Да, Луна, конечно, представляется целью попроще

Лента.ру: Давайте начнем с истории проекта.

Виктор Хартов: Начать стоит с автоматических станций «Вега-1» и «Вега-2». В 1984 году с разницей в шесть дней станции отправились к Венере. В СССР из соображений надежности запускали сразу две станции — не одна долетит, так другая. В случае с «Вегами» страховка не потребовалась — обе станции долетели. Вместе с ними на Венеру прибыли посадочные аппараты и аэростаты. Были исследованы характеристики атмосферы Венеры в процессе спуска и полета аэростатов, проведено исследование грунта посадочными аппаратами. Огромное количество новых данных. А потом, выполнив роль ретрансляторов для посадочных аппаратов, станции за счет гравитационного маневра направились к комете Галлея. При прохождении вблизи ядра они потеряли от столкновений с веществом кометы половину мощности солнечных батарей, но задачу выполнили — уникальные данные о ядре кометы получили. Проект «Вега» чрезвычайно удачным получился.

Потом была пара станций «Фобос-1» и «Фобос-2» — как следует из названия, к марсианскому спутнику. Там, конечно, не все прошло гладко. Первую станцию потеряли во время полета к Марсу из-за ошибки в заложенной с Земли программе. До Марса долетела вторая станция и успешно сблизилась с Фобосом. Но потом связь исчезла. Наверное, марсианам вся эта суета не очень понравилась...

Скорее, фобосианцам.

Виктор Хартов

Фото: пресс-служба НПО имени С.А. Лавочкина

Ну да, фобосианцам. Совсем неудачной миссию назвать нельзя — получены снимки Фобоса, масса научных данных, удалось уточнить массу Фобоса.

После этих миссий доверие к советской космонавтике в мире было огромным. В этой атмосфере на свет появился «Марс-96». Это был очень красивый проект — к Марсу летели орбитальный аппарат, два посадочных модуля и два пенетратора, которые на скорости 70 метров в секунду должны были вонзиться в марсианскую поверхность. Носовая часть уходила метров на шесть-семь в грунт, а хвостовая оставалась торчать и передавать данные. При этом датчики в носовой части были рассчитаны на перегрузки в 500g.

Но тут начались девяностые. Надо понимать, в каких условиях приходилось трудиться над этим аппаратом и его составными частями: безденежье, угроза отключения электричества, воды, долги по зарплате. И психологически очень непросто.

Сложность научных космических аппаратов вынуждает применять технические решения на самой грани возможного. И при любом контроле успех миссии зависит от каждого работника. И каждый должен понимать — одна ошибка одного человека может свести весь многолетний труд на нет. Должна быть осознанная самодисциплина, а какая тут осознанность — денег нет, перспектив не видно, в стране черт-те что. Поленился надеть антистатический браслет, коснулся тайком аппарата — щелкнуло статическое электричество, и все, где-то перегрузилась микросхема, бомба для будущих проблем заложена...

«Марс-96» запустили, но разгонный блок не сработал. Всего через несколько часов станция вошла в атмосферу и сгорела. Это был, конечно, удар. Хотя, как написал в своей книге Эрик Михайлович Галимов, случившееся было «скорее, закономерным результатом, нежели несчастным случаем».

После этого провала нужно было срочно что-то решать, выбирать следующий проект. Иначе дело шло к потере отечественной межпланетной космонавтики вообще: без работы теряются навыки, разбредаются кадры. Набирали активность американцы, которым удалось запустить Mars Global Surveyor, а потом сразу же Mars Pathfinder с первым марсоходом. Повторять «Марс-96» не имело смысла, поэтому родилась идея попробовать что-то, на что, скажем, американцы или европейцы не решатся. С другой стороны, это должно было быть нам по силам. Так и родился «Фобос-Грунт» — проект доставки с марсианского спутника грунта на Землю. С одной стороны, это должно было стать уникальным проектом, с другой — у нас были наработки по «Фобосам», был опыт (пусть и не совсем удачный), который вполне можно было применить в этой миссии. Изначально предлагаемая программа включала в себя запуски к Луне — в том числе, для того чтобы обкатать необходимые для полета к Фобосу технологии.

Да, Луна, конечно, представляется целью попроще.

«Космический аппарат уходил из зоны радиовидимости с территории России. Была уже ночь. Далее телеметрическая информация с КА ожидалась утром. Обычно связь с космическим аппаратом продолжала вести станция слежения, установленная на судне, находившемся в океане. Теперь из соображений экономии судно не выслали. В расчетное время космический аппарат на связь с антенной в Евпатории не вышел. Как было установлено впоследствии, не запустился повторно двигатель разгонного блока. Каковы бы ни были конкретные причины аварии, есть прямая связь между финансовой дезорганизацией и провалом проекта. Постепенно накапливались недоработки, что-то было недоиспытано, недоделано. Могло пронести! Увы, не пронесло».

Эрик Галимов о «Марсе 96», книга «Замыслы и просчеты: Фундаментальные космические исследования в России последнего двадцатилетия: 20 лет бесплодных усилий»

Менее сложной, я бы сказал. Такое последовательное наращивание сложности жизненно необходимо. Как бы мы ни старались, предусмотреть на Земле все, что может случиться в космосе, просто невозможно. Безусловно, максимально необходимо имитировать космические условия при отработке аппаратов на Земле. Но каждое очередное приближение к реалиям полета обходится все дороже. Поэтому с какого-то уровня целесообразной становится уже летная проверка, естественно, с риском невыполнения миссии. И так было всегда. Например, в советское время из 58 лунных миссий только 29 были успешными. И в целом у каждого проекта есть три взаимосвязанных параметра: сложность миссии, затраты средств и времени на подготовку и риски. При очень сложной задаче и ограниченных затратах обязательно возрастают риски. И так далее.