КРИТИКА ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ 4 страница
Так как обмениваемость товара существует вне его как деньги, то она стала чем-то отличным от товара, чем-то чужим для него, чем-то таким, к чему товар должен быть еще только приравнен, чему он, следовательно, d'abord[xxiv] неравен, а само приравнивание становится зависящим от внешних условий, т. е. случайным.
Во-вторых. Подобно тому как меновая стоимость товара существует двояко: как определенный товар и как деньги, точно так же акт обмена распадается на два независимых друг от друга акта: обмен товара на деньги и обмен денег на товары, на куплю и продажу. А так как последние приобрели обособленную друг от друга в пространстве и во времени, безразличную друг к другу форму существования, то их непосредственное тождество прекращается. Они могут соответствовать друг другу или не соответствовать; могут покрывать друг друга или не покрывать; между ними могут возникнуть несоответствия. Правда, они будут все время стремиться к выравниванию; но прежнее непосредственное равенство сменилось теперь постоянным движением к выравниванию, движением, которое предполагает как раз постоянно неравенство. Соответствие может быть теперь достигнуто полностью, пожалуй, только путем прохождения через самые крайние несоответствия.
В-третьих. С разделением купли и продажи, с распадением обмена на два независимых друг от друга в пространстве и во времени акта появляется далее еще одно новое отношение.
Подобно тому как сам обмен распадается на два независимых друг от друга акта, так и совокупное движение обмена, в свою очередь, отделяется от обменивающихся, от производителей товаров. Обмен ради обмена отделяется от обмена ради товаров. Между производителями товаров становится купеческое сословие — сословие, которое покупает только для продажи и продает только для того, чтобы снова покупать, стремясь в этой операции не к обладанию товарами как продуктами, а только к приобретению меновых стоимостей как таковых, к приобретению денег. (При простой меновой торговле тоже может образоваться купеческое сословие. Но так как оно имеет в своем распоряжении только излишки производства обеих сторон, то его влияние на само производство, да и вообще его значение остается весьма второстепенным.)
Обособление меновой стоимости в виде денег, т. е. в форме, оторванной от продуктов, соответствует обособлению обмена (торговли) в качестве функции, оторванной от обменивающихся сторон. Меновая стоимость была мерой товарообмена, но целью последнего было непосредственное обладание обмененным товаром, его потребление (состоит ли это потребление в том, что товар прямо служит удовлетворению потребностей как продукт, или же он сам, в свою очередь, используется в качестве орудия производства).
Цель торговли — это не непосредственно потребление, а приобретение денег, меновых стоимостей. В результате этого раздвоения обмена — на обмен ради потребления и на обмен ради обмена — возникает новое несоответствие. Купец при обмене руководствуется только разницей между куплей и продажей товаров; потребитель же должен окончательно возместить меновую стоимость покупаемого им товара. Обращение, обмен между купцами и завершение обращения, обмен между купцами и потребителями, хотя они в конечном счете и должны взаимно обусловливать друг друга, все же определяются совершенно различными законами и мотивами и могут вступать в величайшее противоречие друг с другом. Уже в этом разрыве заложена возможность торговых кризисов. А так как производство работает непосредственно для торговли и лишь косвенно для [I—17] потребления, то оно в такой же мере неминуемо затрагивается этим несовпадением между торговлей и обменом ради потребления, в какой оно, со своей стороны, это несовпадение порождает. (Взаимоотношения спроса и предложения ставятся вверх ногами.) (От собственно торговли, в свою очередь, отделяется торговля деньгами.)
Афоризмы. (Все товары — преходящие деньги; деньги — непреходящий товар. Чем шире развивается разделение труда, тем в большей степени непосредственный продукт перестает быть средством обмена. Возникает необходимость во всеобщем средстве обмена, т. е. в средстве обмена, независимом от специфического производства каждого индивида. В деньгах стоимость вещей отделена от их, вещей, субстанции. Деньги первоначально — представитель всех стоимостей; на практике дело переворачивается в противоположную сторону, и все реальные продукты и работы становятся представителями денег. При непосредственной меновой торговле не всякий предмет может быть обменен на любой предмет; определенная деятельность может быть обменена лишь на определенные продукты. Деньги могут устранить затруднения, заложенные в меновой торговле, только придавши им всеобщий, универсальный характер. Абсолютно необходимо, чтобы насильственно разорванные элементы, которые по существу взаимно связаны, показали путем насильственного взрыва, что они представляют собой результат разрыва чего-то по существу взаимосвязанного. Единство осуществляется насильственным путем. Как только враждебное расщепление приводит к взрывам, экономисты начинают указывать на единство по существу и абстрагируются от отчужденности. Их апологетическая мудрость состоит в том, что во все решающие моменты они забывают свои собственные определения. Продукт как непосредственное средство обмена 1) еще непосредственно связан со своим натуральным качеством и потому во всех отношениях ограничен им; он может, например, испортиться и т. д.; 2) он связан с непосредственной потребностью, которую другой человек может иметь или не иметь в отношении именно данного продукта или также в отношении своего собственного продукта. Коль скоро продукт труда и сам труд подчиняются обмену, наступает момент, когда они отрываются от своего владельца. Возвратятся ли они к нему снова из этого отрыва в какой-нибудь другой форме — становится делом случая. Вследствие того что в обмен включаются деньги, мне приходится обменивать мой продукт на всеобщую меновую стоимость или на всеобщую способность к обмену; таким образом мой продукт попадает в зависимость от общего торгового оборота и выдергивается из своих местных, природных и индивидуальных границ. Именно в результате этого он может перестать быть продуктом.)
В-четвертых. Подобно тому как меновая стоимость в деньгах выступает наряду со всеми особыми товарами как всеобщий товар, так в результате этого и одновременно с этим меновая стоимость выступает как особый товар в деньгах (ибо деньги обладают особым существованием) наряду со всеми другими товарами. Дело не только в том, что вследствие этого возникает несоответствие, заключающееся в том, что деньги — ибо они существуют лишь в обмене —- как всеобщая способность к обмену выступают против особенной способности к обмену товаров и непосредственно погашают ее, и все же, несмотря на это, деньги и товар должны постоянно оставаться обратимыми друг в друга. Дело также и в том, что деньги вступают в противоречие с самими собою и со своим определением в резз^льтате того, что они сами являются особым товаром (даже и тогда, когда они лишь знак) и поэтому в своем обмене на другие товары подчиняются, в свою очередь, особым условиям обмена, которые противоречат их всеобщей безусловной обмениваемое™. (Здесь еще ничего не говорится о деньгах как о чем-то закрепленном в субстанции определенного продукта и т. д.)
Меновая стоимость наряду со своим существованием в товаре приобрела собственное существование в деньгах, она была отделена от своей субстанции именно вследствие того, что натуральная определенность этой субстанции противоречила ее всеобщему определению как меновой стоимости. Каждый товар равен другому (или может сравниваться с другим) как меновая стоимость (качественно; каждый представляет лишь большее или меньшее количество меновой стоимости). Поэтому это равенство товаров, это их единство отлично от их натурального многообразия; и поэтому оно выступает в деньгах и как общий различным товарам элемент, и как третье по отношению к ним. Но, с одной стороны, меновая стоимость естественно остается внутренне присущим качеством товаров, хотя она в то же время существует вне их; с другой стороны, деньги, существуя уже не как свойство товаров, не как всеобщее качество последних, а наряду с ними, в индивидуализированном виде, сами становятся особым товаром наряду с другими товарами. (Деньги могут определяться спросом и предложением; распадаются на особые виды денег и т. д.)
Деньги становятся таким же товаром, как и другие товары, и вместе с тем они — не такой же товар, как другие товары. Несмотря на свое всеобщее определение, деньги суть вещь, способная к обмену наряду с другими вещами, способными к обмену. Деньги — не только всеобщая меновая стоимость, но одновременно и особая меновая стоимость наряду с другими особыми меновыми стоимостями. Здесь новый источник противоречий, которые дают себя знать на практике. (В отделении торговли деньгами от действительной торговли снова выступает особая природа денег.)
Мы видим, стало быть, как деньгам внутренне присуще достигать своих целей путем их одновременного отрицания; приобретать обособленную самостоятельность по отношению к товарам; из средства становиться целью; реализовывать меновую стоимость товаров путем их отрывания от нее; облегчать обмен путем его раскалывания; преодолевать трудности непосредственного обмена товаров путем [I—18] придания им всеобщего характера; в той же степени, в какой производители становятся зависимыми от обмена, делать обмен чем-то самостоятельным по отношению к производителям.
{Необходимо будет впоследствии, прежде чем покончить с этим вопросом, исправить идеалистическую манеру изложения, которая может породить видимость, будто речь идет лишь об определениях понятий и о диалектике этих понятий. Следовательно, прежде всего надо будет уточнить фразу: продукт (или деятельность) становится товаром, товар — меновой стоимостью, меновая стоимость — деньгами.}
(«Economist»[46] 24 января. 1857 г. Следующее место при случае принять во внимание при рассмотрении банков:
«Поскольку торговые классы участвуют, как они обычно это делают в настоящее время, в прибылях банков, — и могут участвовать в еще большем размере благодаря широкому распространению акционерных банков, отмене всех корпоративных привилегий и полной свободе банковских операций, — эти классы обогатились благодаря повышению процентных ставок. В действительности торговые классы благодаря размерам своих депозитов фактически являются своими собственными банкирами; а поскольку это так, учетная ставка не имеет для них большого значения. Все банковские и прочие резервы должны быть, разумеется, результатом непрерывного производства и сбережений, откладываемых из прибылей; следовательно, если взять торгово-промышленные классы в целом, то они должны быть своими собственными банкирами, а для этого необходимо только распространять принципы свободы торговли на все торговые операции, уравнять их в отношении выгод и невыгод, связанных со всякими колебаниями денежного рынка».)
Все противоречия денежной системы и обмена продуктов при денежной системе представляют собой развитие отношения продуктов как меновых стоимостей, их определения в качестве меновой стоимости или просто стоимости,
(«Morning Star»[47] 12 февраля 1857 г.: «Денежный голод в течение прошлого года и высокая учетная ставка, установленная вследствие этого, были весьма благоприятны для прибылей Французского банка. Дивиденды банка все время повышались: 118 фр. в 1852 г., 154 фр. в 1853 г., 194 фр в 1854 г., 200 фр. в 1855 г., 272 фр. в 1856 г.».)
Надо отметить также следующее место. Английские серебряные монеты выпущены по цене, превышающей стоимость содержащегося в них серебра. Внутренняя стоимость фунта серебра была 60—62 шиллинга (в среднем 3 фунта стерлингов
в золоте), монетная цена — 66 шиллингов. Монетный двор платит по
«рыночной цене текущего дня от 5 шиллингов до 5 шиллингов 2 пенсов за унцию, а чеканит из расчета 5 шиллингов 6 пенсов за унцию. На практике два обстоятельства предупреждают затруднения, вытекающие из этого мероприятия»
(выпуска серебряной монеты не в соответствии с ее внутренней стоимостью):
«во-первых, монету можно получить только в монетном дворе и по указанной цене; поэтому внутри, страны монета не может быть обесценена, а вывозить ее нельзя, так как она внутри страны обращается по цене, превышающей ее внутреннюю стоимость; и во-вторых, так как она обязательна к приему в качестве законного платежного средства лишь на сумму до 40 шиллингов, то серебряные деньги никогда не сталкиваются с золотыми и не влияют на их стоимость».
Автор этой статьи дает Франции совет
«чеканить разменную серебряную монету тоже не по ее внутренней стоимости и ограничить сумму, для которой она является обязательной к приему при платежах».
Но в то же время он советует:
«Устанавливая качество монеты, взять более значительную разницу между внутренней и номинальной стоимостью, чем в Англии, так как возрастающая стоимость серебра по отношению к золоту, весьма вероятно, достигнет вскоре уровня теперешних монетных цен серебра, и тогда нам придется снова изменить последние. Наша серебряная монета теперь приблизительно на 5% ниже внутренней стоимости, а недавно она была ниже на 10%» («Supplement to the Economist», 24 января 1857 г.).
[г) Несовместимость «рабочих денег» с товарной формой продукта]
Можно было бы подумать, что выпуск часовых бонов преодолевает все эти затруднения. (Конечно, существование часовых бонов уже предполагает такие условия, которые не даны непосредственно при исследовании отношения меновой стоимости и денег и без которых меновая стоимость и деньги могут существовать и существуют: публичный кредит, банки и т. д.; но всего этого здесь не следует больше касаться, ибо сторонники часового бона рассматривают его как тот последний продукт «определенного ряда»[48], который, когда он больше всего соответствует «чистому» понятию денег, «появляется» в реальной действительности после всего другого.)
Отметим прежде всего следующее: если предпосылки, при которых иена товаров равна их меновой стоимости, предполагаются выполненными; если спрос и предложение покрывают друг друга; если налицо совпадение производства и потребления, т. е. если в конечном счете имеет место пропорциональное производство (так называемые отношения распределения сами суть отношения производства), то вопрос о деньгах становится совершенно второстепенным, и в частности совершенно второстепенным становится вопрос о том, будут ли выпускаться знаки зеленого или синего цвета, жестяные или бумажные, или в какой еще иной форме люди будут вести общественную бухгалтерию. Тогда в высшей степени нелепо продолжать выдвигать предлог о необходимости произвести исследования относительно действительных денежных отношений.
[I—19] Пусть банк (любой банк) выпускает часовые боны. Товар а, равный меновой стоимости х, т. е. равный х рабочего времени, обменивается на деньги, представляющие х рабочего времени. Банк должен был бы также купить товар, т. е. обменять его на его денежного представителя, подобно тому как теперь, например, Английский банк должен в обмен на золото выдавать банкноты. Товар, субстанциальное и поэтому случайное бытие меновой стоимости, обменивается на символическое бытие меновой стоимости как меновой стоимости. Таким образом, не представляет трудности превратить товар из формы товара в форму денег. Надо только аутентично удостоверить рабочее время, содержащееся в нем (что, между прочим, вовсе не так легко, как установить пробу и вес золота и серебра), и тем самым тотчас же создается его эквивалент, его денежное бытие.
Как бы мы ни поворачивали дело, оно в конечном счете сводится к следующему: банк, выпускающий часовые боны, покупает товар по его издержкам производства, покупает все товары, причем эта покупка ему ровно ничего не стоит, кроме изготовления клочков бумаги, и он выдает продавцу взамен меновой стоимости, которой тот обладает в определенной субстанциальной форме, символическую меновую стоимость товара, иными словами — чек на все остальные товары в размере той же меновой стоимости. Меновая стоимость как таковая может, конечно, существовать лишь символически, хотя этот символ — для того чтобы можно было применять его как вещь, а не только как форму представления — обладает вещным бытием и есть не только идеальное представление, а действительно представлен в той или иной предметной форме. (Меру [длины или емкости] можно не выпускать из своих рук; меновая стоимость служит мерой, но она совершает обмен лишь тогда, когда эта мера переходит из одних рук в другие [49].)
Итак, банк дает взамен товара деньги, — деньги, которые представляют собой в точности чек на меновую стоимость товара, т. е, на все товары той же самой стоимости; банк покупает. Банк — всеобщий покупатель, он — покупатель не только того или иного товара, а всех товаров. Ибо банк должен осуществить как раз превращение всякого товара в его символическое бытие в качестве меновой стоимости. Но если банк есть всеобщий покупатель, то он должен быть также и всеобщим продавцом, не только складом, где депонируются все товары, не только всеобщим магазином, но и владельцем товаров в том же самом смысле, в каком владельцем товаров является всякий другой купец.
Я обменял свой товар а на часовой бон b, который представляет его меновую стоимость; но только для того, чтобы иметь возможность превратить это Ъ в любой действительный товар с, d, е и т. д. Могут ли эти деньги обращаться вне банка, не только между владельцем бона и банком? Чем обеспечивается обратимость этого бона? Здесь возможны лишь два случая. Или все владельцы товаров (продуктов или труда) хотят продавать свои товары по их меновой стоимости, или же некоторые хотят, а другие — нет. Если все они хотят продавать по меновой стоимости, то они не станут выжидать, найдется ли покупатель или нет, а тотчас же отправятся в банк, отдадут ему товар и получат взамен знак его меновой стоимости, деньги: они выручают за товар собственные деньги банка. В этом случае банк одновременно всеобщий покупатель и продавец в одном лице.
Или же имеет место обратное. В этом последнем случае банковский бон представляет собой просто клочок бумаги, он лишь выдает себя за общепризнанный символ меновой стоимости, но никакой стоимости не имеет, ибо общепризнанный символ имеет то свойство, что он не только представляет меновую стоимость, но и есть меновая стоимость в действительном обмене. В последнем случае банковский бон не был бы деньгами, или он был бы лишь условными деньгами в расчетах между банком и его клиентами, но не на общем рынке. Этот бон был бы тем же, чем является дюжина абонементных талонов на обеды в ресторане или дюжина театральных билетов; и те, и другие представляют деньги, но первые представляют деньги лишь в этом определенном ресторане, вторые — лишь в этом определенном театре. Банковский бон перестал бы отвечать тем требованиям, которые предъявляются деньгам, так как он имел бы хождение не среди всей публики, а лишь между банком и его клиентами.
Следовательно, мы должны последнее предположение отбросить.
Итак, банк был бы всеобщим покупателем и продавцом. Вместо банкнот он мог бы выпускать также чеки, а вместо последних — вести простые банковские счета. В соответствии с суммой стоимости товаров, которые индивид х доставил банку, он имел бы притязание к банку на ту же сумму стоимости в других товарах. Другая функция банка необходимым образом заключалась бы в том, чтобы аутентично устанавливать меновую стоимость всех товаров, т. е. материализованное в них рабочее время. Но на этом его функции не кончались бы. Банк должен был бы определять рабочее время, в течение которого товары могут быть изготовлены при средних средствах труда, то время, в течение которого они должны изготовляться.
Но и этого было бы недостаточно. Банку пришлось бы не только определять время, в течение которого должно быть произведено известное количество продуктов, и не только ставить производителей в такие условия, чтобы их труд был одинаково производительным (стало быть, также выравнивать и регулировать распределение средств труда), но банку пришлось бы также определять те количества рабочего времени, [I—20] которые должны быть затрачены в различных отраслях производства. Последнее было бы необходимо, так как для того, чтобы реализовать меновую стоимость и сделать деньги банка действительно обратимыми, надо было бы обеспечивать все производство в целом, и притом в таких пропорциях, которые удовлетворяли бы потребности обменивающихся лиц.
Но и это еще не все. Самый большой обмен — это не обмен товаров, а обмен труда на товары. (Сразу же вслед за этим сказать об этом подробнее.) Рабочие не продавали бы банку свой труд, а получали бы меновую стоимость полного продукта своего труда и т. д. В таком случае при более пристальном рассмотрении оказывается, что банк был бы не только всеобщим покупателем и продавцом, но и всеобщим производителем. В сущности, банк был бы либо деспотическим правителем производства и распределения, либо не чем иным, как конторой, ведущей бухгалтерию и расчеты для совместно работающего общества. Предпосылкой является общность средств производства и т. д. и т. д. Сен-симонисты наделяли свой банк папской властью над производством.
[3) ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА БУРЖУАЗНОГО ОБЩЕСТВА В ОТЛИЧИЕ ОТ ДОКАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ ОБЩЕСТВЕННЫХ ФОРМАЦИЙ И ОТ БУДУЩЕГО КОММУНИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА]
Превращение всех продуктов и деятельностей в меновые стоимости предполагает как разложение всех прочных (исторических) отношений личной зависимости в сфере производства, так и всестороннюю зависимость производителей друг от друга. Производство каждого отдельного лица зависит от производства всех других; точно так же превращение его продукта в жизненные средства для него самого стало зависеть от потребления всех остальных. Цены — явление древнее, так же как и обмен; однако только в буржуазном обществе, в обществе свободной конкуренции, цены все больше и больше определяются издержками производства, а обмен охватывает все производственные отношения. То, что Адам Смит, вполне в духе XVIII века, относит к доисторической эпохе, к предыстории [50], есть, наоборот, продукт истории.
Эта взаимная зависимость производителей друг от друга выражена в постоянной необходимости обмена и в меновой стоимости как всестороннем посреднике. Экономисты выражают это таким образом. Каждый преследует свой частный интерес и только свой частный интерес, и тем самым, сам того не зная и не желая, он служит частным интересам всех, т. е. общим интересам. Суть дела не в том, что, когда каждый преследует свой частный интерес, достигается совокупность частных интересов, т. е. общий интерес. Из этой абстрактной фразы можно было бы, наоборот, сделать тот вывод, что каждый со своей стороны тормозит осуществление интереса другого, и результатом этой bellum omnium contra omnes[51] является не всеобщее утверждение, а наоборот — всеобщее отрицание. Суть дела заключается, скорее, в том, что частный интерес уже сам есть общественно определенный интерес и может быть достигнут лишь при условиях, создаваемых обществом, и при помощи предоставляемых обществом средств, т. е. что он связан с воспроизводством этих условий и средств. Это — интерес частных лиц; но его содержание, как и форма и средства осуществления даны общественными условиями, независимыми от индивидов.
Взаимная и всесторонняя зависимость безразличных по отношению друг к другу индивидов образует их общественную связь. Эта общественная связь выражена в меновой стоимости, ибо только в меновой стоимости для каждого индивида его собственная деятельность или его продукт становится деятельностью или продуктом для него самого; он должен производить всеобщий продукт — меновую стоимость или меновую стоимость в ее обособленно изолированном и индивидуализированном виде, т. е. деньги. С другой стороны, та власть, которую каждый индивид осуществляет над деятельностью других или над общественными богатствами, заключается в нем как владельце меновых стоимостей, денег. Свою общественную власть, как и свою связь с обществом, индивид носит с собой в кармане.
Деятельность, какова бы ни была ее индивидуальная форма проявления, и продукт этой деятельности, каковы бы ни были его особые свойства, есть меновая стоимость, т. е. нечто всеобщее, в чем всякая индивидуальность, всякие особые свойства отрицаются и погашены. Здесь перед нами, действительно, состояние, весьма отличное от того состояния, при котором отдельный индивид или же индивид, естественно или исторически расширившийся до пределов семьи и рода (позднее — общины), непосредственно воспроизводит себя из природы, и его производительная деятельность и его участие в производстве привязаны к определенной форме труда и продукта, а его отношение к другим определено точно таким же образом. Общественный характер деятельности, как и общественная форма продукта, как и участие индивида в производстве, выступает здесь как нечто чуждое индивидам, как нечто вещное; не как отношение индивидов друг к другу, а как их подчинение отношениям, существующим независимо от них и возникающим из столкновения безразличных индивидов друг с другом. Всеобщий обмен деятельностями и продуктами, ставший жизненным условием для каждого отдельного индивида, их взаимная связь представляются им самим как нечто чуждое, от них независимое, как некая вещь. В меновой стоимости общественное отношение лиц превращено в общественное [I—21] отношение вещей, личная мощь — в некую вещную мощь. Чем меньшей общественной силой обладает средство обмена, чем теснее оно еще связано с природой непосредственного продукта труда и с непосредственными потребностями обменивающихся, тем больше еще должна быть сила той общности, которая связывает индивидов друг с другом — патриархальное отношение, античное общество, феодализм и цеховой строй (см. мою тетрадь, XII, 34b) [52].
Каждый индивид обладает общественной мощью в форме вещи. Отнимите эту общественную мощь у вещи — вам придется дать ее одним лицам как власть над другими лицами. Отношения личной зависимости (вначале совершенно первобыт ные) — таковы те первые формы общества, при которых производительность людей развивается лишь в незначительном объеме и в изолированных пунктах. Личная независимость, основанная на вещной зависимости, — такова вторая крупная форма, при которой впервые образуется система всеобщего общественного обмена веществ, универсальных отношений, всесторонних потребностей и универсальных потенций. Свободная индивидуальность, основанная на универсальном развитии индивидов и на превращении их коллективной, общественной производительности в их общественное достояние, — такова третья ступень. Вторая ступень создает условия для третьей. Поэтому патриархальный, как и античный строй (а также феодальный) приходят в упадок по мере развития торговли, роскоши, денег, меновой стоимости, в то время как современный общественный строй вырастает и развивается одновременно с ростом этих последних.
Обмен и разделение труда взаимно обусловлены. Так как каждый работает сам по себе, а его продукт есть ничто сам по себе, то он, конечно, должен обменивать, не только для того, чтобы принять участие во всеобщей производственной способности, но и для того, чтобы превратить свой собственный продукт в жизненное средство для самого себя {см. мои «Замечания о политической экономии», стр. V (13, 14)} [53]. Обмен, опосредствованный меновой стоимостью и деньгами, предполагает, правда, всестороннюю зависимость производителей друг от друга, но вместе с тем он предполагает и полную изоляцию их частных интересов и такое разделение общественного труда, при котором единство различных видов труда и их взаимная дополняемость существуют вне индивидов и независимо от них, как если бы это единство и эта взаимная дополняемость были каким-то природным отношением. Давление всеобщего спроса и предложения друг на друга опосредствует связь между друг другу безразличными товаропроизводителями.
Сама необходимость предварительно превратить продукт или деятельность индивидов в форму меновой стоимости, в деньги, дабы в этой вещной форме они приобрели и доказали свою общественную силу, доказывает два положения: 1) что индивиды производят только для общества и в обществе, 2) что их производство не является непосредственно общественным, не представляет собой продукт ассоциации, распределяющей труд среди своих членов. Индивиды подчинены общественному производству, существующему вне их наподобие некоего рока, а не общественное производство подчинено индивидам, которые управляли бы им как своим общим достоянием. Поэтому не может быть ничего ошибочнее и нелепее, нежели на основе меновой стоимости и денег предполагать контроль объединенных индивидов над их совокупным производством, как это мы видели выше в отношении банка, выпускающего часовые боны.
Частный обмен всех продуктов труда, способностей и дея-тельностей находится в противоречии как с распределением, основанным на отношениях господства и подчинения (естественно выросших и политических) между индивидами (какой бы характер ни принимало это господство и подчинение: патриархальный, античный или феодальный) (при этом собственно обмен происходит тут лишь от случая к случаю и не столько затрагивает жизнь каждой общины в целом, сколько возникает между различными общинами, вообще отнюдь не подчиняет себе все отношения производства и общения), так и со свободным обменом индивидов, ассоциированных на основе совместного владения средствами производства и совместного контроля над ними. (Эта последняя ассоциация не есть нечто произвольное: она предполагает определенное развитие материальных и духовных условий, о которых здесь не место распространяться дальше.)