МАЙЯ И ЭВОЛЮЦИЯ ПОНЯТИЯ О БОГЕ

Мы видели, что идея Майи, составляющей одно из основных учений адваистической Веданты, встречается в зародыше уже в Самхитах, в которых находим также, в той или иной форме, все идеи, получившие окончательное развитие в Упанишадах. Большинство из вас теперь ознакомились с идеей Майи и знаете, что это слово иногда неправильно переводится словом "иллюзия". Такой перевод неудачен и неправилен. Слово Майя не выражает собой также никакой теории, оно просто утверждение фактов, как они существуют во вселенной. Чтобы вполне усвоить его значение, надо обратиться к Самхитам и проследить развитие этого понятия с самого его зародыша. Мы видели, как явилась идея о Дэвах. Вначале Дэвы были просто могущественные существа и ничего больше. Большая часть из вас приходили в ужас, читая в древних писаниях Греков, Евреев, Персов и других, что древние боги делали иногда вещи, крайне, на наш взгляд, отвратительные. Читая эти книги, мы совершенно забываем, что живем на исходе 19-го века, а эти боги были существа, в которых верили тысячи лет назад, и забываем также, что люди, поклонявшиеся им, не находили ничего несообразного в их характерах, ничего страшного в описываемых таким образом богах, потому что они сами были очень похожи на них. Можно заметить, что это один из важнейших уроков, которые нам дает жизнь. Судя о других, мы всегда судим о них согласно нашим собственным идеалам. Но этого не должно быть. Каждого следует судить по его идеалам, а не по идеалам других. В отношениях с нашими ближними мы постоянно впадаем в эту ошибку, и, по моему мнению, огромное большинство наших споров и ссор происходит по той простой причине, что мы всегда стараемся судить о богах, идеалах и побуждениях других – по нашим собственным идеалам и побуждениям. Под влиянием известных условий я могу поступить известным образом; и, если вижу, что другой делает то же, заключаю, что и он действует по тому же побуждению, упуская из виду что тот же самый результат мог получиться вследствие тысячи совершенно других причин. Можно совершать то же действие, что и я, по побуждению совершенно отличному от моего. Таким образом, обсуждая древние религии, мы не должны смотреть на них с той точки зрения, с которой теперь склонны судить других, но должны, так сказать, привести себя в умственное состояние тех ранних времен.

Понятие о жестоком и безжалостном Иегове Ветхого Завета приводит многих в содрогание. Но почему? Какое они имеют право считать, что Иегова древних иудеев должен согласовываться с условными понятиями о Боге настоящего времени? Мы не должны забывать, что после нас будут люди, которые могут посмеяться над нашими идеями о религии и Боге, также как мы смеемся над идеями древних. Но через все эти понятия проходит золотая нить единства, и цель Веданты заключалась в том, чтоб распутать эту нить. "Я – та нить, на которую нанизаны все эти идеи, из которых каждая подобна жемчужине", – говорит Господь Кришна, и дело Веданты установить существование этой связующей нити, как бы несообразны, отвратительны и даже ужасны ни казались отдельные идеи, по сравнению с современными понятиями. Следует помнить, что в то время, когда эти идеи устанавливались, они вполне гармонировали с тогдашними понятиями и не были более отвратительны, чем нынешние идеи для нас. Они кажутся отвратительными только тогда, когда мы оторвем их от прежних условий и применим к нашим настоящим. Все это прошло, умерло и исчезло. Подобно тому, как древний иудей развился в жадного, хитрого современного жида, а древний ариец в разумно-мыслящего индуса, так же выросли и Иегова и Дэвы. Наша громадная ошибка в том, что мы замечаем эволюцию поклонников Бога, но упускаем из виду эволюцию Бога. Он не пользуется у нас тем же успехом, как его поклонники. Вы и я, как представители идей, выросли; но боги, будучи также представителями идей, вырастали попутно. Это вам может показаться странным. Вы скажете: "Как может вырасти Бог"? Но в строгом смысле, не растет и человек. Дальше вы увидите, что действительный человек, стоящий позади видимых его проявлений, недвижим, неизменяем, чист и совершен, таким же образом и за составленным нами представлением о Боге, – нашем собственном создании, – стоит действительный Бог, никогда не меняющийся, вечно чистый, неизменный. Проявления же всегда изменяются, всегда только отчасти открывают действительность, которая позади них. Когда понятие начинает больше обнаруживать стоящий за ним факт, говорят, что оно прогрессирует; если же оно больше скрывает факт, говорят, что оно идет вспять. Итак, по мере того, как мы растем, растут и боги. С точки зрения здравого смысла, как мы, развиваясь, раскрываем себя, так точно раскрывают себя и боги.

Теперь мы в состоянии понять теорию майи. Один из вопросов, предлагаемых на разрешение всеми религиями мира, следующий: Почему во вселенной такой беспорядок? Почему существует во вселенной зло? Мы не встречаем этого вопроса при самом начале возникновения религиозных идей, потому что первобытному человеку мир не казался несообразным. Условия, в которых он находился, не были негармоничными. Тогда не было столкновения жизней, никакого антагонизма между добром и злом. Была только борьба в собственном сердце человека между чем-то, что говорило "да", и чем то, говорившем "нет". Первобытный человек был человеком побуждения. Он всякую мысль, какая ему приходила в голову, тотчас переносил в свои мускулы, никогда не останавливаясь для обдумывания и не пытаясь удерживаться от выполнения побуждения, которое явилось у него. То же было и относительно богов, создаваемых также побуждением. Является Индра и разбивает силы демонов; Иегове нравится один человек и не нравится другой. Почему? Никто не знает, так как привычки спрашивать тогда не было, и все, что бы Он ни делал, было правильно. Еще не было понятия о добре и зле. Дэвы проделывали многое, что по нашим понятиям было скверно; Индра и другие боги, то и дело, совершали ужасные вещи; но поклонявшимся Индре не приходила в голову мысль о безнравственности, и они никогда ни о чем не спрашивали.

С развитием нравственных идей началась борьба. В человеке появилось особое чувство, носящее у разных народов и на разных языках различные названия, но действующее как задерживающая сила. Побуждения человеческого сердца могли быть голосом Бога, или результатами прежнего воспитания, или тем и другим, но, как бы мы их ни называли, действие их одно и то же. Одно побуждение нашего ума говорит: "делай", но за ним раздается голос: "не делай". В нашем уме есть серия идей, постоянно стремящихся проявиться чувственным путем, а за ней, хотя может быть слабый, голос говорит: "не выходи наружу". Для этого явления в санскритском языке есть два прекрасных слова: праврити и ниврити, развертывание и свертывание. Развертыванием обозначаются все наши действия. Религия начинается свертыванием, словами "не делай". Когда нет слов "не делай", религия еще не существует. И это "не делай" начинается самопроизвольно. Людские идеи растут, как вы видите, на зло грубым, задорным богам, которых почитают те же люди.

В сердце человечества родилась маленькая любовь. Она была очень мала, и даже теперь еще не велика. Сначала она относилась к племени, обнимая почти всех его членов, и бог или боги, которых племя почитало, любили только это одно племя. Таким образом, каждый бог был богом покровителем племени, и члены племени иногда считали себя потомками этого бога, подобно тому, как кланы в разных странах считают себя прямыми потомками основателя клана. В древние времена были, и есть даже теперь люди, заявляющие претензию быть потомками не только этих богов, но также солнца и луны. В старых санскритских книгах вы можете прочесть о великих героях-царях из династии солнечной и лунной. Они были первыми почитателями солнца и луны и постепенно пришли к мысли, что сами – потомки бога солнца, бога луны и т.п. Когда эти идеи начинают развиваться, появляется зародыш любви, смутная идея об обязанностях по отношению друг к Другу, маленькая общественная организация, – и немедленно возникает вопрос: "как можем мы жить вместе, без снисходительности и терпения? Как может человек жить с другим, – хотя бы одним человеком не подавляя по временам своих побуждений, не останавливая себя, не удерживаясь от поступков, к совершению которых побуждает ум. Все общественное устройство основано на идее о сдержанности, и все мы знаем, что мужчины и женщины, которые не научились терпеть и уступать, ведут самую плачевную жизнь. Когда зарождается этика, или, что то же, идея о сдержанности, проблеск высшей религии озаряет человеческий разум. Старые боги, свирепые, дерущиеся, пьянствующие, пожирающие мясо, которым самое большое удовольствие доставляли запах горелого мяса и возлияние крепких напитков, – такие боги оказались неудовлетворительными. Рассказывают, например, что Индра иногда так напивался, что падал на землю и начинал издавать нечленораздельные звуки. Такие боги не могли быть более терпимы. Возникла мысль исследовать побуждения, и сами боги были призваны на допрос. Какое основание было у такого-то и такого-то бога сделать то или другое? – И разумного основания не оказывалось. Поэтому люди отказались от своих богов, или, правильнее, выработали более высокие идеи о богах. Они собрали вместе все те действия и свойства богов, которые не могли гармонировать с их новым идеалом самообуздания, и соединили также те, которые были понятны и гармоничны, обозначив всю совокупность последних именем Дэва-Дэва, или Бог богов вселенной. Бог, чтобы ему поклонялись, не мог быть больше только символом силы; от него требовалось уже нечто большее. Теперь он стал нравственным богом, любящим человечество и делающим ему добро. Но идея о боге все же осталась; только его нравственное значение, а следовательно, и могущество увеличились. На него стали смотреть не только как на самое могущественное существо во вселенной, но также и как на самое нравственное. По мере того, как понятие о богах расширялось, увеличивавшись и затруднения, которые требовалось разрешить. Если качества богов возрастали в арифметической прогрессии, вопросы вырастали в геометрической. Трудность объяснения поведения Иеговы была очень небольшая, в сравнении с трудностью объяснения мотивов бога вселенной. И до настоящего дня остается неразрешенным вопрос – "Почему Всемогущий и Вселюбящий Бог, управляющий вселенной, допускает в ней столько дьявольщины? Почему должно быть настолько больше страданий, чем счастья, и настолько больше порока, чем добродетели?". Мы можем закрыть глаза на эти вещи, но все же остается факт, что этот мир отвратителен, что, в лучшем случае, он не что иное, как Танталов ад. Мы живем здесь с сильными побуждениями к чувственным наслаждениям и еще более сильными мечтами о них, и не имеем ничего для их удовлетворения. В нас поднимается волна, увлекающая нас против воли вперед, но, как только мы делаем шаг, разражается удар. В нашем уме возникают побуждения, далеко превосходящие пределы наших чувственных идеалов, – но, желая их выполнить, мы никогда не увидим их осуществленными. С другой стороны, все окружающее постоянно наносит нам удары, грозящие сокрушить нас в прах, но, если мы отбросим все идеалы и отдадимся исключительно борьбе с миром, наше существование станет существованием скотов, мы унизим себя и развратимся. Таким образом, ни один из этих путей не ведет к счастью. Несчастье – удел человека, довольствующегося чисто материальной жизнью, но в тысячу раз более несчастна судьба того, кто, во имя истины и высших идеалов, осмеливается выступать вперед и требовать чего-то высшего, чем животные наслаждения. Все это факт, и нет ему никакого объяснения. Но Веданта указывает выход. Вы, вероятно, не забыли, что в этих лекциях я не раз упоминал о фактах, которые испугают вас; запомните же, продумайте и усвойте теперь то, что я сейчас скажу вам; в конце концов, оно будет ясно для вас, возвысит вас и сделает способными уразуметь истину и жить в ней.

Совсем не предположение, но положительный факт, что этот мир Танталов ад, что мы ничего не знаем о вселенной и в то же время не можем сказать, что не знаем. Я не могу сказать, что эта цепь (указывая на часовую цепочку) существует; но, когда я думаю о ней, то знаю, что она существует, хотя это, может быть, и иллюзия моего ума. Я, может быть, все время грежу. Может быть, мне грезится, что я говорю вам и что вы слушаете меня. Никто не может доказать, что это не так. Самое существование моего ума, может быть, иллюзия, так как никто никогда не видел своего ума: и все-таки мы считаем существование его доказанным. То же самое и относительно всего прочего. Я не считаю несомненным существование моего тела, и в то же время не могу сказать, что оно не существует, или что оно не мое. Таким образом, мы стоим между знанием и незнанием, в таинственной полутьме, где истина смешивается с ложью; но где именно они встречаются – никто не знает. Мы бродим среди грез, наполовину спящие, наполовину бодрствующие, проходя всю нашу жизнь в тумане. Это участь каждого из нас. Это судьба всякого чувственного знания, всякой философии, всей нашей хваленой науки. Такова вселенная!

О всем, что вы называете материей, умом, духом, или чем хотите, – так как вы можете давать им какие угодно названия, – мы не можем сказать, что они есть и в то же время не можем сказать, что их нет; не можем сказать, что все они – одно, и не можем сказать, что они – многое. Эта вечная игра света и тьмы, – многообразная, неразборчивая, неясная, неделимая, заставляющая вещи казаться фактами и в то же время не фактами, всегда находящаяся налицо и заставляющая нас верить, что мы бодрствуем и в то же время спим, – называется майя. Она – простое утверждение факта. Мы рождаемся в майе, живем, думаем и грезим в ней. В ней мы философы и религиозные люди, дьяволы и даже Боги. Расширьте любую вашу идею насколько можете, направляйте ее все выше и выше, называйте ее бесконечной или какими хотите именами, и все-таки эта идея будет в майе. Иначе и быть не может. Все человеческое знание только обобщение майи, только усилие узнать ее, как она есть в действительности. Это дело Нама-Рупы, имени и формы. Все, что имеет форму, все что вызывает в уме идею, – все в майе. Германские философы говорят, что все подчинено законам времени, пространства и причинности. Но все это тоже в майе.

Вернемся немного назад, к ранним идеям о Боге, и посмотрим, что сталось с ними. Мы прежде всего замечаем, что, при настоящем положении вещей, идея о некоем существе, вечно любящем нас, – употребляя слово "любовь" в нашем собственном смысле, – вечно бескорыстном и всемогущем и в то же время управляющем этой вселенной, невозможна. Чтобы высказать эту идею о личном Боге, требовалась смелость поэта. Поэт спрашивает: "Где ваш справедливый смысл и милосердный Бог? Разве он не видит, как погибают миллионы миллионов его детей, в форме людей и животных, не могущих прожить ни одного мгновения, не убивая других. Можете ли вы вдохнуть хоть один раз воздух, не уничтожив тысячи жизней? Вы живете потому, что миллионы умирают. Каждый момент вашей жизни, каждое ваше дыхание – смерть тысяч, каждое ваше движение смерть миллионов. Каждый кусок, который вы едите – смерть других миллионов. Почему же они должны умирать? Есть старый софизм: "Они такие низкие существа". Может быть. Но мы в этом не уверены. Кто знает, кто более велик, – муравей ли по сравнению с человеком, или человек – по сравнению с муравьем? Кто докажет то или другое? Не потому ли человек выше, что он может строить дома и изобретать машины? Но тот же аргумент, с таким же успехом, можно употребить и иначе: так как муравей не может построить дома и изобрести машину, то поэтому он более велик. В одном случае не больше основания, чем в другом".

Оставляя даже этот вопрос в стороне, признавая несомненным, что это очень низкие существа, почему они должны умирать? Если они очень низки, то имеют еще больше права на жизнь. Они более чувственны и потому сильнее, чем вы и я, чувствуют удовольствие и боль. Кто из нас может есть с тем же увлечением, как собака или волк? Наша энергия не в чувствах: она в разуме и духе. У собаки же вся душа в чувствах, она сумасшествует, увлекается, наслаждается вещами так, как мы, человеческие существа, не можем и мечтать, и ее физические страдания пропорциональны ее наслаждениям.

Количество наслаждения измеряется той же мерой, как и количество страдания. Если удовольствие испытывается животным гораздо сильнее, что и чувство боли животного в тысячу раз сильнее, чем то же чувство у человека. И они должны умирать! Несомненно, что боль и страдания, испытываемые животными в тысячу раз больше, чем у человека, и мы все-таки убиваем их, не смущаясь их страданиями. Это – Майя.

Если мы допустим, что есть личный Бог, подобный человеческому существу, который сотворил как человека, так и животных, то так называемые объяснения и теории, пытающиеся нас уверить, что зло ведет к добру, неудовлетворительны. Пусть получится двадцать тысяч хороших вещей, но зачем они должны произойти непременно из зла? Следуя этому принципу, я могу перерезать другому горло, потому что это доставит удовольствие моим пяти чувствам. Это не основание. Почему же добро должно происходить из зла? Этот вопрос требует ответа, а ответ на него невозможен, и Индусская философия должна была признать это.

Веданта была самой смелой из всех религиозных систем. Она ни перед чем не останавливалась. Но у нее было и преимущество. В Индии не было никаких жреческих сообществ, которые бы старались уничтожить всякого, кто пытался говорить истину. Там всегда была абсолютная свобода в религии. В Индии гнет предрассудков лежал на обществе, которое на Западе теперь очень свободно. В Индии не было свободы в социальном отношении, но в религиозном была полная. Здесь человек может одеваться, как хочет, и есть – что хочет, и никто ему не запретит и ничего не скажет; но пусть он попробует пропустить обедню, и г-жа Гренди тотчас набросится на него. Прежде чем думать об истине, он должен тысячу раз подумать о том, что скажет общество. В Индии, наоборот, если человек пообедает с не принадлежащим к его касте, на него обрушится общество со всей своей ужасной властью и, так или иначе, сокрушит его. Если он вздумает одеться не так, как одевались века назад его предки, он погиб. Я слышал об одном человеке, который был исключен из касты только за то, что прошел несколько миль, чтобы посмотреть на железную дорогу. Зато в религии мы свободны; у нас терпят атеистов, материалистов, Буддистов и людей, проповедующих религиозные мнения самые неожиданные и ужасные. У самого входа в храм, наполненный Богами, Брамин – будь сказано к его чести – позволил даже материалисту взойти на ступени и порицать богов.

Я помню одного моего знакомого, известного американского ученого, который восхищался, читая историю Будды. Но ему не нравилась его смерть, – потому, как он говорил, что тот не был распят. Что за дикая идея! Чтобы быть великим, человек должен быть умерщвлен! В Индии таких идей никогда не было. Великий Будда ходил по стране, отвергая наших разных богов и даже единого Бога, Творца вселенной, и говоря, что все это неправда; и тем не менее, он умер своей смертью в глубокой старости. Он жил восемьдесят пять лет, пока не обратил в свою веру половину страны.

Затем у нас были Чарваки, проповедовавшие самые ужасные вещи, такой грубый и откровенный материализм, который даже в девятнадцатом столетии вы не осмелились бы провозглашать на ваших улицах. Но этим Чарвакам позволяли проповедовать в разных храмах и городах, что религия – просто выдумки духовенства, что "Веды представляют собой собрание слов и писаний глупцов, мошенников и дьяволов", и что нет ни бога, ни вечной души. Если есть душа, – говорили они, – почему она не приходит после смерти назад, привлекаемая любовью своей жены и детей? Их идея заключалась в том, что если есть душа, то она должна и после смерти любить и желать хороших вещей для еды и изящной одежды. И никто не делал этим Чарвакам никакого вреда.

Таким образом, в Индии всегда господствовала величественная идея религиозной свободы, величественная потому, что свобода – первое условие духовного развития. Это следует всегда помнить. То, чему вы не даете свободы, никогда не вырастет. Идея, что вы можете помогать росту других, всегда направляя их, руководя ими и сохраняя по отношению к ним роль учителя, – чистая нелепость, опасная ложь, замедляющая в этом мире рост миллиардов человеческих существ. Дайте людям свет свободы. Это. единственное условие роста.

В нашей стране мы пользуемся полной свободой в духовном отношении, и оттого даже теперь у нас вы встретите громадные силы религиозного мышления. Вы обеспечиваете свободу в социальном отношении и имеете роскошное общественное устройство, мы не предоставили никакой свободы проявлению социальных чувств, и наше общество корчится в судорогах. Но вы не давали свободы в религиозных вещах. Огнем и мечом вы поражали ее, и в результате получилось, что в Европейском уме религия заглохла и выродилась. В Индии мы должны снять кандалы с общества, а в Европе с ног духовного развития. Когда мы придем к убеждению, что позади всякого развития, духовного, нравственного и общественного, – есть единство, что все они одно, и что религия должна обнимать общество, охватывать всю нашу повседневную жизнь, тогда начнется удивительный рост и развитие людей. Такое убеждение есть религия в полном значении этого слова. Из объяснений Веданты вы поймете, что все ваши науки также проявления религии, также как и все, что существует в этом мире.

Мы видим, что все различные науки могли быть выработаны только при свободе, и что в прежнее время были два направления мнений, медленно выросших из Веданты: одно, о котором я только что говорил вам, направление материалистов или отрицателей, и другое, положительное по своей природе, к рассмотрению которого мы теперь и перейдем. А вот еще в высшей степени удивительный факт, с которым можно встретиться в каждом обществе. Представьте себе, что в обществе обнаружилось какое-нибудь злоупотребление. Тотчас найдется компания людей, которые начнут преследовать его карательными мерами, при чем сами нередко превратятся в фанатиков. Их вы найдете во всяком обществе, и женщины, как особенно импульсивные по природе, часто присоединяются к ним со своими воплями. Каждый фанатик, начинающий отвергать что-нибудь, находит всегда последователя, потому что ломать легко: даже сумасшедший может разбить что угодно, но ему очень трудно что-нибудь создать. Такие общества отрицателей существуют во всех странах, в той или другой форме, и они думают, что исправят этот мир только силой отрицания и обнаружения зла. Они приносят некоторую пользу, со своей точки зрения, но гораздо больше вреда, потому что скоро ничто не делается. Социальное устройство создалось не в один день, и произвести изменения, значит – устранить причины. Предположите, что существует какое-нибудь зло. Простым отрицанием вы ничего не сделаете. Вы должны направлять ваши усилия на источник, корень зла, и прежде всего найти его причины; тогда все следствие исчезнет само собой. Все же вопли не приведут ни к чему, разве только к несчастью. В Индии были люди другого рода, сердца которых были полны симпатией, и которые понимали, что мы должны идти в глубь, искать причины. Это были великие святые. Все великие учителя мира заявляли, что они пришли не разрушать, но дополнять. Долго этого не понимали: думали, что те не смели говорить и делать то, что считали правильным. Но это не так. Фанатики плохо понимают бесконечную силу любви, которая была в сердцах этих великих мудрецов. Они смотрели на всех людей, как на своих детей, были действительными отцами, действительными богами, полными бесконечной симпатии и терпения к каждому, действительно готовы были терпеть и переносить. Они знали, сколько еще нужно расти обществу, и терпеливо, медленно, уверенно шли вперед, применяя свои лекарства, не преследуя и не пугая людей, но осторожно и ласково ведя их за собой шаг за шагом. Таковы были писавшие Упанишады. Они хорошо знали, что старые идеи о Боге не согласовались с более ушедшими вперед нравственными идеалами времени, превосходно понимали, что идеи, проповедуемые буддистами и другими атеистами, заключали в себе часть истины, – или скорее зародыш ее, – но знали также, что те, кто хочет разорвать нить, связывающую четки, думают строить новое общество на воздухе и наверно потерпят неудачу. Мы никогда не создаем ничего нового, но только изменяем положение вещей; семя же вырастает в дерево само. Итак, мы должны осторожно и терпеливо направлять энергию общества к истине, дополняя истину существующую, а не стараясь создавать новую. Таким образом, вместо того, чтобы отвергать старые идеи о Боге, как неподходящие к более позднему времени, писавшие Упанишады начали с отыскания того, что в этих старых идеях было действительного, и результатом явилась философия Веданты. От старых божеств и от монотеистического Бога, Правителя вселенной, они приходили к все высшим и высшим идеям о Божестве, и в том, что называется Безличным Абсолютом, нашли объединение всей вселенной.

Кто видит в этом мире многообразия Одного, проникающего его весь, кто в мире смерти находит Одну Бесконечную Жизнь, и в этом бесчувственном и невежественном мире видит один источник света и знания, тому принадлежит вечный мир "никому другому, никому другому".

МАЙЯ И СВОБОДА

"Мы приходим, влача за собой облака славы", – говорит поэт. Не может быть, однако, спора, что далеко не все мы приходим в облаках славы, а многие приносят с собой только черные туманы. Да и приходим-то мы не по желанию, а присылаемся сюда, как бы на поле битвы, чтобы сражаться. Прихотям с плачем, хотим или нет, чтобы как умеем, завоевать себе выход, проложить путь через бесконечное пространство, и подвигаемся вперед, пока не придет смерть и не унесет нас с поля битвы, – кто знает, – победителями или побежденными. Это – майя.

Надеждой переполнено детское сердце. В отрытых глазах ребенка мир представляется золотым видением; выше своей воли для него нет ничего. Увы, с каждым шагом вперед, природа, подобно несокрушимой стене, преграждает ему дальнейший путь. Он может бросаться на нее без конца, стараясь пробиться; но, в течение всей жизни, чем больше подвигается вперед, тем дальше отходит от него идеал, пока не наступит смерть, которая, может быть, и будет освобождением. И это – майя.

Вот человек науки. Он жаждет знания. Никакая жертва для него не велика, никакая борьба не кажется безнадежной. Он подвигается вперед, открывая один секрет природы за другим, раскрывая тайны самых глубочайших недр природы. А для чего? К чему все это? Почему мы венчаем его славой? За что он приобретает известность? Разве природа не бесконечно больше, чем может знать кто-нибудь из нас, человеческих существ? Но, – скажете вы – природа тупа и бесчувственна. Зачем же подделывать тупое и бесчувственное? – Природа может бросать громовые стрелы любой величины и на любое расстояние. А если человек в состоянии подделать ничтожную частицу этого, мы осыпаем его похвалами, прославляя до небес. Но почему? Почему мы должны хвалить его за подделку природы, которую сами называем тупой и бесчувственной? Сила притяжения может разрывать на куски величайшие массы, и все-таки она неразумна. В чем же слава подделывать неразумное? А мы все-таки все стремимся к этому. И это – майя.

Чувства увлекают за собой человеческую душу. Человек ищет счастья там, где его нельзя найти. В течение бесконечного числа веков, нас учат, что все это ничтожно и напрасно, но мы никак не можем усвоить этого; да этому научиться и невозможно иначе, как на собственном опыте. Мы делаем попытки, но получаем взамен удары. Научит ли хоть это нас? Нет, и это не научит. Подобно мотыльку, бросающемуся в пламя, мы снова и снова бросаемся к нашим чувствам, в надежде найти в них какое-нибудь удовольствие: снова и снова возвращаемся к ним с обновленной энергией, и так продолжаем до тех пор, пока не умрем, искалеченные и обманутые. И это майя.

То же и с нашим разумом. Пытаясь разрешить тайны вселенной, мы не можем перестать спрашивать; мы должны дойти до того, чтобы не оставалось ничего неизвестного. Но, сделав несколько шагов, наталкиваемся на стену безначального и бесконечного времени, через которую не можем перебраться. Несколько шагов дальше, и перед нами стена безграничного пространства, которую нельзя перейти. И все заключено в непреложные границы причин и следствий, выхода из которых нет. Все же мы делаем усилия, должны их делать. И это майя! При каждом дыхании, при каждом биении нашего сердца и при каждом нашем движении мы думаем, что свободны, и в тот же самый момент видим, что не свободны, что мы – связанные природой рабы, что наше тело и ум, все наши мысли и все наши чувства, все сковано. И это – майя.

Никогда еще не было матери, которая бы; не думала, что ее дитя гений, самый необыкновенный ребенок, какой только когда-либо был рожден. Она страстно любит свое дитя. Вся ее душа в нем. Дитя растет и становится пьяницей и грубым животным и, может быть, дурно обращается со своей матерью. Но чем хуже его обращение, тем больше растет ее любовь к нему. Мир хвалит мать за бескорыстие, мало думая о том, что она просто раба от рождения и не может помочь себе. Она тысячу раз сбросила бы с себя эту цепь, но не может, и увенчивает ее венком из цветов, называя любовью. И это – майя.

Таковы мы все в этом мире. Однажды Нарада сказал Кришне: "Господи, покажи мне майю". Прошло несколько дней, и Кришна предложил Нараде совершить с ним путешествие в пустыню. Пройдя несколько миль, он сказал: "Нарада, я хочу пить; не можешь ли принести мне воды? " "Подожди немного; я пойду достану ее". И Нарада ушел. Неподалеку была деревня; он вошел в нее и постучал в одну дверь. Она открылась, и на пороге показалась прекрасная молодая девушка. При виде нее, он тотчас забыл, что его учитель ждет воды и, может быть, умирает от жажды; забыл все и стал болтать с девушкой. Весь этот день он не вернулся к учителю. На следующий день опять был в том же доме и болтал с девушкой. Разговоры перешли в любовь. Он просил отца девушки выдать ее за него; они поженились и имели детей. Так прошло двенадцать лет. Его тесть умер; он наследовал его имущество и жил очень счастливо в своем доме, окруженный женой, детьми, полями, скотом и проч. Но вот случилось наводнение. Однажды ночью река поднялась, вышла из берегов и затопила всю деревню. Дома начали рушиться, люди и животные тонули и все уносилось стремительным потоком. Нарада должен был бежать. Одной рукой он вел жену, другой одного из детей; второй ребенок сидел у него на плечах. Так он пытался перейти в брод страшный разлив.

Течение оказалось, однако, слишком сильным и едва он сделал несколько шагов, как ребенок, сидевший у него на плечах, упал, и его унесло. Нарада испустил крик отчаяния и, стараясь спасти этого ребенка, выпустил из руки того, которого вел; и этот тоже погиб. Наконец, его жена, которую он изо всей силы прижал к себе, чтобы спасти хоть ее, была оторвана от него потоком, и он один был выброшен на берег. С рыданиями упал он на землю и горько жаловался. Как вдруг почувствовал легкое прикосновение и услышал: "Где же вода, дитя мое? Ты ушел, ведь, чтобы принести мне воды, и я жду тебя уже около получаca". – Полчаса? В эти полчаса он пережил целых двенадцать лет и столько событий! – И это майя. Так или иначе, мы все в ней. Это положение вещей в высшей степени сложное и трудное для понимания. Что же оно показывает? Нечто очень ужасное, что проповедовали во всех странах, чему учили везде и чему верили только немногие, потому что, не испытав себя, ему нельзя поверить.

Приходит всеобщий мститель, время, и ничего не остается. Он проглатывает грех и грешника, короля и крестьянина, красавца и урода, и не оставляет ничего. Все стремится к одной цели разрушению. Наше знание, наши искусства, науки, – все стремится к одному концу всего, к уничтожению. Ничто не может остановить этого стремления, никто не в состоянии повернуть его назад, хотя бы на мгновение. Мы можем стараться забыться, подобно тому, как люди в пораженном чумой городе пробовали создать забвение в пьянстве, танцах и других развлечениях. Все мы также стараемся делать то же. Но разрушение не прекращается. Как же выйти из этого тягостного положения?

Предлагалось два совета. Один, самый обыкновенный, всем известный следующий: "Да, все это верно: но не думайте об этом. Убирайте сено, пока светит солнце, как говорит пословица. Пользуйтесь теми немногими удовольствиями, какие вам доступны, делайте что можете, не обращайте внимания на отрицательную сторону картины и смотрите только на положительную, обещающую надежду". В этом есть доля правды, но и большая опасность. Правда в том, что таким образом у нас останется побудительная причина к деятельности: надежда и положительный идеал всегда служат в жизни хорошим побуждением. Опасность же та, что в какой-нибудь день вы прекратите в отчаянии борьбу, как это может случиться с каждым, кто говорит: "Берите мир, как он есть, сидите смирно и по возможности удобно и довольствуйтесь своей нищетой, а, получая удары, говорите, что это не удары, а цветы, и, когда вас будут тащить, как раба, утверждайте, что вы свободны. Говорите эту ложь денно и нощно другим и собственной душе, так как это единственная возможность жить". Это называется житейской мудростью, и никогда ее не было в мире больше, чем в девятнадцатом столетии, потому что никогда раньше удары судьбы не были более чувствительны, чем в настоящее время, никогда соперничество не было острее и никогда люди не были так жестоки к своим ближним, как теперь. Вот почему утешение и предлагается. Теперь оно рекомендуется особенно настойчиво, хотя всегда и оказывается несостоятельным. Мы не можем скрыть падаль под розами; долго это не удается, так как розы скоро пропадают и падаль обнаруживается в еще худшем виде. Так бывает и с жизнью: мы можем стараться прикрыть ее гноящиеся язвы золотыми одеждами, но наступит день, когда эта одежда распахнется, и язва обнаружится во всем ее безобразии. Неужели же нет никакой надежды? Верно, что мы все рабы майи, что все родились в майе и живем в маце; – но разве нет из нее выхода? Что все мы несчастны, что этот мир настоящая тюрьма, что даже так называемая "увлекательная красота", ум и интеллект – только тюрьмы, – все это истины, известные уже много веков. Не было ни одной человеческой души, которая бы по временам не чувствовала этого, сколько бы ни говорили противного. Старые люди чувствуют это сильнее, потому что в них накопился опыт всей жизни и они не так легко могут быть обмануты природой. Ложь майи не в состоянии их сильно обмануть. Что же в таком случае? Неужели нет даже надежды! Мы знаем, что при всех этих фактах, среди горестей и страданий, даже в этом мире, где жизнь и смерть синонимы, даже здесь, через все века, – в каждой стране и в каждом сердце звучит Голос: "Эта Моя майя божественна, она происходит от качеств, и перейти ее очень трудно. Но тех, кто пришли ко Мне, Я сделаю способными переплыть реку жизни"... "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас." Этот Голос слышится, когда кажется, что все потеряно, когда надежда улетает, когда расчеты на свои силы разбиты, когда все, кажется, ускользает и жизнь становится безнадежной развалиной. Тогда он слышится, и это называется религией. С одной стороны, таким образом, имеется смелое, полное надежд приглашение убедиться, что настоящая жизнь бессмыслица, что она майя, и что из майи нет выхода. С другой стороны, наши практические люди говорят нам: "Не ломайте себе голову над всяким вздором, вроде религии и метафизики, живите здесь, внизу. Этот мир, конечно, скверен, но берите из него лучшее, что можете". Говоря прямо, это значит, – "ведите жизнь лицемера, жизнь лжи и постоянного обмана, скрывая насколько можете ее бедствия. Накладывайте одну заплату на другую, пока все не будет потеряно, и ваш ум не станет массой лохмотьев". Это то, что называется практическим взглядом на жизнь. Но позвольте вам сказать, что те, которые удовлетворяются лохмотьями, никогда не приходят к религии. Религия начинается со страшной неудовлетворенности настоящим положением вещей и нашей собственной жизнью, с ненависти, напряженной ненависти ко всякого рода лохмотьям, с беспредельного отвращения к обману и лжи. Только тот может быть религиозным, кто смеет открыто сказать то, что сказал великий Будда, сидя под деревом Бо, когда ему тоже пришла эта практическая идея, когда, открыв суетность мира и не находя еще выхода из него, он почувствовал искушение отказаться от искания истины и вернуться назад, к прежней жизни обмана, к называнию вещей ложными именами, к обманыванию себя и других. Но он был гигант, победил искушение и сказал: – "Лучше смерть, чем растительная жизнь невежды; лучше умереть на поле битвы, чем вести жизнь потерпевшего поражение". Эти слова основа религии. Когда человек примет такое решение, он на верном пути, на пути к Богу. Такое решение – первая побудительная причина стать религиозным. "Я хочу прорубить себе дорогу к познанию истины через преграждающую ее скалу, или потерять жизнь в поисках ее, потому что на этой стороне всякая надежда познать истину с каждым днем больше и больше исчезает". Вчерашний, прекрасный, полный надежд юноша сегодня стал опытным мужем и знает, что все наши надежды, радости и наслаждения умрут, как цвет при завтрашнем морозе; на той же стороне прелесть победы над всем злом жизни, и даже над самой жизнью, и возможность стать победителем вселенной. Поэтому те, кто осмеливается делать попытки одержать победу, овладеть истиной, религией, те – на верном пути. Это то, что проповедуют Веды – "Не отчаивайся! Путь очень труден. Идти по нему то же, что идти по лезвию бритвы. И все же не отчаивайся. Проснись, встань, и найди идеал, найди цель"!

Все разные проявления религии, в какой бы форме они не явились человечеству, имеют вообще одно главное основание проповедь свободы, проповедь выхода из этого мира. Они никогда не имеют в виду примирить мир и религию, но рассекают гордиев узел и устанавливают религию на своем собственном идеале, а не на компромиссе между ей и миром. Это проповедует всякая религия, и задача Веданты заключается в том, чтобы согласовать все их стремления, найти общее основание как высочайшей, так и самой низшей из них. То, что мы называем высочайшей философией, все имеет один общий отправной пункт, – стремление найти средство выйти из этого мира. Большинство их указывает, что средство это заключается в помощи кого-то, кто вне этой материальной вселенной, кто сам не связан законами природы, одним словом, кто свободен. Несмотря на все трудности и различие мнений относительно природы этого свободного деятеля, – так как были бесконечные споры, Бог ли это, или не Бог, личный ли это Бог, т.е., разумное существо подобное человеку, и, если да, то следует ли его считать мужского, женского или среднего рода, – несмотря на почти безнадежные противоречия, мы все-таки во всех различных системах находим золотую нить единства, проходящую через них. В нашей философии эта золотая нить прослежена и мало-помалу открыта нашим взорам. Первый шаг этого исследования состоял в обнаружении общего всем религиям основания – в открытии, что все религии представляют условие к достижению свободы.

Удивительная вещь, что среди всех наших радостей и печалей, нашей борьбы и затруднений, мы думаем, что настойчиво идем к свободе. Был поставлен практический вопрос: "Что такое эта вселенная? Откуда она явилась, куда идет?" Ответ дан такой: "В свободе она возникла, в свободе остается и в свободу, после долгого существования, растворится". От этой странной идеи вы не можете отделаться: ваши собственные действия, самая ваша жизнь были бы спутаны без идеи о свободе, без мысли, что мы свободны. Каждый момент природа доказывает нам, что мы рабы, а не свободны; но одновременно у нас является идея: "А все же я свободен". На каждом шагу майя сбивает нас, так сказать, с ног и показывает, что мы связаны, но одновременно с этим ударом, с чувством, что мы связаны, является другое чувство, что мы свободны. Что-то внутри нас уверяет нас, что мы свободны. В осуществлении этой свободы, в ее проявлении, мы встречаем почти неодолимые затруднения и, несмотря на это, что-то внутри настаивает: "Я свободен! Я свободен!" И если вы исследуете все религии мира, принимая религию не в самом узком смысле, то найдете везде идею, что человек свободен. Вся жизнь общества также состоит в провозглашении принципа свободы, и все волнения и перевороты в нем всегда представляют собой стремление к осуществлению этого принципа. Каждый, – знает ли он о том, или нет, слышал Голос, который объявляет: "Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные". Может быть, не на одном и том же языке и не в той же форме речи, но так или иначе этот Голос, призывающий нас к свободе, всегда был с нами. Мы родились с этим Голосом и он составляет побудительную причину всех наших действий, и все мы стремимся к свободе, все следуем этому Голосу, сознаем мы это или нет. Подобно деревенским детям, привлекаемым играющим на волынке музыкантом, мы все, сами того не сознавая, увлекаемся музыкой этого Голоса. Почему мы нравственны, как не потому, что должны следовать этому Голосу? И не только человеческая душа, но все, от самого низшего атома до самого великого человека, слышит этот Голос и стремится следовать ему. Мы видим всех их в этой борьбе, соединяющимися с другими, сталкивающими других с их пути, соперничающими и содействующими друг другу. В этой борьбе – жизнь со всеми ее радостями, стремлениями, страданиями и удовольствиями, а также и смерть. Вся вселенная, как мы ее видим, не что иное, как результат безумного стремления отвечать на этот Голос. Это то, что мы в действительности делаем, и в этом цель природы.

Что же от этого происходит? Как только вы услышали Голос и поняли его призыв, все видимое изменяется. Тот мир, который раньше был ужасным полем битвы майи, теперь стал чем-то другим, чем-то лучшим, более прекрасным. Нам уже нет надобности проклинать природу, говорить, что мир ужасен, что все тщетно: нечего больше жаловаться и плакать. Как только мы услышали этот Голос, для нас стала понятна причина всей этой борьбы, всех этих схваток, соперничества, жестокости, всех этих радостей и удовольствий; мы увидели, что все это в порядке вещей, потому что посредством него мы создаем себе путь к этому Голосу, которым призываемся, сознаем ли это, или нет. Вся человеческая жизнь, таким образом, есть стремление проявить свободу. Вся природа, включая и само солнце, землю, вращающуюся вокруг солнца, и луну, вращающуюся вокруг земли, – есть движение к этой цели. "Ради этой цели сияет солнце и луна; для этой цели дуют ветры и гремит гром, для той же цели бродит неслышными шагами смерть". Все одинаково стремится к ней. К ней идет святой и грешник, щедрый благотворитель и самый низкий скряга, величайший деятель, кругом сеющий добро, и отъявленный лентяй; и никто из них не может остановиться. Один оступается на этом пути чаще, чем другой, и его мы называем слабым, другой – реже, – это человек сильный. Хорошее и дурное не две разные вещи, но одно и то же, и разница между ними не в роде, а только в степени. Итак, если деятельность всей вселенной только проявление силы свободы, то, применяя это заключение к предмету нашего специального исследования религии, находим, что вся религия состоит также из одного утверждения свободы. Возьмем самую низшую форму религии, в которой поклоняются предкам или жестоким и свирепым богам. Чему обязана происхождением идея о почитании этих богов и предков? Мысли, что они выше природы и не связаны, подобно нам, майей. Понятие о природе людей, чтущих таких богов, конечно, очень слабое и их боги обладают свойствами, соответствующими такому понятию. Человек не может пройти сквозь стену комнаты, не может более как на секунду отделиться от земли, летать по воздуху и принимать другой вид: боги же, которым поклоняется грубый человек, могут проходить сквозь стены, летать по воздуху и изменять свой вид. В философском смысле это значит, что они выше природы, как ее знает поклоняющийся, т.е., эти способности указывают на их свободу. У тех, кто поклоняется более высоким существам, мы находим то же самое утверждение свободы. По мере того, как взгляд на природу расширяется, расширяется также и понятие о душе, и мы приходим к тому, что называется монотеизмом, где мы имеем майю, или эту природу, и также кого-то, кто выше всей майи и кто дает нам надежду освободиться от нее. Там, где впервые появляются монотеистические идеи, начинается Веданта.

Философия Веданты требует дальнейших разъяснений. Она говорит, что идея о Душе высшей, чем майя и независимой от нее, о Том, Кто влечет нас к себе, и к Кому мы все вырабатываем себе путь, – что идея эта очень хороша, но что понятие о Нем, хотя прямо и не противоречит разуму, недостаточно ясно, что представление о Нем туманно и темно. Последователь Веданты хочет того, о чем говорит ваш гимн: "Ближе к Тебе, мой Боже!" Этот гимн вполне подходит к Ведантисту, только он изменил бы в нем одно слово и сказал бы: "Ближе ко мне, мой Боже!" Цель очень далекая, находящаяся вне природы и влекущая всех нас к себе, переносится, не делаясь менее возвышенной, все ближе и ближе, пока не окажется совсем около нас: Бог в небе становится Богом в природе, Бог в природе – Богом внутри храма, в нашем теле; Бог, живущий в этом храме, становится самим храмом, и Тот, Кого мудрецы искали во всех этих местах, становится душой и телом человека, откуда и исходят последние слова, могущие научить нас. Веданта говорит, что Голос, который вы слышали, говорил правду, но вы ошибались в направлении, по которому он доходил до вас. Тот идеал свободы, о котором вы слышали, верен, но вы думали, что он находится вне вас, и в этом была ваша ошибка. Переносите его все ближе и ближе к себе, пока не увидите, что он всегда был внутри вас, был сущностью вашего Я. Свобода была вашей собственной природой, и майя никогда в действительности не связывала вас. Природа никогда не имела над вами власти. Как испуганное дитя, вы думали, что она душит вас, и освобождение от нее было вашей целью.

Но мы должны не только понимать эту свободу умом, но ощущать ее гораздо более определенно, чем воспринимаем этот мир. Тогда мы будем свободны. Тогда, и только тогда, исчезнут все недоумения, будут успокоены все тревоги сердца и исправлены все заблуждения: тогда исчезнет иллюзия множественности, и природа и майя, вместо того, чтобы быть ужасными безнадежными грезами, как теперь, – станут прекрасными, и наша земля из настоящей тюрьмы превратится в театральную сцену. Все опасности, помехи и страдания будут как бы обожествленными и обнаружат свою истинную природу, находящуюся в скрытом состоянии позади всего и составляющую сущность всех вещей, то Одно, которое все они представляют, и которое есть Он, мое собственное истинное Я.

АБСОЛЮТ И ПРОЯВЛЕНИЕ

В философии Адвайта (монистической) наиболее трудный вопрос, постоянно возбуждавшийся и остающийся неразрешенным, даже если вы над ним думаете всю вашу жизнь, следующий. Каким образом Бесконечный, Абсолют, становится конечным? Рассмотрим этот вопрос и, для большей ясности, прибегнем к помощи чертежа.

Абсолют (A) стал Вселенною (B). Под вселенною здесь разумеется не только материальный мир, но также мир умственный, духовный, небо, земля и все существующее. Ум есть название ряда изменений, тело название другого ряда изменений и т.д., и все эти изменения вместе составляют вселенную. Главная идея Адвайты та, что Абсолют, рассматриваемый через время, пространство и причинность, представляется вселенною. Время, пространство и причинность подобны стеклу, через которое виден Абсолют, и, когда мы смотрим на него снизу, он представляется в виде Вселенной. Из чертежа видно, что там, где Абсолют, нет ни времени, ни пространства, ни причинности. Времени не может быть, так как там нет ни ума, ни мысли; пространства также, потому что там нет никакого внешнего изменения, а то, что вы называете побуждением и причинностью, тоже не может существовать там, где есть только одно. Мы должны понять и запечатлеть в уме, что то, что мы называем причинностью, начинается, если позволено так выразиться, после, а не раньше перерождения Абсолютного в феноменальное, наша же воля, желания и все наши свойства являются после него. Шопенгауэр неправильно излагает Веданту, стараясь во всем искать волю. Он ставит волю на место Абсолюта. Но Абсолют нельзя представлять как волю, так как воля нечто изменяющееся, феноменальное, а выше линии, проведенной над (C), – временем, пространством и причинностью, – не может быть никакого изменения, никакого движения; движение, хотя бы и выражающееся в мысли, может начаться только под этой линией. А по ту сторону черты нет воли, и она не может быть причиной вселенной. Даже в наших собственных телах мы видим, что воля – причина не всех движений. Когда я двигаю стул, то ближайшая причина движения, конечно, воля, приводящая в действие мои мускулы. Об этом не может быть спора. Но та же сила, которая подвинула стул, приводит в движение также сердце, легкие и проч. уже без посредства воли. Раз это та же самая сила, то она становится волей только тогда, когда поднимается на план сознательности, и называть ее волей раньше неправильно. Это производит массу путаницы в философии Шопенгауэра. Есть санскритские слова: Праджня и Самвит. Они в этом отношении лучшие термины, так как включают в себя все состояния ума; это общие названия всех умственных состояний. Под ними разумеется все, относящееся до ума. В английском языке я не знаю ни одного слова, равнозначащего им. Они не значат сознательность или состояние, предшествующее сознательности, но своего рода сущность всех умственных изменений.

Посмотрим, почему мы задаем вопросы. Падает камень, и мы спрашиваем, почему он упал. Этот вопрос возможен вследствие предположения, что всему, что случается, всякому движению предшествует нечто другое. Я должен просить вас хорошенько уяснить себе, что, когда бы мы ни спрашивали, почему что-нибудь произошло, мы устанавливаем предположение, что все, что случается, имеет свое почему, другими словами, – что ему предшествует что-то другое. Это предшествование и последование и есть то, что мы называем законом причинности. Поэтому все нас окружающее, все, что мы можем видеть, ощущать или слышать, все в этой вселенной, есть поочередно и причина и следствие. Оно – причина некоторых вещей, происходящих после него, и следствие тех, которые произошли раньше. Это так называемый закон причинности, составляющий одно из установившихся наших верований. Мы верим, что всякая частица во вселенной, чем бы она ни была, имеет свое собственное отношение ко всему остальному. Было много споров о том, как возникла эта идея. В Европе была Интуитивная школа философов, которые считали эту идею прирожденной человеческому уму; другие находили, что она выведена из опыта; но вопрос этот никогда не был решен. Дальше мы увидим разрешение, предлагаемое Ведантой. Мы должны прежде всего понять, что вопрос "почему?" сам уже предполагает допущение, что всему нас окружающему предшествуют некоторые вещи и за всеми ими будут следовать другие. Другое верование, заключающееся в этом вопросе, то, что ничто во всей вселенной не существует отдельно, что на все действуют вещи, находящиеся вне его; что все во вселенной находится во взаимной зависимости от всего прочего. Какую же мы делаем несообразность, спрашивая: "что было причиной Абсолюта?" Ведь, чтобы задать этот вопрос, мы должны раньше предположить, что Абсолют также зависит от чего-то другого и связан чем-то другим. Употребляя так слово "Абсолют", мы сводим его к уровню природы, тогда как выше линии, отделяющей его от природы, нет ни времени, ни пространства, ни причинности, но все – Одно и выше ума. У того же, что существует само по себе, у Одного, не может быть никакой причины. То, что свободно, не может иметь причины; иначе оно не было бы свободно. Поэтому сам вопрос: "Почему Бесконечное стало конечным?" – бессмыслица, фраза, сама по себе противоречащая.

Оставляя тонкости рассуждения в стороне и обращаясь к логике простого здравого смысла, мы, желая узнать, как Абсолют стал относительным, приходим с другой точки зрения к тому же самому результату. Предположим, что мы знаем ответ; остается тогда Абсолют или нет? Без сомнения – нет; он, ведь, стал относительным, ограниченным пределами нашего ума. Все, что в пределах нашего ума, мы знаем, но того, что вне его пределов, знать не можем. Если Абсолют ограничен пределами нашего ума, он уже не Абсолют, – он стал конечным. Поэтому, знать Абсолют – выражение само себе противоречащее. Вот почему на этот вопрос не получалось ответа, так как, если бы он был получен, никакого Абсолюта не было бы. Бог, которого знают, больше не Бог. Он стал конечным, подобно одному из нас, или любому предмету. Он не может быть известен, но всегда остается Единым, Непознаваемым. Адвайта, однако говорит, что этот Неизвестный, более чем познаваем. В этом необходимо разобраться. Вы не должны думать, что Бог непознаваем в том смысле, в котором это говорят Агностики. Мое знание о стуле, например, выражается словами, "он мне известен"; о том же, что находится за эфиром и существуют ли там люди, я "не знаю" и говорю, что мне "неизвестно" и "непознаваемо". В этом смысле слова "известен" и "неизвестен", "познаваем" и "непознаваем" – к Богу неприменимы: Он неизвестен, но больше, чем известен, и потому о Нем говорится, что Он не известен и не познаваем, не в том смысле, как о неизвестных и непознаваемых вещах. Наше знание о Боге гораздо больше, чем о каком-либо предмете, потому что только в Нем и через Него мы можем знать всякий предмет. Он истинная сущность знания, и вне, Его мы ничего знать не можем. Он, всемирный Я, сущность нашего "я", а мы не можем знать что-нибудь иначе, как в этом "я" и через это "я". Все мы знаем только в Брахмане и через Брахмана. Бог бесконечно ближе к нам, чем всякий предмет, и вместе с тем бесконечно выше. "Он неизвестен и не неизвестен, но бесконечно выше того и другого, и выше нашего "я". Кто мог бы жить хотя бы одну секунду; кто мог бы хотя бы секунду дышать, если бы Он, Благословенный, не наполнял Собой эту вселенную? – В Нем и через Него мы дышим, в Нем и через Него существуем". Это не значит, что Он где-то находится и заставляет обращаться мою кровь; но значит, что Он Сущность всего. Душа моей души. Никоим образом нельзя сказать, что мы Его знаем. Чтобы знать что-нибудь, его надо прежде всего объективировать, поставить, так сказать, вне себя. Вспоминая, например, какой-нибудь предмет или лицо, мы объективируем их, проектируя из себя. Всякое воспоминание, все вещи, которые я видел и знал, все картины или впечатления всех вещей находятся в моем уме, и, когда я стараюсь вспомнить их, первое мое действие состоит в проектировании их вовне. Но этого нельзя сделать относительно Бога, потому что Он самая сокровенная сущность нашей души, и мы не можем, так сказать, выделить Его из себя. Самые священные слова в Веданте следующие: "Он эссенция твоей души, Он – истина, Он – я. Ты – Тот, о Шветакету!" Это именно то. что разумеется под "Ты Тот". Вы не можете описать Бога какими-нибудь другими словами. Все усилия языка, называние Его Отцом, братом, или самым дорогим другом, – будет попыткой объективировать Его, и потому невозможны. Он вечный субъект всего. Я субъект этого стула, я вижу его; совершенно также Бог – Вечный субъект моей души. Как можете вы объективировать Его, сущность вашей души, Действительность всех вещей? Повторяю еще, Бог не познаваем к не непознаваем, но нечто бесконечно высшее и одно с вами. То, что одно с нами, – не познаваемо и не непознаваемо, но совершенно то же, что мое я, по отношению ко мне, или ваше я – по отношению к вам. Вы не можете знать ваше собственное я, не можете выделить его и сделать предметом, на который могли бы смотреть со стороны, так как не можете отделить себя от него. Оно и не непознаваемо, потому что вы не можете объективировать себя и, следовательно, не можете сказать, что оно непознаваемо. Но что вам, в сущности, более известно, чем вы сами? Бог – предмет нашего познания в этом же смысле. Таким образом, Бог ни известен, ни непознаваем, но бесконечно превосходит и то и другое: Он – сущность всего Я.

Итак, мы видим, во-первых, что в самом этом вопросе есть противоречие и, во-вторых, что идея Адвайты о единстве Бога предполагает указанный выше род единства, т.е., что мы не можем объективировать Его, так как живем и движемся в Нем, независимо от того, знаем ли это или нет. Все, что мы делаем, мы делаем в Нем и через Него.

Затем остается вопрос, что такое время, пространство и причинность? Слово "Адвайта" обозначает полное отсутствие двойственности, т.е. что есть только одно, а не два. Предполагается, что есть Абсолют, проявляющийся – через время, пространство и причинность – как многое. Могло бы поэтому казаться, что существует два: Абсолют и майя, или совокупность времени, пространства и причинности. Положение, что существуют эти два, кажется неопровержимым. Но Адвайта отвечает, что их нельзя называть двумя. Во-первых, о времени, пространстве и причинности нельзя сказать, что они имеют независимое существование. Время безусловно зависимо, – оно изменяется от состояния нашего ума. Иногда, во время одного сна человек воображает, что прожил несколько лет; в другое время месяцы пролетают как секунды. Итак, время вполне зависит от умственного состояния. Затем идея о времени иногда совсем исчезает, а потом возвращается. То же самое и с пространством; мы не можем сказать, что оно такое. Оно недоступно определению и не может оставаться отдельно от всего прочего. То же и относительно причинности. Во всех их, – времени, пространстве и причинности – мы находим одну особенность, именно, что они не могут существовать отдельно от остальных вещей. Попробуйте думать о пространстве, которое не имеет ни цвета, ни границ, и никакой связи с вещами, в нем находящимися, о чисто-отвлеченном пространстве. Вы не в состоянии этого сделать. Вы принуждены представлять его между двумя границами или между тремя предметами. Чтобы иметь какое-либо существование, оно должно быть связано с каким-нибудь другим предметом. То же с временем. Нет такой вещи, как идея об отвлеченном времени; мы должны иметь два обстоятельства: одно – предшествующее и одно последующее, и связать их идеей времени. Время зависит от двух последовательных обстоятельств, также как пространство всегда зависит от двух внешних и одновременно существующих предметов. Идея причинности, в свою очередь, требует как времени, так и пространства. Особенность всех трех, что они не имеют независимого существования, не имеют даже такого существования, как стул или стена. Они окружают все, но не имеют реального существования. Это тени, которые нельзя схватить; и все же нельзя сказать, что они не существуют, так как мы видим, что только при посредстве их все в этой вселенной проявляется, и только соединение их трех производит все разнообразные формы. Они подобны теням, сопровождающим все вещи. Их можно сравнить также с волнами. Волна тот же океан, и тем не менее мы знаем, что она волна и отличается от океана. Что же делает эту разницу? – Имя и форма; идея в уме и форма вводе. Можем ли мы думать о форме волны, как о чем-то отдельном от океана? – Конечно, нет. Идея о ней всегда связана с идеей об океане. Когда волна улеглась, форма исчезает, и все же эта форма не была иллюзией. Пока существует волна, форма также существует, и вы не можете не видеть ее. Это – майя. Вся вселенная есть, так сказать, особая форма в океане Абсолютного: и вы, и я, солнце и звезды, и все – не что иное, как множество разных волн в этом океане. Но что отличает одну волну от другой? Только форма. Форма же – это время, пространство и причинность. Они постоянно ставят преграды на нашем пути, а мы стараемся освободиться от них. Обратите внимание на теорию эволюции. Какие в ней два фактора? – С одной стороны – огромная потенциальная сила стремится запечатлеть себя, а с другой – окружающие условия удерживают ее и не позволяют отпечатываться. В целях борьбы с окружающим, эта сила постоянно создает новые тела. Маленькая амеба принимает в этой борьбе другую форму и побеждает некоторые препятствия, затем вырабатывает другие тела и преодолевает другие препятствия, до тех пор, пока не станет человеком. Если мы доведем эту последовательность до конца, то придем к заключению, что должно наступить время, когда та сила, что сперва была в амебе и потом постепенно раздваивалась, победит все препятствия, которые ей ставит природа, и освободиться от всего ее окружающего. Эту идею метафизика выразила бы так: каждое действие имеет две составные части, одна – субъект и другая – объект. Например, я чувствую себя несчастным, потому что другой человек бранит меня. Здесь обе эти части. Но в чем состоит стремление всей моей жизни? Сделать себя настолько сильным, чтобы победить воздействие на меня окружающего, так чтобы меня могли поносить, а я не чувствовал этого. В этом заключается способ, которым мы стараемся победить. А что такое нравственность? – Придание субъекту силы противостоять искушениям. Таким образом, если верно, как говорит ваша наука, что человеческое тело станет со временем приспособлено к окружающему, то из этого логически вытекает заключение, что настанет время, когда душа победит все ее окружающее и достигнет Абсолютного, так как природа конечна. Это то, чему учит Адвайта.

Нам остается еще выяснить, откуда мы знаем, что природа конечна? Это можно узнать только путем метафизики. Природа это Бесконечность, Абсолют, проявленный в пределах нас окружающего, и потому она ограничена, а следовательно – и конечна. Значит, должно наступить время, когда мы победим ее. Как же достигнуть этой победы? Изменить условия объективного окружающего мы не можем; надо очевидно найти другой способ. Посмотрим же, что делает, например, в подобном случае маленькая рыба, когда хочет убежать от своих врагов, находящихся в воде. Как она достигает победы над окружающими ее опасностями? Улетая в воздух и становясь птицей. Рыба ничего не изменяет ни в воде, ни в воздухе; изменение происходит только в ней самой. Изменение всегда субъективно, и победа над природой во всех областях эволюции достигается изменением в самом субъекте. Применяя это к религии и нравственности, найдем, что победа над злом достигается также изменениями субъекта, В субъективной, стороне человека система Адвайта и черпает свою силу. Толковать о зле и несчастье бессмыслица, потому что они не существуют вне нас. Если я не чувствителен к гневу, он никогда не овладеет мной; если недоступен ненависти, никогда ее не почувствую. Это процесс, которым достигается победа посредством субъективной стороны, совершенствованием самого субъекта. Таким образом, Адвайта – единственная религия, которая согласуется с новейшими исследованиями, как в физической, так и в нравственной областях, и даже несколько опережает их, и вот почему она имеет такое сильное влияние на умы современной науки. Ученые исследователи находят, что старые дуалистические теории для них недостаточны, что они не удовлетворяют требованиям их разума. Адвайта же удовлетворяет им. Человек должен не только иметь веру, но и быть разумным в своей вере. Заставить его принимать все на веру – значило бы сделать его сумасшедшим. Одна дама прислала мне как-то свою книгу, в которой было сказано, что я должен всему в ней написанному верить. Там говорилось, что души, или чего-либо в этом роде, нет, но есть боги и богини на небе, с которым лучами света соединены все наши головы. Откуда она узнала все это? По ее словам, она была вдохновлена и хотела, чтобы я всему этому также поверил. Когда же я отказался, она сказала: "Вы, должно быть, очень дурной человек, и из вас ничего хорошего выйти не может".

• ⇐ Назад
• 1
• 2
• 3
• 45