Рассказывает старший урядник атаманского полка Степан Шелихов 2 страница
Я подскочил в постели как ошпаренный.
М-мать моя родина, отец Северный флот!!! Меня согнуло дугой от боли в животе. Так, потихоньку, полегоньку свесил ноги вниз. Продышался. Ф-фуф, чуть на койку не стравил. Что же это такое получается?
Всё именно так как говорил Альбертыч, я нахожусь в теле великого князя Алексея Александровича Романова, последнего в нашей истории генерала-адмирала российского флота! Волна адреналина, прокатившаяся по телу, медленно сходила. Ну и наверчу я здесь дел, в век не разгребёте, «будущане»!
Эх, дурень я стоеросовый. Дитё малое и неразумное. Ввязался, как карасина зелёная, Бог знает во что. Хотя, на что жаловаться. Что хотел, то и получил. Назвался груздём — полезай в короб. Меньше надо было выпендриваться и языком болтать.
Всё! Отставить самобичевание! Теперь я снова в строю. На этот раз лично от меня зависит очень многое. И «железо» и экипажи. И их жизнь, и их появление на свет. История в том варианте, что был у нас, повториться не должна.
Ох, «железо», ты моё «железо», кубрики в гарнизонных гостиницах, погодные «варианты» да любимый личный состав! Кабы вы знали, как по вам можно соскучиться, когда, уволившись со службы, после того как пройдёт первый запал, убедившись в глупости и неорганизованности цивильного существования, понимаешь, что обратно не повернуть.
Жить на гражданке, не в отпуск слетать. Тут другое требуется, совсем другая приспособленность и умение. Правильно говорили во времена массовых сокращений по оргштатным мероприятиям, увольняйся пока молодой, не тяни. А я тянул, не верил, хоть выходов почти не было. Кто-то служить-то должен. Кто если не я? Платовы служили на флоте всегда, менять этой традиции добровольно не желал совершенно. Вот и тянул. Тянул иногда на чистом упрямстве. О некоторых годах даже вспоминать не хочется.
В одном проще было, пока молодой был, жениться не успел. Многие хорошие грамотные ребята из-за этого ушли. Их можно понять, когда по полгода только на пайкé живёшь, а детям хочется яблок и мандаринов. Тех, что под Новый год в военторг завезли самолётом, только о том, что даже финчасть, точно также как ты, денежного довольствия давно не видела, этот чёртов военторг предупредить забыли. Вот и получается, что смотришься ты даже перед собственным ребёнком — сидящим на голом вассере. Не выдержавшим и уволившимся в те годы только бог судья. Сам не знаю, что делал бы, будь у самого за спиной жена и ребёнок.
Вышло так, как вышло. Служил. Встречал осень, провожал зиму, организовывал сбор «подснежников». Отец корил, конечно, за характер: после окончания училища, имея выбор по распределению, выбрал СФ, а не ЧФ, где отец уже был начальником управления. Не хотел быть сынком под папой. Насколько вышло… не знаю. Карьеры по «командам» не делал, да и не сложилось при мне рядом черноморской команды. Отец достаточно быстро уволился, а его бывшим сослуживцам и друзьям существование Платова-младшего, в нашем быстро обновляющемся обществе, было не интересно. Просить же за себя я не привык.
Незаметно для себя всерьёз увлёкся историей флота. Просто как-то раз в 91 или в 92 молодой и борзый матрос-«карась» на занятиях по истории флота (их ввели вместо политподготовки), задал вопрос о «наиболее выдающихся» сражениях Северного Флота во время Великой Отечественной. Мой рассказ о действиях подводников и проводке конвоев пацана не убедил. Что поделаешь, Мидуэй и утопление «Бисмарка» были на других ТВД. Молодёжи нужна яркость и масштаб, а то, что у нас здесь также гибли люди, и каждый их день, каждый выход был подвигом, молодых уже ни в чём не убеждает.
На следующее занятие я подготовился серьёзней, тетрадку с рекомендованным планом занятий отложил в сторону, и ребята, призванные со всей ужавшейся нашей страны, слушали мой рассказ, если не открыв рот, так как минимум не засыпая. Не знаю, понял ли тот «карасина» что-нибудь или нет, но для себя я многое уяснил. Так и повелось, понемногу всё ширше и глубжее. История — благодарный материал, документов, мемуаров и точек зрения много не бывает.
Потихоньку добрал свои двадцать календарей, плюс льготные, прошёл Ве-Ве-Ка, написал рапорт и без задержек оказался за бортом Российского Военно-Морского Флота. Приехал в Москву и начал работу искать. Однако поначалу наткнулся на стойкое отторжение — на хорошие должности в коммерческие структуры без опыта работы не брали… А перспектива идти раздавать у метро рекламные листовки как-то не грела. Спасибо, сослуживцам, уволившимся раньше меня, и устроившимися на гражданке отнюдь не простыми продавцами. Вот и помогли, по старой памяти — нашли вакантное местечко специалиста по компьютерной безопасности в кредитном банке средней руки.
И начал я жить-поживать… И вроде денег стал зарабатывать не в пример флотской службе. Иной месяц, вместе с халтурками (кому-нибудь безрукому компьютер собрать или «винду» переустановить), раз в десять поболе прежнего набегало. Хватало и на коньячок и на «посидеть с друзьями» в приличном пивнячке. Я даже как-то незаметно к темному пиву пристрастился, хотя раньше только слышал о всяких «гиннесах» и «бимешах». Брюшко отрастать начало… Идиллия!
Но вот грызло меня изнутри! Потому я на военно-исторических форумах в интернете часами торчал, с такими же отмороженными любителями истории общался. Ну, как же так вышло, что Россия — страна с огромными материальными ресурсами и талантливыми людьми, несколько веков безуспешно пыталась догнать Европу? Почему? Когда можно было переломить порочный путь?
Я, дурак такой, голову ломал, о вечных проблемах думая, а кто-то такими вопросами не парился — зашибал бабло, да оттягивался с девочками и кокаином. Нет, в том-то и дело, что я таким не завидовал. Просто недоумевал — как можно жить, отключив мозг? Помнится, сидел я как-то раз в роскошном кабинете вице-президента нашего банка — «троянов» ловил, которых этот мудак умудрился насобирать, лазая в рабочее время по порносайтам… И ведь хватило ума этому придурку через чужую беспроводную сеть в интернет выйти, чтобы на банковском сервере следов не осталось. А кабинет по площади в четыре раза больше нашего, где кроме меня еще три сисадмина квартируют. И «вице» этакий… Холеный, как хряк-производитель. Стрижечка наверняка самая модная, костюмчик стопудово из последней коллекции какого-нибудь пидора с итальянской фамилией. И что самое для меня удивительное — подкачан этот типчик довольно неплохо! В смысле — мышцы. Ах, ну да… И это тоже сейчас модно — здоровый образ жизни. Фитнесс-зал три раза в неделю, по два с половиной часа. И вот вдруг говорит мне это «чудо» человеческим голосом:
— Сергей, а правда, что ты повоевать успел?
— Да, — не отпираюсь я, и ставлю себе в памяти зарубку, в анкете этом не записано. Рассказать об этом кусочке моей биографии мог только мой бывший сослуживец, устроивший меня сюда на работу и трудящийся сейчас в этом же банке на должности начальника СБ.
— В этой, как ее, Абхазии? — зачем-то уточняет этот красавчик.
Было дело. В самый разгар грузино-абхазского, так называемого, конфликта, а если по честному — настоящей войны, послали меня с группой морпехов на секретную «точку», расположенную в предгорьях. Сам до сих пор не понимаю — зачем надо было гнать нашу группу аж с Северного флота. Могу только догадываться, что на черноморцев в то время положиться на сто процентов было нельзя — они тогда в процессе деления пребывали. Большинство хотело под Андреевским флагом служить, но часть в украинский флот переходила. «Точка» та была радиорелейной станцией-ретранслятором. В принципе, ничего особо секретного на старушке Р-406 нет. Их электронная начинка уже давно «потенциальному» противнику известна. Чисто теоретически, всех делов — станцию взорвать, персонал эвакуировать. Там и сидело всего четыре человека: командир, водитель-электромеханик, да пара операторов. Но легкой прогулки не получилось. Пробиваться пришлось с боем — грузины на Российский флаг, под которым шла наша небольшая колонна, плевать хотели. Оттуда я вынес пулевое отверстие в левой ноге, привычку не доверять на сто процентов разведданным и стойкое убеждение в том, что лучший автомат — РПК.
Так что же заинтересовало «вице»?
— А ты там кого-нибудь убил? — вот оно что! Захотелось «мальчику» нервишки себе пощекотать «охотничьим рассказом». Ну, уж извини — я даже с приятелями те события не обсуждаю. Только Димке и рассказал. Под литр водки в одно рыло… Наплел я тогда этому крутому вице-президенту что-то предельно скучное: мол, высадились, сели на «броню», проехались взад-вперед и снова на «коробку» БДК вернулись. Наплел, дочистил «комп», с благодарностью принял небольшой презент — дорогую никарагуанскую сигару и ушел восвояси. А в голове мыслишка засела — блин горелый, ведь надо что-то делать. Ведь чем я сейчас от «вице» этого отличаюсь, кроме существенно меньшего количества денег? Только тем, что вместо порносайтов на исторических форумах торчу?
Вечером на меня что называется, накатило, я бесцельно слонялся по пустым комнатам квартиры, не зная чем себя занять. Мысли в голове крутились самые препаскудные. Вот он шанс, вот предложение Альбертыча «спасти Россию», и это не белая горячка и не розыгрыш. О чём думать, если можно действовать, тем более что старички и сами готовились в скором времени ко мне присоединиться.
Неторопливо выкурил подаренную сигару, ещё раз прикинув все за и против, я позвонил начальнику, предупредил, что беру отпуск за свой счёт, и отправился в гости к старикам-«грушникам». Чему быть, тому не миновать, а будет, то, что будет.
Вселение прошло как по маслу. Вот только тело мне досталось некондиционное, с брачком так сказать. Низ спины ломит, в правом боку чего-то ворочается. То, что желудок саднит и во рту словно кошки ссали, это понятно. Пил вчера пациент. И хорошо пил. Вдумчиво, с толком и расстановкой. Ну, положение и финансы позволяют великому князю гробить здоровье изысканными напитками, а не ординарным коньяком… Ух, как организму хочется принять на грудь для поправки. Ну уж нет! Сейчас небольшая зарядка, чтобы разогнать кровь, потом холодный душ, после ковш крепкого рассола, а дальше посмотрим. Будем бороться с пагубными привычками реципиента! Мне в этом теле еще долго жить… Значит с сегодняшнего дня — пьянству бой, блядству — герл… Тьфу! То есть — пить завязываем! Даже крепкий кофе! Печень уже посажена, а до изобретения надежных препаратов для ее лечения — минимум полвека, а то и поболе. Могу не дожить!
Ладно… всё… подъем!
Рассказывает Сергей Платов (Великий князь Алексей Александрович)[10]
В голове мякина, буквы расплываются на листе. Яти, еры, и так еле продираюсь сквозь текст. Очки, наверно, надо заказать. От кофе уже слегка подташнивает, обещал себе им не увлекаться, но не получается. Работай лошадка, беги белка в колесе! Господи, а ведь с момента вселения прошел всего месяц!
В этот вечер я сидел за столом и вчитывался в один из отчетов Кораблестроительного отделения МТК. Бесконечный водопад бумаг. Монблан. Эльбрус. Эверест. Не умею думать, когда в делах бардак. Необходимо хоть как-нибудь их рассортировать, освоить, заново войти в тему так сказать. По моему приказу в кабинете соорудили вдоль стен временные открытые шкафы для бумаг. Вот теперь и заполняю полочки.
Этот отчёт оказался воистину сюрпризом. Реагировать надо срочно, и не просто срочно, а наисрочнейше. Передо мной лежал результат рассмотрения проекта броненосца для Чёрного моря. Стапель в Николаеве освободился, необходимо занимать. Вот и предложение созрело. Перезрело и упало. Что мне с этим делать? Этот броненосец в будущем получит название «Двенадцать апостолов». Лучше ему об этом не знать. На заседании было рассмотрено три проекта броненосца на 8000 тонн. Отлично. Что у нас здесь?
Проект Гуляева, проект Арцеулова, проект Субботина. Замечательно. Первая премия у Субботина. Что он нам предлагает? Ага! Броненосный таран, забронированный по всей ватерлинии корпус, главный калибр 9 дюймов в трёх башнях, скорость 18 узлов, запас угля на пять суток полного хода. Молодец Субботин! Только мне на ЧеФе броненосного тарана и не хватало! В печку. Так, что дальше? Арцеулов. Те же яйца, только в профиль. ГК чуть больше, но каземат вообще не защищён и автономность меньше. Ясное дело, тоже в печку. Чем радует Гуляев? Главный калибр 12 дюймов и три девятидюймовки в барбетах, четыре шестидюймовки в каземате, неплохо! 16,5 узлов с форсированным дутьем, с запасом хода на трое суток, бронирование, как у англичан… вот где собака порылась. Мы хотим прикрыться бронёй по ватерлинии не по всей длине и выиграть меньшее водоизмещение за счёт незащищённых оконечностей. Замечательно! И этот проект уже понравился МТК и его уже готов утвердить Шестаков.[11]
Цусимы на вас нет, сволочи белоглазые! Хотя, что я ругаюсь, случись война, рыбу кормить придётся их сыновьям, они это понимают. Задание на конкурсное проектирование было и того хлеще. Требовалось вписать в восемь тысяч тонн четыре двенадцатидюймовки, две девятидюмовки и не забыть место для пары шестидюймовок. Ради этого проектантам предложили пожертвовать частью бронепояса, хоть сорока процентами, скоростью хода и автономностью. Мол, на Чёрном море далеко ходить не надо, главное чтобы вышло подешевле! Ребята постарались и выдали «на гора». Что просили, то и получите. Ох уж мне эти «дешевые» броненосцы!
Ладно, эмоции в сторону. На краю необъятного стола лежит проект бюджета Морского ведомства на следующий год и расчёт трат ГУКиС на судостроение в этом году. Намёк от управляющего Морским ведомством, не поленившегося прислать личного адъютанта в качестве посыльного. Деньги надо потратить, с этой задачей мы справимся. Только страдать ерундой, подобной предложенным проектам мне некогда.
Программа, принимавшаяся пять лет назад, не предусматривала развития судостроительных технологий такими быстрыми темпами, как это происходит сейчас. Надо переговорить на этот счет с императором. У нас на подходе мартен на Обуховском заводе, авось гарвееву броню освоим. Новые орудия приняты на вооружение, враги машины тройного расширения скоро ставить начнут. Прогресс надо учитывать. Чем МТК понравился проект Гуляева? Возможностью увеличить скорость носового огня.[12]Побольше железа хочется закинуть в супостата за одну единицу времени? Похвально! А про то, что нос получается слабо защищённым, забыли? Вот у нас и появляется предлог для переработки проекта и ещё одна тема для серьёзного разговора с Шестаковым.
За дверью, в приёмной раздались громкие голоса, кто-то, кажется, дежурный офицер спорит, кто-то гулко хохочет. Что за бардак? Так, отчёт в папку, папку в стол.
Дверь открылась на всю ширину. Не кабинет, а проходной двор. Это кто у нас так красиво нарисовался? Кого пустили без доклада? Высокий генерал, распахнув руки, уже шагает ко мне, впечатывая сапоги в лежащий на полу персидский ковёр.
— Алексис! Слышал, что ты заболел, и рад, что это не так!
Эге, да это к нам старший «братец» пожаловали, великий князь Владимир Александрович, собственной персоной. Встаю из-за стола ему навстречу. Обнимаемся, целуемся. Нет, мы не голубые, здесь так принято. Он берёт меня за предплечья и поворачивает лицом к окну, заглядывая в глаза.
— Мальчик мой, ты бледен! Глаза у тебя красные, щёки ввалились! — он говорит воркующе, понизив тон и сменив тембр голоса, явно пародируя голос кого-то из наших родственников. Бросает мимолётный взгляд на мой рабочий стол и констатирует:
— Ты впал в болезнь бюрократизма. Ты просто издеваешься над собой, — Владимир поворачивается к новым шкафам. — Какие говорящие названия! «Былое», «Настоящее», «Будущее», «Наисрочнейшее»! Ты совершаешь Геркулесов подвиг? Разгребаешь Авгиевы конюшни в своём ведомстве? Кстати, пишешь ты по-прежнему с ошибками.
Я, помимо воли, улыбаюсь, он же смеётся во весь голос.
— Ты знаешь, что от душного кабинета и пыльных бумаг развивается чахотка! — провозглашает Владимир и добавляет, понизив тон: — ты, кстати, ужинать, где собирался? Ты никого не ждёшь?
— Планировал дома, — я пожимаю плечами. — На вечер никого кроме бумаг не назначал.
— Оставь свои надежды. Я похищаю тебя от дел на пару часов, — он смотрит на часы. — Михень нас ждёт в коляске.
Что же, в принципе он прав, немного развеяться мне не помешает. Вечно сидеть взаперти всё равно не получится, да и с «родственниками» надо «познакомиться». Голому собраться — только подпоясаться. Я беру портмоне из ящика стола и умещаю его себе в карман под слегка удивлённым взглядом великого князя. Цепляю к поясу саблю, надеваю фуражку.
— Куда направимся?
— На Большую Морскую. Место ещё не приелось, и этим надо пользоваться, — отвечает Владимир и, приобняв за плечи, тянет к дверям.
Впрочем, на пороге приёмной он пропускает меня вперёд. Я отдаю указание камердинеру отправить мой экипаж вслед за нами и прошу адъютантов ужинать, не дожидаясь меня.
В коляске у подъезда нас ждет очень миловидная женщина лет двадцати пяти. Признаться, я не сразу вспомнил, что под домашним прозвищем Михень скрывается Мария Павловна — супруга Владимира.
— Алексис, как я рада вас видеть! — улыбается Мария, протягивая мне ручку для поцелуя. — Вы стали совсем букой — нигде не появляетесь. По Петербургу уже ходят разнообразные слухи.
— У меня такая репутация, что слухом больше, слухом меньше… — усмехаюсь я. — Даже если я прямо сейчас приму схиму, это будет воспринято как очередное чудачество! А то, что я не появлялся в свете объясняется очень легко — приболел.
— Надеюсь, ничего серьезного? — морщит лобик Михень.
— Легкая простуда, уже все прошло! — успокаиваю я.
Мы с Владимиром усаживаемся на пухлые сиденья, коляска трогается. По пути в ресторан мы обсуждаем погоду, музыкальные новинки, программу оперного театра. К его немалому удивлению, за месяц работы над документами я изрядно отстал от столичной жизни.
А вот и ресторация Кюба. Вальяжный, как фельдмаршал метрдотель, заметив нас, принимает строевую стойку. Нашу компанию проводят в отдельный кабинет. Накрахмаленная до твердости фанеры скатерть, золоченые канделябры, свежие цветы в хрустальной вазе. Толстая кожаная папка меню, затейливые завитки у букв. Названия блюд на французском, пояснения — на русском. А нуждается ли образованный человек в таком переводе? За дикарей нас держат господа рестораторы? Ладно, я сегодня добрый, уже почти расслабленный…
Что нужно для успеха «точки общественного питания» в Санкт-Петербурге? Изысканная французская еда от мастера дворцовой кухни, варварская роскошь вызолоченных стен. И общество. Шик от того, что купец или заводчик из Москвы или Нижнего Новгорода может сказать: «Я был у Кюба, там вкушают Великие Князья, наимоднейшие певички, цвет балета и богатейшие финансисты империи». Рецепт модного места прост и придуман не сегодня.
Мы усаживаемся за стол. Метрдотель, окинув орлиным взором сервировку и, убедившись, что она безупречна, величественно удаляется. Официант во фраке и манишке, быстро, но не торопливо, зажигает свечи. Рядом стоит сомелье,[13]которого я опознаю по серебряному ковшику на пузе.
Я заказываю устриц, финскую форель, жаль, что ропшинской здесь не полакомишься, вся уходит к императорскому столу. Телятину с кореньями и фуа-гра, как написано в примечании: «паштет из гусиной печени по-страсбургски в перигорских трюфелях». От жаркого я решил отказаться. Диета, друзья мои, диета.
— Коли прикажете-с, есть игристые вина «Новый свет» и «Парадиз» от князя Голицына, в меню не отмечены-с, но весьма популярные напитки-с! — склоняется к нам сомелье.
Мы с Владимиром синхронно переглядываемся и дружно мотаем головами. Увлечение царственного брата отечественным виноделием приходится поддерживать на официальных приёмах, но употреблять плоды крымских виноградников на отдыхе… Увольте — нет никакого желания.
— Тогда рекомендую «Вдову Клико», — продолжает сомелье.
— Любезный, «Вдову Клико» оставим для гвардейских корнетов, а нам неси «Перье Жуэ». Да, и к устрицам подай шабли! — распоряжается Владимир.
— А всё же, Алексис, я не согласна с вашим выбором. Откуда возьмутся в Питере приличные устрицы, сезон ещё не начался, — вступила в разговор супруга Владимира. — Если так соскучились по устрицам, собирайтесь с нами в Ниццу, там вы с ними не ошибетесь.
— Сдаюсь! — я шутливо поднимаю руки. — Устрицы отменить, но шабли все равно несите. Буду чередовать.
— Сегодня ты оригинален! — рассмеялся Владимир.
— Алексис, раз вы отказались от устриц, я рекомендую вам, как выздоравливающему, начать обед с консоме, — вновь вмешалась в разговор Мария Павловна.
— И вновь я с вами согласен. Не в моих силах устоять перед столь очаровательной заботой, — я повернулся к официанту. — Ты слышал?
Официант с достоинством кивает. Покончив с заказом, Владимир разворачивается ко мне.
— Алексис, расскажи-ка мне, что нового ты затеял? — интересуется «брат», — а то, в последнее время ты весь в делах. Забросил нас, забросил друзей…
— Да, что рассказывать, mon cher![14] — отмахиваюсь я. — Бумаги, будь они неладны. Я просто утопаю в них.
Некоторое время мы, обмениваясь только незначительными репликами на тему гастрономии, занимаемся «вкушением» (по другому этот тонкий процесс дегустирования не назовешь) поданных блюд. Едим неторопливо, как только могут кушать люди, никогда за всю свою жизнь не испытывающие чувства голода. Для аристократов, вроде моих нынешних сотрапезников, еда — не банальное набивание живота, а некий ритуал, схожий по сложности с японской чайной церемонией. И разговаривать во время этого действа на серьезные темы считается дурным тоном.
Наконец, перепробовав все блюда и слегка насытившись (по сути только немного «заморив червячка»), мы откидываемся на мягкие спинки удобных стульев. Вот теперь, под коньяк, кофе и сигары, наступает время серьезных разговоров. Владимир, спросив у жены разрешения, достает папиросы и, закурив, предлагает мне. Я отказываюсь. Нам приносят коньяк, а Марии Павловне — бисквиты и херес.
Интересно, а если я сейчас спрошу старожила о нестандартном поведении оседланного Олегом цесаревича, что он мне ответит?
— Скажи мне Вольдемар, а что ты думаешь о Ники?
— Я не рассматриваю его опасным, — выпустив густой клуб ароматного дыма, отвечает Владимир. — События в Гатчине показали его как разумного и послушного мальчика. Некоторые из моих офицеров решили про него невесть что, а себя соответственно вообразили лейб-кампанцами. В результате же получился лёгкий пшик, немало их смутивший. Ники расплакался как мальчишка. А они разочаровались в нем. Не менее половины присутствовавших были у меня с серьезными лицами и с секретнейшими докладами, не позднее следующего дня. Думаю, вторая половина присутствовавших тоже побежала доложиться, но, увы, не мне. Это не заговор, а спонтанное движение, стремление не упустить момент. Я не предпринял действий и позволил развиваться событиям самим по себе. И что же? Милейший Ники принялся играть в солдатики. Обучать гренадеров «новому» рассыпному строю и стрельбе по дальним целям. Несколько дней они, подыгрывая мальчику, стойко демонстрировали рвение в новых дисциплинах, вроде подрывного дела. Но как только он уехал, вернулись к службе по старым уставам.
— Ты думаешь, что той ночью в Гатчине он просто оказался слаб в коленках? — засомневался я. Я, хоть и видел Олега Таругина всего пару раз, как-то слабо представляю его рыдающим перед офицерами.
— Да, ты в ударе! — хлопает меня по плечу Владимир. — Михень, это надо запомнить, а может быть и записать. Наш enfant terrible[15]просто слаб в коленках!
Затем Владимир согнал с лица улыбку и ответил совершенно серьезно:
— Слаб в коленках? Пожалуй, нет. Я так не думаю. — «Братец» снова выпустил клуб дыма, отхлебнул коньяку и задумчиво продолжил: — Алексис, я рад, что ты, вечно чуравшийся всех этих дел и обходивший политику третьей дорожкой, завёл этот разговор. Многое меняется сейчас, и если ты позволишь, я дам тебе один совет. Когда мне надо узнать, что надеть на смотр, я смотрю на термометр Реомюра. А во внутриполитических делах я ориентируюсь на поведение Змея.[16]Скажу тебе как новичку — он самый замечательный индикатор. Змей мудр, хладнокровен и хитёр. К тому же он смотрит далеко вперёд, выпестовывая будущее уже сегодня, задолго до того как оно наступило. Он последователен в своих действиях и нетороплив, но если возникает нужда, то, приняв решение, он становится неукротим и молниеносен. — Владимир сделал небольшую паузу и печально закончил, — он всегда добивается своего.
— К чему это всё? — недоумеваю я.
— К тому, что сейчас он застыл и не предпринимает никаких действий. Не думаю, что его можно чем-нибудь удивить. Он ждёт некого результата. А, значит, не предпринимаю резких движений и я. Это же советую и тебе. Многие сейчас делают ставки на будущее, но у многих эти ставки сгорят. Наш дорогой брат Сергей тебе в пример.
Я невольно скривился. Он-то здесь причём?
— Что ты морщишься? Поверил в дурацкие слухи, распускаемые Цецилией[17]или тебе не по душе, что он хотел свести Ники с сестрой своей жены? Ты сам прекрасно знаешь, наш богомольный идальго не содомит,[18]а наше премилое общество навесит подобный ярлык на любого, не имеющего минимум двух любовниц. Его идея о браке наследника с принцессой Гессенской далеко не глупа. Это шанс укрепить родственные связи со старушкой Викторией и немного сгладить наши отношения с Англией. Вот уж с кем нам сейчас не нужно войны, так это с британцами. Силы как ты понимаешь, далеко не равны, а наши союзники, скажем откровенно, пока слабы.
— Ладно, оставим. Скажи мне, мой милый брат, с чего ты взял, что я планирую предпринять нечто способное повлиять на общую ситуацию? — деланно удивляюсь я.
— О! — Владимир поднимает указательный палец. — О вашей вялотекущей размолвке с Шестаковым знают все заинтересованные лица. И уж, прежде всего те, кто его поддерживает. Точнее представители той партии, к которой он принадлежит. Сейчас ты спешишь воспользоваться ситуацией, посчитав, что смерть Каткова резко ослабила их позиции и позволит тебе провести желаемую рокировку.
— Ну и что же? Изволь договорить! — настаиваю я, про себя подумав: «а ведь это и твоя, «братец», партия!»
— С какой целью мой брат, сказавшись больным, зарывается на две недели в бумаги, вороша и прошлое и текущее одинаково тщательно, словно в поиске некой жемчужины? И выздоравливает только после того как на «болезнь» обращает внимание Александр? — прищурившись, спрашивает Владимир.
— Не понимаю о чём ты! — я «включаю дурака».
— Кого ты думаешь назначить на пост главы Морского ведомства? — теперь напирает Владимир.
— Я думаю Лихачёва.[19]Талантлив и умён, деятелен и честен! — признаюсь я.
— Лихачёв… И кто бы мог подумать. Ярый приверженец дядюшки Константина. Весьма нетривиальный ход! — Он откидывается в кресле и поглаживает рукой бородку. — Позволь поинтересоваться, когда твой Лихачёв последний раз был при дворе? У него есть команда готовая его поддержать? Кто встанет на ключевые места в ведомстве? Не только преданные, но и компетентные? Почему ты думаешь, что Лихачёв сработается с теми, кого на посты расставил ты, а не он?
Я молчу, ибо не знаю, что ответить. Зря я разоткровенничался, зря. Владимир улыбается краешками губ.
— Мой простодушный брат, ты думаешь, что садишься за покерный стол, а сам оказываешься на шахматной доске! — многозначительно произносит «братец», сполна насладившись своим триумфом.
— Я предпочту играть партию, а не быть играемой фигурой! — упрямо отвечаю я.
— Большая ошибка так думать! — хихикает Владимир. — Но ты не одинок в своём заблуждении. Таких множество!
— Алексис, хочу вам заметить, что раньше ваше лицо отличалось великолепной отрешенностью от житейской суеты! — внезапно вмешивается Михень. — Сейчас же, пытаясь заняться делами серьёзными, вы волнуетесь. Это заметно даже мне.
— Даже Михень читает тебя сегодня как открытую книгу! — усмехается Владимир. — Алексис, что с тобой?!
— Вы устали, мой друг! — продолжает Михень. — Вы измучили себя делами, одним днём не решаемыми.
Я, чувствуя, как у меня горят уши, молю своих «палачей»:
— Давайте сменим тему!
Супруги заливаются веселым смехом, но с опасной дорожки мы съезжаем. Мысленно вяжу узелок себе на память: вместо утренней пробежки необходимо потренироваться перед зеркалом. Умение управлять своим новым лицом — это серьёзно.
Смеясь и эпатируя супругу, Владимир рассказывает о том, что в лейб-гвардии Гусарском полку образовался превеселый обычай. После изрядного употребления горячительного, бравые гусары воображали себя волками, выбегали на улицу в чём мать родила, садились на четвереньки у дверей буфета, задирали свои пьяные головы к луне и начинали громко выть. Заранее подученный служитель выносил им лохань с водкой или шампанским, из которого они всей стаей начинали лакать, визжа и кусаясь. Дисциплинарных мер по отношению к этим шалунам командир полка, великий князь Николай Николаевич пока не применял, жалоб не поступало.
Насколько я помню, в ближайшем будущем в этом полку предстояло пройти стажировку цесаревичу. Интересно, что он предпримет, столкнувшись с данным казусом. Олег Таругин запомнился мне достаточно резким мужиком, боюсь, что конфликта не избежать.
Владимир предлагает продолжить веселье, но я, к его неподдельному огорчению, откланиваюсь и отправляюсь домой, винопитие сейчас не по моей части.
Умный он всё-таки мужик, «мой братец Володенька». Умный, хваткий и сообразительный. Надо будет обязательно поближе свести его с цесаревичем, такой сторонник будет только полезен. С Димычем, я думаю, он тоже найдёт общий язык. Владимир Александрович — единственный из великих князей, в чей дом пускают промышленников и банкиров.