Суббота, 16 августа — Денвер

Мы с Марси провели день в Денвере, гуляя, покупая ей кое-какую обувь и наслаждаясь легкостью бытия. Марси — милый, замечательный человек. Она ежедневно работает с недоразвитыми людьми; я видел, как она общается с этими слабоумными, они ласковые и непосредственные, но недостаточно знают, чтобы вести ужасный образ жизни цивилизованных людей, а потому нуждаются в присмотре. Они пускают на нее слюни, они цепляются за нее, требуя ее внимания, они плачут, и кричат, и вопят — и она никогда не отворачивается от них, никогда не испытывает отвращения. Она обнимает их и говорит, что все будет хорошо, и они верят ей, они тянутся к ней, они надеются на нее, и у них есть для этого очень веская причина: она их не оставит, и они это знают.

Она принята в Корпус мира, куда ей предстоит поступить в феврале будущего года. Но она передумала, несомненно, отчасти из-за наших отношений; но также, что не менее важно, потому, что ей предложили должность руководителя отдела маркетинга организации, которая заведует несколькими приютами, где она работает. Это была неожиданная и прекрасная возможность. Она будет по-прежнему работать в организации, занимающейся оказанием помощи, и это то, чего ей хочется, но эта работа также позволит ей выплачивать кредиты за обучение и т.п. Это означает, что наши отношения не должны будут закончиться в феврале; я испытываю эгоистическую радость.

Любовь к конкретному человеку становится сияющей, когда она возникает в Пустоте. Это по-прежнему любовь, она остается глубоко личной и очень конкретной; но это волна, которая возникает из океана бесконечности. Как будто из огромного океана любви встает волна, и эта волна несет силу и возбуждение всего океана в каждом своем обрушивающемся гребне. Ощущение такое, будто ранним утром наблюдаешь восход солнца в пустыне: бескрайний, открытый, прозрачный голубой простор, в котором на горизонте возникает яркий красно-желтый огонь. Ты — бесконечное небо Любви, в котором возникает отдельный огненный шар личной любви.

Очевидно одно: бесконечная любовь и личная любовь не являются взаимоисключающими — последняя представляет собой просто отдельную волну бесконечного океана. Когда рано утром я, проснувшись, лежу рядом с ней, занимаясь медитацией, в созерцании, по существу, ничего не меняется, кроме одного: на краю моего осознания присутствует блаженство всего тела, парадоксально неуловимое, но глубокое. Это сексуальная энергия, воссоединившаяся со своим источником в тонкой области тела-ума. Нередко в ходе медитации я слегка касаюсь ее; это, несомненно, замыкает энергетический контур, и она тоже может это чувствовать.

Но это то, что могут делать друг для друга мужчины и женщины (а также партнеры, представляющие мужское и женское начало в парах другой сексуальной ориентации), и именно то, что составляет ядро Тантры: очень конкретное, телесно ощущаемое соединение мужчины и женщины — это соединение Эроса и Агапе, Восхождения и Нисхождения, Пустоты и Формы, Мудрости и Сострадания. Не теоретически, но конкретно, в реальном распределении потоков праны или энергии в самом теле. И именно поэтому в самых высочайших тантрических учениях (ануттаратантра йоге) одной лишь визуализации сексуального соединения с божественным супругом недостаточно для окончательного просветления. Нет, для предельного просветления необходим реальный партнер — реальный секс, — чтобы завершить контуры, способствующие распознанию уже-просветленного ума.

Понедельник, 18 августа

Только что закончил телефонный разговор с профессором Сарой Бейтс, которая использует «Краткую историю Всего» и «Око Духа» в качестве текстов для своих курсов по искусству и туземным культурам. Она преподает в Университете Флориды, но сейчас приглашена читать лекции в Университете Сан-Франциско, откуда она мне и звонила. Сара — индианка чероки; она и две ее подруги — одна хопи, другая мохаве — образовали дискуссионную группу, занимающуюся вопросами культурологических исследований, искусства и туземных сообществ. По ее словам, они используют мою работу из-за ее межкультурного и интегрального характера.

«Что вы думаете об этом новом интересе к духовности американских индейцев?» — спросила она.

«Мне кажется, что белые представители среднего класса делают с верованиями коренного населения некоторые весьма странные вещи».

«И не говорите. Вся эта романтизация верований индейцев плачевна. Потому что этих романтических воззрений просто не существует; безусловно, не существует сейчас и, возможно, не существовало никогда. Но теперь многие индейцы их поддерживают».

«Да, это странно. Многие индейцы соглашаются с вариантом индейской духовности, придуманным белым человеком. Это совершенно непонятно».

«У меня был опыт, — говорит Сара, — прямого и непосредственного общения с внутренним Светом. Это распространенный тип духовного опыта в моей традиции. Один из моих коллег спросил: «Считаете ли вы, что нужно быть чероки, чтобы иметь этот опыт?» Он, конечно, думал, что я отвечу «Да», но я сказала: «Нет, разумеется нет!»

Сара намекает на то, что крайний постмодернизм теперь скатился к весьма плачевному эссенциализму: нужно быть женщиной, чтобы знать что бы то ни было о женщинах; нужно быть индейцем, чтобы говорить что-либо об индейцах; нужно быть геем, чтобы иметь возможность объяснять что-либо, касающееся гомосексуализма. Иными словами, налицо регрессия от мироцентрического к этноцентрическому, господствует политика самобытности, и крайний плюрализм означает, что ни у кого из нас больше нет вообще ничего общего.

Как пишет Дэвид Берреби в «The Sciences» в этой регрессивной атмосфере «у американцев есть стандартная схема культурно-политического самоотождествления. Вы начинаете с убеждения, что принадлежность к вашей группе представляет собой особый опыт, отделяющий вас от тех, кто в нее не входит (даже близких друзей и родственников), и объединяющий вас с другими членами группы (даже если вы с ними не знакомы). Далее вы полагаете, что ваши собственные личные схватки, унижения и триумфы в борьбе со своей судьбой — это вариант борьбы группы в обществе. Личное — это политическое. В-третьих, вы считаете, что у вашей группы есть интересы, которые остаются без внимания или встречают противодействие, и потому надо предпринимать действия, например, изменять то, какой видится группа тем, кто в нее не входит». Дело не в том, что такие действия плохи. Просто взятые сами по себе и в отдельности они вызывают массовое отчуждение и разделение; это своего рода патологический плюрализм, поразительно верящий, что приятия моей группы можно достичь путем агрессивного осуждения и обвинения как раз той группы, у которой я добиваюсь приятия.

С другой стороны, истинный плюрализм это всегда универсальный (или интегрально аперспективный) плюрализм: вы начинаете с общих черт и глубинных структур, которые объединяют человеческих существ — все мы страдаем и торжествуем, смеемся и плачем, чувствуем удовольствие и боль, удивление и сострадание; все мы обладаем способностью формировать образы, символы, понятия и правила; у всех нас 208 костей, две почки и одно сердце; все мы открыты к Божественной Основе, как ее ни называть. И затем вы добавляете к этому все замечательные различия, поверхностные структуры, культурно конструируемые варианты и т.д., которые делают все различные группы — и всех различных индивидуумов — непохожими, особыми и уникальными. Но если вы начинаете с различий и плюрализма, так и не добираясь до всеобщего, то получаете только аперспективный, а не интегрально-аперспективный подход, то есть получаете патологический плюрализм, аперспективное безумие, возрождение этноцентризма, регрессивную катастрофу.

Разумеется, нет ничего плохого в том, чтобы особо выделять любую группу, которую вы считаете важной. Но становится невозможно определять эту группу как «угнетаемых», поскольку теперь всякая группа заявляет, что ее угнетают, и ни одна не признает себя «угнетателем». Белые мужчины обычно были «плохими парнями», но теперь поветрие распространилось даже на них. Белые мужчины больше не составляют единую группу, которую можно винить в угнетении, поскольку большинство из них теперь сами претендуют на принадлежность к угнетаемой или маргинализируемой группе: они — наркоманы, физически неполноценные, алкоголики, подвергались сексуальным злоупотреблениям в детстве, росли без отца, их похищали инопланетяне или держат под каблуком женщины. Они не могут никого угнетать, поскольку слишком заняты подавлением самих себя.

Кроме того, согласно эссенциализму, вы не можете ничего сказать о белых мужчинах, если только вы сам не белый мужчина. Так что можно не обращать внимания на все, что говорят о белых мужчинах феминистки, и спросить у самих белых мужчин, угнетатели ли они. Они говорят — нет. Значит, дела обстоят так: мы — нация жестоко угнетаемых групп, но без единой угнетающей группы. Вот так ловкий трюк.

Разумеется, это просто еще одно название для нарциссизма. Каковы бы ни были мои проблемы, они происходят не от меня. Они происходят от Другого, который всегда «Плохой Парень». Настоящее издевательство состоит в то, что случаи подлинного угнетения, когда женщине, гомосексуалисту, чернокожему, индейцу, белому мужчине не дают хода исключительно из-за этноцентрических или групповых предубеждений, — эти случаи теряют всю свою остроту, поскольку они тонут в тысяче других голосов, которые все вопят об угнетении, чтобы объяснить самые тривиальные и зачастую неизбежные превратности жизни.

Таким образом, Сара здесь берет курс на универсальный плюрализм, а не этноцентрический плюрализм, и это вселяет невероятный оптимизм.

«Так что я сказала ему: «Нет, я не считаю, что нужно быть чероки, чтобы иметь такое внутреннее озарение». Я, безусловно, не думаю, что эти внутренние переживания представляют собой культурные построения, а как по-вашему?»

«Нет, не полностью. Культурная конструкция представляет собой в лучшем случае один из четырех секторов (Нижний Левый). Я же стараюсь выделять в этих переживаниях, например в видении внутреннего озарения, универсальные или глубинные черты, которые оказываются весьма сходными, где бы они ни появлялись. Но все они имеют различные поверхностные черты, которые действительно варьируют от культуры к культуре, так что определенное культурное конструирование все же имеет место, но далеко не в такой степени, как считают крайние постмодернисты».

«Но присутствуют ли эти культурные поверхностные структуры даже в момент непосредственного общения с этим внутренним существом Света?»

«Я полагаю, что в определенной степени да. Например, когда эти переживания происходят в Тибете, внутреннее существо никогда не выглядит как Иисус из Назарета. Точно так же, если это переживание происходит у христианина, внутреннее существо редко имеет четыре руки, что совершенно обычно в Тибетском варианте, например Ченрези».

«Я понимаю — значит, даже в момент непосредственного опыта культурный фон играет какую-то роль».

«Да, вплоть до полного прекращения, но, как вы говорите, не нужно быть чероки, чтобы иметь переживания такого типа. Тот факт, что они частично формируются культурой, не означает, что они всего лишь продукт вашей культуры или подоплеки вашей группы. Эта точка зрения крайнего конструктивизма — ужасное извращение религиозного опыта. Она сводит все духовные реалии всего-навсего к символам, созданным людьми. Не люди создают Дух — Дух создает людей! Я полагаю, что крайние конструктивисты слегка путают голову с хвостом. Так или иначе, я думаю, что полезно подчеркивать как универсальные или глубинные черты этих переживаний, так и культурные поверхностные черты и местные варианты. И то и другое очень важно».

«Но это как раз то, чем занимаемся мы с друзьями. Мы хотим объяснять наши традиции, но мы также хотим согласовывать их с другими традициями».

Так продолжалась наша дискуссия. Сара высказала кое-какие острые критические замечания в адрес экопсихологии («она, по существу, не учитывает внутреннее измерение»), теории искусства, которая в действительности игнорирует искусство («они говорят обо всем, кроме искусства»), плачевного состояния крайнего постмодернизма («повсюду одни осколки»), а также обесценивания эстетики в пользу языка «оно» («антропология ставится выше искусства»). Она собирается прислать мне кое-какие из своих работ по эстетической теории, а также некоторые свои художественные работы. Она мне по-настоящему нравится; я рад, что мы поддерживаем связь.

Вторник, 19 августа

«Внутренние Направления» выпускают новое издание «Бесед со Шри Раманой Махарши», которые представляют собой основной источник учений этого замечательного мудреца. Они попросили меня написать предисловие, и я согласился. Я не думаю, что Раману можно было бы назвать образцовым представителем интегрального воззрения; однако его собственное Самопостижение — или распознание всегда-уже истины Свидетеля и его вездесущей основы в Одном Вкусе — остается непревзойденным.

Я включил в предисловие несколько указующих инструкций, которые я давал на одном из семинаров для Института Наропы, и это оказалось вполне уместным. Институт Наропы назван в честь знаменитого индийского учителя и махасиддхи Наропы (XI в.), игравшего заглавную роль в университете Наланда, который в свое время был одним из величайших в мире учебных центров, где проходили обучение свыше 10 000 студентов. В этот же период — с VIII по XI в. — в Индии происходил величайший расцвет Недвойственной традиции, какой когда-либо видел мир. Это Недвойственное видение — в форме Веданты, шиваизма, буддизма Махаяны и Ваджраяны — составляет драгоценный дар Индии всему миру, и оно нашло свое чистейшее, самое изящное, самое блестящее выражение в простом мудреце из Аруначала.

МУДРЕЦ XX СТОЛЕТИЯ

Меня часто спрашивают: «Если бы вы оказались на необитаемом острове и имели только одну книгу, что бы это было?» Книга, которую вы сейчас держите в руках — «Беседы со Шри Раманой Махарши» — это одна из двух или трех книг, которые я всегда называю. И «Беседы» возглавляют этот список: они представляют собой живой голос величайшего мудреца XX века и, бесспорно, величайшее духовное постижение всех времен.

Одна из многих поразительных особенностей этих «Бесед» состоит в твердости их тона, стиля, самого голоса, не в смысле строгости и постоянства, а скорее в том, что он с первого до последнего слова говорит с совершенной зрелостью. Как будто — нет, это безусловно так — постижение пришло к Рамане полностью сформировавшимся — или, быть может, следует говорить полностью бесформенным — и потому не нуждалось в дальнейшем росте. Он просто говорит от лица и в качестве абсолюта, Самости, чистейшей Пустоты, которая составляет цель и основу всего проявленного мира и не отличается от этого мира. Рамана, вторя Шанкаре, говорил:

Мир иллюзорен;
Один Брахман реален;
Брахман и есть мир.

Именно это глубокое постижение отделяет подлинное просветление Раманы от многих сегодняшних претендентов на трон — глубинной экологии, экофеминизма, возрождения Гайи, культа Богини, экопсихологии, теории систем, концепций «паутины жизни», — никто из которых не понял первые две строки и потому, вопреки их сладким заверениям, по-настоящему не понимает третью. И именно всем тем, кто таким образом влюблен только в проявленный мир — от капиталистов до социалистов, от загрязнителей окружающей среды до борцов за ее сохранение, от эгоцентристов до экоцентристов, — так отчаянно необходимо услышать послание Раманы.

Что из себя представляет и где находится эта Самость? Как можно пребывать в качестве Этого? Нет сомнений в том, как Рамана отвечал бы на эти — и практически все другие — вопросы: кто хочет это знать? Что в вас в этот самый момент осознает эту страницу? Кто такой Познающий, который познает мир, но сам не может быть познан? Кто Слышащий, который слышит пение птиц, но сам не может быть услышан? Кто видящий, который видит облака, но сам не может быть увиден?

И так возникает самоисследование — особый дар Раманы миру. У меня есть чувства, но я — не эти чувства. Кто же я? У меня есть мысли, но я — не эти мысли. Кто же я? У меня есть желания, но я — не эти желания. Кто же я?

Так вы отступаете к источнику своего осознания — к тому, что Рамана часто называл «Я-Я», поскольку оно осознает обычное «я», или эго. Вы отступаете к Свидетелю, к «Я-Я», и вы обосновываетесь как Это. Я — ни объекты, ни чувства, ни желания, ни мысли.

Но затем люди делают в этом самоисследовании весьма плачевную ошибку. Они думают, что если они пребывают в Самости или Свидетеле, то должны что-то увидеть или что-то почувствовать — нечто по-настоящему удивительное, особое, духовное. Но вы ничего не увидите. Если вы что-то видите, то это всего лишь еще один объект — еще одно чувство, еще одна мысль, еще одно ощущение, еще один образ. Но все это — объекты; это то, чем вы не являетесь.

Нет, когда вы пребываете в Свидетеле, сознавая: я — не объекты, я — не чувства, я — не мысли, все, что вы заметите, — это ощущение Свободы, ощущение Освобождения, ощущение Избавления — избавление от ужасного ограничения отождествления с этими ничтожными маленькими конечными объектами — вашим маленьким телом, и маленьким умом, и маленьким эго; все это объекты, которые могут быть видимы и потому не являются подлинным Видящим, истинной Самостью, чистым Свидетелем — тем, что вы есть на самом деле.

Так что вы не увидите ничего особенного. Что бы ни возникало, так оно и должно быть. Облака проплывают в небе, ощущения проплывают в теле, мысли проплывают в уме, и вы можете без усилий свидетельствовать все это. Все это спонтанно возникает в вашем собственном наличном расслабленном, пассивном осознании. И само это свидетельствующее осознание не что-то конкретное, что вы можете видеть. Это просто огромное фоновое ощущение Свободы — или чистой Пустоты, — и в этой чистой Пустоте, каковой вы являетесь, возникает весь проявленный мир. Вы — эта Свобода, Открытость, Пустота — а не любая из крошечных вещей, которые в ней возникают.

Пребывая в этом пустом, свободном, расслабленном, пассивном свидетельствовании, замечайте, что облака возникают в безбрежном пространстве вашего осознания. Облака возникают в вас настолько, что вы можете пробовать их на вкус, вы едины с облаками, они так близко, как если бы они были по эту сторону вашей кожи. Небо и ваше осознание стали одним, и все в небе без усилий проплывает в вашем собственном осознании. Вы можете целовать солнце, глотать горы — они так близко. Дзен говорит: «Выпей Тихий океан одним глотком» — и это легче всего на свете, когда внутреннее и внешнее более не различны, когда субъект и объект недвойственны, когда и смотрящий, и то, на что он смотрит, — это Один Вкус. И потому:

Мир иллюзорен, что означает — вы вовсе не какой бы то ни было объект; ничто видимое не обладает окончательной реальностью. Вы — нети, нети, ни то, ни это. И вы ни при каких обстоятельствах не должны основывать свое спасение на том, что конечно, временно, преходяще, иллюзорно, усиливает страдание и вызывает муку.

Реален один Брахман, реальна только Самость (неопределимый Брахман-Атман) — чистый Свидетель, вневременное Нерожденное, бесформенный Видящий, радикальное «Я-Я», сияющая Пустота — вот что реально, и это все, что реально. Это ваше состояние, ваша природа, ваша сущность, ваше настоящее и ваше будущее, ваше желание и ваша судьба, и в то же время это всегда вездесуще, как чистое Присутствие, одно, которое Одно.

Брахман и есть мир, Пустота и Форма недвойственны. После того как вы постигли, что проявленный мир иллюзорен, и после того как вы постигли, что реален один Брахман, тогда вы сможете видеть, что абсолютное и относительное недвойственны, тогда вы сможете понять, что нирвана и самсара недвойственны, тогда вы сможете постичь, что Видящий и все видимое недвойственны, Брахман и мир недвойственны — и все это на самом деле означает звук пения вон тех птичек. Весь мир Формы существует не где-нибудь, а в вашем наличном Бесформенном Осознании: вы можете выпить Тихий океан одним глотком, поскольку весь мир буквально существует в вашей чистой Самости, вездесущем великом «Я-Я».

И наконец, что самое важное, Рамана напомнил бы нам, что чистой Самости — и, следовательно, великого Освобождения — невозможно достичь, как нельзя обрести свою ногу или свое легкое. Вы уже осознаете небо, вы уже слышите звуки вокруг, вы уже свидетельствуете этот мир. Просветленный ум или чистая Самость в этот самый момент уже налицо на 100% — не на 99%, а на 100%. Как постоянно указывал Рамана, если Самость (или знание Самости) представляет собой что-то возникающее — если ваше постижение имеет начало во времени, — тогда это всего лишь еще один объект, еще одно преходящее, конечное, временное состояние. Нельзя достичь Самости — Самость читает эту страницу. Не существует поисков Самости — она смотрит вашими глазами в этот самый момент. Не существует обретения Самости — она читает эти слова. Вы просто абсолютно не можете обрести то, чего вы никогда не утрачивали. И если вы что-то обретаете — сказал бы Рамана, — это очень мило, но это — не Самость.

Поэтому я позволю себе дать вам совет перед тем, как вы будете читать слова величайшего мудреца мира: если вы думаете, что не понимаете Самость или Дух, тогда пребывайте в том, что не понимаете, и как раз это и есть Дух. Если вам кажется, что вы не вполне «улавливаете» Самость или Дух, то пребывайте в том, что не вполне его улавливаете, и как раз это и есть Дух.

Таким образом, если вы думаете, что понимаете Дух, то это — Дух. Если вы думаете, что не понимаете его, то это — Дух. И потому мы можем закончить величайшим и самым тайным посланием Раманы: трудно не обрести просветленный ум, а избежать его. По словам дорогого Учителя:

Нет ни созидания, ни разрушения,
Ни судьбы, ни свободной воли;
Ни пути, ни достижения;
Это окончательная истина.

Среда, 20 августа

Встал немного раньше, чем обычно, так что смог закончить намеченное на день чтение, прежде чем приехали Митч и его новая любовь Фрида. Специально для тома 2 я сейчас просмотрел около пятисот книг, и примерно столько же осталось — по антропологии, экологии, феминизму, постмодернизму, культурологии, постколониальным исследованиям, — и подавляющее большинство из них, увы, чрезвычайно нудны. Это усугубляется тяжеловесно-неразборчивым стилем; можно читать целые главы и не найти ни одной понятной фразы; текст душит своей незначительностью. В лучшем случае повествование в какой-то затхлой летаргии едва тащится по серой странице, всегда на грани околосмертного опыта.

Четверг, 21 августа

Фрида просто прелесть. Привлекательная, очень умная, очень открытая, очень восприимчивая. Рядом с ней Митч буквально загорается, что меня очень радует. В среду вечером у нас была вечеринка в честь Митча; несколько человек хотели встретиться с ним, а несколько других хотели встретиться со мной, так что я пригласил их всех, решив убить нескольких зайцев одной вечеринкой.

И теперь они уехали. Было здорово видеть их вместе. Мне кажется, это надолго. Шива и Шакти всегда находят друг друга, и кто бы мог подумать?

Понедельник, 25 августа

Звонила Сара Бейтс и оставила сообщение, приглашая меня принять участие в конференции, организованной Художественной комиссией Сан-Франциско и Обществом изучения американских индейцев. Она сказала милейшую вещь: «Из всех, кого я недавно читала, вы единственный человек, который действительно полностью понимает межкультурное интегративное видение». Что еще лучше, она прислала мне несколько фотографий своих художественных произведений, и они очень красивы. На фотографиях можно видеть выложенные на земле большие (3, 5 м) мандалы, которые Сара построила из сотен разнообразных объектов и материалов, как природных, так и сделанных человеком. Ее искусство представляет собой своеобразное соединение и включение модернистских тем (абстрактные рисунки), постмодернистских тем (полиперспективность) и традиционных тем (в ее случае тем американских индейцев).

В народе чероки семь кланов — клан Волка, клан Оленя, клан Красной Боли, клан Обманщиков, Голубой клан и клан Дикого Картофеля. Сара из клана Волка, и потому она включает элементы этого клана в свое искусство. Но что привлекает меня в ее работах — это то, как она использует элементы, представляющие коллективное и взаимосвязанное человечество — снова не этноцентрический плюрализм, а универсальный плюрализм. Вот выдержка из одного из ее буклетов: «Многие художники опираются на историю, чтобы рассказывать о своей частной реальности американского индейца, или женщины, или художника в обстановке истории искусства. Они изо всех сил стараются описать, что выделяет их из других людей [групповой или этноцентрический плюрализм]. Бейтс вместо этого решила использовать историю и философию своего наследия американских индейцев, и в частности народа чероки, для того чтобы говорить, как мы похожи, и описывать нашу взаимосвязанность» — мироцентрический или универсальный плюрализм. Это такой бальзам для наших разобщенных душ, для кошмара политики индивидуальности, политики нарциссизма, политики жалости к себе. Абсолютно чудесно, что Сара выражает в своем искусстве универсальный плюрализм и сражается с модными, но отвратительными тенденциями этноцентрического плюрализма и экстремистского разнообразия.

Пятница, 29 августа

Есть великолепная рок-группа под названием «Лив»; ее солист — Эд Ковальчук. Их компакт-диск «Швыряя медяк» разошелся в количестве более пяти миллионов экземпляров; это одна из моих любимых записей. Они дают концерт в наших местах, и Эд позвонил, чтобы спросить, нельзя ли ему ненадолго зайти ко мне — на него явно произвела большое впечатление «Краткая история». Я сказал: конечно заходи.

Эду двадцать шесть лет, он очень способный, красивый и по-настоящему милый. Ему присуща сильная склонность к религиозной духовности, и он все в большей степени хочет выражать это в своей музыке. И он, и его подружка Эрин — приятные искренние люди. Мы провели вечер втроем, и я обещал следить за его успехами в сочинении более духовной музыки.

Марси гостит у своих родителей в Пенсильвании и сказала, что она по-настоящему расстроена тем, что не смогла познакомиться с Эдом, не меньше, чем разлукой со мной.

Воскресенье, 31 августа

БИЛЕТ В АФИНЫ

«ПУТИ»: Почему Дух вообще дает себе труд проявляться, особенно когда это проявление неизбежно мучительно и требует, чтобы Он забыл свою подлинную сущность? Почему Бог воплощается?

К.У.: О, я вижу, вы начинаете с легких вопросов. Ладно, я дам вам несколько теоретических ответов, которые я получил в течение прошедших лет, а затем поделюсь своим личным опытом, как он есть.

На самом деле я задавал этот же вопрос нескольким духовным учителям, и один из них дал быстрый классический ответ: «Неинтересно обедать в одиночестве».

Я полагаю, что это звучит легкомысленно или непочтительно, но, чем больше думаешь об этих словах, тем более осмысленными они начинают казаться. Что, если мы, просто шутки ради, притворимся — вы и я всего на мгновение кощунственно притворимся, — что мы и есть Дух, Тат Твам Аси? Почему вы, будь вы Всемогущим Богом, почему вы стали бы проявлять мир? Мир, который, как вы говорите, неизбежно будет миром разделенности, смятения и страдания? Почему вы, как Единый, вообще стали бы давать начало Многому?

«ПУТИ»: Неинтересно обедать в одиночестве?

К.У.: Не становится ли это похожим на правду? Вот вы, Один и Единственный, Одинокий и бесконечный. Что вы будете делать дальше? Вы целую вечность купаетесь в своей собственной славе, вы века за веками наслаждаетесь своим собственным наслаждением, и что дальше? Рано или поздно вы, возможно, решите, что было бы забавно — просто забавно — притвориться, что вы — это не вы. Я имею в виду — а что вам еще делать? Что еще вы можете делать?

«ПУТИ»: Проявлять мир?

К.У.: Вы так не думаете? Но затем это начинает становиться интересным. В детстве я, бывало, играл в шашки сам с собой. Вы когда-нибудь пробовали это делать?

«ПУТИ»: Да, я вспоминаю что-то в этом роде.

К.У.: Ну и как, получалось?

«ПУТИ»: Не совсем, поскольку я всегда знал, каким будет ход моего «противника». Я играл за обе стороны и потому не мог «застать врасплох» самого себя. Я всегда знал, как буду ходить за обе стороны, так что это, по сути, не было игрой. Чтобы играть в игру, вам нужен кто-то «еще».

К.У.: Да, проблема именно в этом. Вам нужен «другой». Поэтому если вы — единственное Существо во всем бытии и вам хочется играть — вы хотите играть в любого рода игру, — то вам приходится принимать на себя роль другого и забывать, что вы играете за обе стороны. Иначе, как вы сказали, играть неинтересно. Вам приходится притворяться другим игроком с такой убежденностью, что вы забываете о том, что играете все роли. Если вы не забываете, тогда нет игры, она просто неинтересна.

«ПУТИ»: Так что, если ты хочешь играть — насколько я знаю, на Востоке это называется лила, — тебе приходится забывать, кто ты есть. Амнезия.

К.У.: Да, я думаю, так. И именно в этом суть ответа, который дают мистики всего мира. Если ты — Единый и тебе — от абсолютной избыточности, полноты, сверхизобилия — хочется играть, радоваться, забавляться, то ты должен вместо этого во-первых, проявить Многих, а затем, во-вторых, забыть, что ты и есть Многие. Иначе не будет игры. Проявление, воплощение — это великая Игра Единого, ради интереса и забавы притворяющегося Многими.

«ПУТИ»: Но это не всегда забавно.

К.У.: И да, и нет. Проявленный мир — это мир противоположностей: удовольствия и боли, верха и низа, добра и зла, субъекта и объекта, света и тени. Но если ты собираешься играть в великую космическую Игру, ты сам все это затеваешь. Как же иначе? Если нет ни частей, ни игроков, ни страдания, ни Многих, то ты просто остаешься Единым и Единственным, Одиноким и Отчужденным. Но обедать в одиночку неинтересно.

«ПУТИ»: Таким образом, начать игру проявления — значит, дать начало миру страдания.

К.У.: Начинает быть похоже на то, не так ли? И мистики, по-видимому, с этим согласны. Но существует выход из этого страдания, способ быть свободным от противоположностей, и он связан с непреодолимым и непосредственным постижением того, что Дух — это не добро в противоположность злу, или удовольствие в противоположность боли, или свет в противоположность тени, или жизнь в противоположность смерти, или целое в противоположность части, или синтез в противоположность анализу. Дух — это великий Игрок, который в равной мере дает начало всем этим противоположностям — «Я, Господь, проливаю Свет и на хорошее, и на дурное; Я, Господь, совершаю все это», — и с этим соглашаются мистики всего мира. Дух — не хорошая половина противоположностей, но основа всех противоположностей, и наше, так сказать, «спасение» состоит не в том, чтобы найти хорошую половину дуализма, а в том, чтобы отыскать Источник обоих половин дуализма, ибо это то, чем мы поистине являемся. Мы — обе стороны великой Игры, поскольку мы — вы и я, в глубочайших уголках самой нашей Самости — создали обе эти противоположные стороны, чтобы насладиться великолепной игрой в космические шашки.

Во всяком случае, это тот «теоретический» ответ, который почти всегда дают мистики. Как сказано в Упанишадах, «недвойственность» означает «быть свободным от пар». То есть великое освобождение состоит в избавлении от пар противоположностей, избавлении от двойственности — и в нахождении, вместо этого, Одного Вкуса, который дает начало тому и другому. Это освобождение, ибо мы просыпаемся от невозможного, мучительного сна, в котором мы тратим всю жизнь, пытаясь отыскать верх без низа, внутреннее без внешнего, добро без зла, удовольствие без неизбежной боли.

«ПУТИ»: Вы сказали, что у вас есть и более личный ответ.

К.У.: Да, такой, как есть. Помню, что, когда я впервые, хотя и обрывочно, пережил нирвикальпа самадхи — что означает медитативное погружение в бесформенное Единое, — у меня было смутное чувство — очень слабое, едва заметное, — что мне не хочется быть одиноким в этом чудесном просторе. Я помню очень рассеянное, но очень настойчивое ощущение желания разделить его с кем-нибудь. Таким образом, что делать в этом состоянии одиночества?

«ПУТИ»: Проявлять мир.

К.У.: Так мне кажется. И я знал, пусть и по-дилетантски, что, если бы я вышел из этой бесформенной Единственности и узнал мир Многих, я бы страдал, поскольку Многие всегда причиняют друг другу боль, равно как и помогают друг другу. И знаете что? Я был рад отказаться от покоя Единого, даже хотя это означало боль многих. Хотя это лишь крохотный кусочек того, что видели великие мистики, но мой ограниченный опыт, судя по всему, подтверждает их заявление: Ты — Единый, добровольно дающий начало Многим — боли и удовольствию и всем противоположностям, — поскольку ты выбираешь не оставаться в совершенном одиночестве Бесконечности и потому, что ты не хочешь обедать один.

«ПУТИ»: А боль, которая с этим связана?

К.У.: Выбирается добровольно, как часть необходимой Игры Жизни. Нельзя иметь проявленный мир без всех противоположностей удовольствия и боли. И чтобы избавиться от боли — греха, страдания, дукхи, — ты должен вспомнить, кто и что ты есть на самом деле. Это вспоминание, припоминание, анамнезис — «Делай это в Напоминание обо Мне» — означает «Делай это в Напоминание о Самости, которой Ты являешься» — Тат Твам Аси, Ты Есть Это. Великие мистические религии всего мира состоят из ряда сложных практик для усмирения маленького «я», которым мы притворяемся, которое вызывает ту боль и страдание, что вы чувствуете, и пробуждения в качестве Великой Самости, составляющей нашу подлинную основу, цель и участь, — «Да пребудет в тебе это сознание, что было в Иисусе Христе».

«ПУТИ»: Происходит ли это постижение по принципу «все или ничего»?

К.У.: Обычно нет. Часто это происходит в виде ряда проблесков Одного Вкуса — мимолетных впечатлений того, что ты един с абсолютно всем проявлением, в его хороших и плохих аспектах, в холоде и жаре, восхищении и боли. Ты — Космос, в буквальном смысле. Но ты начинаешь понимать этот факт во все больших проблесках бесконечности, каковой ты являешься, и ты осознаешь, почему именно ты начал эту чудесную, ужасную Игру Жизни. Но в конечном счете это абсолютно не жестокая Игра, поскольку ты, и один ты, затеял эту Драму, эту Лила, этот Кенозис.

«ПУТИ»: Но как насчет того мнения, что эти переживания «Одного Вкуса» или «Космического Сознания» представляют собой просто побочный эффект медитации и потому не являются «по-настоящему реальными»?

К.У.: Ну, это можно сказать о любом виде познания, которое зависит от инструмента или прибора. «Космическое сознание» часто зависит от инструмента медитации. Ну и что? Возможность видеть ядро клетки зависит от микроскопа. Разве мы из-за этого говорим, что клеточное ядро нереально, поскольку оно представляет собой всего лишь побочный продукт микроскопа? Разве мы говорим, что луны Юпитера нереальны, поскольку они зависят от телескопа? Те, кто высказывает это возражение, — это почти всегда люди, не желающие использовать инструмент медитации, точно так же, как церковники отказывались посмотреть в телескоп Галилея и таким образом признать луны Юпитера. Пусть они живут со своим отказом. Но давайте мы — в полную меру своих способностей и, как можно надеяться, движимые лучшими побуждениями милосердия и сострадания — постараемся уговорить посмотреть, только один разок, и увидеть собственными глазами. Я подозреваю, что для них мог бы открыться другой мир, мир, существование которого в избытке подтверждается всеми, кто смотрит в телескоп и микроскоп медитации.

«ПУТИ»: Не могли бы вы рассказать...

К.У.: Если мне позволено перебить вас, вы не возражаете, если я приведу одну из моих любимых цитат из Олдоса Хаксли?

«ПУТИ»: Пожалуйста.

К.У.: Это из «В последнее лето умирает лебедь».

«Мне нравится, чтобы слова, которые я употребляю, имели какое-то отношение к фактам. Вот почему меня интересует вечность — психологическая вечность. Потому, что это — факт».

«Для вас — возможно», — сказал Джереми.

«Для всякого, кто решит выполнить условия, при которых это можно пережить».

«А почему кто-то должен хотеть их выполнить?»

«А почему кто-то решает поехать в Афины и увидеть Парфенон? Потому, что это стоит хлопот. И то же самое верно в отношении вечности. Опыт вневременного блага стоит всех усилий, с которыми он связан».

«Вневременное благо, — с отвращением повторил Джереми. — Я не знаю, что означают эти слова».

«А откуда вам знать? — сказал м-р Проптер. — Вы так и не купили свой билет в Афины».

«ПУТИ»: Так, значит, созерцание — это билет в Афины?

К.У.: Разве вам так не кажется?

«ПУТИ»: Безусловно. Интересно, не могли бы вы чуть-чуть рассказать нам о вашем собственном билете в Афины? Не могли бы вы немного рассказать об истории вашего собственного опыта медитации? А также, что такое «интегральная практика» и что она предлагает современному духовному искателю?

К.У.: Ну, что касается моей собственной истории, я не уверен, что смогу сказать что-нибудь значительное достаточно кратко. Я занимаюсь медитацией уже 25 лет, и мне кажется, что мои переживания не так уж сильно отличаются от опыта многих других людей, идущих по сходному пути. Но я постараюсь кое-что рассказать об «интегральной практике», поскольку подозреваю, что ей может принадлежать будущее. Идея очень проста, и Тони Шварц — автор книги «Что действительно важно: поиски мудрости в Америке» — резюмировал ее как попытку «поженить Фрейда и Будду». Но в действительности это означает просто попытку объединить достижения западной «глубинной психологии» с «высотной психологией» великих традиций мудрости — попытку соединить «ид» и Дух, «тень» и Бога, либидо и Брахмана, инстинкт и Богиню, низшее и высшее, — какие бы термины вы ни предпочли, я полагаю, что мысль достаточно ясна.

«ПУТИ»: Речь идет о действительной практике?

К.У.: Да, о действительной практике, основанной примерно на следующем. Если взять Великое Гнездо Бытия — простирающееся от материи к телу, к уму, душе и духу, — то как мы можем признавать, почитать и использовать все эти уровни своего существа? И если мы это делаем — если мы привлекаем все уровни своего собственного потенциала, — разве это не поможет нам лучше вспоминать Источник великой Игры Жизни, который представляет собой не что иное, как нашу собственную глубочайшую Самость? Если Дух составляет основу и цель всех этих уровней и если мы в действительности представляем собой Дух, разве усердное занятие всех этих уровней не поможет нам вспомнить, кто и что мы есть на самом деле?

Такова теория, которую, как я понимаю, я изложил довольно сухо. Говоря конкретнее, идея состоит в следующем: возьмите практику (или практики) для каждого из этих уровней и усердно занимайтесь всеми этими практиками. Для физического уровня можно использовать физическую йогу, тяжелую атлетику, витамины, питание, бег трусцой и т.п. Для эмоционально/телесного уровня можно попробовать тантрический секс, терапию, которая помогает соприкасаться с чувственной стороной вашего бытия, биоэнергетику, гимнастику тай-цзы и т.д. Для умственного уровня подходят когнитивная терапия, повествовательная терапия, разговорная терапия, психодинамика и т.д. Для уровня души — созерцательная медитация, йога божества, тонкое созерцание, центрирующая молитва и т.п. А для уровня духа нужны более недвойственные практики, например, дзен, дзогчен, адвайта веданта, кашмирский шиваизм, бесформенный христианский мистицизм и так далее.

Я неохотно привожу этот перечень, поскольку, как вам известно, существуют буквально тысячи превосходных практик для всех этих уровней, и мне не хотелось бы исключать любую из них. Но, пожалуйста, сосредоточьтесь на общей идее: взять одну или более практик для каждого уровня вашего существа — от материи до тела, ума, души и духа — и выполнять их все в полную меру сил, по отдельности или вместе. Вы не только просто начнете лучше себя чувствовать на мирском уровне, вы резко повысите свои шансы попасть в свое собственное изначальное Владение, каковое представляет собой сам Дух, вашу глубочайшую тождественность и причину.

«ПУТИ»: Есть ли какие-нибудь учителя, которые сейчас преподают такого типа интегральную практику?

К.У.: К сожалению, на этом раннем этапе это делают немногие учителя. Отчасти это связано с тем, что такая интегральная практика представляет собой соединение Востока и Запада, а они только недавно познакомились друг с другом. Но есть много превосходных учителей, которые работают с одним или более из множества уровней вашего существа — и потому в данное время вам следует просто «смешивать и подбирать» — или выбирать учителей, которые лучше всего подходят для вас на каждом уровне. Подберите для себя подходящие физические упражнения и разумную программу питания. Постарайтесь заниматься хорошей психотерапевтической практикой — она может быть такой простой, как запись ваших сновидений или участие в дискуссионной группе. Попробуйте хорошую медитативную практику и занимайтесь общественно полезной деятельностью. Я не хочу, чтобы это было похоже на какую-то ужасающую дисциплину, но просто постарайтесь, в полную меру своих сил, занимать всего себя, чтобы пробуждать всего себя.

«ПУТИ»: Есть ли учителя, которые, по крайней мере, движутся в направлении интегральной практики?

К.У.: Да, есть несколько авторов, которые сегодня подчеркивают важность интегрального подхода, и хотя все, что они пишут, носит очень предварительный характер, с них вполне можно начать. Можно попробовать почитать «Жизнь, которая нам дана» Майкла Мёрфи и Джорджа Леонарда, «Что действительно важно» Тони Шварца, «Пути за пределы эго» Роджера Уолша и Френсис Воон и мою книгу «Око Духа».

Но идея достаточно проста: практика на любом одном уровне вашего существа не приведет к полному просветлению. Если вы только медитируете, это не приведет к автоматическому устранению вашего психодинамического «мусора». Если вы только медитируете, от этого не станут лучше ваша работа или ваши семейные отношения. С другой стороны, если вы занимаетесь только психотерапией, не думайте, что это освободит вас от бремени страха и смерти. Отдавайте Фрейду то, что принадлежит Фрейду, а Будде то, что принадлежит Будде. А лучше всего отдавайте Божественному всего себя, вовлекая в это все, чем вы являетесь.

Черт возьми, это звучит как реклама морской пехоты: «Будь всем, чем ты можешь быть». Но в действительности дело в том, что, чем больше аспектов самого себя вы вовлекаете в поиск Источника этой Игры Жизни, тем больше у вас шансов обнаружить тот поразительный факт, что именно вы являетесь ее единственным Автором. И это не теоретическое утверждение, а наш наилучший шанс получить свой билет в Афины.


СЕНТЯБРЬ

Универсальная истина, Путь небес и земли, иными словами, опыт абсолютного и бесконечного — или, на духовном языке, Дао — огромная ошибка думать, что его можно найти где-то на небесах или в потустороннем мире. Мы никогда ни на мгновение не покидаем Дао, То, что можно покинуть, — это не Дао.

Амакуки Сессан

Вторник, 2 сентября

Когда тело-ум остается позади, когда меня нет нигде, есть только бесконечная Пустота, радикальная Полнота, без конца расцвеченная светимостью. «Я-Я» раскрывается как Космос, где никакой объект не портит первозданную Чистоту, где понятия слишком смущены, чтобы говорить, где двойственность стыдливо прячет свое лицо, а страдание даже не способно вспомнить свое имя. Ничего никогда не происходит здесь, в полноте бесконечности, поющем самосуществующем блаженстве, переполненном самоосвобождающими жестами, счастьем быть дома. В открытости этого момента бесконечная благодарность встречается с совершенной простотой, ибо есть только это, сейчас, всегда и безнадежно во веки веков.

Среда, 6 сентября

Умерли принцесса Диана и Мать Тереза, Двух самых известных в мире женщин не стало в течение недели. (Реакция мира на их смерть являет собой поразительный пример пирамиды развития — чем больше глубина, тем меньше охват).

Диана, по общему мнению, была хорошим человеком — заботливым, любящим и преданным; но главное, она была поразительно красивой и обаятельной. Она действительно была Принцессой мира. И в нашем плоском и выцветшем постсовременном мире, где считается, что все должно быть безотрадно равным, истинная Принцесса была обещанием возможности чего-то большего. По-своему она была царственно, божественно красива, и миллионы людей по всему миру глубоко и искренне любили ее, потому что она пробуждала красоту, скрытую и во всех них. Она была лучом чего-то большего, и мир отвечал обожанием — оно выходило далеко за пределы всего, чем Диана была как личность; но все равно, этот чудесный луч исходил именно от ее личности. Глядя, как ее сыновья, Уильям и Гарри, идут за похоронным кортежем, я заплакал, подобно миллионам других людей.

Мать Тереза была гораздо ближе к этому божественному лучу и практиковала его более усердно и без роскоши. Она была в меньшей степени человеком, чем проводником космического сострадания — неослабного, неистово увлеченного, пугающе убежденного.

Как бы то ни было, я очень высоко ценил их обоих по совершенно разным причинам, и сегодня утром в этом мире стало значительно меньше света, чем было вчера.

Среда, 10 сентября

Вчера вечером к нам с Марси приходили обедать Кейт Олсон и Т. Джордж. Т. Джордж совершенно поражает. Что? Ему семьдесят два? И он по-прежнему бодр и полон сил. Почти невозможно создать успешный журнал — и все же Т. Джордж основал целых два — «Психология сегодня» и «Здоровье Америки»,* — и оба они до сих пор процветают. Я убежден, что ему удастся создать и третий — «Духовность и здоровье», — но на этот раз сделать это довольно трудно, поскольку «духовность» означает столь многое для столь многих людей, что будет сложно сосредоточить усилия и объединить других вокруг общей задачи.

Разумеется, эта трудность усугубляется до/над заблуждением: многое из того, что люди называют «духовным» — это не надрациональное осознание, а дорациональное чувство, и в этом состоит реальная проблема, на обсуждение которой мы потратили большую часть вечера. Я использовал схему, показанную на рис. 4, чтобы высказать ряд предложений.

Рис. 4. Целительная спираль

Рост и развитие человека, как правило, развертываются от тела к уму, к душе и к духу не в виде линейной восходящей последовательности, а как вложенные друг в друга волны, причем при нормальном развитии каждая последующая волна охватывает и заключает в себе предшествующие. Но почти на любой стадии высшее может подавлять низшее. Вместо охвата и приятия происходят отрицание и отторжение. Вместо превосхождения и включения налицо отчуждение и подавление.

Это особенно верно для отношения между умом и телом. Первые годы жизни бывают в основном сенсомоторными, довербальными и по большей части проходят без участия ума — ребенок отождествляет себя со всем телом, ощущениями и физиологическими влечениями. Но примерно к 2 годам начинает появляться символический и концептуальный ум, а к 6—7 годам возникает конкретно-операционный ум. В идеале ум превосходит и включает в себя предшествующие телесные ощущения, чувства, побуждения и влечения. Но больше чем в половине случаев — и это великая епархия Фрейда — ум (эго-ум) подавляет или отрицает некоторые предыдущие телесные чувства, нередко секс или агрессию. Эти подавленные или вытесненные чувства не могут просто исчезнуть, а проявляются в замаскированном виде как болезненные невротические симптомы*.

Поэтому к тому времени, когда большинство людей достигают раннего взрослого возраста, они страдают различными видами диссоциации ума/тела: они утратили контакт со своим телом, своими чувствами, своим органическим богатством, своей жизненной силой. Это имеет два конкретных последствия: во-первых, сама жизнь становится тусклой и, во-вторых, более высокое развитие оказывается более трудным и, следовательно, гораздо менее вероятным.

Таким образом, для того чтобы оживить текущее, а также обеспечить возможность более высокого развития, нередко оказывается необходимо заново установить контакт с телом. Именно для этого предназначаются многие виды психотерапии. Некоторые формы телесной терапии сосредоточиваются непосредственно на теле (посредством чувственного осознания, рольфинга, биоэнергетики и т.п.), тогда как другие виды терапии, по существу, занимаются своего рода регрессией к осознанию раннего детства. Мы временно возвращаемся назад к уровню довербального тела, налаживаем с ним контакт и дружеские отношения, а затем воссоединяем его с умом (классическое название этого процесса — «регрессия на службе эго»). Но во всех этих случаях конечная цель состоит в установлении полного контакта и с телом, и с умом.

Коль скоро мы объединили тело с умом, становится гораздо более легким — и более вероятным — продолжение роста за пределы тела и ума, в сферы души и духа. На схеме эти два общих движения — регрессия на службе эго и затем переход к трансценденции эго — показаны в виде большой спирали, которая у типичного взрослого человека сперва идет вниз (регрессия), а затем вверх (трансценденция).

В нисходящей части этой спирали мы, вопреки утверждениям романтиков, восстанавливаем контакт не с утраченной высшей Основой, а просто с подавленными телесными чувствами*. Мы возвращаем себе не надрациональное осознание, которое имели в младенчестве, но затем утратили, а скорее дорациональные импульсы, которые мы, к сожалению, подавляли. Тем не менее это подавление болезненно и пагубно, и его можно исцелить только путем восстановления связи и дружеских отношений с отчужденными побуждениями и телесными чувствами (регрессия на службе эго как прелюдия к трансценденции эго).

Но проблема многих форм терапии и большинства разновидностей альтернативной духовности состоит в том, что мы начинаем движение по этой целительной спирали, а затем, впадая в до/над заблуждение, застреваем на дорациональной, чувственной, телесной стадии. Мы возвращаемся к чувствам, эмоциям, ощущениям, осознанию тела — что само по себе правильно и составляет первый этап путешествия, — но затем просто останавливаемся там и называем это надрациональным духом, хотя это не имеет с ним ничего общего. Пытаясь достичь надрационального, мы кончаем дорациональным и называем это освобождением. Сущий кошмар.

Казалось, и Т. Джордж, и Кейт согласились с этим анализом, и тут Кейт вступила в разговор. «Я согласна с этим, но вы же не хотите сказать, что все чувства носят дорациональный или эгоцентрический характер, не так ли?»

«Нет, вовсе нет. Существуют как бы уровни чувства, или уровни аффекта, идущие от эгоцентрических чувств к социоцентрическим чувствам, мироцентрическим чувствам и духовным чувствам — приблизительно от тела к уму, к душе и к духу».

«Но как можно понять, какое чувство какое?» — поинтересовалась Марси.

«Если ты стараешься установить контакт со своими чувствами, если ты используешь чувственное осознание, ощущаемый смысл, сосредоточение на теле, соматическую терапию, биоэнергетику, то ты находишься на эгоцентрической стадии. Само по себе это вовсе не плохо. По сути дела, это основа всей дальнейшей практики. Но если ты остаешься на этом уровне, то это фактически глубокая регрессия к доконвенциональному модусу осознания. Конечно, это здорово — поначалу, — поскольку ты отказалась от строгостей социоцентрического осознания и взаимного понимания. Ты просто наслаждаешься собой, постоянно «перерабатываешь» свои чувства и возбуждаешь свои импульсы, и это какое-то время очень приятно, до тех пор пока — как указывал Кьеркегор — это не превращается в отчаяние, поскольку ты отрезана от круга соучастия, который существует вне тебя.

«Этот круг соучастия — следующий этап», — заметил Т. Джордж.

«Да, я думаю, так. Вы переходите от эгоцентрических чувств к социоцентрическим чувствам — от Я к Мы, — когда сообщаете о своих чувствах другим в диалоге, направленном на взаимное понимание, участие и заботу. Это справедливо как для мужчин, так и для женщин. Кольберг назвал это переходом от ориентированности на себя к взаимности, а Джиллиген называет это переходом от «эгоистической стадии» к «стадии заботы». Теперь ваши чувства распространяются на круг соучастия, заботы и взаимопонимания. Вас по меньшей мере так же интересуют чувства других, как и собственные чувства. Ваш мир расширился с самого себя на группу».

«А какая стадия идет после группы?» — спросила Кейт.

«Все группы», — сказал Т. Джордж.

«Да, мироцентрическая. Вы переходите от эгоцентризма к социоцентризму и к мироцентризму, от «себя» к «нам» и ко «всем нам». Вас заботит не только ваше племя, ваша группа, ваш народ, а все группы, все люди, повсюду, независимо от расы, пола или вероисповедания. И это не абстракция, вы это чувствуете».

«Я точно знаю это чувство, — сказала Кейт, — оно порой приходит, когда я занимаюсь центрирующей молитвой. Это вроде обета бодхисаттвы».

«Да, и я думаю, что в действительности это следующая стадия — мироцентрические чувства сменяются подлинно духовными чувствами, поскольку они распространяются на всех чувствующих существ, как таковых. Но самое замечательное состоит в том, что мы можем ощущать глубоко мироцентрическое/духовное чувство вселенской заботы и сострадания. Шопенгауэр говорил, что мы можем испытывать такое чувство, только если все мы в конечном счете Одна Самость, и я думаю, что так оно и есть».

«Но, — заметила Марси, — все это вселенское сострадание теряется, когда ты просто стараешься соприкасаться со своими чувствами, или оставаться в своем теле, или перерабатывать свои эмоции. Это все время происходит в Институте Наропы. Все стараются оставаться со своими чувствами — они называют это «духовным», — и потому никто ничего не трансцендирует».

«Совершенно верно, — согласился я, — но это типично отнюдь не только для Института Наропы. На самом деле фиксация на чувственных или телесных модусах называется «бодизмом», и такой бодизм, по существу, характерен для современного и постсовременного мира. Бодизм — это просто еще одно название флатландии — убеждения, что реальны только принадлежащие к грубому миру чувственные, эмпирические реалии. Бодизм или флатландия в равной мере довлеют как над основным течением культуры, так и над контркультурой. Все мы признаем, что преобладающим мировоззрением большинства является научный материализм. Но взгляните на контркультурные воззрения — экопсихологию, глубинную экологию, телесные терапии, экофеминизм, «паутину жизни», религии Великой Матери, имманентную духовность — у всех них одно общее: окончательной реальностью считается грубый сенсомоторный мир. Иными словами, бодизм — тот же самый бодизм, под которым подписывается массовая культура. Добро пожаловать во флатландию, чисто Низошедший* мир современной и постсовременной пустоши».

И Т. Джорджа, и Кейт интересовало, почему это бодизм получил такое распространение. Я предположил, что это было оборотной стороной современности**. В течение тысячелетий на Западе преобладал Восходящий идеал — Бог считался чисто потусторонним, чисто трансцендентным, а его Царствие — «не от мира сего». Но затем, начиная с эпохи Возрождения и достигая кульминации в эпоху Просвещения, этот идеал яростно отвергали до такой степени, что вместе с тоннами грязной воды выплеснули и дитя трансцендентальной истины. В результате современный Запад пришел к чисто Нисходящему мировоззрению — грубому, сенсомоторному, эмпирическому бодизму — иными словами, к флатландии.

И потому теперь, даже когда контркультурные движения заявляют, что опрокидывают или превосходят старую парадигму просвещения, они по большей части остаются прочно увязшими в ней. Они попадаются в сеть чисто Нисходящего мировоззрения, с его последовательным бодизмом, холизмом флатландии и привязанностью к одной только грубой сфере — в точности как в «старой парадигме», которую они так громко осуждают.

(Мне также пришла на ум книга Джоан Брамберг «Проект Тело», в которой прослеживается отношение девушек к своему телу в течение последних двух столетий. Типичная запись в дневнике в конце XVIII века: «Серьезно работать. Иметь чувство собственного достоинства. Интересоваться другими». Типичная запись в наше время: «Я буду худеть. Достану новые контактные линзы, хорошую косметику, новую одежду и аксессуары». Брамберг комментирует: «До XX в. тело просто не занимало в мыслях девушек центрального места. Теперь они считают тело высшим выражением своей сущности». Конечно, Брамберг пытается превратить этот бодизм в феминистскую проблему, хотя феминизм здесь ни при чем; бодизм — это просто одно из определений флатландии, в равной степени воздействующей и на женщин, и на мужчин — регрессивной, нарциссической, нивелирующей тенденции в сознании, — мы попытались лечить подавление тела регрессией к телу, мы больше не подавляем тело, мы одержимы им и полностью зациклены на нем, и результатом стал чисто Низошедший сенсомоторный мир.)

Идея, разумеется, состоит в том, чтобы объединить и Восходящее движение (от тела к уму, к душе и духу) и Нисходящее движение (от духа к душе, уму и телу). Но пока все, что у нас есть на самом деле, — это несколько чисто Восходящих трансцендентальных религий и огромное количество движений полного Нисхождения, бодизма и флатландии. Мы все еще ожидаем подлинно интегрального, недвойственного мировоззрения, и хотя несколько человек работают в этом направлении, еще предстоит сделать очень много.

Пятница, 12 сентября

Пришли гранки «Разума и Души»; сделал незначительные исправления и отослал их обратно; работа приближается к концу.

Когда я был в Нью-Йорке в «Четырех временах года» во время того двухдневного аукциона, то, беседуя с различными издателями, я всегда заканчивал одним и тем же утверждением, и сегодня я более чем когда-либо убежден в его правоте: я полагаю, что в мире происходят два основных диалога — между наукой и религией и между религией и либерализмом. Духовность сперва должна пролезть через игольное ушко современной науки, и главной задачей «Разума и Души» было показать, как это может произойти. Но после того как это произойдет, духовность должна будет пролезть через игольное ушко либерализма (и это главная тема планируемого продолжения «Разума и Души»).

В нынешней ситуации современный мир в действительности разделен на два основных враждующих лагеря — науки и либерализма, с одной стороны, и религии и консерватизма, с другой. И ключ к примирению этих лагерей состоит в том, чтобы сперва примирить религию с наукой, а потом, во-вторых, примирить религию с либерализмом, поскольку и наука, и либерализм глубоко антидуховны. И это должно происходить именно в таком порядке, поскольку либерализм даже не захочет слушать религию, если только она сперва не пройдет научную проверку.

Конечно, в известном смысле наука и либерализм правы в своей антидуховности, поскольку большая часть того, что исторически считалось «духовностью», теперь представляет собой дорациональную — магическую или мифическую, потенциально этноцентрическую фундаменталистскую догму. Либерализм традиционно возникал для борьбы с тиранией дорационального мифа — для борьбы с традиционной, ограниченной, этноцентрической религией, — и это одно из его непреходящих и славных достижений (а именно свобода, равенство и права отдельных людей перед лицом зачастую враждебного или принуждающего коллектива). И именно поэтому либерализм всегда объединялся с рациональной наукой против фундаменталистской, мифической, дорациональной религии (и консервативной политики, которая обычно опиралась на эту религию).

Но ни наука, ни либерализм не сознают, что вдобавок к дорациональному мифу существует надрациональное осознание. Есть не два лагеря — либерализм против мифической религии, — а три: мифическая религия, рациональный либерализм и надрациональная духовность. Либерализм может справедливо не доверять дорациональному мифу, но при этом непредубежденно относиться к надрациональному осознанию. Его возражения против мифических форм неприменимы к бесформенному осознанию, и потому либерализм и подлинная духовность могут рука об руку идти к более величественному завтра. Если бы это можно было показать им, используя термины, приемлемые для обеих сторон, то мы бы, на мой взгляд, впервые имели возможность постлиберальной духовности, которая сочетает в себе сильные стороны консерватизма и либерализма, но превосходит их оба в надрациональной, надличностной интеграции. Я полагаю, что «Разум и Душа» может быть, по крайней мере, хорошим началом первого диалога, и я надеюсь в ближайшие пять лет сделать то же самое для второго диалога (духовности и либерализма).

Но одно абсолютно ясно: все разговоры о «новой духовности» в Америке останутся пустой тратой времени, если не будут проведены и не дадут свои ответы эти два центральных диалога. Если духовность не сможет пройти через ворота науки, а затем либерализма, она так и не станет значимой силой в современном мире, а останется всего лишь организующим началом для дорациональных уровней развития.

Понедельник, 15 сентября

«Что такое пандит?» Ее зовут Прайтем. Тэмми привела с собой Прайтем и Мэтью для длинной беседы о нескольких неотложных вопросах. (Тэмми Саймон — основательница одной из самых успешных компании звукозаписи в Америке, которая располагается здесь, в Боулдере. Тэмми записывает всех, от Тич Нат Хана до Кэролайн Мисс и далай-ламы. Она приводит своих любимцев ко мне домой, и мы все вместе обедаем.) Мэтью (ассистент студии) и Тэмми редактировали самую последнюю книгу Гангаджи — американки, ставшей духовным учителем традиции Веданты. Прайтем хотела расспросить меня о моей работе, а у Тэмми и Мэтью было полно вопросов о Гангаджи.

«Я — пандит, а не гуру». И с этой фразы, которую я произносил сто раз в жизни, разговор снова перешел на эту труднейшую тему. «В Индии принято проводить это важное различие. Основная разница состоит в том, что гуру принимает приверженцев, а пандит нет. Кроме того, пандиты обычно посвящают себя изучению той или иной традиции, тогда как гуру может быть, а может и не быть знатоком традиции».

«Так почему пандит не принимает приверженцев или учеников?»

«Это как бы совершенно другая профессия. Для гуру или учителя принять ученика — это очень серьезное дело, почти как для психоаналитика начать работать с клиентом. Ни та, ни другая сторона не должна относиться к этому легкомысленно, поскольку речь идет о годах, возможно, даже десятилетиях, глубоко личной, тесной и напряженной совместной работы. Гуру приходится бороться, зачастую публично, с кармой или обуславливанием всех тех, кто к ним приходит. Это тяжелая и трудная задача».

«Итак, пандиты этого не делают».

«Нет, не делают. Отдельный пандит может быть более или менее просветленным, чем отдельный гуру, но в любом случае пандиты обычно ограничивают свое понимание писательской деятельностью или преподаванием (скажем, в университете) или другими вполне обыденными занятиями. Но они, как правило, не занимаются духовной терапией. Это совершенно другое поле деятельности».

«Так как же на самом деле работает гуру?»