Раннее влияние – опыт Хэла
Базовые элементы Диалога с Голосами, отношений и психологии субличностей
Как они были открыты и усовершенствованы доктором психологии Хэлом Стоун и доктором психологии Сидрой Стоун
Оглавление
Базовые элементы Диалога с Голосами, отношений и психологии субличностей. 1
Введение. 1
Раннее влияние – опыт Хэла. 2
Раннее влияние – опыт Сидры.. 5
Первый Элемент. Диалог с Голосами как методология: начало совместного приключения 6
Второй элемент. Психология субличностей (Начало теории) 8
Второй элемент. Первичные и отстранённые «Я». 8
Второй элемент. Работа с полярностями. 9
Третий элемент. Модель сознания (Новое определение сознания) 9
Третий элемент. Уважение первичных «Я». 10
Четвертый элемент. Теория связующей модели (Субличности и отношения) 11
Пятый элемент. Психология Осознающего Эго. 13
Пятый элемент. Важность процесса осознания. 14
Пятый элемент. Осознающее эго и духовность. 14
Пятый элемент. Путешествие по разным пространствам.. 16
Пятый элемент. Диалоги с телом (работа Джудит Стоун) 17
Пятый элемент. Энергетика Диалога с Голосами. 17
Седьмой элемент. Партнерство. 21
Восьмой элемент. Сны и фантазии Cидры Л.Стоун и разум подсознательного. 22
Введение
История звучит по-разному из разных уст. С течением времени мы смотрим на свою жизнь с всё более разных уникальных точек зрения и под разными углами по мере того как вбираем в себя всё больше и больше субличностей. То, что когда-то казалось важным, через некоторое время теряет значимость. То, чему не придается значение, может потом стать важным.
В данный момент нашей жизни, когда нам уже почти 70 и 80, мы решили, что пора оглянуться назад и рассказать о собственном видении того, как появился и развивался метод Диалога с Голосами и Психология субличностей. Мы хотим поблагодарить всех, кто внёс свой вклад в нашу работу, внести ясность в недопонимание, которое свойственно, поведать настолько хорошо, насколько мы можем, историю тех моментов, когда появились новые элементы, и наше мышление изменилось.
Давайте начнем с нашего представления о творческом процессе. Мы считаем, что внутренние и внешние влияния смешиваются. Мы прожили полную и насыщенную жизнь, исследуя друг друга. Снаружи мы получали информацию от самых разных учителей и самых разных источников. Внутри у нас были наши сны, трансперсональный опыт и моменты внезапной ясности, которые были дарованы нам из источников вне нашего личного опыта. И мы исследовали это, получая материал для творчества. Когда рождается идея или концепция, мы никогда не бываем полностью уверены, откуда она приходит.
В прошлом люди обычно говорили о Диалоге с Голосами так: «это Гештальт-терапия» или «это психосинтез». Интересно отметить, что Хэл начал работать с Гештальтом только после того, как в нашу жизнь окончательно вошел Диалог с Голосами, и хотя у Сидры было некоторое представление о Гештальт-терапии, ее опыт в этой области был весьма скудным. Что касается психосинтеза, мы оба были поражены использованием образов в этом методе, но никто из нас не исследовал его так глубоко, чтобы разобраться в концепциях различных элементов личности. На нас также не сильно повлиял метод психодрамы и транзактный анализ, наш контакт с этим ограничился чтением прессы.
Но мы всегда уважали эти различные подходы, имеющие отношение к Диалогу с Голосами, поскольку являлись частью основной психологической культуры начала 70-х. В то же время мы признавали, что наш творческий процесс был основан на совершенно другом уникальном опыте. Корни нашей работы лежат гораздо глубже, чем эти более новые направления научной мысли. Мы вышли из двух совершенно разных, можно сказать конфликтующих, истоков.
Раннее влияние – опыт Хэла
Я учился на юнгианского аналитика, и в результате стал президентом Общества Аналитической Психологии в Лос-Анджелесе в 1968. В 1976 я несколько месяцев проучился в Институте Юнга, и мне даже удалось лично с ним встретиться. Этот опыт глубоко вошел в мою жизнь, и в некоторой мере, воодушевил меня на работу моей жизни.
Мое пребывание в юнгианском сообществе и ранние курсы позволили мне глубоко понять сны, мифы, сказки и глубинную психологию. С другой стороны, я понимал, что чего-то не хватает. Я не ощущал роста. Более подробно я рассказываю об этом на пяти сериях CD, записанных в прошлом году. Это привело к тому, что я покинул юнгианское сообщество и прекратил традиционную практику аналитической психологии в 1970. До встречи с Сидрой оставалось два года. Это было концом моей прежней привычной личной и профессиональной жизни и началом новой – неизведанной и неопределенной.
Хотя я счёл в 1970, что мне следует отделиться от профессиональной организации, сейчас я понимаю, что мне надо было разотождествиться со всем, частью чего я тогда являлся. Мне нужно было уйти в свободное плавание, не быть привязанным к внешней профессиональной деятельности. Только таким образом мне удалось прийти к совершенно новому творческому процессу, который привел меня к тому, чем я являюсь сегодня. Я бесконечно благодарен замечательной возможности, позволившей мне открыть для себя юнгианскую психологию, своим коллегам, клиентам, с которыми я работал, и новаторскому духу лично Юнга. Мое подсознание открылось с первой же аналитической сессии, а вместе с ним духовная жизнь и поразительный процесс сновидения, который помогал поддерживать объективную реальность. С этой первой сессии началась духовная жизнь, и я смог разотождествиться с безводной пустыней рационального ума.
Мой первый опыт в сфере Диалога с Голосами или идея общения с субличностями появились в конце 60-х. История, которую я собираюсь вам рассказать, не связана с Диалогом с Голосами непосредственно. Она скорее относится к клиническому опыту и тому, как идея зародилась в моем сознании.
В конце 60-х ко мне обратилась семейная пара по поводу проблем с их сыном, которого мы назовем Джимми. Пара проживала в Южной Калифорнии, а их сын провел год в специальном лечебном центре на восточном побережье для трудных и легковозбудимых детей. Джимми начал выпендриваться в школе и, похоже, не хотел принимать обычные академические правила.
Джимми было одиннадцать лет, когда его родители впервые пришли ко мне, и они были очень расстроены. Они получили письмо из школы, в котором сообщалось, что было проведено полное психическое обследование мальчика из-за его возбужденного поведения, после чего ему поставили диагноз шизофрении и настоятельно рекомендовали поставить его под наблюдение психоаналитиков. Как только они узнали, что он шизофреник, они решили, что нужно применить специальные средства для данного ментального расстройства.
Прошел только год, как родители переехали на запад, и они с нетерпением ждали, когда в их новый дом приедет и сын. Они были очень огорчены этим письмом и хотели узнать, чем я могу им помочь. Я сказал им, что мне нужно встретиться с Джимми, и если они привезут его в Лос-Анджелес, я смогу провести независимые исследования. До встречи с ним мне нужно было получить все медицинские выписки. Большего я не мог им обещать.
Через две-три недели Джимми появился у меня в офисе. Он был очень любопытным ребенком и интересовался всем, что только попадалось ему на глаза. На моем столе лежала кипа психологических и психиатрических отчетов высотой 12 см, в которых были пометки, материалы тестов и психологические исследования. И все они подтверждали диагноз шизофрения. В них описывалось, как плохое поведение за год переросло в состояние повышенной возбужденности. По мере того, как я общался с Джимми, я чувствовал все большее несоответствие, так как я воспринимал его совершенно другим человеком. Я весьма положительно относился к нему. Он мне очень понравился, и я считал, что у него замечательный дух. Но, с другой стороны, на моем столе лежали все эти отчеты, в которых квалифицированные специалисты ставили тот же диагноз шизофрении.
С Джимми было очень просто общаться, и он рассказал мне о своей школе и основном подходе в этой школе. В основном, детей не оставляли в школе наедине и все время чем-то их занимали. Считалось, что при пребывании в одиночестве ученики погрузятся в свои фантазии, что им противопоказано. Становилось ясно, что Джимми обладает ярким воображением, и школьный распорядок ему не подходит.
В процессе нашего общения я спросил Джимми, помнит ли он какой-либо из своих снов. Он сказал, что этой ночью он как раз видел один. Сон был таков:
«Я сижу в инвалидной коляске в холле моей школы. Мои родители навещают меня перед тем, как они уезжают в Калифорнию. Я плачу и прошу их не уезжать. Но они считают, что по-другому нельзя, и встают, чтобы уйти, и я просыпаюсь, плача от того, что они оставляют меня здесь».
Сон поразил меня. Почему он в инвалидной коляске? Он действительно болен, как говорится в медицинских отчетах? Почему бы еще ему быть в инвалидной коляске? Тем не менее, я всей душой чувствовал, что отчеты дают неверную оценку его здоровья.
Я попросил его закрыть глаза, вернуться в сон и оказаться сидящим в инвалидном кресле. Он проделал это с легкостью, как я и ожидал, и через секунд тридцать я спросил его, почему он в инвалидной коляске. Что с ним не так? Может ли он рассказать, что чувствует, сидя в инвалидном кресле.
Слова Джимми потрясли меня. «Я ощущаю, что в спинке кресла магнит, который удерживает меня в нем». Я уже говорил, что был потрясен его сном. Услышав ответ на свой вопрос, я испытал десятикратное потрясение. Внезапно все стало так просто. Все мои первоначальные волнения рассеялись, и я ощутил себя прекрасно.
Я понял, что Джимми – очень творческий, одаренный ребенок с живейшим воображением, которому не место в этой школе. Возможно, этот метод срабатывал в отношении большинства детей, но в случае с таким ребенком он имел противоположное действие. Он был магическим ребенком, и мир воображения был крайне важен для него. Они буквально вогнали его в шизофреническое поведение, ему просто некуда было деваться. Это состояние было вызвано искусственно, и я считал, что это можно изменить.
Потом я сказал ему, что если его держит магнит, то он может сделать что-то, чтобы ослабить влияние магнита. И мы сделали это вместе. Сначала он представил себе, что магнит его больше не держит, а потом реально встал со стула в моем офисе (представляя, что это инвалидное кресло) и прошелся по комнате. Все это было проделано благодаря методам активного воображения. Через пять-десять минут он отправился в мою художественную студию, где он стал работать с песком и рисовать. Он посещал 12 сеансов. Наша совместная работа подходила к концу, и он был готов к посещению общественной школы в Южной Калифорнии. После его возврата в школу я встречался с ним пару раз, и он просто рассказывал мне, что происходит с ним в школе. Из других источников я могу сказать, что в конечном счёте Джимми стал весьма успешным кинодеятелем.
Через месяц после этого случая мне позвонила доктор Хедда Болгар из госпиталя горы Синай. Хедда – замечательная женщина, талантливый психотерапевт и аналитик, она – директор психологии госпиталя горы Синай в Лос-Анджелесе. Хедда также сотрудничала с группой психоаналитиков, которые работали в школе Джимми. По видимому, они были весьма удивлены тем, что Джимми посещает общественную школу и хотели узнать, как это произошло. Я сказал ей, что об этом долго рассказывать, и нам стоит встретиться за ужином, чтобы я мог рассказать все подробно.
Хедда всегда была выдающейся женщиной. Она всегда была открыта новым идеям и возможностям. Когда мы встретились, и я описал ей общую картину ситуации с Джимми, она поняла, что произошло, на самом глубоком уровне. Вскоре после встречи она пригласила меня на должность консультанта отдела психологии при госпитале, а потом и на должность консультанта отдела психиатрии. Так началась история нескольких прекрасных лет работы по совместительству вместе с Хеддой, персоналом и студентами-стажерами.
Через год я приступил к работе, которую мне посоветовала Хедда. Она видела клиническую демонстрацию профессора из Калифорнийского Университета Санта-Барбары, который пересаживал клиента на разные стулья для работы с его субличностями. Я был потрясен ее рассказом о том, что происходило во время такой сессии. Я связался с профессором и попросил его продемонстрировать мне это. Он сказал, что сейчас у него нет интереса к этой работе, и он вовсе не против, если кто-то захочет исследовать этот процесс глубже. У него не было названия для этого процесса, это казалось похожим на Гештальт-терапию, хотя профессор и не имел к ней никакого отношения.
Я стал опробовать идею дома, играя с моей дочерью Джудит и сыном Джошуа (сейчас его уже нет) и с тогдашней женой Теей. Мы проводили сессии друг с другом, это было весело, иногда казалось важным, но никак не развивалось, и через год, казалось, исчерпало себя. Я не возобновлял эту практику в течение двух следующих лет, до тех пор, пока впервые не встретил Сидру.