Нейролингвистическое программирование

Нарушая хронологию, мы ставим в нашем рассмотрении на первое место нейралингвистическое программирование (далее — НЛП), отделяя его от психоанализа и групповой психотерапии по следующей причине: в рамках НЛП заложены более четкие теоретические основания именно коммуникативного порядка, что в результате дало возможность столь же четко выстроить свою собственную методологию воздействия. НЛП как бы стало синтезом теории коммуникации и психотерапии, поло­жив методы психоанализа на жестко очерченные коммуника­тивные основания. При этом авторы ШЕЛ пытаются сблизить свои построения с трансформационной грамматикой Н. Хомс-кого*, что однако представляется нам некоторым преувеличе­нием, к тому же, и сама грамматика Хомского давно уже ото­шла от того варианта, на который опираются создатели НЛП.

Чем интересно НЛП для ПР? НЛП построено на следу­ющем базисе: человек получает информацию по ряду ком­муникативных каналов (аудио, визуальный и т.д.), но для каждого из нас тот или иной канал является доминирую­щим, ведущим. Мы как бы сориентированы на него и даже привычно описываем ситуации, часто не обращая на это внимания, словами из одного набора. Лесли Камэрон-Бэн-длер так описывает эти наборы**:

Соответственно, по предпочтению, отдаваемому тем или иным группам слов, определяется ведущая репрезентатив­ная система для индивида. НЛП предлагает также визуаль­ный метод определения ведущей системы. Задавая ряд во­просов, центрированных на ту или иную систему (типа "Ка­кого цвета глаза у вашей матери?", "Какая дверь громче всего скрипит?", "Можете ли вы услышать, как мать зовет вас по имени?"), исследователь смотрит за поведением испытуемого. "Один из мужчин в ответ на каждый вопрос сначала взгляды­вал вниз направо. Другой взглядывал вверх и налево. Первый искал ответ кинестетически, второй — визуально"*. То есть при запуске доступа к информации человек опирается на свою ведущую систему.

Значимыми для ПР являются те типы наблюдений, ко­торые предложены в рамках НЛП для поиска конгруэнтнос-ти/неконгруэнтности (степени соответствия характеристик разных каналов одна другой). Это близко к методологии ПР, например, при обучении скрывать свое волнение. В рамках НЛП предлагается следующий контрольный список для визуального наблюдения**:

1. Руки индивида.

2. Движения индивида.

3. Ноги и ступни ног индивида.

4. Паттерны фиксаций при движении глаз (под этим имеется виду отмеченные выше модели движения глаз при запуске доступа к информации).

5. Взаимосвязь голова/шея/плечи.

6. Выражение лица, в особенности брови, рот и лицевые мышцы.

Поскольку мы достаточно жестко сориентированы на одни канал (такова основная гипотеза НЛП), при управляемом пере­ключении на иной канал можно получать интересные результаты. Дж. Гриндер и Р. Бэндлер приводят в качества примера прием одного шамана, который просил обратившемуся к нему человека с головной болью пять минут смотреть на лист бумаги. И боль отступила. Их интерпретация такова: ощущение боли идет по од­ному каналу, переключение на иной освобождает от боли***.

Если эта гипотеза о существовании ведущей репрезен­тативной системы для каждого человека верна, то ПР и рек­лама в принципе должны строиться в рамках той или иной репрезентативной системы для повышения эффективности воздействия. И если для массовой аудитории требуется обоснование выбора (может быть, связь между ведущей сис­темой и типом предлагаемого товара), то в случае индиви­дуального воздействия возможности НЛП неоспоримы, ибо в этом случае человек будет получать информацию в при­вычном виде.

В целом получается, что психотерапевт работает с не­конгруэнтными ситуациями, которые он должен дешифро­вать. Создатели НЛП приводят следующий пример: "слова пациента, в которых он сообщает о своей любви к жене, не согласуются с тембром его голоса, когда он произносит эти слова. Левая рука пациента с вытянутым указательным пальцем не согласуется с правой рукой, лежащей на коленях раскрытой ладонью вверх. Сообщение, передаваемое слова­ми пациента, отличается от сообщения, передаваемого тем­бром голоса пациента. Сообщение, передаваемое левой рукой пациента, отличается от сообщения, передаваемого правой рукой"*. Этот текст весьма "привлекателен" для ПР. Для НЛП же возникает еще одна проблема, получая такую несогласованную информацию, пациент отбирает только одну сторону. Так, одна из пациенток выработала правило, в соответствии с которым, "когда бы она ни сталкивалась с неконгруэнтным общением — ситуацией, когда послания, которые она получает по разным каналам приема информа­ции, не совпадают, она систематически отбирает и воспри­нимает только ту информацию, которую она воспринимает визуально. Это прежде всего лишает ее значительного ис­точника знаний о других людях и о мире вокруг нее"". Ре­ально ПР-специалисты обучают лидеров именно конгруэн­тности, когда учат их выглядеть уверенными в себе, искрен­ними, не выдавать своего волнения.

Не менее важен и тот аспект, который НЛП уделяет метафоре. Вот как пишет о роли этого инструментария Дэвид Гордон в работе "Терапевтические метафоры": "Метафоры (в форме волшебных сказок, стихов, анекдотов) со­знательно и подсознательно используются терапевтами в целях помощи клиентам для осуществления желаемых из­менений. Клиент может выражать какие-либо области сво­его опыта, где он чувствует ограниченность удовлетворяю­щих его выборов или отсутствие альтернатив. В этом случае терапевт может рассказать ему анекдот из своей собствен­ной жизни, из жизни другого клиента, или придумать новый"*. И далее: "Главнейшим требованием, предъявляе­мым к метафоре в отношении ее эффективности, является то, чтобы она встречала клиента в его модели мира. Это не означает, что содержание метафоры обязательно должно со­впадать с содержанием ситуации клиента. "Встретить кли­ента в его собственной модели мира" означает лишь то, что метафора должна сохранять структуру данной проблемной ситуации"**.

Поскольку политика достаточно частотно имеет дело с будущей, т.е. в действительности не столь четко определен­ной реальностью***, метафоричность языка очень важна и для ПР. Метафора является наиболее точным "выстрелом", воздействие которого резко выше, чем простой речи. И последний термин (и соответственно, техника) НЛП — якорь. Прикосновение, звук, визуальные символы, запах, сопрягаясь первоначально с опытом, потом и сами по себе могут вызывать необходимые переживания. Авторы НЛП описывают эту ситуацию на уровне индивидуальном, но якорь вполне возможен и в области коллективного поведе­ния. Таким звуковыми якорями могут быть национальный гимн, звук кремлевских курантов, ассоциируемый со встре­чей Нового года на всей территории бывшего СССР. Якорь может стимулировать нужное поведение, он также может остановить нежелательное поведение. Как пишет Лесли Кэ-мерон-Бэндлер, "В ситуации возможной агрессии визуаль­ный якорь лучше кинестетического, поскольку приближе­ние, необходимое чтобы прикоснуться, может быть опас­ным. Работая с женщиной, муж которой гордился своими агрессивными реакциями, я научила принимать внушитель­ную каратистскую стойку (ее муж не проходил терапию). Я дала ей инструкции, что когда надвигалась ситуация агрес­сии, и ей казалось, что она не может избежать жестокости и защитить себя, ей следовало принять эту позу. Такая си­туация возникла, и она так и сделала. По ее описанию, муж мгновенно остыл, смутился, а затем разразился смехом"*. Очень интересно, что подобные позитивные якоря издавна используются рекламой и оттуда были заимствованы ПР. Это использование детей, домашних животных, на которые у аудитории исключительно положительная реакция. Мар­гарет Тетчер использовала для этого даже чужую собаку, чтобы перед камерой побродить с ней по пустынному пляжу. Соответственно действует улыбка, расслабляя собес­едника и отводя агрессивность. Политические лидеры всег­да принимают перед фотокамерами точно рассчитанные в этом аспекте позы и выражение лица. Достаточно частотны снимки в окружении семьи. Фотография кого-то с лидером осуществляет тот же процесс переноса положительного внимания на себя. В положительной роли выступают также повторяющиеся музыкальные ритмы, аудитория, как извес­тно, очень хорошо относится к знакомому и в штыки вос­принимает все новые направления. Теперь нам должны быть ясны основные положитель­ные уроки, которые ПР может извлечь из НЛП:

а) НЛП опирается на сильную генерализацию процесса коммуникации, что позволяет построить мета-модель, кото­рая, кстати, необходима и пользователям;

б) очень интересна основная гипотеза НЛП о наличии ведущей репрезентативной системы, что позволяет строить ту или иную стратегию воздействия;

в) НЛП дает еще один взгляд на существование у чело­века защитных механизмов и путей их преодоления. Неко­торые объекты типа отмеченных выше якорей — ребенок/ домашнее животное — легко обходят эти фильтры, что, ве­роятно, коренится в определенной биологической основе, к примеру, ни одна собака не нападет на щенка;

г) есть возможность продолжить этот "базис" в другие направления. Возможно, в дальнейшем окажется возможным выделить мужские / женские предпочтения (для муж­чин может оказаться более предпочтительным визуальный канал, для женщин — слуховой). Есть определенные исто­рические параллели, когда цивилизации движутся от слухо­вой к визуальной форме*;

д) НЛП может помочь в поиске механизмов по переклю­чению каналов. К примеру, если Никсон как кандидат в президенты был зафиксирован как "неинтересный" при подаче его по визуальному каналу, следовало искать пути его подачи по каналу слуховому.

Попытку применения некоторых методов НЛП можно найти в работе А.Н. Жмырикова**. Так, он замечает: "Зная предпочитаемый собеседником способ восприятия инфор­мации, а также характеристики получаемого образа, канди­дат легко подстраивается к нему, скрыто навязывая свои представления"***. Или такой пример использования "яко­ря": "Эмоциональная реакция объекта, связанная с пережи­ванием значимого для него события, совмещается таким об­разом с внешним якорем. Теперь, когда кандидату необхо­димо вызвать аналогичную эмоциональную реакцию, он может повторить якорь, и эмоция возникнет без контроля сознания объекта"****. Последний прием связан со следую­щим: "для того чтобы убедить партнера в чем-то, достаточ­но передать ему свои суждения в тот момент, когда он на­ходится в плену выраженной положительной эмоции. Предлагая избирателю заключить договор о взаимной под­держке, кандидат, включив якорь положительных пережи­ваний избирателя, получает дополнительный рычаг воздей­ствия на него". В целом следует признать, что НЛП пытается поставить свою методологию на очень четко очерченные основания, что позволяет столь же четко продолжать в области наработ­ки своего инструментария. При этом НЛП представляет ин­терес для ПР и как объект: весьма показательно то стреми­тельное распространение НЛП по территории бывшего СССР, которое мы наблюдаем. Идет параллельное воздействие через книги и семинары, вовлекая в свой оборот все большое число людей. На территории Украины столь же стремительно развивалась "соционика". Повторим еще раз, ПР заинтересована в подобных конкретных теориях, пост­роенных на достаточно жестком базисе. Опираясь на четко выверенные основания, удается строить намного более эф­фективные стратегии воздействия.

Психоанализ

Теперь мы возвращаемся к предыстории психотера­пии — психоанализу. Его основателю Зигмунду Фрейду, кто бы и как бы критически к нему ни относился, принадлежит приоритет открытия бессознательного, т.е. тех участков со­знания, куда ограничен доступ нашего рационального уп­равления. ПР заинтересованы в психоанализе по причине того, что он подсказывает, как люди строят свои "защитные экраны", избавляясь от неприятных, непринятых, нереали­зуемых желаний и мыслей. Этот процесс ухода в подсозна­тельное Фрейд называл процессом вытеснения. Сознание не может держать в себе противоречивые участки и старает­ся от них избавляться. "Понятие вытеснения стоит в центре фрейдовской психологии", — пишет К. Юнг*. Представля­ют интерес для ПР и психологические исследования лиде­ров, проводимые в рамках психоанализа. В качестве приме­ра можно привести психологическое исследование двадцать восьмого президента США Томаса Вудро Вильсона, проде­ланное Зигмундом Фрейдом и Уильямом Буллитом*. В ка­честве примера можно привести следующие рассуждения авторов: "Мнение Вильсона о том, что Клемансо обладает "разновидностью женского рассудка", проливает больше света на личность Вильсона, чем на личность Клемансо. Нельзя вообразить ничего менее женственного, чем отказ Клемансо быть повергнутым в прах разглагольствованиями Вильсона, и трудно представить себе что-либо более женст­венное, чем реакция Вильсона на поведение Клемансо в это утро. Клемансо нарушил границы вежливости. Он оскорбил Вильсона, и мало найдется мужчин, которые отказались бы после этого применить те мужские средства борьбы, кото­рые были в руках у Вильсона. Но Вильсон в своей речи снова обрисовал свое видение мира. Таким образом, ответ Вильсона был продуктом чистейшей женственности, а его замечание о том, что Клемансо обладает "разновидностью женского рассудка", явно было попыткой убедить себя в том, что его собственное поведение не является женствен­ным, посредством перенесения своего собственного отно­шения на Клемансо"**. Особую значимость для ПР имеет также понятие коллективного бессознательного, введенное К. Юнгом. При этом психоанализ рассмотрел множество проявлений человеческой фантазии, образов, желаний, снов именно как первичные ассоциации, возникающие раньше других, вне рационального осмысления, а как бы изначально заданные человеческой природой. Так, Гастон Башляр проделал психоаналитическое исследование огня***, в котором утверждает, что и "завоевание" огня и все первичные ассоциации, связанные с огнем носят сексуаль­ный характер. О методе своей работы он пишет следующее: "Сексуальные значения, которые мы намерены выявить, могут быть как скрытыми, так и ясно выраженными. Естес­твенно, хуже всего поддаются психоанализу приглушенные и затемненные значения, причем им свойственна и на­ибольшая активность. Значения же зримые или внятные не­посредственно редуцируются смехом. С тем чтобы отчетливее показать сопротивление самого потаенного пласта бес­сознательного, начнем с таких примеров, где это сопротив­ление настолько слабо, что читатель, смеясь, самостоятель­но произведет редукцию, избавив нас от необходимости лишний раз подчеркивать явное заблуждение"*.

В свою очередь Юрий Лотман достаточно остроумно ре-интерпретировал сказку о Красной Шапочке с точки зрения психоанализа**. Его рассуждения были таковы: ребенок рас­писывает героев сказки по имеющимся у него "актерам". Красная Шапочка — это он сам, мама и бабушка также ясны. Тем самым для отца остается единственная роль — Волка. И отсюда можно вывести Эдипов комплекс Фрей­да — нелюбовь ребенка к отцу.

Психоанализ дает также психологическую модель совре­менного общества. Карен Хорни написала: "Подчас наши чувства привязанности, гнева, подозрительности столь ми­молетны, что едва достигают сознания, и столь преходящи, что мы забываем о них. Но за ними также может скрываться громадная динамическая сила. Степень осознания чувства абсолютно ничего не говорит ни о его силе, ни о его значе­нии. Применительно к тревоге это означает не только то, что мы можем неосознанно беспокоиться, но также и то, что тревога может быть определяющим фактором нашей жизни, оставаясь в то же самое время не осознанной нами"***. Знание всего этого спектра тревог, ожиданий, стремлений и позволяет с достаточной степенью эффектив­ности строить и планировать кампании в рамках ПР. При этом в ряде случаев именно психоанализ позволяет К. Хорни приходить к парадоксальным выводам. Так, она рас­сматривает роль культурного фактора. "Власть, престиж или богатство отдельного члена общества играют роль не в каж­дой культуре. Например, у индейцев пуэбло стремление к престижу определенно не поощряется, имеют место лишь несущественные различия в индивидуальной собственности и вследствие этого данное стремление также является ма­лозначащим. В этой культуре было бы бессмысленно стре­миться к какой-либо форме доминирования как к средству успокоения. То, что невротики в нашей культуре выбирают этот путь, происходит потому, что в нашей социальной структуре власть, престиж и обладание могут дать чувство большей безопасности"*.

Фрейдизм за время своей истории прошел ряд периодов. Рассмотрим некоторые модели психоанализа подробнее. При этом каждая из них содержит интересные для ПР уроки. Они важны особенно по причине того, что психоа­нализ в основе своей является практически ориентирован­ной наукой, и его модели вырастают из непосредственного общения аналитика и пациента.

Модель Фрейда

Основным постулатом Фрейда может стать следующее: наше поведение не всегда опирается на то, что выдает нам сознание в качестве мотивов наших поступков, которые в действительности могут быть совершенно иными. Нацелен­ность на поиск сексуальных мотивов в модели Фрейда сле­дует признать несколько утрированным. Суть же психоана­лиза состоит в поиске этих скрытых мотивов, переведение их из области бессознательного в сознание, что имеет в ряде случаев терапевтический эффект. К этому пониманию своей модели Фрейд пришел с лечения истерии. И сущест­вует путь входа в это бессознательное. Как пишет В.Воло-шинов (М. Бахтин): "Бессознательному, как мы уже знаем, закрыт прямой доступ в сознание и в подсознательное, у порога которого работает цензура. Но все вытесненные вле­чения не лишаются, как мы тоже уже знаем, своей энергии и потому постоянно стремятся пробиться в сознание. Они могут сделать это только частично путем компромисса и ис­кажения, спомощью которого они обманывают бдитель­ность цензуры"**. Отсюда возникает интерес Фрейда к об­молвкам, ошибкам, юмору, поскольку только так, как он считает, удается обманывать свою внутреннюю цензуру. Отсюда же интерес к сновидениям, поскольку они тоже реа­лизуются вне того мощного контроля сознания, которое мы имеем в нашей дневной жизни. В. Волошинов (М.Бахтин) считал, что психоаналитический сеанс реально отражает "борьбу" врача и пациента, в которой один хочет скрыть некоторые аспекты ситуации, навязать другому свою интер­претацию ситуации, а другой — врач — старается заставить больного принять более верную точку зрения на болезнь и ее причины. И тут В. Волошинов (М. Бахтин) выходит на очень важный и для теории коммуникации, и для ПР пос­тулат: "Слово — как бы "сценарий" того ближайшего обще­ния, в процессе которого оно родилось, а это общение, в свою очередь, является моментом более широкого общения той социальной группы, к которой говорящий принадле­жит. Чтобы понять этот сценарий, необходимо восстановить все те сложные социальные взаимоотношения, идеологи­ческим преломлением которых является данное вы­сказывание"*. Сложность психоаналитического общения подчеркивают не только его критики, но и практики: "ле­чебный альянс может рассматриваться как основывающий­ся на сознательном стремлении пациента к сотрудничеству с психотерапевтом в преодолении переживаемых пациентом сложностей. Это вовсе не совпадает с простым посещением сеансов ради получения удовольствия или чего-то в этом роде. Лечебный альянс предполагает осознание необходи­мости преодолеть свои внутренние проблемы и заниматься психоанализом, несмотря на внутреннее или внешнее со­противление. .."**.

Фрейд также представил интересное исследование мас­совой психологии***, которое важно для ПР-специалистов как работающих с аудиторией. Он анализирует две искус­ственные массы — церковь и армию. И в том, и в другом случае необходимо определенное внешнее принуждение, предотвращающее эти образования от распада. Еще одной общей характеристикой является следующее: "В церкви (мы с успехом можем взять для примера католическую церковь), как и в войске — как бы различны они ни были в остальном, — культивируется одно и то же обманное пред­ставление (иллюзия), а именно что имеется верховный влас­титель (в католической церкви — Христос, в войске — полко­водец), каждого отдельного члена массы любящий равно лю­бовью"*. Фрейд приводит примеры развивающихся в армии неврозов, связанных с грубым обращением с отдельными со­лдатами. В другом месте он вообще подчеркивает преоблада­ние чувства стадности, определенной первобытности, харак­терное для массы. "Мы должны сделать вывод, что психоло­гия массы является древнейшей психологией человечества; все, что мы, пренебрегая всеми остатками массы, изолировали как психологию индивидуальности выделилось лишь позднее, постепенно и, так сказать, все еще только частично из древней массовой психологии"**. И отсюда мы логично переходим к модели Юнга как связанной с подобными архетипами.

Модель Юнга

Карл Юнг снял исключительно сексуальную интерпрета­цию либидо (энергии, влечения), которую защищал З.Фрейд***. Он также написал важное для ПР замечание: "Люди хотят любить в боге только свои идеи, именно те представления, которые они проецируют в бога. Они хотят таким путем любить свое собственное бессознатель­ное, то есть те в каждом человеке равно сохранившиеся остатки древнего человечества и многовекового прошло­го"****. Отсюда этот постоянный выход на символизм, про­слеживаемый во всех направлениях психоанализа, имею­щий особую ценность для ПР. Именно символы облегчают доступ к человеку в любом типе коммуникации, психоана­лиз пытается поставить объяснение символизма в рамки своей гипотезы. К. Юнг также вводит понятия архетипа и коллективного бессознательного, которые лежат в основе символики сказок, мифов и ритуалов. "Коллективное бес­сознательное, — пишет К.Юнг⁺, — видимо, состоит — насколько мы вообще вправе судить об этом — из чего-то вроде мифологических мотивов или образов; поэтому мифы народов являются непосредственными проявлениями кол­лективного бессознательного. Вся мифология — это как бы своего рода проекция коллективного бессознательного". В качестве возможного инструментария для поиска архетипов предлагается следующее: "любую психическую реакцию, несоразмерную с вызвавшей ее причиной, необходимо ис­следовать относительно того, не была ли она обусловлена в то же время и архетипом"*.

К. Юнг резко занижает роль личностного, отдавая при­оритет коллективным психическим представлениям. "Когда мы анализируем персону, то снимаем маску и обнаружива­ем следующее: то, что казалось индивидуальным, в основе своей коллективно; иначе говоря, персона была лишь мас­кой коллективной психики"**. Поэтому он закладывает как бы иную иерархию ценностей: "У человека есть способ­ность, которая для коллектива является наиценнейшей, а для индивидуации — наивреднейшей, — это подражание. Общественная психология никак не может обойтись без подражания, ибо без него попросту невозможны массовые организации, государство и общественный порядок; ведь не закон создает общественный порядок, а подражание, в по­нятие которого входят также внушаемость, суггестивность и духовное заражение"***. Об этом же К. Юнг говорит в своих Тэвистокских лекциях: "Любой процесс, носящий эмоцио­нальный характер, немедленно вызывает сходные процессы в других. Когда вы находитесь в движимой эмоциями толпе, вы не можете не поддаться этим эмоциям"****.

Под символами К. Юнг понимает такие образования, в которых содержится "нечто большее, чем их очевидное и непосредственное значение"⁴". Роль символов весьма важна для ПР, именно из-за этой отсылки к сакральному. Юнг говорит, что культурные символы, пройдя сквозь века, стали коллективными образами теперь уже цивилизованных обществ. И хотя общество стало цивилизованным, человек имеет в себе еще многие как бы первичные черты. Это позво­лило К. Юнгу написать следующее: "Тем не менее такие куль­турные символы сохраняют в себе еще много от своей перво­начальной нуминозности (сакральности, божественности) или "колдовского" начала. Известно, что они могут вызывать глубокий эмоциональный резонанс у некоторых людей, и такой психический заряд заставляет их действовать во многом тем же самым образом, как и в случае суеверий или предрас­судков. Они относятся к тем же факторам, с которыми вы­нужден считаться психолог, и было бы глупо игнорировать их лишь потому, что в рациональных понятиях они выглядят аб­сурдными и несущественными. Культурные символы — важ­ные составляющие нашего ментального устройства, и они же — жизненные силы в построении человеческого образа, а посему не могут быть устранены без значительных потерь"*. Среди выделяемых им архетипов особый интерес для ПР представляет "герой". "Фигура героя есть архетип, который существует с незапамятных времен", — пишет К. Юнг**. Кстати, об этом же писал и 3. Фрейд, опираясь на исследова­ние Лебона: "Так как масса в истинности или ложности чего-либо не сомневается и при этом сознает свою громадную силу, она столь же нетерпима, как и подвластна авторитету. Она уважает силу, добротой же, которая представляется ей всего лишь разновидностью слабости, руководствуется лишь в не­значительной мере. От своего героя она требует силы, даже насилия. Она хочет, чтобы ею владели и ее подавляли, хочет бояться своего господина"***.

Таким образом, концепция К. Юнга, которая получила название "аналитической психологии", как и психоанализ в целом, дает значительный материал для ПР-специалистов именно в аспекте массовой психологии, которая в большей степени управляема первичными, более первобытными структурами. К. Юнг предложил также набор психологичес­ких типов личностей, которые могут быть полезны при мо­делировании лидерства****.

Модель Лакана

Жак Лакан считается создателем "структурного психоа­нализа". Он строит свою теорию, подчеркивая свой возврат к Фрейду. Он начинает с задания коммуникативного осно­вания: "Чего бы ни добивался психоанализ — исцеления ли, профессиональной подготовки, или исследования — среда у него одна: речь пациента"*. А поскольку это речь, то она рассчитана на существование Другого. Даже молчание яв­ляется ответом. Психоаналитик стремится обнаружить в по­ведении пациента то, о чем он умалчивает. В качестве сво­его ведущего инструментария Ж. Лакан предлагает следую­щее: "Психоаналитик знает лучше кого бы то ни было, что самое главное — это услышать, какой "партии" в дискурсе доверен значащий термин; именно так он, в лучшем случае, и поступает, так что история из повседневной жизни обо­рачивается для него обращенной к имеющими уши слышать притчей; длинная тирада — междометьем; элементарная оговорка, наоборот, — сложным объяснением, а молчали­вый вздох — целым лирическим излиянием"**. Он состав­ляет целый список возможных структур, где записана ин­формация, не прошедшая цензуру. Это памятники — мое тело, где записан невроз. Это архивные документы, каковы­ми он называет воспоминания детства, смысл которых часто неясен. Это семантическая эволюция, т.е. запас слов и особенности их употребления. Это традиции и легенды, где индивидуальная история облекается в героизированные формы. "Бессознательное субъекта есть дискурс друго­го", — заявляет Жак Лакан***. Он также возвращается к ос­новным символам: "Именно в имени отца следует видеть носителя символической функции, которая уже на заре че­ловеческой истории идентифицирует его лицо с образом за­кона"****. Жак Лакан описывает как действует символичес­кая функция. Например, человек зачисляет себя в ряды пролетариев, а затем из-за своей принадлежности к ним принимает участие в забастовке. Лакан описывает эту зако­номерность следующим образом: "Символическая функция обнаруживает себя как двойное движение внутри субъекта: человек сначала превращает свое действие в объект, но затем, в нужное время, снова восстанавливает это действие в качестве основания"*.

Разграничение языка и речи в рамках психоанализа пре­вращается в следующее: "Чтобы освободить речь субъекта, мы вводим его в язык его желания, т.е. в первичный язык, на котором, помимо всего того, что он нам о себе расска­зывает, он говорит нам что-то уже безотчетно, и говорит, в первую очередь символами симптома". Работу психоаналитика он связывает с работой ... писца, поскольку именно он расставляет в тексте пациен­та знаки препинания. А в зависимости от них этот текст получает то или иное значение. "Известно, что в рукопи­сях символических писаний, будь то Библия или книги китайского Канона, отсутствие пунктуации является ис­точником двусмысленности. Расстановка пунктуации фиксирует смысл, изменение ее этот смысл обновляет или меняет на противоположный, а ошибочная пунктуа­ция искажает его"***.

Разводя понятия реального и символического, Лакан считает, что реальное всегда стоит на своем месте, в отно­шении него не возникает вопросов, в то же время символи­ческое "является заместителем того, что отсутствует на своем месте. Символ, слово и т.д. всегда вызывают отсутст­вие объекта или референта"****. При этом символизму ис­следователи не уделяют сегодня должного внимания. Как написал Ж. Лакан, "Нынешнее отсутствие интереса к ис­следованиям в области языка символов, бросающееся в глаза при сравнении количества публикаций до и после 1920 года, обусловлена в нашей дисциплине ни больше ни меньше как сменой ее предмета; стремление к равнению на плоский уровень коммуникации, обусловленное новыми задачами, поставленными перед психоаналитической техникой, скорее всего и послужило причиной безрадостного итога, который наиболее проницательные умы подводят ее результатам"*.

Таким образом, центральными моментами с точки зре­ния ПР являются понятия Другого (даже монолог, с точки зрения Лакана, предполагает наличие другого) и Символи­ческого (любое символическое является таковым в глазах Другого). Лакан и предназначение языка видит в чисто ПР-терминах: "функция языка не информировать, а вызывать представления"**. Или ср. следующее высказывание: "Пси­хоаналитический опыт вновь открыл в человеке императив Слова — закон, формирующий человека по своему образу и подобию. Манипулируя поэтической функцией языка, он же, опыт этот, дает человеческому желанию его символи­ческое опосредование"***.

Заключительные замечания

К. Юнг писал, что нельзя представить себе историю ду­ховной жизни двадцатого века без имени Фрейда. Это при том, что сегодня совершенно ясно преобладание биологи­ческих факторов в концепции Фрейда над факторами соци­ологического порядка. Но в любом случае ряд представлен­ных моделей дает определенное понимание функциониро­вания психологических механизмов человека, что позволяет активно их использовать для целей ПР.

Групповая психотерапия

Групповая психотерапия несет в себе преимущества кол­лективного воздействия. Исторически она связана с потерей человеком многих своих привычных функций при жизни в современных условиях, когда атрофируется определенная чувствительность, когда "замораживаются" определенные группы мышц. Попав в несвойственную ему среду массового обитания в больших городах, человекЧжазывается подвержен­ным ряду неврозов. Групповая психотерапия важна еще и тем влиянием, которое оказывает на человека группа. Примеры такого положительного воздействия группы ведут свое начало от опытов Франца Месмера в Париже. Сам термин "группо­вая психотерапия" приписывается Дж. Морено, создателю психодрамы. Психотерапия этого рода также несет определен­ный лечебный эффект. Существуют многочисленные ее раз­новидности. Кьелл Рудестам насчитывает следующие типы групповой психотерапии: группы тренинга, труппы встреч, гештальтгруппы, психодрама, группы телесной терапии, груп­пы танцевальной терапии, группы терапии искусством, группы тренинга умений*. Свою классификацию групп предла­гает Карл Роджерс**. Реально эти группы производят обуче­ние человека типам поведения, которые у него заблокиро­ваны по тем или иным причинам. Сюда попадает тренинг уверенности в себе, преодоление застенчивости и т.п. Как видим, все эти темы весьма значимы для ПР, поскольку лидеры как политики, так и бизнеса должны в обязательном порядке преодолевать подобные ограничения в себе. Рас­смотрим некоторые виды групповой психотерапии.

Психодрама

Психодрама возникает в двадцатые годы в США. Сама психодрама разыгрывается в присутствии всех членов груп­пы. Смысл ее в следующем: "это форма психотерапии, в которой пациент или субъект разыгрывает свои конфликты, а не рассказывает о них"***. Например, у человека нелады с начальством. На сцене расставляются стулья, один из учас­тников становится начальником, который обрушивается с филиппиками на "героя". Иногда сюда добавляется прием с двойником, когда выделяется участник, выступающий в роли двойника, он выражает чувства, которые "герой" по разным причинам не может проявить. После проигрывания ситуация "герой" и начальник могут поменяться местами и сыграть сценку вновь. В результате такой психодрамы чело­век отрабатывает модели поведения, которые ему не свой­ственны. Получив их в свое распоряжение в игровой ситу­ации, он сможет применить их в реальной жизни. Известно, что даже лидеры очень плохо чувствуют себя в новых ситу­ациях, поэтому для них стараются нарабатывать заранее те или иные стереотипы ситуаций. После окончания психод­рамы участники обмениваются мнениями, что позволяет выявить слабые/сильные стороны поведения каждого. Идея психодрамы посетила Морено, когда одна актриса поведала ему о своих конфликтах с женихом. И с помощью уже имев­шийся труппы Морено поставил конфликт на сцене.

В основе психодрамы лежат понятия ролевой игры и импровизации. Мы все играем какие-то роли, и чем богаче у нас репертуар этих ролей, тем уверенней мы чувствуем себя в жизни. Психодрама как бы направлена на расшире­ние этого репертуара. При этом она действует очень точно, занимаясь теми моделями поведения, которые "задавлены" в пациенте. Импровизационный характер психодрамы также весьма схож с жизнью, при импровизации возникает элемент творчества, который позволяет совершенно по-но­вому раскрываться членам группы. В ряде случаев незамет­ные серые мышки вдруг поднимаются в своих драматичес­ких возможностях, и внимание группы служит для них до­полнительным стимулом. Очень важным элементом психодрамы является разминка,это связано с изначальной консервативностью, заторможенностью многих из участни­ков, в большинстве своем людям достаточно тяжело дается самораскрытие. Кстати, моделирование такого самораскры­тия, искренности является важным элементом подготовки лидеров в рамках ПР. Роль двойника также существенным образом помогает обретение новых чувств, и что очень важно — учит различным вариантам их проявления. "Для того, чтобы стать хорошим двойником, — пишет Барбара Сибурн, — вам следует призвать на помощь всю вашу ин­туицию, опыт и чувства. Если вы дублируете пациента, на­ходящегося в депрессии, то вы должны сидеть, двигаться и выглядеть как человек, испытывающий состояние депрес­сии. Затем следует сказать о том, что вы чувствуете в состо­янии депрессии и о своих собственных чувствах. Лучшее дублирование достигается там, где вы полностью идентифи­цируете себя с пациентом"*. Подобные методы позволяют "наработать" новый репертуар поведения.

Группы встреч

Создателем групп встреч является Карл Роджерс, целью которых стал поиск самораскрытости в межличностных вза­имоотношениях. "Сегодня в США, пожалуй, не найдется более или менее крупного города, в котором не существовали бы группы психотерапии в какой-либо форме", — пишет К. Роджерс*. Он же называет две причины такого стремительного распространения. С одной стороны, проис­ходит дегуманизация цивилизации, из которой исчезает че­ловек. С другой, на определенном уровне материальной обеспеченности, а его несомненно достигли США, человек может заняться своими психологическими проблемами. При этом кварталы бедняков не проявляют особого интере­са к групповой психотерапии и в США. К. Роджерс пере­числяет такие виды моделей поведения в группе:

1. Замешательство.

2. Нежелание раскрыться или высказаться.

3. Описание пережитого.

4. Выражение отрицательных эмоций.

5. Выражение и исследование важного для личности ма­териала.

6. Выражение спонтанных чувств между участниками группы.

7. Развитие в группе способности исцелять.

8. Самопонимание и начало изменений.

9. Разрушение "оболочки".

10. Налаживается обратная связь между участниками.

11. Столкновение. 12.Взаимопомощь вне встреч группы.

13. Истинное общение.

14. Выражение положительного чувства и близости.

15. Поведенческие изменения в группе.

В группах встреч, как и в случае психодрамы, человек учится самораскрытию, вслушиваншо в свои чувства, мак­симальному пониманию другого, т.е. он делается более ком­муникативно чувствительным. Вот эта коммуникативная обогащенность и является центральной для ПР, этот тот идеал, к которому мы все должны стремиться, но он осо­бенно важен, когда от него зависит твоя профессиональная карьера. Именно так обстоит дело с лидером. И еще одна сторона групповой психотерапии имеет важное для нас зна­чение. Как и почему происходит воздействие, каковы его механизмы? Ведь групповая психотерапия действительно несет изменение моделей поведения, что весьма важно для всего комплекса коммуникативных наук, и в частности для ПР. Перед нами проходит целенаправленная и управляемая коммуникация, результатом которой становится психокор­рекция.

Глава четырнадцатая. Общая модель коммуникативной технологии

Коммуникативные технологии не являются исключи­тельно сегодняшним изобретением, ведь, например, и про­поведь, и книга, и шаманское пение, — все это является коммуникативной технологией разной степени интенсив­ности. В конечном счете все они направлены на те или иные изменения сознания. И делают это с вполне предска­зуемыми последствиями.

В. Демьянков, рассматривая западные исследования по воздействию, приводит типологию по интенсивности воз­действия, разграничивающий низкоинтенсивные и высоко­интенсивные технологии*.

Приведем некоторые из особенностей применения их.

• Люди, которым доверяют, имеют больший выбор стра­тегий воздействия, у остальных их меньше. Следователь­но, первые могут пользоваться более слабыми по интен­сивности средствами. Более интенсивные средства они могут использовать для ускорения воздействия.

• Реципиенты получают когнитивный стресс, когда их за­ставляют нарушать собственные цррмы приемлемого коммуникативного поведения.

• Есть прямая линейная зависимость между уровнем ин­тенсивности и изменением установки.

• При пассивном восприятии сообщений низкоинтенсивная атака оказывается более эффективной при преодолении сопротивления.

Это интересное разграничение на высоко-/низкоинтен-сивные технологии мы попытаемся продолжить в наших рассуждениях.

Высокоинтенсивные технологии позволяют осуществ­лять перемены в сознании за краткий период времени. Ни­зкоинтенсивные технологии рассчитаны на более долговре­менный период. В результате их действия создается благоп­риятный контекст для возможных будущих действий. Различие это может быть отражено следующим образом:

Низкоинтенсивные технологии имеют преимущество в том, что их цели известны коммуникатору, но неизвестны получателю информации. В случае высокоинтенсивных тех­нологий цель коммуникации является явной и для отправи­теля, и для получателя. Поэтому она может встречать сопро­тивление аудитории, в случае низкоинтенсивной техноло­гии цель оказывается "спрятанной", что дает возможность подавать ее в качестве нейтральной информации.

Для тех и других технологий характерно то, что речь в них идет о тех же объектах, что и в предшествующих ком­муникативных потоках. Как правило, новые объекты не вводятся, а вводится новая информация о старых объектах. Единственной разницей с предшествующим коммуника­тивным потоком является то, что вводится отрицательная информация о прошлых позитивных объектах или позитив­ная информация о прошлых негативных объектах. Сопос­тавление этих потоков выглядит следующим образом:

Важным параметром коммуникативных технологий яв­ляется удержание внимания реципиента. Если мы посмотрим на фильм или книгу как вариант низкоинтенсивной коммуникативной технологии, то их отличает способность втягивать реципиента в свое собственное пространство и время. При этом фильм и книга можно рассматривать как вариант низкоинтенсивной технологии, имеющей позитив­ную направленность.

В избирательных технологиях большую роль играют не­гативно сориентированные технологии. Как правило, они являются высокоинтенсивными, поскольку требуемые из­менения ограничены четким периодом времени. Новые ин­формационные технологии типа Интернета сегодня активно используются в целях распространения негативной инфор­мации. Глеб Павловский, представленный "Комсомольской правдой" (1999, 26 февр.) как "ветеран информационных войн", заявляет: "Интернет — идеальный инструмент для запуска в массовое сознание необходимых сюжетов. Кроме того, традиционные средства массовой информации несут ответственность за распространяемые ими сведения. Слухи же, передающиеся через Интернет, — анонимны. Но затем газеты, телевидение получают возможность ссылаться на Интернет. То есть происходит самое настоящее отмывание так называемой "черной" информации. Раньше из этой "чер­ной" информации можно было сделать только "серую" — распространять ее в кулуарах, не более. Теперь есть возмож­ность отмывать любую "дезу" добела".

Обычная коммуникативная кампания, как правило, со­стоит из трех составляющих:

планирование, проведение, оценка.

Коммуникативная кампания длится ограниченный пе­риод времени. Ее эффективность напрямую зависит от пра­вильности разработанного плана. Г. Мендельсон считает, что не публику нужно винить в неудаче кампании, а ее пла­нировщиков, которые в недостаточной степени учитывают результаты коммуникативной теории и практики. Успешная кампания, по его мнению, должна учитывать следующие ус­ловия*:

1. Кампания должна иметь реалистические цели, посколь­ку аудиторию может вовсе не интересовать предлагаемое сообщение.

2. Недостаточно просто предоставлять информацию в период кампании, следует учитывать поддерживающую ее меж­личностную коммуникацию, объединяя ее с массовой.

3. Планировщики должны видеть в аудитории разные це­левые группы со своими типами каналов, оценок, демог­рафических и психологических особенностей.

В рамках этапа планирования основными являются два шага: анализ проблемы и определение целей*. В первом слу­чае речь идет об оценке проблемы с коммуникативной точки зрения, с рассмотренмия того, возможно ли ее реше­ние в рамках коммуникативной кампании. Сделав правиль­но этот шаг, коммуникатор получает возможность четко увидеть целевые группы и понимает, каким образом достичь нужной цели.

В рамках проведения речь идет о создании сообщения. Это включает в себе определение базового сообщения, под­бор формата под него (игровой, свидетельский и т.п.), оп­ределение источника сообщения (например, собачью еду в США рекламируют звезды), отбор тем.

Необходимо также определить каналы коммуникации и такие составляющие кампании, как частота, время и охват. Здесь следует решить, с какой частотой будет появляться сообщение, в какое время и какое число людей из избран­ной аудитории получит данное сообщение.

Высоко- и низкоинтенсивные технологии решают раз­ные типы задач. Комбинация и тех, и других позволяет осу­ществлять широкий круг конкретных заданий. Высокоин­тенсивные технологии более серьезным образом разрушают имеющуюся систему ценностей, чего нельзя сказать о ни­зкоинтенсивных технологиях.

Следует признать принципиально неверной типичную схему коммуникации с направлением стрелки только от коммуникатора к получателю. Подобная модель не отобра­жает особенностей коммуникативного воздействия. Более значимым является обоюдное воздействие на коммуника­тивное событие и коммуникатора, и получателя.

Получатель дает о себе информацию по двум основным параметрам. Чтобы коммуникация была успешной, комму­никатор должен учесть:

а) предпочитаемые каналы коммуникации,

б) предпочитаемые аргументы, которые вытекают из де­мографических, психологических и других характеристик получателя.

Можно ввести понятие коммуникативного квадрата, ко­торое отражает однотипно важную роль как коммуникато­ра, так и получателя информации.

Единственной разницей становится осознанный/неосоз­наваемый характер выдачи информации. Получатель ин­формации также ее порождает, но в ином режиме, без этой информации коммуникация не могла бы быть завершена успешно. Можно сформулировать такое правило: чем боль­ший объем информации идет от получателя, тем успешнее результат. Подобного же правила нет со стороны коммуни­катора, поскольку большой объем необязательно ведет к по­зитиву. Информация о получателе должна включать среди прочего его символы, его разрешенные, запрещенные темы.

Коммуникатор также отвечает за управление коммуни­кативной ситуацией, чего нельзя сказать о получателе. Одной из центральных задач управления является опреде­ление начала/конца процесса: коммуникатор не должендать возможность получателю ни отключиться от процесса раньше времени, ни включиться позже, чем это требуется. В этом случае речь идет, в первую очередь, об управлении вниманием аудитории. Эта проблема не так болезненна для низкоинтенсивных технологий, поскольку они реализуется во множестве последовательных коммуникативных актов. Высокоинтенсивные технологии представляют собой еди­ничный коммуникативный акт с вполне конкретными пос­ледствиями. Для описания этого можно воспользоваться понятиями иллокуции и перлокуции из сегодняшней праг­матики. Иллокутивный акт описывает потенциал воздейст­вия, перлокутивный — потенциал реального изменения по­ведения. Низкоинтенсивные технологии имеют увеличенный пе­риод воздействия, высокоинтенсивные — короткий период. Отсюда следует ориентация на создание фона в первом слу­чае и создание сообщения во втором. В случае низкоинтен­сивной технологии ее начало и конец не так четко будут идентифицироваться аудиторией, как в случае высокоин­тенсивной технологии.

Наиболее удачной коммуникативной кампанией следует считать сочетание низкоинтенсивной с высокоинтенсивной технологиями. Сначала вступает в действие низкоинтенсив­ная технология, создавая положительный контекст для пос­ледующего вступления в действие высокоинтенсивной тех­нологии. Мы можем изобразить это в следующем виде:

По этой модели, например, вводилась перестройка. Глас­ность с этой точки зрения может трактоваться как предва­рительное проведение низкоинтенсивной технологии, кото­рая задала смену необходимых координат общества. Как только эта смена касалась недопустимых с точки зрения того общества тем, она сразу приостанавливалась. Напри­мер, вынос тела Ленина из Мавзолея. Но саму возможность обсуждения задачи такого рода вносили именно низкоин­тенсивные технологии.

Сходно можно рассматривать как вариант провероч­ной" ситуации различного рода утечки информации, кото­рые позволяют проверить реакцию населения и масс-медиа на те или иные события. Отрицательная реакция позволяет "отречься" от возможного развития событий, положитель­ная — провести их в действие. Утечка дает редкую возмож­ность экспериментальной проверки, каким будет общест­венное мнение, если условия изменятся. Д. Уотте называет еще одну функцию утечки: выпуск негативной информации (например, плохих экономических показателей) заранее, чтобы общественное мнение могло к ним привыкнуть, а рынки не прореагировали бы в панике*. То есть и в том, и в другом случае утечка является экспериментальным проиг­рыванием будущей ситуации.

Интересно, что и слухи являются своего рода "мягкой" коммуникативной технологией, где важна не столько пере­дача самой информации, как передача чаще всего негатив­ной эмоциональной реакции. Очень часто задачей комму­никативных технологий, как и в данном случае, является создание пересказываемого текста. Это создание текста с точки зрения следующего этапа коммуникативного процес­са (посткоммуникации). Учет этих иных с точки зрения первичной коммуникации требований, позволяет осуществ­лять эффективное управление ситуациями посткоммуника­ции. Процессы утечки и процессы посткоммуникации мы можем изобразить как расположенные в следующем вре­менном порядке этапы кампании:

Паблик рилейшнз (ПР) также функционирует в рамках ни­зкоинтенсивных технологий, скорее задавая контексты буду­щих событий, чем сами события. Рабочий характер этих техно­логий уже и на территории СНГ можно продемонстрировать двумя высказываниями "действующих лиц". С. Ястржембский сказал следующее (программа "Времечко", ТВ-Центр, 1999, 3 марта): по субботам в администрации президента происхо­дили планерки, где мы планировали ПР-действия админис­трации на следующую неделю. Кстати, на сегодняшнем своем посту в мэрии Москвы он несет ответственность за ПР, имидж мэрии и мэра. А вот мнение нынешнего руко­водителя управления Президента РФ по связям с общест­венностью: "если пресс-служба всегда работает "вбелую", официально, без интриг, то управление по связям с общес­твенностью такие интриги себе позволяет, вплетая время от времени в общий информационный поток некоторые све­дения без ссылки на источник"*.

К числе низкоинтенсивных технологий можно отнести мифологические, когда происходит создание той или иной базовой системы ценностей. Практически все периоды нашей истории связаны с той или иной системой мифоло­гических ценностей, которые в свою очередь позволяют ин­терпретировать события следующих уровней. К примеру, В. Легойда пишет: "В Советском Союзе роль светской идеи, призванной скреплять общество, долгое время выполняло представление о противоборстве двух систем. Биполярный мир, который идеологемы послевоенного мира и экономи­ческие интересы военно-промышленного комплекса приве­ли к гонке ядерных вооружений, очень четко делил всех и вся на своих и чужих. В идеологическом отношении Совет­ский Союз и Соединенные Штаты были зеркальным отра­жением друг друга. Показательны даже лексические совпа­дения (в обоих полушариях были в ходу выражения "импе­рия зла" и "гарант мировой безопасности")"**. То есть единые условия порождают единый тип интерпретации си­туации, вплоть до совпадения лексики для описания этих ситуаций в совершенно разных обществах, что говорит о работе на базовом уровне.

Мифологическую коммуникацию можно трактовать как ведущую свое происхождение от базовых, ядерных структур. По этой причине мифологические высказывания непрове­ряемы на истинность/ложность, они могут соответствовать или не соответствовать базовым структурам. Например, такой базовой мифологемой советского времени было вы­сказывание "американские империалисты — враги". В явном виде оно нигде не присутствовало, на поверхностном уров­не были разного рода трансформации, вытекающие из дан­ного высказывания типа "американские империалисты раз­вязали гонку вооружений", "американские империалисты ведут войну в Индокитае" и т д. Если данные высказывания вытекают из базового, которое от них не зависит, то базовое высказывание коррелирует с другими высказываниями сво­его уровня, где в качестве других опорных точек выступали "все прогрессивное человечество", "советский народ" и др. То есть базовые и небазовые высказывания вступают во вза­имоотношения только на своем уровне. "Советский народ" порождал свои типы высказываний: "Советский народ строит коммунизм", "Советский народ помогает братскому вьетнамскому народу", "Советские люди протягивают руку помощи". Мифологическая структура отличается наличием подо­бного базового уровня, не подлежащего проверке на истин­ность/ложность, а принимаемого как данность. Отсюда сле­дует необходимость низкоинтенсивных технологий на пер­вом этапе воздействия при необходимости разрушения мифологической системы. В случае перестройки и гласности на первом этапе вводилась негативная информация о пози­тивных объектах данной системы, чтобы подвергнуть ее разрушению. Все ключевые ценности (например, партия, Ленин, комсомол и под.) были выведены из позитивного полюса общества в негативный.

В коммуникативной системе общества есть еще один, сближающийся по ориентации на базовый уровень тип ком­муникации. Это поэзия. Ролан Барт, принципиально разделяя их, все же ставит вместе, говоря следующее: "В то время как миф стремится к сверхзнаковости, к амплификации первич­ной системы, поэзия, напротив, пытается вернуться к дозна-ковому, пресемиологаческому состоянию языка. То есть она стремится к обратной трансформации знака в смысл, и идеа­лом ее является в тенденции дойти не до смысла слов, но до смысла самих вещей"*. Как видим, даже отрицая нахожде­ние рядом, Р. Барт все же подчеркивает, что поэзия работает на определенном базовом уровне, даже не на уровне слов, а на уровне вещей. В другом месте Р. Барт подчеркивает: "Носителем мифического слова может служить все — не только письменный дискурс, но и фотография, кино, репортаж, спорт, спектакли, реклама. Миф не определяется ни своим предметом, ни своим материалом, так как любой материал можно наделить значением: если для вызова на поединок противнику вручают стрелу, то эта стрела тоже оказывается словом"*

М. Элиаде считал, что роман в современных обществах занял место мифологического рассказа**. Вероятно, в еще большей степени это можно сказать и о кино, где герой в детективе, например, Брюс Уиллис в "Крепком орешке" и "Крепком орешке-2" сражается против современного вариан­та многоголового дракона, убивая поочередно те или иные его "головы". При этом он восстанавливает исходный порядок, замыкая сюжет на норму. Мифологическая коммуникативная технология как раз и призвана доказать незыблемость и пра­вильность данного устройства мира, показать невозможность отклонений от установленного порядка. Ьущнственно, что в современных вариантах мы сближены со сказкой из-за нали­чия счастливого конца. Герой саг, например, погибал***. Сага более приближена к мифу, поскольку в ней герой живет в мире, управляемом Богом и судьбой, герою сказки для по­беды хватает друзей и покровителей.

Коммуникативные технологии помогают усилить имею­щиеся положительные характеристики и скрыть, умень­шить влияние негативных характеристик. Иногда же в рам­ках коммуникативных технологий происходит "привязыва­ние" объекта к тем или иным негативных событиям. Так, Дж. Буш в период предвыборной гонки с Б. Клинтоном был привязан к своему обещанию не повышать налоги, что на фоне реального их повышения стало обвинением Дж. Буша. С. Фаер, например, говорит о привязке кандидата к поддер­жке маргиналов, где задачей становится создание впечатле­ния, что кандидат поддерживается маргиналами, находящи­мися на краю социальной нормы****. Это в чем-то мифоло­гический прием, который можно трактовать как работу на базовом уровне, где определяется, кто есть друг, кто враг, кто свой, кто чужой.

Есть примеры воздействия тех или иных коммуникатив­ных форматов на восприятие аудиторией. Например, Р. Горбачева* говорит о негативизме к ее образу как о след­ствии из той ситуации, когда впервые жена советского ру­ководителя появилась на экране телевизора. А затем этот ее образ стал картой, которая была разыграна против Горбаче­ва-президента.

В рамках единой коммуникативной кампании могут быть низкоинтенсивные и высокоинтенсивные элементы. Одни из них сориентированы на долговременный результат, другие — на кратковременные. Одни действуют косвенно, другие прямо. Примером такого долговременного элемента в рамках высокоинтенсивной технологии выборов может служить тема. Как справедливо отмечает группа харьковс­ких избирательных технологов: "Тема не просто лозунг, ее цель — показать избирателям, что кандидат знает об их про­блемах и способен решить их оптимальным способом"**. Именно долговременные элементы позволяют системным об­разом соединить элементы кратковременного воздействия.

При этом более удачной с точки зрения воздействия явля­ется реакция на низкоинтенсивные элементы, поскольку они не требуют существенных сдвигов в сознании. Социальная психология формулирует этот результат в следующем виде: "Если какое-то сообщение существенно расходится с собст­венной позицией человека, то оно оказывается как бы вне "диапазона приемлемости" данного человека и не повлияет на него слишком сильно"***. Низкоинтенсивная технология представляет собой минивлияние в отличие от максивлия-ния высокоинтенсивной технологии. Э. Аронсон говорит также о центральному и периферийном пути воздействия на человека****, что также может быть связано с высокоинтен­сивными и низкоинтенсивными технологиями.

Еще одной особенностью становится "мимикрия" под на­иболее эффективные риторические решения. Например, со­общения-новости изобилуют цифровыми данными (и верны­ми, и неверными), чтобы обозначить точность сообщения и тем самым его объективность*. Т. ван Дейк подчеркивает, что речь идет лишь о моделировании точности, поскольку никогда в газетах данные вчерашнего дня, если даже они были ошибочными, не исправляются**. Вероятно, это также связано с феноменом существования газеты только в одной временной точке — сегодняшнем дне. Вчерашние газеты от­сутствуют как фактор в обществе и культуре, хотя сущест­вуют вчерашние романы или фильмы, для которых этот па­раметр вообще не является существенным.

Функцией газетной новости является информирование, а не убеждение. На это работают ряд стратегий. Журналис­ты ссылаются на достоверные источники, пересыпают свое сообщение цифрами. "Цифровая игра прессы сигнализиру­ет принятие экспертизы более властных инсппуций"***. То есть идет подключение к имеющейся в обществе расстанов­ке сил. В другой своей работе он отмечает расхождение в цифрах, на которое никто не обращает внимание, что гово­рит о риторическом средстве достижения точности****.

Происходит "подделка" под более эффективный вариант коммуникативного воздействия.

Коммуникативные технологии являются именно техно­логиями, поскольку дают большую долю вероятности в до­стижении планируемого результата. Это не случайный, а системный процесс, направленный на безусловное воздей­ствие на аудиторию. Есть конкретные правила, подтверж­денные в экспериментах и на практике, которые отражают наиболее эффективные стратегии воздействия. Например, эксплуатация страха. Э. Аронсон пишет: "Вызывающие страх сообщения, содержащие конкретные инструкции (как, когда и где предпринять необходимые действия), оказались гораздо эффективнее предупреждений, в которых подобные инструкции отсутствовали"*. Массовый отказ молодежи от курения в США показыва­ет реальность подобных методологий. Практически те же методы лежат в основе психологических операций как воз­действия не на свое, а на чужое население**.

Применение коммуникативных технологий в военной сфере также требуют отдельного рассмотрения. Привнесе­ние их качественно изменило военную стратегию и тактику. Так, исследователи отмечают, что сегодня, с одной сторо­ны, исчезают четкие границы между разными уровнями во­енных действий***, с другой, возникают новые связи, когда в ответ на военные действия могут последовать чисто ин­формационное воздействие, которое сможет вывести из строя Нью-йоркскую биржу или Федеральную резервную систему****. Осуществляется расширения пространства во­енного воздействия и сокращение его времени, в результате чего исчезает географически заданный традиционный театр военных действий. Оперативные и тактические действия в информационном пространстве теперь предваряют чисто физические действия

Аналитики предлагают ряд базисных положений, задаю­щих порождение информационного продукта в военных целях⁺:

• Информационные ресурсы должны охраняться с той же степенью предосторожности, что и ядерное оружие;

• Информационные операции нарушают баланс сил;

• Информационные операции слабо распознаются в на­чальный период войны;

• Точные информационные операции не несут экологи­ческого ущерба, потому могут быть скорее использо­ваны, чем ядерное оружие;

• Информационные операции могут быть направлены на разрушение экономической системы;

• Информационные операции могут вести к деградации национального сознания;

• Информационные операции могут приводить нации к неверным суждениям и решениям;

• Информационные операции и технологии существен­ным образом усиливают военную эффективность сис­тем оружия.

Страны СНГ находятся сегодня в столь невыгодном пол­ожении, что для них наиболее значимой должна стать раз­работка доктрины информационного сдерживания, которая должна порождать не только ответы на угрозы (быть реак­тивной), но и самостоятельно и активно порождать инфор­мацию, которая бы уменьшала уровень угроз (быть проак-тивной). Быть самодостаточными странам СНГ позволяет то, что практически любое действие в информационной сфере характеризуется определенной асимметрией. Именно по этой причине,

• ⇐ Назад
• 15
• 16
• 17
• 18
• 19
• 20
• 21
• 22
• 23
• 24
• 25
• 26
• 27
• 28
• 2930