ПСИХОЛОГИЯ МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ 4 страница
В начале 1990-х годов эта уверенность стала оправдывать, но радости это не приносит, а смерть многих тысяч невинных людей под развалинами «империи зла» уже не кажется актом исторической справедливости. Что же делать? Я не экономист, как лучше преобразовать экономику, я не знаю. Нет у меня и вкуса к политической борьбе, на любых демонстрациях и митингах я чувствую себя неуютно. У меня слабый голос, когда люди кричат, я предпочитаю молчать. Я понимал, что революционный период невозможен без перехлестов и крайностей, но не ждал от них ничего хорошего. Боюсь «профессиональных революционеров», какие бы слова они ни говорили, а наши доморощенные антикоммунисты кажутся мне стопроцентными большевиками, у них тот лее стереотип мышления: одни хотели начать заново всю всемирную историю, другие пытаются зачеркнуть ее последние 70 лет. Все это мы уже проходили. «Подростковый синдром», о котором я писал в статье «Психология социальной инерции» (1988), кажется мне наивным и опасным.
Вполне возможно, ч о такие установки — просто следствие моего привычного конформизма ( я вышел из КПСС летом 1990 года) или возраста, — все революции обычно делала молодежь. Но такой уж я есть. В трудные для нее времена я защищал рок-музыку от запретов и нападок консерваторов, но сам я предпочитаю Баха. И мне глубоко антипатична любая воинствующая идеология, начинающаяся с приставки «анти». Негативизм всегда отдает идейной незрелостью, нетерпимостью, склонностью сначала резать и только потом мерить. Короче говоря, я понимаю и приветствую радикальные перемены, но не верю, что можно начать завтрашний
день с нуля или с позавчерашнего, минуя вчера и сегодня. Мне часто вспоминаются слова Гейне:
Andre Zeiten — andre Voegel!
Andre Voegel — andre Lieder!
Sie gefielen mir vielleicht,
wenn ich andre Ohren hatte.
(«Другие времена — другие птицы. Другие птицы — другие'песни. Они может быть нравились бы мне, если бы я
имел другие уши»).
■
Вероятно, мне повезло. Самые трудные два года в жизни страны, с августа 1991 по июнь 1993 года, за вычетом трехмесячного отпуска осенью 1992 года, я прожил в США, главным образом — в Гарвардском университете, занимаясь в основном исследовательской работой, результатом которой явился сборник статей «Sex and Russian Society» (1993) и большая книга «The Sexual Revolution in Russia. From the Age of the Czars to Today» (1995) .Но хотя интеллектуальные и бытовые условия в США неизмеримо лучше наших, а старых, еще по Ленинграду, знакомых в Бостоне у меня теперь больше, чем осталось в Москве и Петербурге, я везде чувствовал себя посторонним. Мне нужна была не столько абстрактная «Родина», сколько мой старый письменный стол и чувство, что я кому-то нужен.
Вернувшись домой, я нашел свой письменный стол, хоть и поврежденный постоянными протечками сверху, на месте. Зато все остальное стало чужим. Оказалось, что ни мои знания, ни моя работа, ни я сам никому не нужны. Зарплата главного научного сотрудника РАН в 1993 г. была ниже прожиточного минимума. Набранный в издательстве «Педагогика» сборник моих избранных сочинений, составляющий основу этой книги, был рассыпан. Издавать новые книги было не на что. Работа по этнографии детства прекратилась. Добывать гранты я не умел. В экспертной комиссии фонда Сороса мою заявку на составление практически уже подготовленной хрестоматии переводов «Стереотипы и предубеждения» (речь шла о социальной психологии фашизма, антисемитизма и других не менее актуальных вещах) мой старый друг и его заместитель без злого умысла дважды (!) потеряли, а меня полтора года уверяли, что решение вот-вот состоится. Я узнал об обмане от посторонних людей. Дело было не в деньгах, а в том, что погибла очень важная работа и было навсегда подорвано
мое доверие к людям. Это стоило двух тяжелых депрессий, из последней, в начале 1995 года, меня вывели только французские антидепрессанты. Одно разочарование сменялось другим, порождая апатию и самое отвратительное человеческое качество — чувство жалости к себе. Подобно многим своим ровесникам, в славном новом мире дикого первоначального накопления я чувствую себя посторонним и беспомощным. Старая жизнь кончилась, на новую не осталось сил.
Но эпоху не выбирают, и если продолжать работу, — а ничего другого я не умею — что-нибудь все равно получится. . В 1993 г. В.Д. Шапиро и В.В. Червяков, при моей теоретической помощи, провели в Москве и Петербурге первую в истории страны профессиональную анкету о сексуальном поведении и установках 1615 12—17- летних московских и питерских подростков. В 1995 г. под руководством В.В. Червякова был проведен опрос 2800 16—19-летних юношей и девушек; деньги на него были получены от фонда Макартуров, в результате героических усилий моего американского коллеги профессора Генри Дэвида, на которого произвела впечатление моя грустная лекция в Национальном Институте Здоровья в Вашингтоне в 1992 г. Генри настойчиво доказывал американским фондам, что сексуальное поведение юных россиян — не частный, а социально важный сюжет. Фонды Форда и Рокфеллера отказали, а фонд Макартуров помог.
Данные этих исследований использованы в моей книге «Сексуальная культура в России: клубничка на березке» (1997), выполненной благодаря гранту РГНФ. Это — первая в мире попытка написать связный, хотя в чем-то заведомо поверхностный, очерк истории и современного состояния русской сексуальной культуры. Это также самая политически жесткая из всех моих книг. Завершить ее мне очень помог развернувшийся в конце 1996 года скандал вокруг идеи (и программы) школьного сексуального просвещения. За исключением проводимого В. Червяковым социологического мониторинга, я не имел никакого отношения к этому проекту и не видел ни его обоснования, ни разосланных Министерством образования так называемых «альтернативных программ». Но двухдневное обсуждение вопроса в Российской Академии образования, в «оде которого многие почтенные ученые выступали в той же тональности, что и священники, вызвало у меня здоровую злость
и связанная с этим секреция адреналина активизировала мои интеллектуальные силы. Я горжусь этой книгой и тем, что не побоялся остаться в одиночестве перед лицом кликуш и лицемеров.
В начале 1998 года вышла в свет и новая популярная иллюстрированная книга «Вкус запретного плода. Сексология для всех». Я долго не мог найти на нее издателя и уже собирался, во избежание лишних фрустраций, стереть соответствующий компьютерный файл (по примеру сдачи в макулатуру в 1982 году научного архива по юношеской психологии, которая, возможно, спасла мне жизнь). Но в октябре 1995 года, буквально накануне мысленно назначенного срока, редакция журнала «Семья и школа» подписала договор на издание.этой книги и в конце концов, хоть и с опозданием, сделала это.
Третья книга «Лунный свет на заре: Лики и маски однополой любви» (1998) — также результат многолетнего труда, завершению которого помог индивидуальный грант фонда Макартуров. Я никогда не занимался конкретной правозащитной деятельностью, не является таковой и эта книга. Поскольку в нашей стране не было и нет адекватной научной информации об однополой любви, она, безусловно, вызовет споры и даже личные нападки. Но я уверен, что в конечном итоге книга будет способствовать общему росту понимания и терпимости в этом болезненном для многих людей вопросе.
Я не пытаюсь изменить мир. Эти три книги — просто подарок, который я сам себе сделал к 70-летию.
Сверх программы, издательство «Олимп» осенью 1998 года выпускает мое учебное пособие «Введение в сексологию» для высших учебных заведений. Издание учебника по курсу, который нигде не преподается, кажется странным. Но возможно, что именно наличие грамотного и удобочитаемого учебного пособия поможет внедрению в систему образования этого важного предмета, в котором молодые люди остро нуждаются как в личном плане, так и в качестве будущих родителей, врачей и воспитателей.
Таким образом, всё ранее намеченное я выполнил и перевыполнил. Что будет дальше' — трудно сказать. В 70 лет долгосрочное планирование рискованно. В любом случае, сексология мне надоела. Наряду с имеющим большое прикладное значение сравнительным изучением динамики подростковой и юношеской сексуальности, мне хотелось
54
бы вернуться к более общим сюжетам междисциплинарного изучения мира детства и юности, психологии развития и теории личности. Поживем — увидим.
Вернемся, однако, к данному тому «Избранных...»,
Первый раздел «Личность и «развитие» включает приблизительно половину книги «Социология личности» (1967), новомирскую статью «Люди и роли» (1970), статью «Я» как историко-культурный феномен», напечатанную в 1984 г. в английском переводе, и доклад «Жизненный путь как предмет междисциплинарного исследования» на Всесоюзной конференции «Проблемы комплексного изучения человека» (1988).
Второй раздел «Психология межнациональных отношений» включает новомирскую статью «Психология предрассудка» (1966), фрагмент статьи «К проблеме национального характера» (1971), новомирскую статью «Диалектика развития наций» (1970) и небольшой постскриптум «Двадцать лет спустя».
Третий раздел «Социологическая психология» включает статьи «Размышления об американской интеллигенции» (Новый мир, 1968), «Психология социальной инерции» (Коммунист, 1988) и заметку «Что такое сизифов труд и как с ним бороться?» (1984).
Четвертый раздел «Ребенок и общество» включает доклад «Возрастной символизм и образы детства» на международном симпозиуме в Братиславе (1985) и главу «Этнография родительства» из книги «Ребенок и общество» (1988).
( Последний раздел «Сексуальность и культура» включает две новые статьи — «Совращение детей и сексуальное насилие в междисциплинарной перспективе» (журнал «Социальная и клиническая психиатрия», 1998, т. 8, в гл.З) и «Надо ли бояться порнографии» (расширенный текст доклада на международной конференции «Порнография в России», Лос-Анджелес, Университет Южной Калифорнии, 1998). .
В некоторых старых статьях сделаны незначительные сокращения, убраны повторы и уточнены сноски. Дополнять и переделывать их в духе требований сегодняшнего дня я считаю невозможным.
Завершается книга списком моих основных публикаций.
55
Примечания
1 Shlapentokh Vladimir. The Politics of Sociology in the Soviet Union.
Westview Press, Boulder and London 1987, p. 31.
2 Прохоров Николаи «В поисках себя». // Аврора. — 1987. — №4. — С. 125.
3 Голофаст Валерий. «Разные грани личности». // Молодой коммунист.
— 1986. —№11. —С. 97.
4 YanowitchMurray. «Introduction». New Directions in Soviet Social
Thought. —NewYork, Sharpe, 1989, pp. XX—XXII.
5 КонИ. В поисках себя. С. 97—98.
*> Лисин Б. «Психология взросления».//Правда, 1980, 11 февраля. 7 См. об этом подробнее в моей книге «Сексуальная культура в России: клубничка на березке». — М., 1997.
Раздел 1
ЛИЧНОСТЬ И РАЗВИТИЕ
-
СОЦИОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ1
Предисловие
Проблема личности находится сейчас в центре внимания советского обществоведения. Однако, несмотря на большое число исследований, в ней еще много нерешенных вопросов. Некоторые из них я хочу поставить в этой книге.
Название «Социология личности» может показаться претенциозным, учитывая нынешнюю моду на социологию. Во избежание недоразумений сразу же замечу, что речь не идет ни о создании новой дисциплины, ни, тем более, о противопоставлении ее общей социологии (так же, как никто не противопоставляет психологию ощущений общей психологии или физику твердого тела — общей физике). Проблема личности — комплексная проблема, которую изучают и философы, и социологи, и психологи, и педагоги. В этой книге я пытаюсь осветить некоторые аспекты положения личности в обществе с точки зрения марксистской социологии. Мне хотелось при этом, во-первых, уточнить систему понятий, с помощью которых наука описывает поведение личности и ее взаимодействие с другими людьми и обществом как целым; во-вторых, показать, что личность является не только продуктом, но и деятельным субъектом общественных отношений (отсюда — интерес к внутреннему миру личности, ее Я); в-третьих, выяснить ряд неразработанных или спорных вопросов социологической теории личности (стадии и механизмы формирования личности и ее самосознания в онтогенезе, влияние на личность общественного разделения труда, проблему отчуждения и вопрос о всестороннем развитии личности при коммунизме).
Учитывая сложность и спорность многих вопросов, автор не стремился уложить весь материал в жесткую схему, предпочитая дать читателю пищу для самостоятельных размышлений.
На всем протяжении книги я стремился к тому, чтобы освещать преимущественно (а то и исключительно) наиме-
1 Все статистические данные, приведенные в этой книге, были приведены на 1967 г.
■
нее разработанные, дискуссионные вопросы, оставляя в стороне то, что не вызывает сомнений или где я заведомо не могу сказать ничего нового. Отсюда — некоторые диспропорции в книге. Например, вторая глава, основанная преимущественно на данных возрастной психологии, посвящена главным образом юности, тогда как факторы формирования личности ребенка освещены суммарно: детская психология изучена в советской литературе гораздо полнее и на более высоком теоретическом уровне, чем юношеская; кроме того, автор не является специалистом в этой области. Такие диспропорции, видимо, неизбежны.
Я выражаю искреннюю благодарность Б, Г. Ананьеву, А. А. Бодалеву, Ю. А. Замошкину, Ю. А. Самарину и В. А. Ядову, которые прочитали рукопись книги (полностью или частично) и чьи критические замечания способствовали ее улучшению.
Особую благодарность я выражаю студентам физического факультета Ленинградского университета и другим слушателям факультативного спецкурса «Социология личности», прочитанного мною в 1964 г. Их живое внимание, горячая заинтересованность и многочисленные вопросы явились главным стимулом, побудившим меня написать эту книгу. .
Глава I ЛИЧНОСТЬ И ОБЩЕСТВО
1. Понятие личности
Поставив вопрос: что такое человек? — мы хотим спросить: чем человек может . стать, то есть может ли человек стать господином собственной судьбы, может ли он «сделать» себя самого, создать свою собственную жизнь?
Антоиио Грамши
■
Говоря о личности, чаще всего имеют в виду просто отдельного конкретного человека. Но ведь кроме понятия личности в нашем распоряжении имеется еще целый ряд близких понятий: человек, индивид, индивидуальность. В обыденной речи эти понятия часто употребляются в одном и том же значении, но в науке они обозначают разные вещи.
Словом «индивид» обозначается человек просто как единичный представитель какого-то целого (биологического рода или социальной группы); специфические особенности реальной жизни и деятельности данного конкретного человека в содержание этого понятия не входят. Многозначный термин «индивидуальность», который мы будем подробнее анализировать позже, напротив, обозначает то особенное, специфическое, что отличает этого человека от всех других, включая как природные, так и социальные, как телесные (соматические), так и психические, как унаследованные, так и благоприобретенные, выработанные в процессе онтогенеза! свойства. Понятие личности тоже многозначно. С одной стороны, оно обозначает конкретного индивида (лицо) как субъекта деятельности, в единстве его индивидуальных свойств (единичное) и его социальных ролей (общее). С другой стороны, личность понимается как социальное свойство индивида, как совокупность интегрированных в нем социально значимых
1 Онтогенез — индивидуальное развитие, в отличие от филогенеза, обозначающего историческое, родовое развитие организмов.
черт, образовавшихся в процессе прямого и косвенного взаимодействия данного лица с другими людьми и делающих его, в свою очередь, субъектом труда, познания и общения. Этот второй аспект понятия наиболее важен с точки зрения социологии, которую отдельный человек интересует не сам по себе, а как член определенного общества, класса, социальной группы, воплощающий в себе некоторые социально типичные черты.
Понимание личности как социального явления было подробно обосновано еще Марксом, который указывал, что «сущность «особой личности» составляет не ее борода, не ее кровь, не ее абстрактная физическая природа, а ее социальное качество»*. Это понимание лежит в основе почти всех работ советской психологической школы, начиная с Л.С. Выготского и В.М. Бехтерева. «В качестве собственно личностных свойств из всего многообразия свойств человека обычно выделяются те, которые обусловливают общественно значимое поведение или деятельность человека, — писал С.Л. Рубинштейн. — Основное место в них поэтому занимают система мотивов и задач, которые ставит себе человек, свойства его характера, обусловливающие поступки людей (то есть те их действия, которые реализуют или выражают отношения человека к другим людям), и способности человека, то есть свойства, делающие его пригодным к исторически сложившимся формам общественно полезной деятельности»2.
Согласно Л.С. Выготскому и его последователям, инт-рапсихологические процессы, т. е. внутренние процессы человеческой психики, складываются на основе интерпсихологических, т. е. межличностных, социальных процессов. Главный механизм развития психики человека — это усвоение социальных, исторически сложившихся видов и' форм деятельности. Эти усвоенные формы деятельности, системы знаков и т. п. преобразуются далее во внутренние процессы личности. Таким образом, «внешнее» (по отношению к данному индивиду) и его «внутренняя» природа оказываются связанными как генетически, так и функционально.
Ни социология, ни психология, ни другие науки, имеющие дело с проблемой личности, не могут осмысленно изучать свой материал, не имея ясной философской постановки вопроса о соотношении личности и общества. Исходный пункт марксистского решения этой проблемы — знамени-
тый тезис Маркса, что «сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отно-шений»3. Этот тезис четко ориентирует на рассмотрение личности не в качестве изолированной монады, а как общественного существа. Но Маркс здесь явно имеет в виду не единичную личность, а человека как родовое понятие. Человек как род действительно совпадает с совокупностью общественных отношений, с обществом. История общества есть не что иное, как история людей, или, что одно и то же, история общественного человека. Но применимо ли это к отдельному эмпирическому индивиду? «Сущность человека» и «конкретная личность» — не одно и то же. Могу ли я, не погрешив против истины, назвать себя совокупностью всех общественных отношений, когда сфера моей (и вашей, и любого конкретного индивида) деятельности заведомо включает лишь незначительную часть этих отношений?
Общество и личность не тождественны, мало того, в повседневном опыте они выступают как противоположности. Общество воспринимается как граница, рамка моей деятельности, а личное — как то, что принадлежит только мне и отличает меня от других. Процесс приобщения индивида к социальному опыту тоже выступает как двусторонний процесс: «либо человек овладевает готовым, заранее данным стандартом общественного сознания («обучение»), либо те или иные идеи человека становятся общим достоянием, т. е. в некотором смысле общественным стандартом («творчество»). Так или иначе, в этом опыте сознание индивида противостоит общественному сознанию как чему-то внешнему»**.
Отсюда — традиционная атомистическая концепция, согласно которой общество — не более чем совокупность индивидов или внешняя среда их деятельности. Когда же эта концепция обнаруживает свою неудовлетворительность, на смену ей приходит другая, в которой общественные институты, отношения и нормы наделяются самостоятельностью, а индивид кажется объектом их деятельности.
Личность изучают разные науки, но в разных аспектах. Прежде всего нужно разграничивать ынтраиндивидуаль-ный и ан/периндивидуальный, межличностный, подходы. Их часто противопоставляют друг другу, но в действительности оба они необходимы, поскольку отвечают на разные вопросы. При интраиндивидуальном подходе в центре вни-
■
мания стоит индивид и его особенности. В свете этого подхода для понимания такого явления, как дружба, необходимо прежде всего изучить личностные свойства субъекта, которые влияют на его способность к дружбе, — его терпимость, степень его чувствительности к переживаниям другого, раздражительность и т. п.; чем больше его качества приближаются к некоей идеальной модели, тем больше вероятность, что данный субъект будет иметь друзей. С позиции межличностного подхода исследователь изучает не потенциальную способность человека к дружбе, а дружбу как отношение — совместимость двух друзей, как они реагируют друг на друга в определенных ситуациях и т. п. Иначе говоря, в первом случае исследуются черты, установки, свойства личности, во втором — закономерности процесса взаимодействия. Оба подхода предполагают друг друга: черты личности влияют на взаимодействие индивидов и, в свою очередь, сами формируются и видоизменяются в этом процессе. Но в зависимости от целей исследования преобладает один или другой подход. В общем, можно сказать, что психология и психиатрия чаще пользуются интраиндивидуальным подходом, социальная психология и социология — межличностным.
Одно и то же явление по-разному объясняется на индивидуально-психологическом и на социологическом уровнях. Например, то, что Иван Иванович Иванов не ладит со своей тещей, можно объяснить несходством их характеров, разностью воспитания и т. д. Но то же самое можно объяснить общими особенностями современной нуклеарной семьи (т. е. семьи, состоящей из мужа, жены и их потомства), тяготеющей к автономии от родителей, отрицательным стереотипом! тещи, укоренившимся в общественной психологии, и т. п. Эти два уровня объяснений явно не совпадают и в то же время не противоречат друг другу. Какое объяснение применить — зависит от целей исследования. Если вы хотите помирить Ивана Ивановича с его тещей, полезней индивидуально-психологическое объяснение. Если же данная ситуация интересует вас как частный случай для понимания перспектив развития семьи,
■
-
I Стереотип — стандартизованный, упрощенный образ какого-либо явления, существующий в общественном сознании и усваиваемый индивидом в готовом виде. Это схема, которая не только фиксирует черты какого-то явления, но и содержит их эмоциональную оценку.
допустим, для проектирования новых жилых домов, единственно правильным будет социологическое объяснение.
Чтобы дать социологическую теорию личности, мы сначала рассмотрим средства, позволяющие научно описать деятельность личности и ее место в системе общественных отношений, которые мы пока примем за нечто данное, статичное; основным понятием этого раздела будет понятие социальной роли. Затем рассмотрим, как система социальных ролей и отношений личности преломляется в ее самосознании (проблема Я). И, наконец, в четвертом параграфе этой главы перейдем от структурного анализа к динамическому и выясним активно-творческую роль личности (личность как субъект).
•
"* и.
2. Личность и социальные роли
« *
Как можно познать самого себя? Только путем действия, но никогда —путем созерцания. Попытайся выполнить свой долг, и ты узнаешь, что в тебе есть.
Но что такое твой долг? Требование дня.
Гете
Когда мы пытаемся определить какие-то свойства или особенности индивида, мы сразу же обнаруживаем, что они формируются и проявляются только, в его взаимодействии с другими людьми. . • • ■ ■;
Возражая против распространенных в XIX в. попыток рассматривать личность как некую изолированную и замкнутую в себе монаду, Маркс подчеркивал, что «индивиды как физически, так и духовно творят друг друга», что «развитие индивида обусловлено развитием всех других индивидов, с которыми он находится в прямом или косвенном общении»^.
От личности к обществу
■
Уже этимология слова «личность» показывает, что оно имеет смысл лишь в контексте определенных общественных отношений. Первоначально слово «persona» обозначало маску (ср. русское «личина»), которую надевал актер в греческом -театре, а затем самого актера и его роль. У рим-
щ
*
I
лян это слово употреблялось не иначе, как с указанием определенной социальной функции, роли — личность отца, царя, обвинителя и т. п. Платон говорит о «трагедии и комедии жизни», в которой люди играют роли, намеченные им судьбой или богами^. Образ человека как актера, играющего заданные 'ему роли и меняющего эти роли в зависимости от возраста и социального положения, — один из самых распространенных образов мировой литературы. Достаточно вспомнить Шекспира:
Весь мир — театр.
В нем женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий горько на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжной сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна, . Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать . Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан.
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,
Так он играет роль. Шестой же возраст —
Уж это будет нищий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос .
Сменяется опять дискантом детским: . Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего7. .
Ни в обыденной речи, ни в системе научных понятий мы не можем описать поведение и взаимоотношения индивида с другими людьми и общественными учреждениями
3. Кон И.С. 65
иначе, как в терминах выполняемых им социальных ролей. Допустим, мы хотим охарактеризовать личность Ивана Ивановича Иванова. Как мы это будем делать? Прежде всего путем перечисления его многообразных ролей, функций (мужчина средних лет, учитель, коммунист, женатый, отец двоих детей, участник художественной самодеятельности и т. д.). Эта характеристика, разумеется, не исчерпывает индивидуальности Иванова, каждая из перечисленных ролей присуща не только ему, но и многим другим людям. Но и без нее обойтись невозможно. Ведь даже характеризуя индивидуальные качества Иванова (добрый он или злой, отзывчивый или черствый, способный или неспособный), мы невольно подразумеваем, что эти качества проявляются в его социальных ролях. Способный учитель может быть весьма неспособным писателем или альпинистом. Характер, оцениваемый как мягкий для мужчины, может казаться скорее жестким, если речь идет о женщине. Одно и то же качество у пятнадцатилетнего мальчика воспринимается как милая наивность, а у тридцатилетнего мужчины — как глупость.
Понятие социальной роли широко применяется в современной западной социологии и социальной психологии**. Однако понимают его по-разному. Бихевиористская концепция, фиксирующая внимание на непосредственно наблюдаемом поведении людей (behavior — поведение), ограничивает предмет исследования непосредственным взаимодействием между индивидами: действие одного индивида оказывается стимулом, который вызывает ответную реакцию другого. Такая концепция позволяет лишь внешне описать процесс взаимодействия, она не раскрывает ни внутренней структуры личности (разные люди по-разному реагируют на одни и те же стимулы), ни структуры общественных отношений (поведение людей протекает в рамках определенных общественных учреждений, зависит от их общественного положения). Авторы, не удовлетворенные этой схемой (в частности, социологи Т. Парсонс и Э. Шилз), дополняют ее указанием на то,что, с одной стороны, личность обладает собственной внутренней структурой (идеи, желания, установки), которая располагает ее к одним, а не другим ролям; с другой стороны, сами «ролевые ожидания» не являются случайными ситуацией-" ными факторами, но вытекают из требований социальной системы. Как пишет Т. Парсонс, любая крупномасштабная
социальная система (общество) представляет собой не что-то монолитное, но сложную сеть взаимозависимых и взаимопроникающих подсистем. Один и тот же индивид одновременно участвует во многих системах и имеет много раз-иых ролей; роль определяется как «структурно организованное, т. е. нормативно регулируемое участие лица в конкретном процессе социального взаимодействия с определенными конкретными ролевыми партнерами»)9. Утверждение, высказанное в столь общей форме, не вызывает возражений. Но сразу же встает вопрос: равноценны ли эти различные подсистемы и связанные с ними роли с социальной точки зрения? Парсонс не показывает разницы между объективными процессами, участие в которых не зависит от воли индивида, и субъективными. Мало того, сама социальная система складывается, по Парсонсу, из ролей или ролевых ожиданий, над которыми надстраиваются коллективы, нормы и ценностиЮ.
Описание личности в терминах се социальных ролей кажется простым и естественным делом. Но любая социальная роль предполагает определенное социальное положение, позицию, занимаемую индивидом в системе общественных отношений. А это, в свою очередь, соотносится с обществом как целым. Так, положение и роль учителя предполагает существование определенной системы общественного разделения труда. Роли матери и отца зависят от структуры и функций семьи, а они, в свою очередь, определяются более общими социальными процессами. Даже за естественными характеристиками индивида (пол, возраст, этническая принадлежность) стоят, в конечном итоге, социальные сройства*.