В альбом (Гонимый рока самовластьем...)

Гонимый рока самовластьем

От пышной далеко Москвы,

Я буду вспоминать с участьем

То место, где цветете вы.

Столичный шум меня тревожит;

Всегда в нем грустно я живу -

И ваша память только может

Одна напомнить мне Москву.

1832

В альбом (Долго сих листов заветных...)

Долго сих листов заветных

Не касался я пером;

Виноват, в столе моем

Уж давно без строк приветных

Залежался твой альбом.

В именины, очень кстати,

Пожелать тебе я рад

Много всякой благодати,

Много сладостных отрад,-

На Парнасе много грома,

В жизни много тихих дней

И на совести твоей

Ни единого альбома

От красавиц, от друзей.

1832

В альбом А.О.Смирновой

В тревоге пестрой и бесплодной

Большого света и двора

Я сохранила взгляд холодный,

Простое сердце, ум свободный

И правды пламень благородный

И как дитя была добра;

Смеялась над толпою вздорной,

Судила здраво и светло,

И шутки злости самой черной

Писала прямо набело.

1832

В альбом княжны А.Д.Абамалек

Когда-то (помню с умиленьем)

Я смел вас няньчить с восхищеньем,

Вы были дивное дитя.

Вы расцвели - с благоговеньем

Вам ныне поклоняюсь я.

За вами сердцем и глазами

С невольным трепетом ношусь

И вашей славою и вами,

Как нянька старая, горжусь.

1832

В альбом Павлу Вяземскому

Душа моя Павел,

Держись моих правил:

Люби то-то, то-то,

Не делай того-то.

Кажись, это ясно.

Прощай, мой прекрасный.

1827А.Пушкин. Полное собрание сочинений.
Москва, Библиотека "Огонек",
изд-во "Правда", 1954.

* * *

В голубом небесном поле

Светит Веспер золотой -

Старый дож плывет в гондоле

С догарессой молодой.

Воздух полн дыханья лавра,

. . . . . . . . морская мгла,

Дремлют флаги бучентавра,

Ночь безмолвна и тепла.

1833

* * *

В еврейской хижине лампада

В одном углу бледна горит,

Перед лампадою старик

Читает библию. Седые

На книгу падают власы.

Над колыбелию пустой

Еврейка плачет молодая.

Сидит в другом углу, главой

Поникнув, молодой еврей,

Глубоко в думу погруженный.

В печальной хижине старушка

Готовит позднюю трапезу.

Старик, закрыв святую книгу,

Застежки медные сомкнул.

Старуха ставит бедный ужин

На стол и всю семью зовет.

Никто нейдет, забыв о пище.

Текут в безмолвии часы.

Уснуло всё под сенью ночи.

Еврейской хижины одной

Не посетил отрадный сон.

На колокольне городской

Бьет полночь.- Вдруг рукой тяжелой

Стучатся к ним. Семья вздрогнула,

Младой еврей встает и дверь

С недоуменьем отворяет -

И входит незнакомый странник.

В его руке дорожный посох.

1826

* * *

В крови горит огонь желанья,

Душа тобой уязвлена,

Лобзай меня: твои лобзанья

Мне слаще мирра и вина.

Склонись ко мне главою нежной,

И да почию безмятежный,

Пока дохнет веселый день

И двигнется ночная тень.

1825

* * *

В мои осенние досуги,

В те дни, как любо мне писать,

Вы мне советуете, други,

Рассказ забытый продолжать.

Вы говорите справедливо,

Что странно, даже неучтиво

Роман не конча перервать,

Отдав уже его в печать,

Что должно своего героя

Как бы то ни было женить,

По крайней мере уморить,

И лица прочие пристроя,

Отдав им дружеский поклон,

Из лабиринта вывесть вон.

 

Вы говорите: "Слава богу,

Покамест твой Онегин жив,

Роман не кончен - понемногу

Иди вперед; не будь ленив.

Со славы, вняв ее призванью,

Сбирай оброк хвалой и бранью -

Рисуй и франтов городских

И милых барышень своих,

Войну и бал, дворец и хату,

И келью. . . . и харем

И с нашей публики меж тем

Бери умеренную плату,

За книжку по пяти рублей -

Налог не тягостный, ей-ей."

1835

* * *

В начале жизни школу помню я;

Там нас, детей беспечных, было много;

Неровная и резвая семья.

 

Смиренная, одетая убого,

Но видом величавая жена

Над школою надзор хранила строго.

 

Толпою нашею окружена,

Приятным, сладким голосом, бывало,

С младенцами беседует она.

 

Ее чела я помню покрывало

И очи светлые, как небеса.

Но я вникал в ее беседы мало.

 

Меня смущала строгая краса

Ее чела, спокойных уст и взоров,

И полные святыни словеса.

 

Дичась ее советов и укоров,

Я про себя превратно толковал

Понятный смысл правдивых разговоров,

 

И часто я украдкой убегал

В великолепный мрак чужого сада,

Под свод искусственный порфирных скал.

 

Там нежила меня теней прохлада;

Я предавал мечтам свой юный ум,

И праздномыслить было мне отрада.

 

Любил я светлых вод и листьев шум,

И белые в тени дерев кумиры,

И в ликах их печать недвижных дум.

 

Всё - мраморные циркули и лиры,

Мечи и свитки в мраморных руках,

На главах лавры, на плечах порфиры -

 

Всё наводило сладкий некий страх

Мне на сердце; и слезы вдохновенья,

При виде их, рождались на глазах.

 

Другие два чудесные творенья

Влекли меня волшебною красой:

То были двух бесов изображенья.

 

Один (Дельфийский идол) лик младой -

Был гневен, полон гордости ужасной,

И весь дышал он силой неземной.

 

Другой женообразный, сладострастный,

Сомнительный и лживый идеал -

Волшебный демон - лживый, но прекрасный.

 

Пред ними сам себя я забывал;

В груди младое сердце билось - холод

Бежал по мне и кудри подымал.

 

Безвестных наслаждений темный голод

Меня терзал - уныние и лень

Меня сковали - тщетно был я молод.

 

Средь отроков я молча целый день

Бродил угрюмый - всё кумиры сада

На душу мне свою бросали тень.

1830

* * *

В поле чистом серебрится

Снег волнистый и рябой,

Светит месяц, тройка мчится

По дороге столбовой.

 

Пой: в часы дорожной скуки,

На дороге, в тьме ночной

Сладки мне родные звуки

Звонкой песни удалой.

 

Пой, ямщик! Я молча, жадно

Буду слушать голос твой.

Месяц ясный светит хладно,

Грустен ветра дальний вой.

 

Пой: "Лучинушка, лучина,

Что же не светло горишь?"

. . . . . . . . . . . .

1833

* * *

В роще карийской, любезной ловцам, таится пещера,

Стройные сосны кругом склонились ветвями, и тенью

Вход ее заслонен на воле бродящим в извивах

Плющем, любовником скал и расселин. С камня на камень

Звонкой струится дугой, пещерное дно затопляет

Резвый ручей. Он, пробив глубокое русло, виется

Вдаль по роще густой, веселя ее сладким журчаньем.

1827А.Пушкин. Полное собрание сочинений.
Москва, Библиотека "Огонек",
изд-во "Правда", 1954.

* * *

В степи мирской, печальной и безбрежной,

Таинственно пробились три ключа:

Ключ юности, ключ быстрый и мятежный,

Кипит, бежит, сверкая и журча.

Кастальский ключ волною вдохновенья

В степи мирской изгнанников поит.

Последний ключ - холодный ключ забвенья,

Он слаще всех жар сердца утолит.

1827А.Пушкин. Полное собрание сочинений.
Москва, Библиотека "Огонек",
изд-во "Правда", 1954.

* * *

В часы забав иль праздной скуки,

Бывало, лире я моей

Вверял изнеженные звуки

Безумства, лени и страстей.

 

Но и тогда струны лукавой

Невольно звон я прерывал,

Когда твой голос величавый

Меня внезапно поражал.

 

Я лил потоки слез нежданных,

И ранам совести моей

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей.

 

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

 

Твоим огнем душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

1830