Отчимы, мачехи пасынки, падчерицы. 4 страница

Баринъ сдалъ Ваню на теплую печь и ужаснулся бедности Филипыча. Онъ разспросилъ Филипыча про все и сказалъ! „завтра Рождество Христово: прими же Христа ради, милый, вотъ это", и баринъ протянулъ ему сторублевую ассигнацiю. Филипычъ повалился было барину въ ноги, а баринъ уже вылетелъ изъ избы и мчался онъ на лихихъ коняхъ къ празнику къ своимъ милымъ детямъ, которымъ онъ завтра, въ день Рождества Христова, разскажетъ, какъ спасъ онъ отъ смерти беднаго сиротку.— „Сегодня, думалъ баринъ, для меня самый радостный день въ моей жизни: Богъ далъ мне спасти человеческую жизнь"...

Въ день Рождества Христова Ваня разсказывалъ, какъ хороша была барыня и ея прекрасный ребенокъ. — „Да, ведь, баринъ былъ одинъ", говорили ему.— „Нетъ, уверялъ Ваня: я виделъ и барыню, и ребенка".—Потомъ онъ задумался и сказалъ: „а какъ барыня съ ребенкомъ похожи на Божiю Матерь съ Христомъ, что у насъ въ церкви"! — Тогда все поняли, какую Женщину и какого Ребенка виделъ Ваня...

РОДНАЯ МОГИЛКА.559

Филипычъ, благодаря помощи барина, живетъ теперь хорошо. Детки его и сиротки подросли и помогаютъ ему. Филипычъ, сберегая понемногу, отложилъ сто рублей. — „Это сиротскiя деньги,— говорилъ онъ жене: это имъ Богъ послалъ, а черезъ нихъ и мне грешному. Какъ станутъ на ноги, такъ и отдамъ имъ эти сто рублей".

— „А ты еще вздумалъ было на судьбу свою роптать", говорила ему жена.—„Да, грешенъ я въ томъ. И кто знаетъ, что было бы съ нами, если бы не сиротка— Ваня"!...

Каждый годъ, въ день Рождества Христова, семья Филипыча служитъ молебенъ о здравiи своего благодетеля.

Родная могилка.

Вася, любименькiй ангельчикъ мой,

Слышишь ли ты въ небесахъ, какъ рыдаетъ

Мама твоя у могилки родной?...

Видишь ли ты, какъ горючей слезой

Мама могилку твою обливаетъ?...

Красное солнышко былъ ты мое!

Легче съ тобой мне жилось и страдалось,

Личико мне улыбалось твое,

Легче съ тобой мне сиротство мое,

Вдовье сиротство мое доставалось.

Бросилъ меня твой безпутный отецъ!

Сколько я горя за нимъ принимала

Съ самаго дня, какъ пошла подъ венецъ!

Сколько я, бедная, слезъ проливала,

Бога молила, придетъ ли конецъ.

Къ бедной груди моей больше не льнетъ

Милое дитятко... Ночь ли настанетъ,

Все мне не спится, все кажется—вотъ

Мальчикъ мой въ люльке проснется и встанетъ,

560 РОДНАЯ МОГИЛКА.

Тихо заплачетъ, меня позоветъ!...

Въ комнатке нашей стоитъ тишина.

Бродитъ сестренка твоя одиноко,—

Съ кемъ поиграть ей? Тоскуетъ она...

„Где же нашъ Вася"?—„Далеко,, далеко"...

Ей отвечаю, и плачу сама.

Добрый дружокъ мой, ты долго страдалъ,

Можетъ-быть, лучше, что беднаго сына

Богъ къ Себе въ детки отъ матери взялъ...

Только меня все терзаетъ кручина...

Былъ ведь... любилъ... и навеки пропалъ.

Мальчикъ мой миленькiй, видишь ли ты—

Мама цветочковъ тебе натащила:

Пахнутъ такъ сладко степные цветы...

Ягодъ кругомъ насадила кусты,

Крестъ на могиле веночкомъ обвила.

Ты не одинъ: тутъ съ тобою подъ рядъ

Детскiе крестики грустно белеютъ...

Часто здесь матери, плача, сидятъ,

Въ дальнее небо съ молитвой глядятъ,

Детокъ своихъ вспоминаютъ, жалеютъ.

Видятъ ли детки сквозь райскiе сны

Нашу печаль, наше горькое горе?

Нетъ ужъ, пусть лучше не видятъ они,

Божьи счастливчики, Божьи сыны,

Слезъ материнскихъ бездонное море!

Снохи и свекрови.

Снохи въ семье.

Въ житiи преподобнаго Макарiя Великаго есть такой разсказъ: однажды во время молитвы Преподобный услышалъ голосъ, говорившiй ему: „Макарiй! Ты не достигъ еще въ меру двухъ женщинъ, которыя живутъ въ такомъ-то городе". Смиренный старецъ взялъ свой посохъ, пошелъ въ указанный городъ, отыскалъ домъ этихъ женщинъ и постучался у дверей. На стукъ вышла женщина и съ радостiю встретила старца, какъ дорогого гостя. Ея подруга была дома. Тогда Преподобный обратился къ нимъ съ такими словами: „ради васъ я не поленился придти сюда изъ далекой пустыни, я желаю знать ваши добрыя дела; не скройте ихъ отъ меня ради Господа". — ,,Ахъ, отецъ нашъ", отвечали праведницы старцу Божiй: ,,какiя ужъ захотелъ ты найти добрыя дела у мiрскихъ женщинъ? Живемъ мы въ суете мiрской, постоянно заняты житейскими попеченiями; греховъ у насъ много, а добрыхъ делъ за собой не знаемъ никакихъ".—Но старецъ настаивалъ на своемъ, желая знать ихъ образъ жизни. Тогда оне сказали ему: ,,мы две снохи, жены двухъ братьевъ родныхъ; пятнадцать летъ живемъ мы вместе подъ одной кровлей, и за это время ни одна изъ насъ не слыхала отъ другой слова досаднаго. Детей у насъ нетъ, а если бы Господь далъ ихъ, то мы стали бы умолять Его объ одномъ,—чтобы помогъ Онъ намъ воспитать ихъ въ вере и благочестiи. Не разъ мы сговаривались между собой въ монастырь уйти, чтобы для Господа Бога потрудиться; но какъ ни упрашивали своихъ мужей отпустить насъ,

562 снохи въ семье.

никакъ не могли упросить. Понятное дело—они любятъ насъ, и мы порушили не покидать ихъ до смерти и служить для нихъ утешенiемъ. А чтобы жизнь наша хоть сколько-нибудь походила на жизнь святыхъ пустынницъ, мы дали предъ Богомъ сердечное обещанiе — до самой смерти избегать пустыхъ мiрскихъ разговоровъ, сидеть больше дома да заниматься деломъ". — Выслушалъ Преподобный этотъ разсказъ и сказалъ: „поистине Богу угодно паче всего сердечное произволенiе на добрыя дела: стяжи каждый человекъ такое произволенiе, и спасенiе близъ тебя, кто бы ты ни былъ и где бы ты ни жилъ".

Какъ поучительно это сказанiе, особенно для васъ матери и жены-христiанки! Въ самомъ деле: что больше всего отравляетъ семейную жизнь, какъ не сплетни, да ссоры женскiя? Что нарушаетъ тишину и миръ въ семье, что заставляетъ родныхъ братьевъ расходиться врознь, какъ не перебранки женъ, счеты да укоры, безконечныя жалобы мужьямъ, а иной разъ и прямо—домашняя война? Сегодня не поделили одно, завтра побранились изъ-за другого,—терпятъ, терпятъ бедные мужья, смотрятъ, смотрятъ на эти бабьи раздоры, да и решаютъ межъ собой: „нетъ, братъ, видно нашимъ бабамъ мирно не ужиться, надо положить конецъ этой войне,—разойдемся-ка лучше мирно да любовно, чтобы имъ было нечего делить"... И расходятся, а въ конце-концовъ и въ правду бываетъ нечего делить, не къ чему рукъ приложить; ведь легко сказать—новое гнездо себе свить, домкомъ обзавестись, хозяйство устроить!... Пока вместе живутъ, все спорится, спеется, видимо Богъ семью благословляетъ; а разойдутся—и тотъ и другой стали нищими... А изъ-за чего разорили отцовское гнездо? Отчего не пожилось мирно— однимъ домкомъ, одною семьею? Правда, нередко и мужья бываютъ не правы: одинъ запьетъ, а другой работать за него не хочетъ: но право же гораздо больше вины ложится на ихъ безразсудныхъ женъ! И ничемъ столько не грешатъ женщины, какъ своимъ злымъ языкомъ! Обо всемъ

снохи въ семье. 563

оне судятъ и рядятъ, до всего имъ дело, редкiй день всехъ соседей не переберутъ по косточкамъ, всемъ и всему отъ нихъ достается!... Такъ и въ семейныхъ делахъ: где бы помолчать, а безразсудная женщина на одно слово скажетъ десять; где бы уступить, — она ни за что; свекровь, какъ старшая въ доме, даетъ ей дело по хозяйству, а она начинаетъ ей грубости говорить... А сколько греха бываетъ у нихъ между собою, между снохами—и не перечтешь! Не даромъ сложилась пословица: „чемъ больше бабъ въ семье, темъ больше греха въ избе". И почему бы, кажется, не жить мирно да ладно? Ужъ если бы делить что въ доме, то никакъ не женамъ, а мужьямъ ихъ": ведь они хозяева въ доме, они настоящiе скопидомы, а жены—знай каждая свой уголъ, знай своихъ детей да слушайся старшей въ доме хозяйки! Такъ нетъ же,— каждой хочется наибольшей быть, каждая хочетъ распоряжаться другими: „ты умна, а я умнее тебя; а вотъ же не пойду, не сделаю, поставлю на своемъ"... А не удалось, въ слезы да къ мужу съ жалобой!—Бедные мужья! Усталые они пришли домой съ тяжелой страдной работы полевой; потъ льетъ ручьями съ ихъ загоревшаго лица, рубахи на нихъ—хоть выжимай, ноги едва плетутся, только бы отдохнуть да подкрепиться трудовымъ кускомъ, а ихъ встречаютъ жены съ жалобами: горшки не поделили, свекровь забижаетъ, изъ-за ребятъ перессорились. Неразумныя! пожалейте хоть мужей своихъ—тружениковъ, пощадите ихъ, дайте имъ вздохнуть хоть немного: посмотрите, какъ они устали — измучились! А вы пристаете къ нимъ еще съ своими ссорами да раздорами, съ жалобами да укорами... Да если бы и не поладили вы въ чемъ между собою: не доводите дела до мужей своихъ,—право же имъ не до вашихъ ссоръ; помиритесь сами, какъ знаете, не тревожьте ихъ — своихъ тружениковъ! Если жена крепко любитъ своего мужа, то и виду не подастъ ему, что огорчена чемъ-нибудь: она встретитъ его ласково—приветливо, постарается успокоить его, чтобы вышелъ онъ завтра

564 снохи въ семье.

на работу съ новыми силами, съ душою спокойною. Ведь тогда онъ и сделаетъ-то за двоихъ, да и тебя-то вдвое крепче будетъ любить: ведь сердце сердцу весть подаетъ. Подумайте еще, какой вы примеръ подаете своимъ детямъ? Будутъ ли они уважать и любить своихъ бабушекъ и тетушекъ, съ которыми вы то и дело ссоритесь? Будутъ ли они дружно и мирно между собою жить, когда ихъ матери то и дело перебраниваются? Ведь вы и за себя и за нихъ, и еще больше за нихъ Богу ответъ дадите! „Горе тому, кто малое дитя соблазнитъ", говоритъ Спаситель нашъ: а разве вы не соблазняете ихъ дурнымъ примеромъ своимъ, разве они не учатся, смотря на васъ, ссорамъ да брани? Пожалейте же ихъ, пожалейте себя, пожалейте мужей своихъ! Живите между собою такъ, какъ жили те две праведницы, которыхъ преподобный Макарiй нашелъ; живите дружно да любовно, и вы будете истиннымъ утешенiемъ, настоящими помощницами въ жизни своихъ мужей. Кротость, молчаливость, послушанiе мужу— вотъ лучшее украшенiе доброй жены—христiанки, вотъ ея нетленная красота, которую восхваляетъ и святой апостолъ Петръ, называя ее драгоценною въ очахъ Божiихъ (1 Петр. 3, 34). Кротость, молчаливость и любовь къ мужу— вотъ ваши сильныя средства, при помощи которыхъ вы можете много, много делать добраго! Чего не можетъ сделать доброе слово любящей жены? Чего не сделаетъ мужъ для любимой подруги? Если ужъ онъ, не жалея души своей, часто решается на грешное дело, только бы угодить жене, то ужели онъ не послушаетъ ея добраго совета на доброе дело? Да только бы она сама стоила любви его, только бы съумела заслужить эту любовь, и уговорить мужа, чтобы онъ бросилъ пьянство, принялся за хозяйство, помирился съ братомъ — добрая и умная жена съумеетъ... Матери и жены-христiанки! Къ вамъ нынешнее слово мое. Помните: вы сестры между собою, семья—вашъ улей, будьте же мирными пчелками Божiими трудолюбными! Свекровь — это мать ваша, не могите ее

ЗЛАЯ СНОХА. 565

оскорблять чемъ-нибудь!—Кто родителей почитаетъ, тотъ во векъ не погибнетъ, слушайтесь ея, любите, какъ любила свою свекровь оная древняя Руфь, которая и по смерти своего мужа не захотела разстаться съ его матерью, ушла съ нею на чужую сторону:—„куда ты пойдешь, туда и я пойду", говорила она свекрови своей, „где ты будешь жить, тамъ и я буду жить, твой Богъ будетъ моимъ Богомъ, твой народъ—моимъ народомъ, одна смерть разлучитъ меня съ тобой"! И за то наградилъ же ее Господь: она была праматерью Царя Давида, а отъ Давида — вы знаете — произошелъ Самъ Господь нашъ Iисусъ Христосъ. Вотъ чемъ наградилъ Господь верную сноху за то, что не покинула своей свекрови въ несчастiи, разделила съ нею ея долю сиротскую!...

Злая сноха.

Братъ отъ брата вспомоществуем, яко градъ твердъ.

Въ селе Юрьевскомъ жили два брата: Федоръ и Евстафiй Афиногеновы. Федоръ былъ старшiй и давно ужъ женатъ; Евстафiй—младшiй и недавно женился, Федоръ былъ крестьянинъ съ прямою и честною душою, но только упрямъ и грубоватъ. Евстафiй занимался извозомъ, бывалъ въ Москве и за Москвою, когда не было еще железной дороги; виделъ много такого, чего крестьянинъ не увидитъ и не узнаетъ въ своей деревне. Онъ на чужой стороне, какъ говорится, пообтерся, сталъ половчее и поизворотливее Федора; но въ душе былъ прямой и честный человекъ.

Жена Федорова, Авдотья, была женщина бойкая и небезгрешная предъ мужемъ. Господь вразумлялъ ее за такую жизнь. Авдотья очень любила детей; бывало, когда увидитъ на улице чужого ребенка, она не налюбуется имъ; но Господь ей на давалъ детей. Да и Федоръ не очень

566 ЗЛАЯ СНОХА.

горячо ее любилъ. Авдотья не могла снискать себе искренняго расположенiя у Федора: она была вертлява, прытка, а Федоръ былъ человекъ степенный, неторопливый и прямой. Впрочемъ, Авдотья имела то достоинство, что была сговорчива и уступчива, не самолюбива и не властолюбива. Когда пошли дети у Евстафiя, она любила ихъ все равно, какъ бы своихъ родныхъ детей. Такъ точно и Федоръ: дети Евстафьевы были ему родныя дети.

Жена Евстафьева, Прасковья, взята была изъ богатаго дома; она была женщина самолюбивая и неуступчивая. Съ мужемъ жила она хорошо и родила ему пять или шесть сыновей. Когда дети были малы, Прасковья молчала; была въ доме меньшою и работала съ покорностью и послушанiемъ. Федоръ съ женою управляли домомъ; Федоръ справлялъ всю крестьянскую работу: и пахалъ, и косилъ, и молотилъ. Работникъ онъ былъ сильный и трудолюбивый; все у него шло въ свое время, все было въ порядке. А придетъ, бывало, домой, онъ не нарадуется на детей Евстафьевыхъ, и кормитъ ихъ, и ласкаетъ, и играетъ съ ними.

Когда дети стали подростать, Прасковья начала выказывать грубость и упрямство предъ Авдотьей. Досадно ей было, что Авдотья—большая въ доме, а она меньшая, тогда какъ вся земля, вся полоса идетъ на ея мужа и детей; у Федора была только одна душа, т. е. одинъ пай; а у Евстафiя съ детьми—шесть. Не подумала легкомысленная, что нужно сначала выкормить ея малыхъ детушекъ, чтобы отъ нихъ ждать помощи. А поилъ и кормилъ ихъ, растилъ и уму-разуму училъ Федоръ.

Между темъ Федору весело было работать въ поле. Силы у него много; лошадокъ три или четыре; коровушекъ десятокъ, не говоря о мелкой скотине. Дети Евстафьевы не отставали отъ него; куда онъ, туда и они: кто кошель его несетъ, кто грабли, кто кувшинъ съ молокомъ въ мясоедъ, будто пчелки вьются около матки своей, Федоръ благословлялъ Господа Бога. Возвратится братъ

ЗЛАЯ СНОХА.567

Евстафiй изъ дальняго пути,—въ доме все въ порядке, всего вдоволь, и хлеба, и скота; дети веселы и здоровы; жена всемъ обезпечена и никемъ не обижена. Онъ поживетъ дома неделю-другую, порадуется на свою семью,— и опять въ дорогу.

Еще веселее стало Федору, когда дети Евстафьевы поднялись и повыросли. Ужъ на полосе не одне его руки работали; съ нимъ рядомъ выходили на полосу два молодца, правда еще не очень крепкiе и сильные, но ужъ не ребята малые; ужъ они косятъ съ нимъ и пашутъ. А тамъ еще трое въ запасе. Работа кипела; Федоръ благодарилъ Бога.

Но зато жена Евстафьева становилась часъ отъ часу неуступчивее противъ Федоровой жены. Ужъ она и при Федоре стала поговаривать Авдотье: „Да ты что? Не твои дети, а мои. Я большая въ доме". Ужъ и мужу своему стала она твердитъ, что надо разделиться, что она одна теперь съ детьми справитъ все работы, вспашетъ и уберетъ всю полосу, если его самого и дома не будетъ; что не векъ же ей кланяться невестке.

— Полно, глупая, где тебе? скажетъ мужъ.

— Справлюсь, видитъ Богъ, справлюсь; дети помогутъ,—ужъ они не маленькiе. Ведь и все ихъ же руки работаютъ.

Прасковья прилгала. Главный работникъ былъ Федоръ; онъ всемъ правилъ; безъ него дети ступить почти не умели.

— Перестань! а съ братомъ что будетъ.

— Полно пожили на нашъ счетъ; пусть идутъ на свою долю.

Евстафiй молчалъ и уезжалъ въ извозъ; а Прасковья между темъ стала прибирать себе то холстинку, то овчинку, тайкомъ отъ снохи. Авдотья съ начала этого и не подозревала; а потомъ и увидала, да, по легкомыслiю своему, мало обращала на это вниманiя. Домъ былъ полонъ какъ чаша. А Прасковья становилась все не уступчивее, все грубее. Съ Федоромъ она еще могла бы ужиться, Федоръ,

568ЗЛАЯ СНОХА.

по ней, хоть навсегда оставайся большимъ въ доме; она его станетъ почитать, какъ свекора или отца родного, а Авдотью—ни за что. „Делиться хочу; сама хочу быть большой !“

Ужъ начались порядочныя перебранки у ней съ Авдотьей. Ужъ Авдотья сама стала мужу своему говорить: „Что-жъ, Федоръ отойдемъ отъ греха; Богъ съ ними!"

— Глупая что одинъ то я въ поле стану делать?

— Ну, наймемъ кого-нибудь.

— Наймемъ! ведь работникъ—не я: такъ не станетъ работать, какъ я самъ.

— Ну, какъ же быть то? Видишь; сладу нетъ...

— Потерпи.

— Я и такъ давно терплю; да ужъ терпенья не достаетъ.

— Отходи отъ нея...

— И такъ отхожу; да сама такъ и придирается ко всему; не драться-же намъ у печки-то!

— Ну, уступи ей большину.

— Что ты, Христосъ съ тобой, Федоръ! Ведь я большая сноха; я уже сколько летъ веду большину въ доме... ведь надъ мной да и надъ тобой все село засмеется.

— Легкое-ль дело!...

Оно и правда; самое лучшее бы дело уступить большину Прасковье, если бы Прасковья была поблагоразумнее и посмирнее. Но эта уступка не успокоила бы ея; она пошла бы все въ гору; начала бы издеваться надъ Авдотьей, и, все равно, выжила бы ее изъ дому. Лучше было разойтись.

Дошли эти непрiятности до священника. Онъ увидалъ Прасковью и говоритъ ей: „Что у васъ такое въ доме-то не ладится?"

— Ничего, батюшка.

— Да вы делиться хотите?..

— Думаемъ, батюшка.

— Какъ тебе не грехъ, Прасковья! Ведь Федоръ-то

ЗЛАЯ СНОХА. 569

съ Авдотьей твоихъ детей вспоили и вскормили, а ты ихъ теперь гонишь вонъ изъ дома... Ведь ужъ они старики: где работать!

— Я ихъ не гоню; сами идутъ.

— Брось, Прасковья! Господь тебя накажетъ.

— Ну, что будетъ!

Делать было нечего. Прiезжаетъ Евстафiй изъ извозу; Федоръ и говоритъ ему: „Братъ, намъ надо разобраться по добру, по здорову. Между бабами сладу нетъ. Намъ ихъ теперь не переучить. Разделимся,— и будемъ жить, какъ добрые люди. Не до мiру же доходить, чтобы развели насъ".

— Я не прочь, сказалъ Евстафiй.

Помолились Богу, разобрали отцовскiй домъ по частямъ; оставили только хлебъ въ закромахъ не деленнымъ до весны, Федоръ остался одинъ въ доме съ женою; Евстафiй пошелъ въ другую избу съ своею женою и детьми.

Федоръ ночи не спалъ съ тоски; онъ остался въ доме,—где недавно еще кипела жизнь, и шумела молодость,— какимъ-то бобылемъ безроднымъ и бездетнымъ. Его пугала самая тишина въ доме, точно могила. Полоска его въ поле вышла узенькая, маленькая; скота у него тоже вдвое стало меньше; да ужъ и силы не те; выйдетъ на работу, работа не спорится; поработаетъ, поработаетъ, да такъ и опуститъ руки. Нанялъ, было, работника; но и съ нимъ работа какъ-то шла плохо.

— Нетъ, опять уйду къ ребятамъ, говорилъ онъ въ тоске жене своей.

— Этакая невидаль!... Проживемъ и безъ нихъ...— Погоди!

— Слово—олово, уйду. Ужъ очень стосковался я... А Прасковья радовалась, что отделилась.

— Да что я теперь? говорила она: — да я теперь словно барыня. Сама большая: что хочу, то и делаю. Ребята привыкаютъ къ работе... Вотъ какъ заживемъ!..

570 ЗЛАЯ СНОХА.

А добрые люди качали головой и говорили между собою: „Грехъ Прасковье! она обидела Федора, Богъ накажетъ ее".

Зимой насталъ рекрутскiй наборъ. На семье Федора съ Евстафьемъ была очередь: которому-нибудь изъ сыновей Евстафьевыхъ нужно было итти въ рекруты, Федоръ могъ бы отклониться теперь отъ этого дела; ужъ онъ давно ушелъ летами отъ рекрутства; ужъ онъ отделенъ семьи своей не имеетъ. Но онъ любилъ брата и детей его. Когда Евстафiй вернулся къ этому времени домой и сильно задумался, котораго изъ сыновей отдать въ рекруты, Федоръ пришелъ къ нему и говоритъ:

— Поди-ка, поройся тамъ, въ амбаре, въ закроме,
что съ рожью. Тамъ у меня спрятано кое-что.

Евстафiй пошелъ въ амбаръ; къ нему пришелъ и Федоръ. Въ закроме перерыли хлебъ и нашли 500 р. ассигнацiями.

— Это я спряталъ на случай. Наймемъ работника.
Ведь и хлебъ-то еще не деленъ. Коли мало денегъ продадимъ и хлебъ.—Евстафiй упалъ въ ноги Федору. Наняли работника; Евстафiй уехалъ опять въ извозъ, а Федоръ пошелъ въ свою избу, къ жене своей.

Между темъ Евстафiй уехалъ куда-то далеко въ извозъ и тамъ сильно захворалъ. Одни говорили, что его возомъ придавило,—другiе, что его пьянаго побили. Онъ захирелъ, насилу вернулся домой и скоро умеръ. Жена его тоже безъ видимой причины стала чахнуть, все жаловалась на боль подъ ложечкою; не прошло и двухъ месяцевъ после смерти Евстафiя, какъ и она померла.

Дети ихъ съ радостiю сами обратились къ Федору.

— Будь намъ отецъ родной. Пойдемъ къ намъ въ
домъ; мы безъ тебя и жить не можемъ.

Федоръ только этого и желалъ. Онъ съ радостiю перешелъ къ нимъ; жена его опять сделалась хозяйкою, и не нарадуется на своихъ племянниковъ. Все они уже выросли; двое женились и имеютъ своихъ детей. Федоръ у нихъ, какъ патрiархъ; они его чтутъ, какъ отца родного, а Авдотью—какъ родную мать.

Хозяева и прислуга.

Хозяева и прислуга.

(По житiю св. муч. Агафоклiи ¹).

Святая мученица Агафоклiя была рабою некоего Николая и жены его Павлины. Эти господа ея были сначала христiане, но потомъ отъ веры Христовой отступили. Поступивши безразсудно сами, они къ тому же стали склонять и служанку свою. Агафоклiя всемъ сердцемъ любила Христа, и ни на какiя убежденiя господъ не склонялась. Господа тогда стали силою принуждать ее къ отреченiю отъ Христа, они стали подвергать ее всевозможнымъ истязанiямъ, и восемь летъ мучили и терзали ее. Послъ истязанiй посадили въ темницу и морили ее голодомъ. Агафоклiя все переносила съ твердостiю и соглашалась лучше умереть, чемъ сделаться веропреступницею. Тогда злая госпожа, видя, что никакiя меры не действуютъ, собственноручно предала ее смерти, убила ее раскаленнымъ железнымъ ломомъ.

Вотъ какою ненавистiю къ вере были пропитаны господа Агафоклiи, отступившiе отъ веры!

И ныне къ несчастiю есть ненавидящiе веру, отступники отъ нея, но гораздо больше равнодушныхъ къ вере, совершенно охладевшихъ къ ней. Встречаются они во всехъ классахъ, но более въ классахъ высшихъ, состоятельныхъ и образованныхъ. Но думаемъ ли, что положе-

¹) 17-го сентября.

572 ХОЗЯЕВА И ПРИСЛУГА.

нiе прислугъ у такихъ лицъ гораздо лучше, чемъ было положенiе Агафоклiи? Правда, гоненiй, притесненiй, мученiй за веру, какiя переносила Агафоклiя, они не увидятъ и не испытаютъ,—но за то много другихъ неудобствъ къ сохраненiю своей веры, живя въ такихъ семействахъ, они увидятъ. Сами хозяева, какъ равнодушные къ вере, не исполняютъ обязанностей веры, и прислугу къ тому не поощряютъ, мало того не поощряютъ, даже часто въ этомъ ей препятствуютъ. Сами они не ходятъ въ храмъ, не говеютъ, не причащаются, по часту и прислугу не пускаютъ. „Если нанялась работать намъ, то насъ и знай, скажутъ они, о богомоленiи тутъ некогда думать, это делаютъ люди свободные". И вотъ прислуга подобныхъ хозяевъ по целымъ месяцамъ не бываетъ въ храме, и по целымъ годамъ остается безъ исповеди и причащенiя. Точно также и относительно постовъ. Господа сами никогда не соблюдаютъ ихъ, не дозволяютъ соблюдать и прислуге, и прислуга живетъ, не различая времени постнаго отъ обыкновеннаго. Прислуга живетъ беззаконно,—хозяева знаютъ и молчать, какъ будто бы въ этомъ особеннаго нетъ. Нестрогiе въ нравственномъ отношенiи къ себе, они легко относятся и къ нравственности прислуги. „Кто въ грехе, тотъ и въ ответе,—что намъ до другихъ? делала бы, какъ следуетъ, свое дело, была бы исполнительна усердна, вотъ что намъ нужно прежде всего, а до остальнаго намъ дела нетъ". Скажите, у такихъ господъ чему поучится прислуга доброму? что она вынесетъ хорошаго изъ такого дома, семейства, где слышитъ такiя внушенiя, где видитъ такiе примеры? она тутъ теряетъ все, что принесла съ собою христiанскаго. „Все дозволено, все можно, живи, какъ хочется, не стесняйся особенно", вотъ ведь къ какимъ взглядамъ можетъ придти прислуга въ подобныхъ домахъ. Такiе хозяева скажутъ: за то мы участливо относимся къ внешнему семейному положенiю прислуги, скоро приходимъ на помощь и въ болезни и въ нуждахъ относительно устройства детей и т. п." Все это,

ХОЗЯЕВА И ПРИСЛУГА. 573

прекрасно, человеколюбиво. Но скажите, отчего ничего не хотите сделать на пользу души ея? Ведь, кроме житейскихъ внешнихъ потребностей, у всехъ есть потребности духовныя. Ведь, все мы прежде всего живемъ для царствiя небеснаго, туда должны всю жизнь и всеми способами уготовлять себя. Ищите прежде царствiя Божiя и правды его, сказалъ Спаситель. Какой же великiй грехъ принимаютъ на свою совесть хозяева, которые не только не содействуютъ прислуге въ этомъ святомъ исканiи, а даже препятствуютъ ей. Можно ли въ самомъ деле ревнителю веры и благочестiя равнодушно видеть хоть такого рода картину? Праздничный день. Утро. Идетъ въ храмахъ церковная служба, и вотъ вы видите целыя вереницы едущихъ рабочихъ по деламъ хозяевъ своихъ. Какъ? въ праздничный день, да еще во время службы делать то, на что Господь изъ семи дней далъ шесть дней — скажите, какъ это оправдать, чемъ можно извинить? одна алчность только, одна безчеловечность можетъ такъ наругаться надъ душами человеческими, за которыхъ Спаситель пролилъ кровь Свою! Имъ нужно много денегъ? Но зачемъ же они хотятъ прiобретать ихъ со вредомъ для спасенiя собственнаго и другихъ? Ни телу, ни душе служащихъ у нихъ они не даютъ отдыха въ день покоя, Самимъ Богомъ определеннаго. Они изъ своихъ корыстныхъ разсчетовъ отвлекаютъ служащихъ отъ молитвы, и одного дня въ неделе не даютъ имъ придти въ чувство, вспомнить о небе, о Боге, о душе,— когда же и где же они вспомнятъ обо всемъ этомъ? Вы скажите: и безъ работы все равно не пойдутъ въ храмъ. Опять вы будете виноваты. Вы внушите, убедите, наконецъ, даже обяжите исполнять необходимое для души. Это вашъ долгъ, ваша обязанность. Кто же и внушитъ имъ хорошее прежде всего, какъ не хозяева? Не они ли къ нимъ ближе всехъ? не они ли для нихъ вторые отцы и попечители? И вотъ вместо этого попеченiя о ихъ душевной пользе, они видятъ въ своихъ хозяевахъ заботы

574 ХОЗЯЕВА И ПРИСЛУГА.

единственно о личныхъ матерiальныхъ выгодахъ. Несчастные такiе прiобретатели! Не на пользу пойдетъ прiобретенное такими способами—вредомъ для душъ христiанскихъ.

Не всегда бываетъ въ такихъ случаяхъ права и сама прислуга. Отъ чего она при найме не выговариваетъ себе свободу отъ работъ въ дни праздничные?—полную свободу для говенiя и для другихъ делъ благочестiя? Отъ чего она, наконецъ, не ищетъ себе такихъ хозяевъ, у которыхъ праздники строго соблюдаются, и никакихъ препятствiй къ исполненiю религiозныхъ обязанностей не полагается? А есть такiе богобоязненные хозяева и въ нынешнее время. Особенно не извинительно, когда поступаютъ на служенiе къ иновернымъ, тогда какъ можно бы избежать этого. Понятно, где видеть у такихъ хозяевъ поощренiе къ исполненiю обязанностей веры? тутъ постоянныя препятствiя въ деле веры, тутъ можно услыхать даже глумленiе, насмешку надъ нашей верою.

Но у какихъ бы хозяевъ не пришлось жить, сама прислуга должна заботиться о своей душе прежде всего, иметь попеченiе о благоугожденiи Богу и душевномъ спасенiи, при всехъ препятствiяхъ къ тому,—не ждать, когда будутъ внушать другiе эту заботу, а самимъ иметь ее, и веру, благочестiе и страхъ Божiй блюсти паче всего. Образецъ предъ нами—это мученица Агафоклiя, убитая за веру госпожей своей. Вотъ какъ любила она веру свою. Восемь летъ терзали, мучили ее—и она ни за что не решилась отречься отъ нея. Насъ никто не отвлекаетъ насильственно отъ веры, и мы не дорожимъ ею, сами добровольно своею жизнiю нерадивою, безпечною, сами отрекаемся отъ нея. Вера, обязанности веры у насъ — на последнемъ плане. Все важнее, все дороже веры. И на что, на что только не меняемъ ее? Посмотрите на техъ же лицъ, живущихъ въ услуженiи, которые при всякомъ случае готовы сослаться на хозяевъ, на службу свою,—посмотрите на нихъ въ тотъ же праздничный день, они проводятъ его въ месте раз-

ХОЗЯЕВА И ПРИСЛУГА. 575

гула, и это часто съ ранняго утра. Посмотрите на повседневное поведенiе этихъ лицъ, — много ли тутъ святаго, религiознаго? Но о немъ часто и помину нетъ. Сквернословiе, пустословiе, ссоры, пьянство, беззаконiе и всякiе другiе пороки—вотъ что царитъ вместо процветанiя христiанскихъ добродетелей, — особенно это замечается въ классе ремесленномъ и фабричномъ. Какъ имъ спастись, имея въ душе такую слабую веру, ничемъ въ жизни невыражаемую? Кого же еще они будутъ винить во всемъ этомъ? Не въ чемъ больше, скажутъ, праздникъ проводить? Не отъ кого услыхать слова добраго? Но не для нихъ ли растворены во дни праздничные все храмы Божiи? совершается не одинъ разъ въ день служба церковная? Не для нихъ ли открываются библiотеки? раздаются книги, листки содержанiя религiознаго? Не имъ ли проповедуется слово Божiе и за утреннимъ и часто за вечернимъ богослуженiемъ? Такъ, прежде соблюдали веру, когда всеми мерами отвлекали отъ веры, а ныне совсемъ забыли о ней, когда всеми мерами привлекаютъ къ ней. Особенно прискорбно бываетъ Великимъ постомъ. Чего стоитъ пастырю церкви живущихъ въ приходе ремесленниковъ и фабричныхъ расположить къ говенiю? Имъ, оказывается, все некогда,— имъ жалко и двухъ, даже одного дня въ году употребить на это. И вотъ они считаютъ за лучшее безъ говенiя, безъ хожденiя въ храмъ, прямо придти въ день воскресный въ церковь и тутъ сейчасъ исповедаться и причаститься. И этимъ приходится довольствоваться пастырю церкви, иначе совсемъ бы остались безъ причащенiя на несколько летъ. Такъ на все время есть. Нетъ его только для Бога, для души своей. Только грешить умеемъ, а каяться, какъ должно, нетъ ни силъ, ни усердiя, ни времени. Тяжело придется отвечать на суде Христовомъ, всемъ подобнымъ безпечнымъ, нерадящимъ о душе своей, грешникамъ. Рабъ, знавшiй волю господина своего, говоритъ Спаситель, и не сотворившiй по воле Его, битъ будетъ много.