Лариса Беликова, прихожанка храма Святителя Николая в Толмачах
Отец Даниил был очень жизнерадостным, улыбчивым, праздничным человеком. Я никогда его не видела в плохом настроении, к нему было очень легко подойти, он был всегда открыт для общения. В нем не было ничего менторского, хотя говорил отец Даниил только о Боге, о вере. Бывало, что он приходил к нам домой в гости — и каждый раз это был экзамен на знание Священного Писания:
— Вот у вас есть икона «Сошествие во ад». А как люди узнали о существовании ада?
Иногда он уходил от нас поздно, в первом часу ночи, и все три-четыре часа, что он был в гостях, у нас не было другой темы. Всякий раз, когда я его видела, в другой обстановке, при других обстоятельствах, отец Даниил говорил с людьми только о вере, и его всегда было интересно слушать. Когда человек рассказывает о том, чем он живет, это очень интересно, кроме того, мы многого не знаем о Православии, я и крестилась только в сорок лет.
Впервые мы увидели отца Даниила в нашем храме Святителя Николая в Толмачах. Он рассказал, что собирается в Иерусалим, и спросил окружающих: «Кто со мной?» Мы с мужем решили поехать. Вот так мы и познакомились с батюшкой. Поездку по Святой Земле он тщательно спланировал, разработал расписание на каждый день, взял с собой много книг, и во время поездки не дал нам ни малейшего отдыха, это был настоящий, тяжелый труд. Отец Даниил всегда был очень быстрый, летящий, и говорил очень быстро. Думаю, что он просто стремился успеть сказать как можно больше.
Где бы мы ни останавливались, везде молились, отец Даниил читал Евангелие. Как-то раз (это было на Галилейском озере) он оставил книгу в машине и прочитал главу наизусть. По вечерам батюшка совершал небольшие богослужения в гостиничном номере, и во время одной такой службы он дает мне книгу, чтобы я читала. Конечно, там был текст на церковнославянском.
— Батюшка, я не могу читать, не знаю церковнославянский.
Он тут же отдал книгу матушке и продолжил богослужение. Закончил службу и говорит.
— А вам не стыдно? Вы английский язык преподаете, а церковнославянский не удосужились выучить.
Отец Даниил всегда говорил как есть. Всегда правду, прямо «в глаза» — без лукавства, без желания сгладить острые углы. Сиди и думай. Иногда людям это не нравилось, но меня это не отталкивало, потому что он был абсолютно искренним.
Были мы на Храмовой горе. В то время туда пускали только по четвергам и только на час, и мы совершенно случайно приехали именно в четверг, и именно в нужное время. Это был период между палестино-израильскими конфликтами, и мы умудрились попасть в этот мирный промежуток. Очередь на вход была очень длинной, да еще нужно было проходить через несколько кордонов и металлоискателей. Мы все прошли, а отца Даниила не пропускают: он не может пройти металлоискатель, все время «звенит». Наконец, пропустили — последним, после него уже никто не успел пройти. Мы все обошли, все посмотрели. Полицейские уже стали напоминать, что скоро нужно покинуть территорию. А мой муж Николай куда-то пропал. Нас выпроваживают, а Николая нет. Отец Даниил говорит: «Пойдемте!» Я нервничаю: «Как он нас найдет? Все документы у меня, деньги у меня. Вдруг его арестуют?» Отец Даниил непреклонен: «Нет, пойдемте. Найдет он нас». Я стою и не знаю, что мне делать. Группа во главе с отцом Даниилом уходит, и я пошла за ними на расстоянии. Кто-то предложил: «Давайте кофе попьем». А мне какой кофе? Стою и плачу. Отец Даниил говорит: «Вот вы сейчас плачете о себе, а не о нем». Я и сейчас не вполне могу это понять, а тогда просто обиделась. Смотрю — Николай бежит, конечно, нашел он нас.
Потом мы ездили к источнику реки Иордан. В Израиле все рано закрывается — в пять-шесть часов. Мы приехали, когда уже темнело, на воротах висит замок. Решили лезть через забор. Батюшка в подряснике тоже перелез, побыли там, перелезаем обратно. Отец Даниил идет последним. И тут подъезжают полицейские! Остановились, осветили нашу машину огромным прожектором. Я думаю: «Ну, все! Сейчас нас арестуют». Мы затаились, а полицейские постояли, посовещались и уехали.
Когда мы вернулись в Москву, отец Даниил пришел к нам в гости, и вдруг говорит: «Пойдемте, покажу, как я начал храм строить!» Был осенний вечер, темно. Мы пришли на то место, где сейчас стоит храм Апостола фомы. Грязь там была такая, что ногу поставишь — и не вытащить. Освещения, конечно, тоже не было. Стоит маленькая будочка с деревянным крестом. Мы зашли внутрь, и отец Даниил сказал: «Давайте помолимся, чтобы у меня храм был!» Он был особенно радостный в тот вечер.
Батюшка говорил нам: «Самая лучшая смерть — смерть за Христа. Я себе желал бы такой смерти». Я была в ужасе от таких слов: он такой молодой, у него дети, матушка! Я тогда не могла принять этого, но, конечно, разве можно так рассуждать: «Вырасти детей, а потом становись мучеником». Отец Даниил был человек горящей веры, я таких людей никогда больше не встречала. За веру он и положил свою жизнь.
Прощаться с отцом Даниилом в храм Апостола фомы я ходила дважды, один раз с мужем и один раз с дочерью. Наша дочь не ходит в храм, но как-то она поделилась со мной: «Мама, я почти каждый день думаю о том, что сказал мне отец Даниил». Я не знаю, что он ей сказал, но это были слова, которые попали ей в сердце.
Люди шли к отцу Даниилу как к мученику. Трудно спокойно относиться к смерти, но чувства безысходности не было, это очень важно. Сколько раз я читала о святых людях, но их жизнь для меня была далекой. Теперь я понимаю, что лично знала святого человека, и когда я прохожу мимо храма Святого Апостола фомы, то всегда обращаюсь к батюшке: «Отче Данииле, моли Бога о нас!»