Декабря, 23:48 реального времени
— И что теперь? — устало спросила Мелисса, когда оба дракона приземлились на площади за Северными воротами Бермундии. — Зачем было все... это?
— Теперь, — бесцветным голосом буркнул Ксенобайт, — я, как и обещал, пойду драться с курицей.
— Ксен, ладно тебе. Не дури. Рассказывай, что задумал?
Программист только отмахнулся.
— Слишком долго... Если я прав, все будет в порядке. Если нет... Ну, тогда посмотрим.
Осаждающие упрямо сидели под стенами города. По всему было видно, что затея им уже порядком надоела. Вести о разбитом флоте, похоже, уже до них дошли. Судя по всему, еще чуть-чуть — и осада прекратилась бы сама собой...
— Эй, голозадый! — крикнул Ксенобайт со стены. — Разговор есть... Хочешь еще одно пари? Давай один на один, ты со своей курицей и я... ну, тоже с питомцем.
Вождь папуасов хмуро уставился на программиста.
— Валяй... Все равно скукотища.
Ксенобайт решительно двинулся к воротам. Удивительно: папуасы настолько впали в меланхолию, что даже не попытались проскользнуть за ворота, когда они приоткрылись. Все с вялым интересом наблюдали за программистом и плетущейся за ним громоздкой фигурой, замотанной в мешковину.
— Ну и что это? — с некоторым любопытством спросил вождь. — Ручной огр?
Ксенобайт, на удивление, даже не стал выпендриваться. Он просто стянул мешок с мертвого Деда Мороза. Вокруг дружно охнули. Кто с отвращением, кто с удивлением. А дальше начался, как потом охарактеризовала сцену Мелисса, «полный авангард».
Вождь папуасов, пожав плечами, повелительно взмахнул рукой, посылая курицу в атаку. Санта-Клаус неожиданно захрипел. Вытянув, в лучших традициях ужастиков, руки со скрюченными пальцами перед собой, он сделал неуверенный шаг в сторону саней. Из-под тыквы доносился отвратительный сипящий звук, но, что самое страшное, отрубленная голова на копье вдруг встрепенулась и открыла глаза. Обведя поляну мутным взором, голова открыла рот и захрипела:
— Это мое... отдай... Хо... Хо... Хо...
Что бы там ни говорили, нервы есть у всех. Были они и у вождя. Неожиданно тонко взвизгнув, он испуганно отбросил свой страшный жезл. Потом заверещал, обращаясь к курице:
— Сожри его! Сожри! Фас!
Но с курицей, похоже, тоже творилось неладное. Она мелко тряслась, подпрыгивая и трепеща выгнутыми за спину крыльями. Вдруг она запрокинула голову и издала пронзительный, ни на что не похожий скрип, эдакое продленное во времени куриное кудахтанье. Потом, пригнув голову к земле, устремила взгляд налитых кровью глаз в сторону вождя.
— Мое... Мое... — растягивая гласные, с интонациями деревенского дебила стонал Санта, протягивая скрюченные пальцы к валяющейся в пыли голове. — С Но-о-овым... Хо. Хо. Хо. С Но-о-овым... год-о-одом...
Курица остервенело рвала на клочки тело бывшего вождя папуасов. Его башибузуки с суеверным ужасом наблюдали за этим побоищем. Один из них уркнул: «Меня сейчас стошнит» и застыл — вышел из игры. Санта-Клаус тупо пытался приладить гримасничающую голову поверх тыквы.
Ксенобайт взирал на весь этот паноптикум с равнодушной усталостью, ссутулившись и засунув руки в карманы. Развернувшись, он медленно побрел обратно к воротам, всем своим видом показывая, что тут ему больше делать нечего.