Краснобай посмотрел на группу учеников
— Шеф, не перегибайте палку. Они и так о себе высокого мнения.
Мы посмеялись и удалились. Никогда еще мы не чувствовали себя такими красивыми, по крайней мере, в своих
Собственных глазах.
Призваны манекенщица и революционерка
На улицу с нами вышла и Моника. Она выразила учителю глубокую благодарность, обняла его и поцеловала в щеку. Мы умирали от зависти.
Учитель посмотрел на нее и вдруг сказал то, чего мы от него в данном случае никак не ожидали.
— Моника, вы блистали на модных подиумах, а я призываю вас блеснуть на подиумах другого рода, на которых труднее преуспеть, сложнее удержаться и не упасть, но более интересных и человечных. Я приглашаю вас продавать мечты вместе с нами.
Моника была в растерянности и не знала, что ответить. Она уже читала кое-какие газетные материалы о загадочном мужчине, который только что позвал ее за собой, но не имела ни малейшего представления о том, что ей предстоит делать. Как только учитель пригласил очаровательную манекенщицу, мы, выступавшие против привлечения женщин в нашу команду, возликовали. Мы полностью изменили свое мнение и туг же согласились с учителем в том, что женщины не только умнее мужчин, но еще и значительно красивее.
Заметив наш энтузиазм, учитель отошел в сторону. Он захотел поговорить с человеком, стоявшим метрах в двадцати от нас. Нам оставалось только объяснить новенькой, в чем состоит прелесть восхитительного мира грез. И, как нам казалось, мы ее непременно убедим в этом. Мы объясняли, объясняли и еще раз объясняли. Мы были похожи на стаю изголодавшихся кобелей, бегающих за сучкой в период течки.
Увидев, что Моника нашего энтузиазма не разделяет, Чудотворец пошел молиться. Ему не хотелось впасть в соблазн. Рука Ангела пребывал в состоянии эйфории и потерял способность выговаривать слова, однако попытался привлечь внимание Моники стихами. И прочитал:
— Жизнь без… без грез — это все равно, что зима без… снега, что океан без… без… волн. — Он думал, что возвышает себя в ее глазах, а на самом деле не давал ей ни охнуть, ни вздохнуть.
Моника никогда раньше не видела таких чудаков, грязных, плохо одетых, экстравагантных, желающих любой ценой уговорить ее, отчего ее сомнения становились только сильнее. Мы и вправду были похожи на рой пчел, окруживших свою матку. Пока мы говорили, Моника краем глаза потлядывала в сторону учителя, который внимательно слушал собеседника. Через полчаса стало ясно, что Моника хочет уйти. А тут еще вмешался Краснобай.
— Моника, дорогая, продавать грезы — это самое безумное дело, которым я когда-либо занимался. Даже проходя закалку водкой, я не делал таких глупостей, — начал он, пугая девушку, и с оглушительным звуком в очередной раз пустил ветры. Мы пришли в ужас и снова резко потребовали от него:
— Бартоломеу, прикинься нормальным!
Но притворяться он не умел, он умел лишь быть собой. Между тем произошло нечто неожиданное. Пока речь шла о прелестях торговли мечтами, Моника отвергала идею совместных походов, но когда Бартоломеу заговорил о безумии проекта, она оживилась. Ей хотелось чего-нибудь более возбуждающего, чем то, что она получала на подиумах. Она задумалась, но все еще не решалась принять участие в социологическом эксперименте.
Вскоре пришел учитель, и она обратилась к нему:
— Учитель, я знаю человека, с которым вы сейчас разговаривали.
— Прекрасно! Это интереснейший человек, — заговорил учитель с воодушевлением.
— Он глухонемой и не знает «либраз», — продолжала манекенщица, не уверенная, что правильно поняла учителя.
Если глухой не знает бразильского языка жестов для глухонемых — «либраз», то общаться с ним невозможно. Мы молча ждали. После этих слов Моники можно было легко предположить, что она за учителем не последует.
— Я знаю, — ответил учитель. — Именно поэтому ему редко уделяют внимание и не пытаются пробиться сквозь глухую стену его одиночества. Я слышал то, что не было сказано словами. Вы уже пытались хорошенько исследовать его?
Моника замолчала, словно сама была глухонемой. Учитель отошел, а Моника так и стояла, восхищенная. Она приняла решение участвовать в походах и в эксперименте в целом, но учитель попросил ее ночевать дома. Она и не догадывалась, какие бессонные ночи ее ожидают.
На следующий день фотография человека, за которым мы следовали, появилась не только в газете группы «Мегасофт», но и во всех основных городских газетах; даже в информационных выпусках телевидения. Его идеи вызвали сильнейший резонанс. В некоторых газетах его уже стали называть по имени, которое ему нравилось: продавец грез. Писали, что он перевернул мир моды с ног на голову.
Журналисты, чрезвычайно озабоченные тем воздействием, которое оказывает на молодежь феномен стереотипа красоты, описанный им, заговорили о «синдроме Барби» и сделали свои выводы, экстраполируя то, что он сказал. Они начали обсуждать высказывания учителя, будто многие подростки напоминают ему сумасшедших, потому что вечно недовольны своим телом, то и дело обнаруживают дефекты на своих лицах и с видом знатоков постоянно твердят, что данная одежда им не идет.
Пробудилось даже сознание молодых людей, не любивших читать прессу. Кое-кто из ребят принес газету с собой в школу, и она ходила там по рукам. Многие мальчишки и девчонки, прочитав статью, почувствовали облегчение, поскольку они были очень удручены своими «анатомическими дефектами», а теперь стали замечать в себе способность смеяться над собственной паранойей. Они радовались, что в статье говорилось о проблемах, которые в школе были чуть ли не запретными темами. С этого времени некоторыми молодыми людьми стал овладевать бунтарский дух. Они начали осуждать существующую социальную систему и выражали желание глубже познакомиться с идеями таинственного продавца грез.
Во второй половине того же дня к нам присоединилась Моника и сообщила о резонансе, который вызвала публикация в ее среде. Она сказала, что некоторые из ее друзей-модельеров, а также некоторые владельцы бутиков восприняли идеи учителя и провозгласили, что не следует устанавливать какие-то стандарты красоты, во всяком случае, не в массовом порядке.
Почувствовав энтузиазм манекенщицы, мы решили рассказать ей о различных случаях из нашей практики в последние несколько месяцев. Моника была поражена. Мы все бьти возбуждены и просто кипели от адреналина. Неделю спустя учитель снова пришел к нам и сообщил, что собирается подключить к нашему проекту еще одну женщину.
Глядя на превосходную фигурку Моники, мы решили, что он может пригласить для участия в нашем проекте не одну, а хоть десять женщин. «Как изменилось наше мнение!» — думал я. Я, всегда порицавший политиков, которые вчера были заклятыми врагами, а сегодня уже друзья и братья, теперь начал понимать, что подобное непостоянство является недугом, свойственным человеку, особенно мужчинам. У одних это непостоянство было заметным, у других — невидимым.
Заявив о своем желании, учитель посмотрел вверх, потом по сторонам, тронул себя за подбородок и пошел куда-то в сторону. Он пребывал в задумчивости. Начал задавать себе вопросы тихим голосом:
— Какую же женщину позвать? С какими качествами?
Учитель находился в двадцати метрах от группы и ходил кругами по вестибюлю большого торгового центра, в который мы перед этим зашли. Вдруг, когда мы были в самом приподнятом настроении, предвкушая появление в группе еще одной женщины, откуда-то взялась пожилая сеньора и легонько стукнула Краснобая по голове. Это была дона Журема.
— Как поживаете, сынки? — шутливо обратилась она к нам.
— Все хорошо, дона Журема, очень рады снова вас видеть! — ответили мы хором, как вежливые дети.
Группа тут же посмотрела на задумчивого учителя, и всем одновременно пришла в голову страшная мысль: «Надо убрать старушенцию отсюда как можно скорее, иначе, не ровен час, он ее призовет следовать за ним».
Тут учитель, который теперь смотрел на тротуар, снова задал себе тот же вопрос:
— Кого же позвать?