Как Германия пересматривала свои исторические мифы
Название нацистского концентрационного лагеря Бухенвальд наряду с Освенцимом и Дахау стало нарицательным ― его используют, когда говорят о Холокосте и вообще зверствах гитлеровского режима. Через ворота этого лагеря смерти, работавшего под вывеской Jedem das Seine («Каждому свое») за 1937-1945 годы прошли около 200 тысяч человек: коммунисты, советские военнопленные, евреи, гомосексуалы; более 50 тысяч в лагере погибли. В ГДР история Бухенвальда стала сакральным мифом об антифашистском сопротивлении, который замалчивал послевоенное прошлое лагеря ― в течение пяти лет Бухенвальд был советским спецлагерем №2 для интернированных, ― и героизировал заключенных-коммунистов, которых на Западе обвиняли в сотрудничестве с СС. О том, какую работу по пересмотру мифов своей коллективной памяти проделала современная Германия, в Москву приезжал рассказывать крупнейший немецкий историк Лутц Нитхаммер.
Освобожденный американскими войсками в середине апреля 1945 года ― всего за два дня до этого заключенные подняли восстание, перебив администрацию из СС, ― Бухенвальд лишь в 1958 году был объявлен властями ГДР мемориалом жертв нацистского режима. Происходившее в этом лагере до 1950 года напрочь выпало из официальной историографии социалистической Германии, хотя в соседней ФРГ эта тема была предметом горячих обсуждений. Пять последующих лет после освобождения Бухенвальд, оказавшийся на территории, оккупированной советскими войсками, работал как специальный лагерь НКВД, причем смертность заключенных там была сравнима с той, что была при нацистской администрации.
В конце мая в Москву с лекцией о том, как трансформировалась коллективная память о Бухенвальде в двух его ипостасях, гитлеровской и сталинской, приезжал немецкий историк Лутц Нитхаммер, один из крупнейших специалистов по устной истории Второй мировой войны. Приглашенный в «Мемориал» автор книги «Вопросы к немецкой памяти» деконструировал два исторических мифа, сложившихся параллельно в обоих германских государствах, и рассказал о том, каким образом преодолевался выстроенный за тридцать лет в историографии ГДР героический образ «коммунистического сопротивления» ― деятельности заключенных-коммунистов, чьи представители занимали посты в нацистской лагерной администрации.
Как это было на Востоке
Оригинальный восточногерманский миф о Бухенвальде оформился в ГДР в конце 1950-х годов ― деятели социалистической Германии сознательно выбрали крупнейший концлагерь на территории Рейха в качестве точки отсчета для строительства собственной версии исторической памяти. Именно лагерь на горе Эттерсберг, по словам Нитхаммера «был тем местом, где в инсценированной форме воплощалось антифашистское самопонимание ГДР как государства». Лагерь в популярной литературе, фильмах, на уроках истории в школе представал как «основное место битвы между фашизмом и коммунизмом». Эта борьба перешла уровень молчаливого противостояния заключенных и лагерной администрации, убеждали гэдээровские идеологи, ― те 800 немецких коммунистов, которые содержались в Бухенвальде, создали «всепроникающую коммунистическую структуру, ставшую альтернативой нацистской администрации, и завели в лагере свой параллельный порядок». Именно эта альтернативная администрация лагеря и подняла восстание за несколько дней до подхода к Бухенвальду американских войск, утверждали учебники.
Главным источником, служившим для обоснования новосозданного мифа, для простых восточных немцев была, однако, не школа, а литература, популяризовавшая официозные представления о прошлом. Один из бывших узников лагеря коммунист Бруно Апиц в 1958 году написал книгу «Голые среди волков», которая разошлась в ГДР немыслимым тиражом, превышавшим тиражи изданий трудов Маркса и Энгельса. Через четыре года по ней был снят одноименный фильм, а книга попала в обязательную программу для изучения в школе. В своем романе скульптор Апиц, бывший на столь хорошем счету у лагерной администрации, что в Бухенвальде у него имелось собственное жилье, описывает спасение еврейского ребенка коммунистами в лагере, попутно рассказывая о героическом коммунистическом сопротивлении.
Перечисляя по пунктам эти составные части мифа, Нитхаммер указывает и на значимый «отсутствующий объект» ― не вызывает удивления, что из восточногерманского нарратива о Бухенвальде полностью выпали пять лет, когда лагерь функционировал как спецлагерь НКВД СССР для интернированных лиц. Ничем не напоминала об этом и сама площадка лагеря ― советская администрация бульдозером уничтожила все бараки, оставив лишь главное здание, где во времена ГДР был открыт музей. Именно в нем экспонировались «все основные пункты легенды» о Бухенвальде. Протагонисты романа «были представлены так, что каждый ребенок, каждый молодой человек в ГДР хотел числить их среди своих родственников», рассуждает Нитхаммер. Посыл же книги создавал впечатление, будто немцы при Гитлере, и в первую очередь коммунисты, не имели ничего общего с людоедским режимом, хотя, подчеркивает ученый, «в реальности большинство населения не были никакими коммунистами, не участвовали в Сопротивлении, а были преданными национал-социалистами». Коммунисты, которые под конец работы лагеря составляли не более 3-5 процентов от общего числа узников Бухенвальда, оказались главными героями новосозданного мифа, который транслировался и через официальную экспозицию Бухенвальда.
Строительство железной дороги Веймар — Бухенвальд
Фото: Bundesarchiv
Заключенный Бухенвальда
Фото: Nara Archives / Rex Features / FOTODOM.RU
Бухенвальд
Фото: Rouard Jules / Sipa Press / FOTODOM.RU
Заключенные Бухенвальда
Фото: Bundesarchiv
Офицеры СС в Бухенвальде
Фото: «Яд Вашем»
Бухенвальд
Фото: «Яд Вашем»
То, что могло бы бросить тень на коммунистическую администрацию лагеря, так называемых «красных капо» (по разной этимологии, то ли от Kameradschaftspolizei, товарищеские полицейские силы, то ли от французского caporal, капрал), из «Голых среди волков» было вымарано. Например, в ранних черновиках романа есть упоминания о том, что коммунисты, будучи не в силах остановить тяжелые работы во внешних лагерях, которые по сути означали для занятых на них истощенных заключенных верную смерть, переиначивали лагерные списки, фактически оставляя в живых тех, кто казался им полезным, и посылая на гибель людей бесполезных. В итоговом варианте книги Апица эти факты отсутствуют, так же как и признание в том, что «красные капо» были в курсе медицинских опытов, проводившихся в лагерном лазарете на живых людях.
По итогам этой работы с реальными фактами Бухенвальд стал «важнейшим местом ритуализованной памяти», в котором должен был побывать каждый молодой восточный немец, там же приводили к присяге солдат Национальной народной армии ГДР. При социализме каждый посетитель Бухенвальда оказывался перед огромным настенным панно с изображением танков и самолетов с опознавательными знаками Национальной народной армии ГДР, так что «основная дидактическая цель экскурсии в этот музей заключалась в том, что нужно крепить обороноспособность армии ГДР», заключает Нитхаммер.
Воссоединение с Западом
В Западной Германии представления о судьбе заключенных в Бухенвальде выстраивались совсем по другой модели, причем во многом тоже благодаря работам одного из бывших узников ― австрийского консервативного философа Ойгена Когона, уже в 1946 году опубликовавшего книгу «Государство СС: система нацистских концлагерей». Бывший секретарь доктора Эрвина Динг-Шулера (именно он ставил опыты над людьми в Бухенвальде), которому он обязан жизнью (доктор спрятал своего помощника, предназначавшегося к расстрелу при приближении сил антигитлеровской коалиции), описывает историю, во многом связанную с рассказом Апица. В ней, однако, присутствуют детали, которые были не представимы в социалистическом мифе. Например, в 1939-1941 годах, в период «медового месяца» в отношениях между СССР и Третьим Рейхом, связанного с подписанием пакта Молотова-Риббентропа, разделом сфер влияния в Восточной Европе и совместной оккупацией и расчленением Польши, вся низовая лагерная администрация целиком состояла из немецких коммунистов.
Деградация коммунистического режима и воссоединение Германии в 1990 году привели к пересмотру официальных концепций истории, принятых в ГДР, и это коснулось, в том числе, музея, работавшего в Бухенвальде. Происходило это без прямого вмешательства со стороны властей ФРГ или ее научных институций, по собственной инициативе сотрудников мемориального центра в лагере, уже в ноябре 1989 года предложивших первую концепцию по реформированию музея. В итоге специальная комиссия по реформе, созданная при правительстве Тюрингии, постановила, во-первых, убрать из экспозиции всю коммунистическую пропаганду, во-вторых, обратить больше внимания на основную массу заключенных, которая не была ни коммунистической, ни немецкой, а в-третьих, создать экспозицию меньшего размера, посвященную советскому спецлагу №2.
Постоянная экспозиция была пересмотрена с тем, чтобы дать больше места другим жертвам лагеря: преследовавшимся по расовому признаку евреям и цыганам, «врагам общества», среди которых числились гомосексуалы, тунеядцы и преступники-рецидивисты, а также советским военнопленным и перемещенным лицам из стран Западной Европы.
Что касается коммунистического мифа о героях Бухенвальда, то последующие исследования, проведенные в том числе и Нитхаммером, значительно усложнили образ «красных капо» и созданного ими Международного лагерного комитета. После раскрытия архивов Социалистической единой партии Германии в 1993 году стало известно, что до того, как стать героями сопротивления, коммунисты из лагерной администрации начиная с 1947 года проходили через комиссию партконтроля СЕПГ, где их допрашивали в связи с обвинениями в сговоре с СС и угнетении советских узников Бухенвальда. Практически все они потеряли занимаемые ими на момент допроса должности, а два руководителя коммунистической организации лагеря предстали перед советским военным трибуналом. Один из них, староста лазарета Эрнст Буссе, фигурировавший в поздней советской литературе как «немецкий антифашист», был приговорен к 25 годам заключения и в 1952 году умер в лагере в Воркуте. «После выхода сборника материалов развернулись самые бурные дискуссии, в которых мне доводилось участвовать в своей жизни», ― вспоминает Нитхаммер.