ГЛУБОКОЕ ОЗЕРО. ВОСЕМЬ КИЛОМЕТРОВ ПУТИ. 15 страница
Не знаю, правильно ли понял медведь мою улыбку, только он склонил набок голову и, переступив с лапы на лапу, чуть сдвинулся назад. Я улыбнулся еще раз и не очень громко сказал: «Здравствуй, Мишка!»
Наверное, эти слова произнес я все-таки достаточно уважительно, по крайней мере, медведь не зарычал и не бросился на меня. Он еще раз переступил лапами, попятился, и теперь его скрывала от меня широкая еловая лапа. Оттуда, из-под елки, зверь еще некоторое время изучал меня. Я медленно поднялся с земли, расправил затекшие ноги, и медведь исчез. До этого я не спускал с него глаз и мог отмечать каждое его движение. Но на какое-то мгновение я отвел глаза, и зверь, будто ждал этого момента, неслышно скрылся в лесу.
За медведем я не пошел. Домой я вернулся довольный и в своем дневнике записал, что сегодня в девять часов сорок семь минут я сказал «Моему Мишке» приветливое «здравствуй».
На часы я посмотрел, когда встал из елочек и не увидел своего нового знакомого. А имя «Мой Мишка» я дал этому медведю потому, что по-другому не мог и назвать этого первого моего медведя, которого отыскал сам и которому вслух сказал: «Здравствуй, Мишка!..»
ЧЕРЕПОК
Недалеко от нашей деревушки, за озером, была лесная поляна - Черепово. Когда-то здесь сеяли овес, но теперь по всей поляне росли большие белые ромашки и красный клевер. Среди клевера и ромашек находил я кустики лесной земляники и подолгу сидел в траве, собирая вкусные ягоды.
Посреди поляны стояли невысокие, но очень пушистые сосны. Под соснами селились муравьи. Чуть в стороне от муравейников я всегда находил веселые семейки грибов маслят. Маслят было много. Они прятались под старыми сосновыми иглами и оттуда лукаво посматривали на меня своими желтыми головками-шляпками.
По краю поляны росла черемуха и рябина. Весной от цветов черемухи вся поляна была белой. А осенью, когда поспевала рябина, вокруг загорались красными фонариками рябиновые ягоды. К ягодам рябины собирались большие стаи беспокойных дроздов, и начинался шумный птичий праздник.
Откуда взялось среди глухого леса это веселое, светлое место? Откуда взялось само название поляны Черепово?
Когда-то здесь на поляне стояла лесная деревушка. В деревушке жили гончары. Но потом дома сгорели и люди ушли отсюда. Я разыскал в стороне старый, заброшенный колодец, а на месте бывшей гончарной мастерской нашел много глиняных черепков. Черепки встречались повсюду. Вот по этим-то глиняным черепкам и назвали светлое, веселое место Черепово.
Поляна мне нравилась, но больше всего привлекали меня здесь не ягоды, не грибы, не птицы, а небольшой и не очень осторожный медведь, следы которого я встретил в своей первой дороге в лес.
Как-то, посетив поляну, я заметил свежий след этого медведя. След вел к соснам, к муравейникам. Один муравейник был разрыт. Муравьи бегали взад и вперед по своему разрушенному дому и, казалось, еще не успели понять, что произошло.
Медведь у муравейника был совсем недавно. Он заглянул и к малине, оборвал ягоды с крайнего куста и, не спеша, побрел в чащу. Теперь, всякий раз, подходя к поляне, я останавливался и прислушивался, нет ли там медведя. Но по-прежнему он еще до меня успевал поворошить муравейники, покопаться в земле у дорожки и пособирать малину. Получалось, что мы оба живем неподалеку и нам нравятся одни и те же места. Выходило, что мы настоящие соседи, но пока не встречались и не познакомились друг с другом. А что если предложить этому медведю познакомиться?
По следам я точно узнал, что этот зверь не слишком маленький, чтобы сразу испугаться меня, и не очень большой, чтобы наотрез отказаться от знакомства с человеком. Скорей всего, это был медведь-подросток - вот почему он и бродил по тайге так легко и смело.
Именно таким, добродушным и доверчивым, я и представлял себе своего лесного соседа и даже придумал для него смешное имя «Черепок». А как же еще можно было назвать этого и не медведя и не медвежонка. Он действительно был как бы осколочком, черепком - и жил-то он в стороне от главных медвежьих владений, совсем рядом с людьми, и вел себя еще не так солидно, как его старшие собратья.
Вот для этого медвежонка Черепка я и приготовил первое угощение. У меня оставалось немного сгущенного молока. Я поставил банку с молоком на печку, молоко загустело и превратилось в настоящие тянучки. Банку с тянучкой я отнес на поляну и оставил на пеньке неподалеку от кустов черемухи.
Утром я тихо подходил к Черепову, прислушивался. Вот и сосны и куст черемухи, вот и пенек, где вчера оставил я свое угощение. Около пенька трава была примята медвежьими лапами, а банка с тянучкой исчезла.
В этот раз я оставил на пеньке вареную рыбу и сухари и прикрыл их сверху тяжелыми сучьями, чтобы угощение не растащили птицы.
На следующее утро я снова был на поляне. Угощение с пенька исчезло, а сучья, которыми я прикрывал рыбу и сухари, валялись далеко в стороне.
Трава, смятая большими лапами, уже успела подняться, но была суха. Медведь, походя, стряхнул с листьев и стеблей утреннюю росу, и теперь широкая сухая полоса по поляне выдавала след Черепка. След от пенька тянулся к лесу.
Я радовался - второй день подряд Черепок наведывался к пеньку и, видимо, с удовольствием принимал мои угощения.
Теперь каждый день в одно и то же время я оставлял медведю на поляне завтрак. И очень скоро медведь запомнил не только пенек, но и час завтрака.
Усвоив эту науку, Черепок стал появляться около поляны незадолго до моего прихода. Я выкладывал на пенек рыбу, сухари, кусочки сахара и частенько слышал, как медведь, ворча и пофыркивая, бродит по кустам малины. Я оставлял завтрак, покидал поляну и издали наблюдал, как Черепок выбирается из чащи и поводит носом.
Да, это был небольшой медведь - ему еще не хватало настоящей медвежьей солидности, и он нетерпеливо косолапил к пеньку, не оглядываясь, не озираясь по сторонам. Из своего укрытия я не мог видеть, как он завтракает, - Черепка скрывали от меня сосны и кусты черемухи. Но вот завтрак оканчивался, и медведь снова появлялся на поляне.
Конечно, моих скромных подношений медведю не хватало для настоящего завтрака, и он отправлялся дальше на поиски пищи...
Черепок уходил. Я покидал свою засаду, тихо спускался к лодке, брал весло и, не спеша, плыл домой, вспоминая по дороге все, что было сегодня, и представляя себе завтрашнюю встречу с медведем. И тогда мне очень хотелось прийти однажды на поляну пораньше, сесть возле пенька, дождаться, когда медведь покажется, подойдет к своему лесному столу, увидит, что там ничего нет, и сам попросит у меня угощения... И такой день наступил…
На поляну я пришел рано. Солнце только-только показалось за ветвями берез. Над клевером и ромашками еще плыли, покачиваясь, тонкие пленочки утреннего тумана. Еще не проснулись и не выбрались из муравейника муравьи. Я не пошел сразу к пеньку, а остановился около черемухи, присел на камень и стал ждать.
Ждал я недолго. В лесу раздался чуть слышный, глухой звук-щелчок «чик-чик...». Потом еще раз и ближе что-то «чикнуло» и смолкло. Последний раз «чик-чик» раздалось совсем близко, и на поляне появился Черепок.
Не оглядываясь и не прислушиваясь, Черепок смело направился к пеньку. Чем меньше оставалось ему до пенька, тем шаги его становились нетерпеливее и тем чаще потягивал он носом воздух, стараясь заранее угадать, какое лакомство ждет его сегодня.
Но пенек был пуст. Медведь остановился и так растерянно посмотрел вокруг, будто его очень сильно обидели.
Мне стало по-настоящему жаль Черепка, я хотел было шагнуть вперед и протянуть ему угощение, но медведь заметил меня. Нет, он не испугался, не рассердился. Он просто уставился на меня своими маленькими темными глазами, недовольно повел носом, потом повернулся и медленно пошел прочь.
Я боялся, что Черепок уйдет совсем, обидится и никогда больше не вернется к пеньку. Но медведь не ушел - он остановился на краю поляны и громко заворчал. Я тут же подошел к пеньку, положил на него и рыбу, и сухари, и сахар и быстро отошел к кусту черемухи.
И Черепок вернулся. Он удивленно посмотрел на меня, обошел пенек и принялся за завтрак.
Завтракал медведь аккуратно. Правой лапой чуть поворошил мои дары, а потом по частям стал отправлять их в рот. Если рыба или сухарь падали с лапы, медведь тут же наклонялся, старательно разгребал траву и уже языком подхватывал из травы упавший кусочек.
И рыба, и сахар, и сухари быстро исчезли с пенька. Черепок осмотрел все вокруг, еще раз старательно поворошил траву, видимо, что-то там нашел, облизнулся, приподнялся на задних лапах и уставился на меня.
Он вытянул в мою сторону нос, склонил набок голову, опустил к животу передние лапы и всем своим видом будто говорил мне: «Ну, посмотри на меня, пожалуйста. Ну, неужели тебе жалко для своего друга еще немного сухарей или, на худой случай, две-три рыбешки?» Рыбы у меня больше не было, в рюкзаке оставалось лишь немного сухарей, которые я припас себе на дорогу. Но что не сделаешь ради настоящей дружбы, и я протянул Черепку все свои сухари.
Лакомство из рук медведь, конечно, не принял. Он отошел в сторону, терпеливо дождался, когда я положу на пенек угощение, когда отойду от пенька, и только потом вернулся, быстро умял сухари, снова поднялся на задних лапах и снова состроил просящую рожицу. Голова Черепка наклонялась то вправо, то влево, он то опускался, то поднимался, глаза его то поглядывали на меня исподлобья, то смотрели прямо, просяще и трогательно.
Как ответить ему, как объяснить, что у меня больше ничего нет? Наших слов медведь не понимает, и тогда я тоже заговорил с Черепком жестами. В ответ я тоже покачивал головой, разводил руками, будто вместе с ним сожалел, что у меня больше ничего не осталось. Поймет ли он меня? И Черепок как будто все понял. Он перестал выпрашивать, опустил нос и, медленно переставляя лапы, поплелся в лес.
Прошел день. Утром в положенный срок я снова пришел на поляну, но там уже бродил медведь. Я хотел было подойти к пеньку, но Черепок заметил меня и быстро закосолапил в мою сторону.
Я остановился. Медведь подошел совсем близко, уселся на задние лапы и, как вчера, принялся выпрашивать у меня угощение. Я хотел пройти дальше к пеньку и положить туда завтрак, сделал шаг вперед, но Черепок загородил мне дорогу. Он опустился на все четыре лапы, сердито посмотрел на меня и громко заворчал. Я попытался объяснить медведю жестами, что сейчас там вон, у пенька, отдам ему все, что принес... Сейчас, сейчас, только пропусти меня вперед... Но Черепок то ли не понял, то ли не желал меня понять. Он еще громче заворчал и принялся топтаться на месте, будто объясняя мне, что дорога вперед закрыта.
Медведь сердился уже по-настоящему, и мне пришлось отступить. Я хотел уйти совсем, но так просто отпускать меня Черепок не желал. Он забежал вперед, остановился на тропе, загородил мне дорогу к озеру и снова сердито заворчал.
Я находился в крайне глупом положении - медведь отказывался уступить мне дорогу, не отпускал из леса, и я ничего не мог поделать. И тут простая мысль пришла мне в голову: «А что, если откупиться от него?» Я развязал рюкзак, достал сверток, и медведь тут же перестал рычать.
Я уже подходил к лодке, когда сзади услышал сопение. Я оглянулся - сзади по тропе быстро шел Черепок. Что еще придумал этот зверь? Убегать от него мне не хотелось - не хотелось показывать ему, что я струсил. Я обернулся к нему и остановился. Остановился неожиданно и Черепок. Остановился, сел на задние лапы и принялся покачивать головой, как у пенька, когда просил у меня угощение. Ну, что я мог сказать этому глупому зверю, который за кусок сухаря готов был и веселить, и растерзать меня. Я махнул Черепку на прощание рукой и сел в лодку.
С тех пор медведь всегда провожал меня с поляны до самой лодки. Шел он сзади, выдерживая почтительное расстояние. Когда я останавливался на тропе и оборачивался к нему, он замирал на месте. Но стоило мне сесть в лодку и чуть отплыть от берега, как медведь тут же оказывался на берегу и порой очень зло ворчал.
Чуть позже Черепок научился и встречать меня у причала. И теперь, приставая к берегу, я всегда видел его довольную, улыбающуюся морду.
Да, мой четвероногий друг умел улыбаться, но улыбался он только носом и глазами, Он морщил нос и чуть прищуривал глаза.
Как-то я приехал немного позже. Медведь расхаживал уже по берегу. Он ломал кусты, выворачивал с корнями сухие елки, глухо рычал и немного успокоился только тогда, когда увидел мою лодку. Я затащил лодку на берег, взял рюкзак, шагнул к Черепку, но он не сдвинулся с места.
Наши отношения не были столь близкими, чтобы я мог подойти к медведю, похлопать его по плечу и запросто сказать: «Ну-ка, друг, уступи дорогу». И я принялся жестами и словами издали объяснять ему, что недоволен его упрямством. Но медведь и слушать меня не хотел. Больше того, он несговорчиво фыркнул и далеко отшвырнул в сторону попавшуюся ему под лапу сухую валежину.
Медведь был рассержен и, видимо, не желал мириться. Мне не оставалось ничего другого, как сесть в лодку и отправиться домой. Я оттолкнул от берега лодку, кинул в нос лодки рюкзак, взял весло, и Черепок тут же стих. Но я все-таки уплывал. Его шутки мне уже надоели, и я совсем не хотел, чтобы вот так, шутя, этот зверь ни с того ни с сего огрел меня своей тяжелой лапой. Я уплывал все дальше и дальше - и тут сзади, на берегу раздался настоящий плачь...
Не так давно на берегу точно такого же озера убили медведицу и медвежонка. Другому медвежонку удалось убежать. И на следующий день я услышал, как плакал оставшийся в живых медвежонок-сирота. В лесу, в диком безлюдном лесу, я услышал настоящий плач человека. Я тут же пошел на помощь, но увидел следы маленького медвежонка. Медвежонок мне не показался. Он ходил по кустам можжевельника, по зарослям елочек, ходил там, где только вчера бродила его мать, и плакал.
Сначала медвежонок просто голосил, повторяя подряд один и тот же тоскливый звук. Потом этот односложный крик остановился и сразу перешел в долгий и безнадежный призыв - лесной сирота звал свою погибшую мать и жаловался лесу...
И сейчас я не только услышал, но и увидел, как убивается в горе медведь...
Что-то причитая, Черепок опустил голову к земле и прикрыл ее лапой. Он был уже совсем взрослым медведем, в его голосе нет-нет, да и проскальзывали басовые нотки, но он все-таки по-настоящему плакал, как плакал маленький медвежонок-сирота.
Я повернул лодку. Медведь видел, что я плыву к нему, но остановить свое горе не мог. Потом Черепок, посапывая и пошмыгивая носом, понуро поплелся впереди меня к поляне. Я шел следом, и мне, честное слово, было очень неловко перед медведем.
Я окликнул своего реву. Он остановился и, глядя куда-то в сторону, послушно ждал, когда я развяжу рюкзак и положу прямо на тропу все, что принес ему сегодня.
С тех пор пенек на поляне редко дожидался нас. Мы чаще встречались прямо на берегу. Медведь здесь завтракал. Я разговаривал с ним. Потом мы расходились - медведь в лес, а я на озеро.
ОВСЫ
В лесу я был не один - рядом со мной жили медведи, лоси, волки, белки, птицы, и все эти коренные лесные жители не могли не знать о моем присутствии - одни избегали встреч с человеком, другие внимательно следили за мной. Об этом я всегда узнавал по следам. Нередко мне удавалось и встретиться с лесными жителями. И мои встречи с животными в лесу были не так уж редки. Почему?
Почему посторонние, чужие для леса люди почти ничего не видят, почти никого не встречают на лесных тропах? Почему Петро и Иван Михайлович, одноногий, но сильный и мудрый старик, который иногда приходил к нам в гости, видят в лесу куда больше, куда чаще встречают тех же медведей, чем Василий, жадный и неуемный в добыче?
Я мог не всегда доверять отдельным деталям побед Василия, но Ивана Михайловича слушал с большим уважением и верил каждому его слову, и мы вместе с ним подолгу порой разгадывали разные медвежьи загадки...
Как-то Иван Михайлович решил сделать на дальнем озере новую лодку. Лодки делают здесь из осины. Подходящую осину рыбак подыскал, свалил ее, выбрал лишнюю древесину, распарил осиновую скорлупку над огнем - лодка получилась легкая, ладная. Лодку Иван Михайлович уже спустил на воду, а стружка осталась на берегу. Окончив работу, рыбак отправился домой, переночевал, забрал снасти и с утра пораньше вернулся на озеро. Подошел к берегу и видит - вся стружка с берега собрана в лодку, лодка качается на волнах недалеко от берега, а на том месте, где стояла лодка и лежала стружка, остались свежие медвежьи следы.
Что хотел медведь? Зачем натаскал в лодку стружку? Зачем отпихнул лодку от берега? Почему не испугался запаха человека?
Иван Михайлович объяснил это событие по-своему: «Не хотел хозяин, чтобы я там рыбачил - вот и решил меня прогнать».
Но рыбак оказался упрямым и с таежного озера не ушел. Больше того: принялся рыбак строить избушку. Свалил ели, пообтесал бревна, сложил уже несколько венцов в срубе. Но устал и вернулся домой немного отдохнуть. Отдохнул, пришел на озеро и видит - избушки нет, бревна, что уже сложил в сруб, раскиданы по сторонам, а около избушки следы тех же самым медвежьих лап. Так воевали рыбак и медведь до тех пор, пока медведь не сдался и не ушел подальше.
Услышал я от Ивана Михайловича и о том, как ждал он однажды медведя на краю овсяного поля, сидел спиной к лесу, лицом к овсу. Ждал, когда медведь выкатит на овес и примется обсасывать овсяные метелки. Но медведь на этот раз шел другой дорогой и чуть не уткнулся носом в затылок охотнику. Иван Михайлович услышал зверя только тогда, когда тот был совсем рядом. Зверь ушел, не причинив человеку никакого вреда.
Неужели медведь заранее не узнал, что в кустах сидит человек? Мог бы узнать. А если этот сильный, не обиженный пока человеком зверь ходит по тайге так же уверенно и спокойной, как ходят по тайге Петро и Иван Михайлович - ходит спокойно, не спеша, не очень задумываясь о том, что ждет его за каждым поворотом лесной дорожки...
Я долго учился легко ходить по лесу, старался избавиться от скованности, от напряжения. И не сразу узнал в себе это спокойное чувство. А когда узнал, то весь лес стал для меня настоящим домом. Теперь, когда я шел на озеро и нес тяжелый рюкзак, я думал только о том, как спущусь к воде, как умоюсь и спокойно посижу на берегу. Когда нес в лесную деревушку продукты из далекого от нас магазина, думал только о том, как увяжу свой дом, как затоплю печь, вскипячу чай и сделаю первый глоток крепкого, сладкого чая. А если и случались в пути какие неожиданные встречи, то они не пугали, не заставали врасплох.
Дорогу от людей в лес до нашей лесной деревушки я прошел уже много раз. К людям я ходил за продуктами, за письмами. В дороге я старался быть в одно и то же время у приметных, памятных мне мест, строго соблюдая график движения, чтобы не задержаться в пути и не брести потом по ночной лесной дороге. Вот во время таких путешествий мне и удавалось часто видеть того первого медведя, который как бы впустил меня в лес у Пашева ручья за Собольей пашней.
Я назвал этого медведя «Хозяином». Хозяин почти всегда был на месте - я или слышал его, или видел тяжелого, строгого, медлительного, пристально изучающего человека. Теперь от меня он уже не убегал, как тогда, когда я остановился отдохнуть рядом с его лежкой. Заметив зверя, я обычно останавливался, спускал на землю рюкзак и, не спеша, курил.
Мне казалось, что перед нашей встречей медведь всегда что-то делал около дороги, потом узнал о человеке и вышел на дорогу проверить, кто пожаловал на этот раз в лес. Это предположение подтверждали и следы. Выяснение личности велось на почтительном расстоянии - медведь всякий раз выходил на дорогу впереди меня метров за тридцать-сорок. На дороге стоял недолго и уходил в лес, как бы открывая мне путь.
Как и всегда, после такой встречи-дознания Хозяин уходил с дороги вправо, в ельник по краю болота. Свою опрометчивую лежку он давно покинул - лапник высох, следов около постели не было. Но остальное хозяйство медведь сохранил.
Сначала могло показаться странным такое распределение зверей на дороге в лес. Почему первым встречал меня именно Хозяин большой, старый зверь? Случайность? А может, и нет. Если допустить, что здесь, в начале дороги, куда нет-нет да и заглядывали люди, поселился бы менее мудрый и более трусливый зверь, то остался бы он здесь жить? А если бы и не покинул этого места, то, по крайней мере, не выходил бы на дорогу проверять, кто идет по лесу, и не стоял бы на дороге перед человеком так долго. Получил бы тогда другой, более трусливый медведь имя Хозяин? А сейчас на дороге в начале леса был именно Хозяин. И пусть объявился он на этой территории случайно, но остаться здесь хозяином получил право только он.
Не мог же назвать я Хозяином того медвежонка, что носился по Черепову и, как глупый щенок, подбирал все мои угощения. Черепок вел себя не очень солидно. Его, видимо, до этого никто не трогал, он потерял врожденную осторожность, легко сошелся со мной, ворошил каждую жестянку, каждый коробок, оброненный на дороге. Чем-то этот медведь-подросток действительно походил на глупого щенка, живущего на задах деревни. Такой щенок хоть и побаивался людей, но интерес к двери в избу проявлял. Я видел таких зверьков, забитых, запуганных. Но стоило протянуть щенку руку, потрепать его по ушам, и вся щенячья радость выплескивалась на тебя.
Над тайгой уже повисла осень, сырая, нудная, с убегающими назад теплыми днями. С осени появились у меня заботы о зиме, и мне все чаще и чаше приходилось отправляться из леса к людям, чтобы запасти на зиму продукты. Вот в такой дороге мне и выпало встретиться с медведицей и вспомнить слова дедки Степанушки: «Стоит, пугает меня, плюется, а конь щиплет траву, а медвежата по елкам сидят...»
Правда, медвежата в этот раз на елку забираться не стали, они остановились, попятились и спрятались за свою мать. Медвежат было трое, родились они только в этом году, но уже успели подрасти. У меня не было и коня, и тяжелый рюкзак мне приходилось тащить за плечами. Рюкзак вымотал меня так, что еще перед Вологодским ручьем я мечтал только об одном - скорей добраться до дома и сбросить, наконец, на лавку свою трехпудовую ношу. Под этим рюкзаком я видел впереди себя только дорогу, видел всего лишь на полтора шага вперед и вот тогда-то и услышал, как «плюется» медведица...
Медведица действительно «плевалась» - она рычала и фыркала, но фырканье и рык приходили ко мне через слюну. Слюна была, как мне показалось, не от бешенства - скорей всего, медведица, только что что-то жевала, а я помешал трапезе.
Рык повторился и, перешел в неразборчивое ворчание. Выдерживать нервы не слишком беспечной родительницы мне не хотелось и я отступил, отступил рюкзаком назад, не отводя от медведицы глаз.
Самая первая и, пожалуй, самая неприятная минута встречи прошла, и я ощутил у себя на плечах холодный пот. Медведица стояла на месте, а я продолжал пятиться назад, не спуская с нее глаз и что-то стараясь объяснить ей своими глазами.
Что уж говорил я этому зверю про себя, точно не помню. Да и что можно сказать, когда перед тобой вдруг появляется сердитый таежный зверь, а ты, задавленный неподъемным рюкзаком, молишь только о том, чтобы медведица тут же не кинулась на тебя.
И медведица не кинулась. Она позволила мне отступить. Все так же, не спуская глаз с сердитой мамаши, я отходил и на ходу пытался высвободить руки из лямок рюкзака… Наконец, это мне удалось. Рюкзак плюхнулся на землю. И я почувствовал себя спасенным. И тут, как обычно после неожиданных переживаний, ко мне вернулась шальная смелость. Я категорически отказался дальше отступать. Я присел около рюкзака на корточки и вслух заговорил с медведицей. Содержание этого разговора я запомнил и могу передать его достаточно точно:
- Ну, что ты, глупая! Ну, что... Ну, успокойся... Ну, здравствуй ...
И медведица успокоилась, перестала рычать и водить носом. Тут я осмелел совсем, встал во весь рост и вытянул из пачки папиросу. Чиркнул спичкой. Что уж заинтересовало во мне медвежонка, что его удивило: то ли папироса, то ли спичечный коробок. Медвежонок по глупости сунулся вперед и неосмотрительно подвернулся родительнице под лапу. Не успел я опомниться, как медведица сильным ударом отшвырнула его назад. Медвежонок заскулил, наткнулся на своих собратьев, опрокинулся на спину, собратья тоненько фыркнули, и матери ничего не оставалось, как приняться за наведение порядка. Она повернула голову к своему детскому саду, приподняла лапу - и пискуны мигом исчезли в кустах.
Но сама медведица уходить с дороги пока не собиралась. Она поворчала на кусты, медвежата по одному высыпали обратно на дорогу, весело закрутились вокруг матери и совсем забыли меня. Так и стояли мы на лесной дороге друг против друга: я и медвежья семья; только теперь медведица, видимо высказав и объяснив мне все, что полагалось высказать человеку, нарушившему ее покой, повернулась ко мне задом.
Медведица ушла не сразу - я еще долго видел ее и ее медвежат впереди себя на дороге. Когда беспокойное семейство скрылось, я еще немного подождал, снова вытянул папиросы из пачки, не торопясь, закурил и только тогда взвалил на себя рюкзак и медленно побрел к своему дому.
Следы медведицы и медвежат долго тянулись впереди меня и только у ручья свернули в лес. С легким сердцем я посмотрел туда, куда ушли звери, и веселей зашагал по дороге.
Чем была для этой медведицы лесная дорога, которую проложили люди? Автострадой - кратчайшим путем от ручья к ручью? Или охотничьей дорогой по кормовым угодьям? Ведь вдоль дороги обычно чаще встречаются муравейники, вдоль дороги больше грибов. Часто видел я на лесных дорогах, которыми пользовались медведи, и развороченные муравейники и покопы. Часто видел на дорогах и просто следы, прямые, целеустремленные - казалось, зверь в этом случае не интересовался ничем, а просто шел по дороге к какой-то своей цели. И эти следы встречались мне не веской после берлоги, когда звери ходят широко, не во время гона, не в осеннее время, когда медведи забывают до весны свои персональные владения и отправляются на зимние берлоги, а в летнее время, когда неприкосновенность границ каждого индивидуального хозяйства строго соблюдается. Уж как живут-бродят эти медведи, почему другой раз оставляют свои кормовые участки и переходят на новые, хотя и на старых еще хватает корма, я так и не узнал. Не мог я и установить, почему это вдруг медведица, с которой я чуть не столкнулся у Вологодского ручья, и которая очень любила копаться в земле и ворошить муравьиные кучи у края дороги, вдруг забывала о муравьях и о ягодах, что сплошным ковром стелились вдоль обочины, и выходила на дорогу, казалось, просто так - прогуляться, поиграть с медвежатами. А может быть, она, устав бродить по черному темному лесу, выбиралась на дорогу, как выбираемся другой раз мы из темного помещения на улицу, чтобы порадоваться дневному свету.
Такие же, казалось, необъяснимые, бесцельные с моей точки зрения, прогулки не раз отмечал я и у Черепка, и у Лесника, и у Хозяина, и у Моего Мишки. И все эти прогулки по дорогам и открытым полянам выпадали обычно на ясные солнечные дни. Приняв «солнечные ванны», медведи возвращались на свои лесные тропы, уходили каждый к своей лежке, в свои охотничьи владения, чтобы отдохнуть или продолжить поиски пищи. И ни разу даже во время таких «праздных» прогулок ни один из моих медведей не забрел в хозяйство соседа, не нарушил в течение лета чужой границы. Вот почему я несколько удивился, когда в начале сентября обнаружил следы чужого медведя на поляне, которая до этого принадлежала только Моему Мишке.
Следы остались на поляне широкой бороздой в пожухлой траве. Медведь пришел откуда-то из тайги, обошел поляну и повернул обратно в ту сторону, откуда пришел. Зверя не интересовали ни старые гнилые пни, ни ягоды, ни муравейники, казалось, что он что-то искал, но так и не нашел. Кто этот зверь и откуда? След медведя меньше, чем у Хозяина, но крупней, чем у Лесника. Куда он отправился дальше? Из леса незнакомый зверь спустился к озеру, обошел его по высокому берегу, также не обратив внимания ни на муравейники, ни на ягоды, и вышел на Черепово.
На Черепове я отыскал свежие следы Черепка. Черепок был на месте. Незнакомый медведь обошел поляну и, круто повернув, вернулся обратно в еловый лог... И только здесь меня осенило: «Овсы, конечно, овсы!». Зверь отправился искать овес, который еще в прошлом году сеяли и на Черепове, и на той поляне, где встретился я с Моим Мишкой.
Еще в прошлом году медведи по осени навещали поля, где вызревал овес, мяли хрупкие стебли и сосали восковые метелки. В этом году овса никто не сеял - люди из деревни ушли. Но зверь помнил и отправился на поиски по старой памяти, ничего не нашел и вернулся в лес. Вот почему медведь шагал так целеустремленно, не обращая внимания ни на ягоды, ни на муравейники.
Первый раз медведя на овсах я видел еще тогда, когда увлекался охотой. Друзья уговорили меня поохотиться на медведей, я согласился и устроил себе на дереве настил-лабаз из прочных жердей. Здесь, на дереве, с ружьем в руках я и ждал с вечера зверя. Правда, медведь вышел тогда из леса к другому краю овсяного поля и оставил меня в дураках. Сначала я расстраивался, переживал, что так неудачно закончилась моя охота, но потом был рад, что не привелось стрелять в зверя, что зверь остался жить.
Не стал я стрелять и в медведицу, что ходила на овсы днем, открыто, прямо через деревню, не обращая внимания ни на скот, ни на людей...
Медведица выходила из леса, на виду у всей деревни переходила дорогу, усаживалась поудобней на краю овсяного поля и так, сидя на задних лапах, ползала по овсу, загребая передними лапами спелые метелки и неторопливо их обсасывая. После каждого такого набега на овсяное поле на месте овса оставались широкие наползы, а на лесной тропе, по которой медведица выходила к деревне и возвращалась обратно в лес, появлялись неароматные следы из овсяной мякины, побывавшей в медвежьем желудке.