Которое берет верх, есть уже не что иное, как мнение частное.
Важно, следовательно, дабы получить выражение именно общей воли, чтобы
в Государстве не было ни одного частичного сообщества и чтобы каждый
гражданин высказывал только свое собственное мнение*; таково было
единственное в своем роде и прекрасное устроение, данное великим Ликургом.
Если же имеются частичные сообщества, то следует увеличить их число и тем
предупредить неравенство между ними, как это сделали Солон, Нума (63),
Сервий (64). Единственно эти предосторожности пригодны для того, чтобы
просветить общую волю, дабы народ никогда не ошибался.
_________
* "Vera cosa e, - говорит Макиавелли, -che alcune divisioni nuocono
alle respubbliche, e alcune giovano: che sono dalle sette e da partigiani,
si mantengono. Non potendo adunque provedere un fondatore d'una
repubblicache non siano nimicizie in quella ha da proveder almeno che non vi
siano sette" Hist. Florent., lib. VII ("Верно, - говорит Макиавелли, - что
некоторые разделения причиняют вред республикам, а некоторые приносят
пользу: те, что причиняют вред, связаны с наличием сект и партий; те же, что
приносят пользу, существуют без партий, без сект. Следовательно, поскольку
основатель республики не может предусмотреть, что в ней не будет проявлений
вражды, он должен, по крайней мере, обеспечить, чтобы в ней не было сект".
"Ист[ория] Флоренц[ии]", кн. VII (65) (итал. )).
Глава IV
О ГРАНИЦАХ ВЕРХОВНОЙ ВЛАСТИ СУВЕРЕНА
Если Государство или Гражданская община это нечто иное, как условная
личность, жизнь которой заключается в союзе ее членов, и если самой важной
из забот ее является забота о самосохранении, то ей нужна сила всеобщая и
побудительная, дабы двигать и управлять каждою частью наиболее удобным для
целого способом. Подобно тому, как природа наделяет каждого человека
неограниченной властью над всеми членами его тела, общественное соглашение
дает Политическому организму неограниченную власть над всеми его членами, и
вот эта власть, направляемая общею волей, носит, как я сказал, имя
суверенитета.
Но, кроме общества как лица юридического, мы должны принимать в
соображение и составляющих его частных лиц, чья жизнь и свобода,
естественно, от него независимы. Итак, речь идет о том, чтобы четко
различать соответственно права граждан и суверена*; а также обязанности,
которые первые должны нести в качестве подданных, и естественное право,
которым они должны пользоваться как люди.
___________
* Внимательные читатели, не спешите, пожалуйста, обвинять меня здесь в
противоречии. Я не мог избежать его в выражениях вследствие бедности языка;
но подождите.
Все согласны (66) с тем, что все то, что каждый человек отчуждает по
общественному соглашению из своей силы, своего имущества и своей свободы,
составляет лишь часть всего того, что имеет существенное значение для
общины. С этим все согласны; но надо также согласиться с тем, что один
только суверен может судить о том, насколько это значение велико.
Все то, чем гражданин может служить Государству, он должен сделать
тотчас же, как только суверен этого потребует, но суверен, со своей стороны,
не может налагать на подданных узы, бесполезные для общины; он не может даже
желать этого, ибо как в силу закона разума, так и в силу закона
естественного ничто не совершается без причины.
Обязательства, связывающие нас с Общественным организмом, непреложны
лишь потому, что они взаимны и природа их такова, что, выполняя их, нельзя
действовать на пользу другим, не действуя также на пользу себе. Почему общая
воля всегда направлена прямо к одной цели и почему все люди постоянно желают
счастья каждого из них, если не потому, что нет никого, кто не относил бы
этого слова каждый на свой счет и кто не думал бы о себе, голосуя в
интересах всех? Это доказывает, что равенство в правах и порождаемое им
представление о справедливости вытекает из предпочтения, которое каждый
оказывает самому себе и, следовательно, из самой природы человека; что общая
воля, для того, чтобы она была поистине таковой, должна быть общей как по
своей цели, так и по своей сущности; что она должна исходить от всех, чтобы
относиться ко всем, и что она теряет присущее ей от природы верное
направление, если устремлена к какой-либо индивидуальной и строго
ограниченной цели, ибо тогда, поскольку мы выносим решение о том, что
является для нас посторонним, нами уже не руководит никакой истинный принцип
равенства.
В самом деле, как только речь заходит о каком-либо факте или частном
праве на что-либо, не предусмотренном общим и предшествующим соглашением, то
дело становится спорным. Это - процесс, в котором заинтересованные люди
составляют одну из сторон, а весь народ - другую, но в котором я не вижу ни
закона, коему надлежит следовать, ни судьи, который должен вынести решение.
Смешно было бы тогда ссылаться на особо по этому поводу принятое решение
общей воли, которое может представлять собою лишь решение, принятое одной из
сторон и которое, следовательно, для другой стороны является только волею
постороннею, частною, доведенною в этом случае до несправедливости и
подверженной заблуждениям. Поэтому, подобно тому, как частная воля не может
представлять волю общую, так и общая воля, в свою очередь, изменяет свою
природу, если она направлена к частной цели, и не может, как общая, выносить
решение ни в отношении какого-нибудь человека, ни в отношении какого-нибудь
факта. Когда народ Афин, например, нарицал или смещал своих правителей,
воздавал почести одному, налагал наказания на другого и посредством
множества частных декретов осуществлял все без исключения действия
Правительства, народ не имел уже тогда общей воли в собственном смысле этих
слов; он действовал уже не как суверен, но как магистрат. Это покажется
противным общепринятым представлениям, но дайте мне время изложить мои
собственные.
{15}Исходя из этого, надо признать, что волю делает общею не столько число