего браков между родителями и детьми, братьями и сестрами, кузенами и кузинами.

К социологическим факторам брачного выбора относятся гомога­мия и близость (соседство).

Термин "гомогамия" обычно употребляется для обозначения тен­денции заключения браков между людьми, обладающими некоторы­ми общими или сходными характеристиками — социальными, психо­логическими, физическими и т. д. Противоположная тенденция обоз­начается термином гетерогамия6. Вероятность того, что у людей возникнет взаимная симпатия и притяжение друг к другу и что они вступят в брак выше в том случае, если они похожи друг на друга в том или другом отношении.

Обратите внимание, что понятия эндогамия и гомогамия зача­стую сближаются. Однако между ними есть разница, которая заклю­чается в том, что перенесенный в социологию семьи термин эндога­мия обозначает, по сути, некое социокультурное принуждение, за­ставляющее индивида действовать в брачном выборе определенным образом.

Термин же "гомогамия" (соответственно и гетерогамия) является чисто социологическим (хотя им также пользуются и этнологи), означающим, что браки между индивидами со сходными индивиду­альными характеристиками являются более вероятными, чем браки между индивидами, чьи характеристики сильно отличаются друг от друга. Это различие необходимо иметь в виду.

Социологические теории, рассматривающие гомогамию как один из основных факторов выбора брачного партнера, утверждают, что важнейшими характеристиками в этом отношении являются: воз­раст, этническая принадлежность, социальный статус, образование, уровень интеллекта, внешность и... совместимость внутренних ча­сов7. При этом наибольшей является роль возраста, этнической принадлежности и образования. О роли этнической принадлежности речь шла выше. Добавим только, что, помимо действия правила эндогамии, в том, что касается этнической принадлежности, дейст­вуют и чисто социологические факторы, прежде всего степень этни­ческой однородности той или другой территории.

Роль возраста в брачном отборе подтверждается многочислен­ными статистическими и социологическими данными. При этом роль возраста несколько специфична, поскольку в этом случае более вероятным является не совпадение (равенство) возрастов партнеров, а небольшое превышение возраста партнера мужского пола.

 

Например, в 1993 г. в Российской Федерации было заключено 1 106 723 брака. Из них браки, в которых невеста была старше жениха, составляли 11%. Браки, в которых жених и невеста имели одинаковый возраст (точнее говоря, их возраст находился в одном и том же пятилетнем возрастном интервале), — 40%. И, наконец, браки, в которых жених был старше невесты, — 49%. При этом почти две трети таких браков составляли те, в которых возраст жениха был на один пятилетний интервал больше, чем возраст не­весты8.

Аналогичные данные дают и социолого-демографические исследо­вания. Например, в проведенном нами исследовании репродуктивно­го поведения двухдетных московских семей "Москва—1978" было получено следующее совместное распределение возраста респонден-ток и их мужей на момент вступления в брак (табл. 7—1)9.

Таблица 7 - 1