Решка. Явился миру братец-кролик
— Верите ли вы в Бога? — спросил прокурор Нафтулу.
— Пусть в Бога верит тот, кто выиграл двести тысяч, — ответил старик.
Исаак Бабель
Сантино
Как там в Священном Писании? Сначала было слово? Так вот, уверяю, х*рня все это. Сначала были стены. Без них не вышло бы ничего и ни у кого. А как иначе? Только обретая их, ты получаешь возможность построить собственный мир. Например, из зеленого сукна, шестигранных кубов и летающих карт.
От летящего кирпича непросто увернуться. Это я к тому, что индустрия развлечений точно охотится за мной. Но если представить ее в виде цирковой арены, то раньше я всегда был, скажем так, клоуном. А хотелось, чтобы клоуны подчинялись мне. Да и кому ж не хочется? Но только теперь, оказавшись в другом городе, и утратив последние ниточки, связывавшие меня с прошлым, получил возможность реализовать задуманное. Нет, я ничуть не придумаю оправдания лени, говорю именно об обстоятельствах, которые выше нас и выше всего в нас, о невыносимых путах, утратив которые хочется орать так, чтоб окна повылетали к чертям собачьим. Потому что больно. Но оно пройдет. Однажды обязательно.
Мое казино пока не открыто, но по сравнению с проделанной работой остались такие крохи, что я уже сейчас чувствую себя властелином надушенной, вульгарно разодетой толпы. Другие сюда ходить не будут. Не позволю. Открою двери только надменным ублюдкам в шелках, мехах, золоте и бриллиантах. Только инопланетянам.
Вспомнив о девушке, касаюсь пальцами красноватого шрама на подбородке. Когда пришел в больницу снимать швы, мне сказали, что хирург постарался на славу — даже следа не останется, разве что на руке. Перспектива заиметь парочку шрамов меня совсем не беспокоит, но... ай да инопланетянка. Не пожалела сил на парня, которого встретила ночью. Сам бы я не стал распинаться ради незнакомца. А она — запросто. Причем, никто даже и не просил об этом. Часто о ней вспоминаю. Чаще, чем нужно. Зацепила, да; но что толку вариться одному, если она даже имени моего узнать не попыталась?
Не могу сказать, что, переспав с ней, изменил каким-то своим принципам, но я не сторонник секса на одну ночь. Халтура потому что. Единственная его прелесть в свежести партнера, а о качестве и настоящем удовольствии можно забыть. Понятия не имею, что толкает на спонтанную связь женщин. Ключом к их наслаждению является доверие, а какое может быть доверие к человеку, которого ты встретил всего пару часов назад? Инопланетянка, к примеру, не предупредила меня о том, что поверх сердца ей поставили автограф хирургической сталью. Не доверилась, справедливо рассудив, что не мое это дело... И ведь не мое. Правда, не мое, но вдруг в какой-то момент захотелось, чтобы было иначе. Думаю, виновата Полина... Дьявол. Нет. С Полиной у инопланетянки ничего общего. Они из разного теста, и внешне ничуть не похожи. Роднить их могут только шрамы. Но людей со шрамами масса. У меня, например, тоже есть. И что? Себя же я с синеглазой представительницей иных цивилизаций не сравниваю...
— Милое местечко, а что дальше? — раздается голос от дверей, отрывая меня от болезненного разговора с собственным подсознанием.
Оборачиваюсь, уже готовясь вышвырнуть любителя ходить по гостям, но обнаруживаю, что в дверном проеме стоит чуть ли не мальчишка. Высокий, худой, одетый по последней моде на небрежность и с серьгой в одном ухе. Врежешь такому, да и убьешь ненароком. А ведь парень даже с инстинктом самосохранения не знаком:
— Что молчишь, Сантино? Я спрашиваю, ты больной или как? — интересуется он, приближаясь.
— Проваливай, пока я тебя пинком не отправил за дверь, — сообщаю, подавляя нехорошие предчувствия.
Он знает, кто я. И явно не из дебилов, которые нападают на улице. Слушок прошел. Хотя, с чего бы ему не пройти? Навряд ли я такой страшный, что у троицы неудачников случился приступ коллективной амнезии во избежание.
— Попытайся, — фыркает парень и подходит еще ближе. — Но лучше не быть упрямым ослом и выслушать. В порядке разнообразия.
Молчу. Вроде, не дурак парень, может, что дельное имеет сообщить. Однако...
— Знаешь, мне действительно здесь нравится. И будет очень досадно, если подобное заведение не откроется. Только... где девочки будут?
— Какие, на хрен, девочки? — мрачнею, примерно представляя, куда клонит товарищ.
— Эй, чего обижаешь? Какое же может быть развлечение без стриптиза? — очень реалистично оскорбляется парень. — Кстати, я Ян, — добавляет он совершенно дружелюбно, но руку не протягивает. Эге, видимо, все-таки опасается. — Да не артачься, я пришел с предложением, — миролюбиво продолжает парнишка, подходит к столу для бильярда; наклоняется, проверяя, видимо, на ровность, а потом цокает языком и распрямляется. И что же ты, приятель, там обнаружил, а? — Ладно, забей. Короче, есть у меня папа. Точнее, мама тоже есть, а еще тьма дерьмовых родственников, но дело только в отце. Хотя нет. В брате еще.
— Ты не торопись, у нас весь день на рассказ о твоем генеалогическом древе. Только дай за подушкой сбегать.
Ян ничуть не обижается, хмыкает, достает из кармана фляжку и делает приличный глоток.
— Мой папа — Алекс Елисеев.
А вот это интересно. Слышал о Елисеевых. Как только сунулся к денежным мешкам, так сразу и услышал. И вот на тебе — сынок заявился. Ну-ну. Стоит потерпеть рассказы об их семейке.
— И у него есть отличная идея: приобщить нас с братом к семейному делу. И плевал бы я с высокой колокольни, но братец-то послушный, правильный, все, что папа скажет — исполнит, а я... не люблю быть в отстающих. Ну так что с этим делать будем?
— Порешить братца — и дело с концом, — предлагаю я наиболее бредовый вариант, надеясь, что странный тип отлипнет.
— Экий ты кровожадный, — умиляется парень и делает еще глоток из фляжки. Кстати, на часах всего половина восьмого утра, рановато он надирается. — О нет. Нужно сделать вид, что прогнулся.
— Прогнулся? — переспрашиваю, окончательно запутавшись в странной логике богатенького мальчика.
— Прогнуться. Ну или откупиться. Тобой. Видишь ли, каждому из нас с Адрианом дана задача реализовать некий сомнительный проект. И поверь, Сантино, более дерьмого проекта, чем ты и твое казино, во всем Петербурге не сыскать. Явился из столицы, на одном лишь упрямстве вложился в это заведение, но, твою ж, неужели ты правда полагаешь, что без малейшей протекции и после всей херни, которую наворотил, тебе позволят открыться? Да еще пара дней — и тебя гарантированно взорвут. Но я... смогу тебя вытащить. И сделать так, чтобы ты не испоганил идею.
С одной стороны, я понимаю правомерность его слов, с другой... откидываться какому-то сосунку...
— Ты в дерьме, Сантино. Ты избил троих ребят; думаешь, они не вернутся с подкреплением? Да не будь же ослом. Бери ключи и за руль.
Протягивает мне брелок парень, и, только я беру их, сам не зная зачем, разворачивается и топает к выходу.
— И куда ты собираешься?
— Стол тебе нормальный купить. Бильярдный. Я, знаешь, ли, люблю шары погонять. Но на таком отстое ни хрена не выйдет.
— Да что ты, — огрызаюсь, но покорно иду следом.
На улице ветрено, но Елисеев даже не морщится. Топает себе по обледенелой парковке к машине... и тут-то меня вдруг накрывает дежавю. Потому что передо мной стоит летающая тарелка. Уверен, потому что у меня отличная память на цифры. Суммы прибыли я, конечно, помню намного лучше, чем номера машин, но, зуб даю, рендж-ровер принадлежит инопланетянке... Оглядываю тощего парня. И как же я раньше не заметил фамильного сходства? Они же чуть ли не под копирку.
— И что, я за руль? — на всякий случай уточняю. Да я считанное число раз даже сидел в подобных тачках...
— Не советую мешать мне бессовестно надираться, — пожимает плечами парень и делает новый глоток из фляжки.
Сажусь в машину и, чувствуя себя кем-то вроде варвара, начинаю перестраивать содержимое космического корабля под себя. Зеркало, руль, сидение... только разбить такое счастье еще не хватало... А Ян на меня при этом смотрит и вдруг как ляпнет:
— Мне капец. Но ладно, хрен был с этим, трогай и давай налево.
Но только мы отъезжаем от казино, как раздается звонок. Бортовая гарнитура перехватывает. Замечаю, что номер не из справочника.
— Твою мать, — бормочет Ян и снимает трубку. А затем быстро проговаривает: — Только не вопи!
Однако, просьбе не внимают:
— Ты спер мой ровер! — рычит из динамиков инопланетянка. — Какого хрена, Ян? Я больше тебя не пущу ночевать! Поедешь домой отсыпаться после своих пьянок. Или к друзьям! Когда ты вообще стянул запасной комплект ключей? Зачем? Я же только на прошлой неделе отдала тебе вайпер!
— Я его разбил, — буднично сообщает мой новый знакомый. На месте сестрицы я бы точно вылез прямо из телефонной трубки и задушил этого поганца, но, видно, практика не нова, и она даже не удивляется — просто продолжает:
— И это мои проблемы? Если я из-за тебя опоздаю на удаление опухоли-бабочки [опухоль, затрагивающая оба полушария мозга], я... я... лоботомии [операция по вырезанию лобной доли мозга, вследствие которой человек теряет способность к адекватным действиям. В середине XX века таким образом «лечили» душевнобольных. Ныне запрещена законом] на тебя нет, маленькое чудовище!
Не сдержавшись, хмыкаю.
— Так ты уже на нее опоздала. Восемь утра; все операции разобраны, неудачница.
— Я проспала! Я всю ночь готовилась и уснула над конспектами! — стонет.
— Говорю же, неудачница!
— Обломись! — внезапно кричит инопланетянка, сменив настрой на торжествующий. — Капранов никого, кроме меня, ассистировать не возьмет!
— Да конечно! Нужна ты ему! Будешь сидеть за окошком и кусать губы, пока в мозгу пациента копаются чужие пальчики. И никаких тебе крутых опухолей. — После этих слов Ян изображает дьявольский смех.
— Ну все, паршивец, если я узнаю, что ты подвинул водительское сидение...
Мы с Яном, не сговариваясь, опасливо переглядываемся.
— Да ладно тебе, кончай вопить и рули уже в свою больницу, — не на шутку пугается братец.
— Куда рули?! Я такси ловлю и волосы, между прочим, высушить не успела. Заболею, умру и буду с того света любоваться, как папа голову тебе откручивает. Придурок!
И отключается. За мгновение до того, как дисплей телефона Яна становится черным вновь, я успеваю увидеть на нем имя контакта, забитое в справочник, — Жен. Так вот как зовут инопланетянку...
— О! — вдруг аж подпрыгивает на сидении парень. — Я знаю, как нам достать денег на пиар-компанию! К черту бильярд, разворачивайся.
Спустя сорок минут я убеждаюсь, что новый знакомый не просто лишен инстинкта самосохранения — он чокнутый мазохист. Только представьте, после такого разговора он продает летающую тарелку, обещая ее выкупить не далее, чем завтра...
— Больной... — говорю, подруливая к какому-то сомнительного вида бару теперь уже на своем стареньком шевроле. — Ты вызвал на покер головореза и полагаешь, что под конец вечера уйдешь с деньгами, даже если их выиграешь? Тем более — из такого места?
— Естественно, — отвечает Ян. — А почему ты сомневаешься?
— Потому что тянет на белогорячечный бред.
— Ну, ты прав, — даже не отрицает Ян. Но и переживать по этому поводу не спешит. – Точнее, ты был бы прав, если бы играл один из нас.
— На что это ты намекаешь?
— На то, что играть будем не мы.
— А кто?
— Жен.
— Жен? — переспрашиваю я, пытаясь разобраться, отчего же так рад этой новости. Ни одной причины. По крайней мере, у меня. Видимо, альтерэго в брюках зажило, наконец, собственной жизнью.
— Моя сестра. Такая длинная, кудрявая, вредная и тошнотворно везучая. Под настроение людей режет, но это уже детали.
— Ты собираешься заставить сестру отыгрывать ее же машину?
О да, наглость впечатляет.
— Ты только не говори ей. Ну или не говори, пока она партию не закончит. Расстроится еще...
— Ненормальный. И что значит «тошнотворно везучая»?
— Никогда не проигрывает; обеспечила мне тяжелое детство, полное психологических травм. Да ты не дрейфь, в казино мы ее не пустим. Как откроем — сразу в черный список внесем. Обидится, чуть-чуть подуется, но мстить не станет — не в ее характере. Поверь, друг, все схвачено. Она запросто выиграет, и уже завтра мы выкупим машину.
— А если нет?
— Бога ради, тогда отец ей две таких найдет, а я отделаюсь очередной воспитательной беседой. Даже ничего не потеряю, учитывая, что дома каждый вечер по воспитательной беседе. Надо же родителей подбадривать и поддерживать в стремлении вырастить достойных продолжателей династии! А то, представь, подобреют еще, размякнут... Ну, так что, я звоню? — спрашивает Ян, помахивая телефоном.
Некоторое время смотрю на него и размышляю. С одной стороны, девчонке тут нечего делать, с другой — соглашаться с собственным членом я не собираюсь — не моя она забота. А деньги позволят открыть казино намного быстрее. Коротко киваю. Однако, давая добро, я здорово недооценил старательность парня, потому что он вдруг начинает без слова приветствия нести такое, что глаза на лоб лезут:
— Слушай, Жен, я тут в баре... здесь потасовка была. Мы с одним чуваком подрались немножко, и у меня, кажется, голова разбита. Кровь, короче. Ты это, может, отвезешь меня домой, что ли? Адрес? А, да, пиши.
Положив трубку, он смотрит на меня.
— Вот только не надо сидеть здесь с выражением праведного гнева на лице. Если бы я сказал, что приглашаю ее сыграть вместо себя в покер — не приехала бы ни за что.
— Выметывайся из моей машины. — И в следующий раз я дважды подумаю, прежде чем его сюда посадить!
Вот серьезно, даже сказать ему нечего после такого... Остается только молча подниматься по лестнице. Помещение, как вы, наверное, уже догадались, по виду — в точности криминальный притон.
Столы в зарубках от лезвий; графинчики с водкой, девицы с вываливающимися из декольте силиконовыми сиськами... И мы — два дебила, которые собираются заставить инопланетянку играть в покер с держателем этого места. Навряд ли здесь посмеют обидеть любимую доченьку крестного папы города, но мысль о том, что она станет сидеть на грязных стульях, Бог весть что видавших, вызывает приступ тошноты. Братец, чтоб его!
А появляется она быстро. Все такая же чуточку растрепанная, без следа косметики на лице. Окидывает взглядом помещение и замирает, заметив меня. Узнала. И удивилась, поняв, в чьей я компании. Но ее мое присутствие не останавливает. Инопланетянка начинает пробираться между столиков, привлекая слишком много внимания. Здесь она не просто самая красивая — она просто несравнимо выше местных потаскух. Спал ли я с женщинами, которым было плевать с кем? Да. Презираю ли я их? Тоже да. За что? Надеюсь, это я так поумнел.
— И что это значит? — гневно спрашивает инопланетянка, глядя на совершенно здорового и довольного брата и делая вид, что мы не знакомы.
— Ой-ой, но, смотри, я невредим — это ли не главное?
— Ян, мне пришлось наврать в больнице, чтобы уйти... — начинает она занудствовать в лучших традициях старших сестер.
— Поверь, ты нам — да и не только — жизненно необходима. Так что твоя отлучка оправдана.
— Ну и зачем я здесь?
— За покером. У нас полномасштабный абзац.
Она раздраженно прижимает длинные и тонкие пальцы к глазам (я всегда считал, что пианистам и хирургам нужны именно такие), а потом, когда ускоренная медитация не дает результатов, Жен как выдаст:
— Даже не мечтай!
— Во имя спасения жизни! — пафосно восклицает братец.
В попытке понять, чьей именно жизни, инопланетянка стреляет глазами почему-то в меня. Хотя «почему-то» здесь неуместно, если вспомнить обстоятельства нашего знакомства. Вот только она не угадала, и если кого-то и надо спасать, то только ее машину. А Ян, тем временем, просто добивает:
— Ты клятву Гиппократа давала. А нам всего-то и нужно, что сделать из двух лимонов десять.
— Брат, любимый, иди проспись, — советует Жен.
И, собственно, совет здравый. Если бы не чертова летающая тарелка, я был бы с ней полностью солидарен, но, уверен, нам не продадут ровер за те же деньги, что и выкупили.
— Мы продали твою машину! — выкрикивает Ян, явно прибегая к последнему средству давления.
— Вы сделали... что?! — восклицает сестрица, а затем с разворота плюхается на стул, хватаясь за голову.
— Мы ее выкупим завтра. Если ты добудешь деньги! А если нет... нафига тебе это дерьмо? Слышала анекдот о том, что владельцы рендж-роверов не здороваются на работе, потому что до этого уже повстречались в автосервисе?.. — не на шутку испугавшись бурной реакции, тараторит Ян.
— Я в нем под креслом спрятала медкарту от мамы, Ян... — вдруг обрывает его Жен. — Ты продал мою медкарту! — После этих слов она издает какой-то нервный смешок. Раз, другой... а затем падает на столешницу и начинает хохотать в голос: — Как... какой... какой абсурд!
Перевожу взгляд на Яна и вижу, как детская глупость уступает место непривычной серьезности. Не замечая устремленного на него внимания, мелкий изучает макушку сестры, а на лице смесь разочарования с отчаянием. Но как только она, успокоившись, поднимается, парень цепляет на лицо привычную маску конченного пофигиста. Эге, да тут что-то происходит...
Однако, обсудить проблему утраты архиважных документов они не успевают, потому что в этот момент к нам подходит невысокий, уже начавший толстеть мужчина, за спиной которого стоят два амбала.
— Добрый вечер. А я вас уже заждался.
И все мы, как по команде, поднимаемся, вытягиваемся и замираем в неестественных позах. Вот он — наш оппонент. Неприятный тип. Не люблю иметь дело с теми, кто прекрасно знает о своем превосходстве, но явно его не демонстрирует. Делает вид, что вы на равных. Какой там на равных! Это его место, его деньги, а мы пришли их отобрать. И неважно, что покерные турниры здесь не редкость. В конечном итоге о том, кто является хозяином, всегда напоминают...
— О молодых людях уже наслышан, а вы, должно быть, Жен, — говорит мужчина, неожиданно ловко обхватывая обеими руками ладошку девушки. — Я Григорий.
— Очень рада, — вежливо уверяет инопланетянка, при этом сохраняя приличную дистанцию. Григорий ей, видимо, неприятен. Бл*ть, если он сейчас же не выпустит ее руку из лап, я ему их выдеру нахрен.
— Так кто играет? — спрашивает мужчина.
— Я, — храбро отвечает Жен.
— Да что вы.
А вот теперь на его лице проступает если не высокомерие, то откровенная насмешка. Еще бы. Договаривался Ян, а играть заставил сестру. Я, конечно, понимаю, что инопланетянка на божий одуванчик не походит: подстрелить отморозка в подворотне — запросто, привести парня домой, заштопать и переспать — легко, покер — нет проблем, — но сальные глазки некоторых, ходящие туда-сюда по ее фигуре... Нет, сейчас у нас достаточно просвещенное общество, чтобы мальчики понимали, что такое девочки, а девочки были в курсе хода мыслей мальчиков, но какого хрена? Разве не полагается заботиться о моральном облике родственников? Почему мне хочется схватить инопланетянку за руку и, прижав так, чтоб и рыпаться забыла, увести отсюда к черту, а Яну похрен?
Тем временем, Григорий, окончательно о нас забыв, обнимает Жен за талию рукой и ведет к подсобке.
— Ты дебил, — сообщаю я Яну. — И идея такая же.
— Брось, если кто обидит папочкину любимицу, от того даже упоминания в виде надгробного камушка не останется.
Но чутье вопит, что добром этот вечер не закончится... Пока Григорий дает какие-то указания своим охранникам, мы с Жен встречаемся глазами, и я пытаюсь прочесть во взгляде ее отношение к ситуации, но она будто за стеклом, будто отгородилась от нас с Яном. Обижается? Или это из-за медкарты? Я не понял, что произошло между ними с братом, но что-то было.
— Ян, Сантино, присаживайтесь. О, нет, не вы, Жен, вас мы проверим... на честность.
Жен
Не знаю, как и когда тот парень, Сантино связался с моим братом, но он здесь, и мне это не нравится. Я бы не хотела, чтобы брат или родные узнали о моем безрассудстве в лице связи на одну ночь. Это вызовет вопросы. Ян уже, спорю, догадался по медкарте, что я скрываю текущее положение дел. Но мой врач и мамин близкий друг — Дима Дьяченко — еще не растрепал новость о закончившейся ремиссии, то ли предоставив мне это право, то ли памятуя о том, чем все закончилось в прошлый раз; и, Господи, я бы хотела, чтобы неведение родителей продлилось как можно дольше. Как только они слышат слова «дела не очень» — готовят тысячу рулонов ваты и начинают меня преследовать, чтобы ими обмотать, а потом поставить получившееся на полку. Им кажется, что таким образом они искупляют собственную вину. А мне кажется, что я скорее сдохну, чем снова это допущу. Стало быть, надо любым способом скрыть, что я уже знакома с... Сантино (что за дурацкая кличка?!), пока не начались допросы, в результате которых мне равно придется лезть на крышу и орать «Я с ним переспала, потому что снова умираю».
Только я принимаю данное решение, как мои руки задирают вверх и начинают беззастенчиво ощупывать... все, что под ними. Стараюсь не думать об отсутствующем верхе белья. Я не могу себя заставить стянуть удавкой ребра, которые распиливались столько раз, сколько мои. Может, это и не страшно, но я практически уверена, что под давлением они могут треснуть на раз... а я видела, что бывает с легкими, в которые вонзаются осколки костей... Брр!
Заметив взгляды, которыми на весьма двусмысленный процесс смотрят присутствующие в комнате мужчины, старательно концентрируюсь на брате, пытаясь телепатически передать ему обещание скорой расправы. Нет, Ян не идиот, но иногда об этом не помнит даже он сам. Как можно было продать мою машину, даже толком ее не осмотрев? Я совершенно точно однажды сверну ему шею. Только надо от свидетелей избавиться заранее.
Меня ощупывают качественно, но когда подбираются к совсем уж неприличным местам...
— Все понимаю, но еще миллиметр — и дальше по стандартной таксе элитных проституток. С почасовой тарификацией, — огрызаюсь в сторону любителя ощупывать девиц.
Григорий усмехается:
— Оставь красавицу. Элитные проститутки, поверь, тебе не по карману, а я за чужие удовольствия платить не собираюсь. Присаживайтесь, Жен, и, думаю, пора начинать.
— Что принимается в качестве ставки? — уточняю на всякий случай.
— Все, что найдете в своих закромах.
Ого, а вот это не показатель порядочности. И совсем не гарантия того, что мы выйдем отсюда живыми. Что ж, учитывая, сколько денег собрал мой брат, непорядочность мне только на руку... Иногда продать можно даже ценную информацию. Хотя, думаю, в данном случае не прокатит.
Карты сдает сам Григорий. Это хорошо, потому что тогда меня не обвинят в жульничестве, а также я делаю первую ставку. Нужно все просчитать. У меня есть одна попытка. Только одна. Две выигранные партии — подозрительно, а уж три... это сразу смертный приговор.
— Вы на малом блайнде. Сколько?
— Сто тысяч. — В масштабе двух миллионов ставка не такая уж и маленькая, но, когда есть всего одна попытка, неуверенной быть нельзя.
— Принимаю. Двести.
— Уравниваю.
Наконец, Григорий сдает нам по две карты и выкладывает трехкарточный флоп [общие карты]. Что ж, теперь можно увидеть некие перспективы. Поймав испытующий взгляд Сантино, я понимаю, что он оценивает мою мимику. Не верит в то, что я могу обыграть своего оппонента. Я не мастер блефа, рассчитываю только на удачу, но хотелось бы верить, что на открытую книгу я не похожа, и ему нечего ловить. Однако, внимание чуточку смущает. Вдруг Григорий расценит этот взгляд неправильно? Но тот, по-видимому, занят расчетом вероятностей, в результате которого поднимает ставку до пятисот.
— Вот и славно, — сообщает Ян, удостоверившись, что все его чертовы желания учтены, и поднимается с места. — Пойду погуляю там, где трава зеленее. Удачи, сестренка.
Если бы брат не был так осмотрителен и обошел стол с моей стороны, клянусь, я бы ему подножку подставила... Но он без проблем скрывается, не удосужившись даже дверь придержать. По крайней мере хлопает она так, что морщатся все. А вот Сантино не уходит. Он вообще выглядит так, будто происходящее его ужасно нервирует. Волнуется за меня? Отчего? Уж не считает ли себя в долгу?
— Ваш брат — настоящая находка для учредителей подрывной деятельности, — сообщает мне Григорий, заставляя ужаснуться тому, что я снова думаю о парне, с которым переспала всего однажды. — Подумать только, заставил вас играть в покер.
— Считаете, женщины плохи в азартных играх?
— Женщины по натуре не азартны. Это противоречит вашей природе.
— О, как же вы ошибаетесь... — усмехаюсь, коротко стреляя глазами в Сантино снова.
Черт! Черт-черт-черт! Елисеева, хватит уже. Переспали, он был неплох, внимателен... ладно, очень неплох и очень внимателен, но это также означает, что не все, а очень все. Очень-очень все.
— Кстати, слышал, вы нейрохирургией увлекаетесь. — Неприятно, что Григорий говорит о моей большой любви так, будто это детская игрушка.
— Уверяю вас, с нейрохирургией у меня более чем серьезно.
— Значит, вам нравится спасать людей.
И смотрит, главное, так, что хочется ощупать лицо, дабы убедиться, что его взгляд не образовал на нем приставучую паутинку... Весь он — этот Григорий — до приторности липкий. Как разлитое по скатерти варенье. Если уж поставил локоть — то не избавишься, пока не отмоешься.
— И вы не из крыс, которые бегут с тонущего корабля, даже когда он представляет собой крайне сомнительную партию в покер.
— Думаете, дело в этом? Думаете, мне нравится стоять на постаменте героя и получать заслуженные лавры? — хмыкаю. — О нет. В какой-то мере хирургия напоминает покер. Вскрывая ваш череп, я не буду точно знать, что там увижу. Но если все сделаю правильно, если проконтролирую каждое свое движение, и если карта пойдет, то вы останетесь живы. Собственных усилий всегда недостаточно, риски велики, а шанс ошибиться огромен, но когда все срастается... Это ощущение не передать словами. Я не Флоренс Найтингейл [сестра милосердия и общественный деятель Великобритании], Григорий, я всего лишь игрок.
Его взгляд все такой же заинтересованный, не отпускающий. Он выкладывает на стол следующую карту, даже не глядя на колоду.
— Поднимаю до двух миллионов.
— Поддерживаю, — киваю, не говоря о том, что это мои последние сбережения.
И в этом весь кошмар сегодняшней игры. Если он еще поднимет ставку и не примет в качестве ответа то, чем мы располагаем помимо денег, я буду вынуждена пасовать, и мы все потеряем. Ровер. И карту. Да и в ад бы ее, но делать заново все тесты, вспоминать все операции, поселиться в больнице... О нет, не так я планировала провести ближайшие месяцы. Ян может сколько угодно полагаться на мою удачу, но, пока я не царь Мидас,— мы — рабы воли ублюдка напротив. А в том, что он именно ублюдок, лично я ни разу не сомневаюсь.
— Это все, что у вас есть? — улыбается Григорий, подтверждая мои опасения. — Какая жалость, ведь я бы не прочь еще поднять ставку...
— Только после ривера [последняя общая карта], — напоминаю я ему правила.
— А после него у вас волшебным образом появится требуемая сумма?
— Только если вы разбираетесь в бриллиантах, — киваю я на собственные часы, подаренные мне родителями на двадцатилетие.
— Чудесно. Но без оценщика я не могу дать за них, скажем, больше двух миллионов.
— Трех.
— О нет, Евгения Александровна, двух и ни копейкой больше.
— Думаете, я вру?
— Думаю, вы не в том положении, чтобы торговаться.
Золотые часы с драгоценными камнями... говорю же, ублюдок. Чувствую, как под столом меня едва ощутимо пинает Сантино. Если он думает, что таким образом передал мне некую неведомую информацию, и я ее расшифровала, то у меня для него плохие новости.
— Давайте так, — говорю. — Если после ривера будет смысл торговаться, вы просто назовете то, что примете в качестве ставки.
— Отличный план, — улыбается Григорий и выкладывает карту.
В общем-то, мне она была ни к чему — я уже знала, что торг уместен, но теперь по короткому хищному взгляду мужчины понимаю, что он ликует... Посещает ли меня тень сомнения? Разумеется, только я все равно гоню ее прочь.
— Сколько вы там хотели? Три миллиона? Ну так давайте поднимать на три. До пяти.
На стол опускается внушительный кейс. Кейс против милых моему сердцу маленьких часиков и неизвестности.
— Итак. Какова ваша цена? — спрашиваю у Григория, теребя пальцами металлический браслет.
— Вы. — Ну да. Что-то такое я и предполагала... — Столько элитным проституткам не платят.
Естественно, проститутки развлечения своим клиентам не оплачивают. Я точно знаю, что мои часы стоят не два и не три миллиона. И ведь еще делает вид, что по достоинству оценил. Мразь.
Новый пинок под столом. И опять же вопрос — побуждают меня к дальнейшим действиям или предостерегают — остается без ответа.
— Уверены, что не пожалеете? — Еще пинок. Намного более чувствительный. Эй, товарищ, уймитесь уже!
— Знаете, у всех вкусы разные, — начинает вдруг Григорий издалека, и предчувствия меня охватывают отнюдь не хорошие. — Кто-то любит блондинок, кто-то брюнеток, кто-то высоких и стройных, как вы, кто-то, наоборот, предпочитает в теле, а я люблю... шрамы.
Не сумев скрыть эмоции, я отчетливо вздрагиваю и до боли впиваюсь ногтями в ладонь в попытке совладать с собой.
— Уверен, вы меня не разочаруете.
Больной кретин... Извращенец. И Ян — не лучше...
Новый пинок под столом.
— Ну тогда по рукам. — Сама удивляюсь спокойствию голоса.
Ожидала еще парочки пинков, но их нет. И взглянуть сейчас на Сантино, чтобы понять, что случилось, нельзя. Потому, сохраняя спокойствие, лезу в кошелек, достаю оттуда маленький блестящий пакетик и бросаю на стол вместе с часами.
Сердце бьется в горле. Отрывисто, неровно... Что я творю? Сплю с первым встречным, ставлю на кон саму себя... докатилась, Жен!
Если отец узнает — такое устроит... Не подведи, удача, не подведи!
Я не сразу понимаю, что испытующе таращусь на рубашку карт Григория, а он просто наслаждается произведенным эффектом. Кстати да, я совсем забыла уточнить: он любит зажившие шрамы, или новые ставить тоже? От этой мысли в глазах на миг чернеет. Я практически уверена в том, что когда мужчина напротив ловит кураж, у него сносит крышу в момент... Он может причинить боль. Пора помолиться всем известным богам...
— Стрит, — наконец, пропевает он, бросая карты на стол и проводя над ними ладонями. И только тогда в легкие врывается кислород. Карты чуть ли не сами выпадают из пальцев.
— Забирай, — хрипло велю я Сантино, пока извращенец, захлебываясь злостью, в неверии таращится на мой стрит-флэш. Надо сматываться, и побыстрее, пока он в себя не пришел. Будет рвать и метать, я уверена. Если бы мой папа не был известен таким людям весьма однозначным образом, нас бы расстреляли на месте.
Сантино тоже отмирает не сразу, но действует оперативно. Деньги грузит в момент, а часики и кондом отталкивает в мою сторону, даже не взглянув. Осуждает? Дьявол, парень, что с тобой? Будто не ты продавал с Яном мою машину и не просил выиграть тебе денег! Уверена, здесь твою задницу поджаривали. И при всем при этом он меня даже не дожидается! Едва часы успеваю на запястье застегнуть, чтобы броситься следом.
— Эй, Сантино. Ты это куда? Думаешь, Ян не свалил с какой-нибудь грудастой девицей, и я тут в безопасности с этим...
— Мне похрен, — бросает коротко.
— Нет, похрен тебе будет, когда довезешь меня до дома. Раз уж ты продал мою маши...
— У тебя есть брат, вот с ним и обсуждай вопросы дележки движимости.
— Эй! — от такой наглости даже слова сразу не находятся. Выскакиваю на морозную улицу, на ходу натягивая куртку. — Похрен, говоришь? Так что ж ты меня так отчаянно пинал?
Молча грузит кейс в багажник. А я никак не могу понять, что мне делать с ним. И отчего я не плюю на мнение этого парня. Надо ведь уезжать, да побыстрее, да хоть на такси, раз он отказывается везти меня домой... но иначе никак не могу.
— Слушай, Сантино... — подхожу к нему, намеренно вторгаясь в личное пространство.
Мне только и нужно-то, что чуточку доверия, однако это выходит боком, когда меня вдруг хватают и отставляют в сторону, как куклу, загородившую проход.
— По паспорту я Арсений Каримов, запомнила? — бросает он раздраженно, сбивая меня с толку.
Не поняла, почему я на особом счету, если все остальные зовут его дурацким прозвищем... Что ж, мне все равно.
— Хорошо, Арсений, — отвечаю тихо, стараюсь не разозлить его сильнее. Он действительно злится. Это видно по глазам, по пульсирующей жилке на виске... — Я бы не проиграла. Я никогда не проигрываю. Ни разу.
— Господи, девочка, да даже если так, тебя в теплице, что ли, вырастили? — спрашивает он, усмехаясь. — У него же была вторая колода. Он с тобой разговаривал, только чтобы карты нужные достать!
Новость обескураживает, но, проморгавшись, пытаюсь возразить:
— Почему ты не сказал?
— Потому что у меня нет в кармане папы, который является стопроцентной защитой от простреленной башки. Являясь на чужую территорию, будь готов играть по их правилам. Или быстро окажешься в переулке с тремя вооруженными ублюдками. Я не собираюсь вешать себе на шею еще и ваши с братцем проблемы. Если для тебя торговать собой — норма, то я умываю руки.
Так хочется наорать на него, но в этот момент дверь открывается, и по-паспорту-Арсений от меня стремительно отходит, вспомнив о том, что нас сейчас убивать начнут.
— В машину, — коротко командует.
Честно говоря, рассчитывала, что у него проснулась совесть, но я за свою выходку далеко не прощена, и пока Арсений ведет машину, я, за неимением другого занятия, страдаю от незавершенности разговора. И смолчала бы, если бы не являлась женщиной...
— А мне кому волосы выдрать? — спрашиваю.
— Что?
— Мы с тобой о вечной верности друг другу не договаривались, но поскольку ты считаешь себя вправе ревновать, то и я интересуюсь: с кем ты успел за время, прошедшее с той ночи, переспать? Ты ведь не надеешься, что ответная истерика заставит тебя ждать?
Но меня игнорируют, и даже более ли менее логичное объяснение собственному поведению находят:
— Сижу вот и прикидываю, со сколькими Григориями надо было переспать, чтобы каждый извращенец этого города знал о твоем шраме. Результат неутешителен.
— Ах вот оно что... — тяну задумчиво, вот только не верю, что он честен со мной. Что ж, как бы то ни было, играть всегда приходится тем, что сдали. — Значит, ты шовинист. Сторонник политики двойных стандартов. Сам спишь с первой встречной, а меня осуждаешь. Да, связаться с таким я могла только в свой звездный час, — говорю и закусываю костяшки пальцев, пока не скатилась до самого что ни на есть базарного выяснения отношений, как какая-то разобиженная глуповатая подружка. Я ему никто. Никто! И не стану оправдываться. Я вообще ничего ему не должна, разве что наоборот, притом в двукратном размере. И вообще, это он меня звал, не наоборот... — Как ты нашел моего брата?
— Никак. Это он меня нашел. Те трое навели.
Разговор себя исчерпывает, сменяясь обыкновенной обидой. Проезжаем еще несколько перекрестков, как вдруг он сворачивает в какие-то дворы. Оглядываюсь. На мой район совсем не похоже, где мы вообще?
— Куда ты меня привез?
— Я не вез тебя никуда. Я ехал домой. И теперь умываю руки. Здесь за тобой никто не охотится, а на такси, уверен, у тебя наскребется. Ты же у нас девочка золотая.
— Ты издеваешься?
Нет, он не издевается — он выходит из машины. Выскакиваю следом, вообще не представляя, как отсюда добираться. Темно, фонари... Ну, фонари — как всегда в России: как только подходишь — выключится, если уже не перегорели. И вокруг сплошные дома. Я даже не запомнила наш маршрут. А мы здорово, кстати сказать, попетляли в жилом массиве.
— Отвези меня домой! Я тебе пять миллионов выиграла! — восклицаю, указывая на кейс, который он уже вытаскивает из багажника.
— Ах да, спасибо, что согласилась поставить на кон себя ради моего финансового благополучия. Но добирайся как хочешь. Я тебе ничего не обещал.
— Слушай, ты охренел, Арсений, который по паспорту?! — решительно преграждаю я ему дорогу. — Мне сказали, что эти деньги — вопрос жизни и смерти!
— Разве что твоего авто. И я, и твой братец, как ты имела честь удостовериться, здравствуют. Зря напрягалась и обольщалась, сочувствую.
Не выдержав, очень даже бесчестно хватаю его за больную руку. Она еще должна болеть... И правда, болит. Арсений аж рычит, пытается сбросить мою ладонь, но толком сделать ничего не может, ведь для этого нужно швырнуть на землю вожделенные денежки, а на такой подвиг этот... гхм, не способен.
— Ублюдок! — резко отпустив его руку, толкаю в грудь. От неожиданности он отступает на пару шагов. — У тебя нет никакого права вешать на меня ярлыки! Поверить не могу, что позволила тебе меня трахать. Надо было оставить тебя подыхать в том темном переулке! Что ж, умнее буду. — И чисто по-женски переключаюсь на иное: — Где ключи от машины? Отдавай.
— Отвали, Жен.
— О, как мы заговорили. Из грязной шлюшки превратилась в Жен? — Каждое его слово точно новый литр керосина, снова и снова взрывает во мне что-то, заставляя изрыгать огонь. — Отдай ключи! Я не поеду из хрен-знает-откуда черт-знает-на-каком-такси. Отдавай ключи! Ты мне должен!
И окончательно обнаглев (ну я же все-таки сестра Яну!) засовываю руку в карман его куртки. Бинго, не показалось, они действительно там! Выхватываю и, оскальзываясь на обледенелом асфальте, бросаюсь к водительской двери. Вот теперь, наконец, кейсы летят к черту, дверь, которую я успела распахнуть, захлопывают, чуть не отбив мне пальцы, а затем швыряют спиной на крыло, прижимая к машине всем телом, и сильно сжимают запястье. Так сильно, что пальцы сами собой разжимаются. А я, как дура, глаз не могу отвести от его губ и красноватого шрама на подбородке, но это внезапно открывает новый канал для мыслей...
— Ну и что дальше? Отправишь меня искать приключений, которых, по-твоему, мне недостает? В какую хоть сторону идти? Сколько минут до такси? Почему ты не довез меня туда? Почему именно во дворы? И с чего вдруг ты весь вечер был таким заботливым, беспокоился, не уходил, а теперь решил «наказать»? Или таким образом ты приглашаешь меня остаться?
— Знаешь, инопланетянка, это намного более вероятно, чем то, что я буду стараться доставить тебя домой в целости и сохранности. Ведь таким образом я получу хоть что-то.
— Что, по-твоему, отнюдь не редкость, да?
— Какая разница? Архиценностями не интересуюсь.
Его странноватый юмор притупляет злость, почти заставляет улыбнуться.
— Кейс, — напоминает Арсений и отходит, чтобы поднять деньги, которые итак довольно долго пролежали неприкаянные прямо на земле. Он поднимает свою добычу, а затем смотрит на меня пару секунд и кивает в сторону подъезда. Поверить не могу, что мне действительно предлагают идти с ним. После того, что он наговорил?! Сумасшедший.
— Я с тобой не пойду.
— И куда денешься? Адрес я тебе говорить не собираюсь. Значит, будешь вокруг дома ночью по кустам бегать, чтобы табличку с номером и улицей увидеть и такси сюда вызвать? Ждать тоже в кустах собираешься? Тут тебе не папочкин комплекс. Никто не посчитается с тем, что ты мафиозная принцесса.
— Козел!
— Да как скажешь. Заходи в подъезд, или я снимаю с себя всю ответственность.
И подталкивает меня к двери. Мы поднимаемся на второй этаж, а я ругаю себя за то, что понять не могу, как заставить этого Арсения с собой хоть чуть-чуть считаться. Это так бесит, что губы начинаю кусать. Долго не решаюсь переступить порог, обдумывая варианты бартера, но выходит вообще не по-моему, так как, устав ждать, меня хватают за руку и силком втаскивают в дверной проем.
— Отпусти меня! — начинаю сопротивляться, вырываюсь, но сама не понимаю, как вдруг оказываюсь в его руках и прижата к двери. Замок щелкает. — Не приближайся, — шиплю, и страха не испытываю совершенно. — Оставь! Не смей! Ненавижу таких, как ты. Составителей словарей и вешателей ярлыков!
Но меня не слушают, а просто поднимают на руки, еще сильнее вжимая в дверь. Оттолкнуть не получается, и постепенно запас ярости иссякает.
— У меня от тебя крышу сносит. Вообще не знаю, на кой сюда притащил. Но отпускать точно не собираюсь.
Слова настолько личные, что, окончательно разрешая конфликт, наши губы прижимаются друг к другу. И все совсем не так, как в прошлый раз. Сердце заходится и тело дрожит, потому что он знает мое имя и мой шрам. Он знает что-то во мне, внутри, в душе. Все неправильно, интимность просто зашкаливает... пугает. Я почти забыла, что такое быть с мужчиной, который тебя знает. А Арсений знает. Не название любимого ресторана или имена домашних животных, а то самое уродливое, что вырывается в моменты отчаяния. Совсем другое. Должны ли мы были встретиться во второй раз? Хочу верить, что да. Фатализм, как иллюзия предрешенности, временами так приятен — особенно когда выбиваешься из сил в попытке плыть против течения...
Он ставит меня на пол; полурвет, полустягивает одежду, не оставляя ни малейшей детали, и все так быстро, что я даже добраться до него толком не успеваю. Разве что куртку в сторону отбрасываю. И вот, стою голая в его прихожей, чувствуя неприятные крупинки песка стопами и вынуждая себя не прикрываться руками. А он всего в паре шагов. И смотрит, будто запоминает.
— Что случилось?
— У меня в квартире инопланетянка, — говорит он, и я покрываюсь от этих слов мурашками. Отчего он назвал меня инопланетянкой? В этом что-то очень личное и совершенно недоступное... Почему я не могу быть здесь?
Самая обычная квартира. С небольшим шкафом-купе и засыпанным уличным песком ламинатом. Остальное не разглядеть, так как свет мы не включали. Но мне и не дают — накрывают новой волной поцелуев, отвлекая на то, что по-настоящему важно. На кровать, где я оказываюсь уже спустя пару минут.
— Отдай, — требую я, когда мне в очередной раз не позволяют снять футболку. — Так не честно!
— Жизнь вообще не очень честная штука, так отчего бы в постели оказалось проще? — резонно вопрошает он, толкая меня назад. — У тебя помада есть?
— Ну... да, — удивляюсь вопросу. А он уходит и возвращается с моей сумкой.
— Где?
— Ты что, правда залезешь в мою сумку?
— Я же спросил, где.
— Ну да, чему я удивляюсь? Мою машину ты уже продал. В кармашке сзади, — вздыхаю.
Без зазрения совести лезет в карман и достает оттуда маленький тюбик. Это та самая помада, которая не очень идет, и потому является дежурной. Старая. Ношу ее на случай, если вдруг явится какое-нибудь начальство и придется выглядеть... более представительно, чем обычно. Она слишком яркая, не люблю такие. Кожа у меня смуглая, но я не фанат попугайской раскраски. Не стоило слушать Виолетту и покупать ее, это ведь она любит экспериментировать с собственной внешностью, а не я...
— Крась губы, — велит Арсений.
— Зеркала нет, получится плохо.
— Я все равно собираюсь в скором времени избавиться от нее, — буднично сообщает он, будто эта мысль его совсем не возбуждает.
Помилуйте, действия-то говорят совсем об обратном. И то, как он следит за процессом преображения. Его выражение лица в этот момент чуть ли не самое сексуальное, что я в жизни видела. Хотя, наверное, картинка, что надо.
Сижу голая в его квартире, в его кровати, и крашу губы темно-бардовой помадой, в то время как он стоит рядом полностью одетый, выжидая момент. Черт... Кажется, наши больные эротические фантазии совпадают. По крайней мере, когда я закрываю тюбик, рука дрожит. И для протокола: у меня почти никогда не дрожат руки — для хирурга это совершено неприемлемо.
Он подходит тихо, как хищник к жертве, встает на кровать одним коленом. Парализованная таким пристальным вниманием, замираю. Отчего-то чувствую себя кроликом под взглядом удава... А он вдруг поднимает руку и размазывает помаду по подбородку. Я знаю достаточно о мужских ассоциациях, чтобы испугаться. Но в его жестах нет ничего грубого или жестокого. Кажется, даже наоборот. Тем не менее, сижу, замерев, не представляя, что будет дальше. И вдруг он очень быстро со стоном впивается в мои губы, заставляя упасть на простыни, вынуждая мучиться из-за изобилия одежды на его теле.
Наконец, когда я окончательно надоедаю ему попытками раздеть — ну а что, ведь правильно действую! — меня ставят на колени и разворачивают спиной. Губы оставлены в покое, и рваные, короткие, чуточку болезненные поцелуи перемещаются на шею, терзают ухо.
— Только не говори, что решила отделаться по-быстрому, как в прошлый раз.
— А ты, можно подумать, обиженным остался.
Видимо, я кое-кого здорово задолбала, настолько, что теперь меня сильно кусают в плечо, около шеи. Но это безумно приятно, вся кожа мурашками покрывается. В странном порыве стыдливости сжимаю плечи руками, надеюсь, что они уйдут. Но мой маневр разгадывают и усмехаются.
— Раздевайся, — требую в очередной раз.
— Ты меня начинаешь всерьез разочаровывать. Тут тебе не учения по сбору автомата.
— Так вот оно что. А я-то думала, что в качестве эталона взяты три минуты...
Однако договорить не получается, потому что в следующий миг его пальцы добираются до моей груди, и остается только откинуть голову ему на плечо и бестолково ловить ртом воздух.
— Вот теперь ты мне, наконец, по-настоящему нравишься.
Сантино
Бывает секс, после которого дико тянет покурить. Нечасто, но все же. Сейчас я стою около форточки и смолю, пока инопланетянка спит в моей кровати. Она отключилась мгновенно, почти завидую. Мне приходится прибегать к никотиновой помощи.
Инопланетянка заснула, запутавшись в одеяле. Темное пятно на белых простынях. Черные кудри падают на лицо и щекочут нос, во сне она пытается почесать его, вяло борется с волосами, но никак не выходит. Забавно. Усмехнувшись, делаю новую затяжку и размышляю. Никогда не относился к фанатам вешалок для одежды — модных нынче анорексичных моделей, — да и вообще всегда считал себя сторонником девиц иной масти — светловолосой, но какая может быть логика, если я вдалбливался в ее тело в состоянии полного аффекта. Знаю, что надо вызвать такси, вышвырнуть ее вон; и, уж если совсем честно, не хрен вообще было ее сюда тащить. Сразу надо было отослать домой — да хоть, мать вашу, вертолетом, лишь бы мозги снова включились — но нет же. Припер к себе, раздел и наслаждался тем, что представительница иной цивилизации сидит голая на моей кровати и наряжается для меня в одну лишь помаду. Странный город этот Питер. Воздух, видно, здесь другой. Наркотический. Все извилины в кучу.
Будто почувствовав мой взгляд, она чуть дергается во сне и неразборчиво говорит:
— Иди сюда, Арсений по паспорту.
Вот на кой леший я про этот паспорт ляпнул? Сразу понял, что пожалею, но сдиссонировало. Мое порнографические прозвище на ее ненакрашенных губах. Догадался, что привяжется теперь, ведь никакой она не ангелок...
Надо ее вышвырнуть. Не собираюсь я спать с ней в обнимку. Но она открывает глаза, поворачивается набок, приглашающе откидывает одеяло, и в свете фонарей — а может и гребанных поэтичных звезд с луной в пополаме — вижу белеющий шрам. Чертова линия, которая волнует меня больше, нежели должна... И снова вспоминается Полина. Да твою же мать!
Подхожу ближе, сажусь с краю и отбрасываю ее волосы с лица. Не из нежности, просто чтобы нос больше не щекотали.
— Я сейчас полежу и уйду, — бормочет она едва слышно.
В деталях помню, как именно она уставала. Черта с два уйдет она. Думаю, утром мне понадобится... напоминание.