Современное состояние проблемы: основные закономерности и модели

Ранняя семантическая обработка

Взаимосвязь абстрактного категориа ного знания с процессами восприятия с ла активно обсуждаться начиная с 70-х В центре внимания оказалось два вопрг «Почему мы знаем, что роза — это роз. «Когда мы знаем, что роза — это роз: Гипотетическая роза до сих пор являе излюбленным примером в данной обла исследований. Первый из этих вопр<х касается выделения значимых признак для принятия семантического решен второй — характера и временных эта! процесса семантической обработки. В зультате многочисленных исследован был выделен ряд феноменов и предложи несколько объяснительных конструю Большинство феноменов можно отне к эффектам семантической преднастрой

Эффекты семантической преднастройБольшинство фактов в этой области следований было получено на вербальн материале, хотя в последнее время по



б. Психосемантика и процессы семантической обработки


является все больше работ по идентификации изображений [Lockhead, 1992]. Обычно

равнивают выполнение задачи при изолированном предъявлении стимульного

мтериала и предъявлении его в контексте "и предъявлении информации в разных

те кетах также используется прием седнтически адекватной и ложной предна-

ройки. Смысловым контекстом является, пример, слово для буквы или предло-

ение для слова. Семантическая преднастройка связана с опережающим лредъяв-

нием стимулов, семантически соотносительны.х с тестовым стимулом

.

Слово, предъявленное в смысловом кон-

гксте, воспринимается быстрее. Этот вы-

д был сделан по результатам многочисленных экспериментов с преднастройкой

ред стимулом предъявляется некотороеэво, которое могло быть связано или не

язано по смыслу с тестовым. Если дваова ассоциативно связаны друг с другом,

емя реакции в задачах «лексического:иения» уменьшается. В работах Дж. Нии

:<азу тестовой последовательности пред-ствовало предъявление с различной

шхронностью слова, которое в 80% слу-ев было названием соответствующей

,:мулу категории (например «птица»-дваряла появление слова «дятел» ), а в

с могло обозначать другую категориюпример, «мебель»). Результаты показа-

что адекватная преднастройка умень-ла время реакции fNeely, 1991].

Семантическая преднастройка не толькоегчает смысловой анализ слова, но и

"рудняет анализ других его характеристик:-1ример, цвет букв). В экспериментах

Конрад испытуемым предъявляли пред-т.ения, которые оканчивались много-

чным словом. Контекст предложениязго предписывал восприятие лишь од-

о значения (например, слово «ключ» в: тжении «на столе лежал ключ»).

д за этим предъявлялось напечатан-в цвете слово и требовалось назвать

: букв. Если слово было ассоциативно•.дно с предшествующим многозначным

ш, то называние цвета букв замедля-Это происходило при предъявлении

н. ассоциативно связанных с каждымкачений многозначного слова (замед-

: ь называние цвета у слов «замок» и

«ручей», если речь шла о «ключе».) В дру­гих экспериментах требовалось просто на­звать второе слово или решить, что было предъявлено: слово или бессмысленное словосочетание. При этом если тестовое слово было связано по смыслу с любым из значений многозначного слова, время называния уменьшалось. Приведенные данные свидетельствуют о том, что при перцептивном узнавании слова активизи­руются все его смысловые поля (см. [Ве-личковский, 1982]).

Ложная смысловая преднастройка уве­личивает время реакции. Этот эффект про­является в случае, если между преднаст-роечным и тестовым словом интервал со­ставляет больше 350 мс. В противном слу­чае ложная преднастройка не увеличивает времени реакции в задачах как называния слов, так и лексического решения.

Смысловая преднастройка нечувстви­тельна к маскировке. Для того чтобы пре­рвать процесс перцептивной обработки, исследователи прибегают к приему маски-ровки! Маскировка может осуществляться с помощью различных методических средств, наиболее распространенным из которых является предъявление в непо­средственном пространственно-времен­ном контексте двух стимулов — тестового и маскирующего. А. Марсел использовал классическую задачу лексического реше­ния в сочетании с семантической предна­стройкой. При этом преднастроечное слово подвергалось настолько жесткой обратной маскировке, что испытуемый не мог ска­зать, было ему что-либо предъявлено или нет. Результаты показали, что маскировка не устраняет эффекта ускорения времени реакции при существовании ассоциатив­ной связи между преднастройкой и тесто­вым стимулом (см. [Величковский, 1982; Солсо, 1996]).

 

3. ПОЗНАНИЕ И ОБЩЕ1

 

личности выбираемого материала и одно­временно активности и успешности про­цесса. Одни феномены, обозначаемые этим понятием, можно назвать преднаст-ройкой, другие — ранней когнитивной обработкой, которая в зависимости от теоретической интерпретации представля­ется как раннее запечатление или микро-генез зрительного образа.

А. Модель ранней семантической памяти.Э. Тульвинг и Д. Шехтер определили «priming», или ранние когнитивные про­цессы, как «неосознаваемую форму чело­веческой памяти, которая имеет отноше­ние к перцептивной идентификации слов и объектов» [Tulving, Schacter, 1990, с. 301]. Однако констатация этого факта еще не вскрывает механизмов, стоящих за этим феноменом. В эксперименте Д. Уолтса была предпринята попытка разделить пер­цептивную и семантическую преднастрой-ку. Эффекты перцептивной обработки (или физических характеристик стимулов) были минимизированы (на этапе тестирования менялась модальность предъявления ма­териала). В качестве преднастройки предъ­являлась задача семантического сравне­ния: испытуемые должны были решить, являются ли два слова синонимами или они не связаны друг с другом. Затем да­вался тест на узнавание. Если бы эффек­ты преднастройки были связаны только с фиксацией в семантической памяти, то синонимы должны были узнаваться луч­ше, поскольку при их обработке приходи­лось бы обращаться дважды к одному и тому же значению. Результаты показали, что эффект синонимов оказался незначи­мым. Они узнавались так же успешно, как и несвязные по смыслу слова. Сделан вывод о том, что для последующего коди­рования важен был сам процесс сравне­ния стимулов, а не обращения к семанти­ческой памяти. Концептуальная предна-стройка скорее включает в действие про­цедурные формы памяти, кодирующие процессы сравнения стимулов, чем откры­вает доступ к ее устойчивым формам на стимульные слова [Wolts, 1996].

Б. Модель последовательной переработки.В когнитивной психологии до сих пор имеют значительное влияние представле­ния о последовательной, поэтапной, по-блоковой обработке информации. В д ных моделях собственно семантичес-обработка является лишь этапом koi: тивной обработки. Предполагается, что следует за этапом перцептивной обраб ки, под которым понимается анализ та:-характеристик, как цвет, общая фор расположение деталей и т. д. В настояl время эта точка зрения находит подтвег -дение в нейрофизиологических иссле: ваниях. В частности, при анализе ком нентов вызванных событиями потенц; лов выделяются компоненты ранние ( тентный период 80-120 мс), котор меняются при изменении перцептивн: характеристик стимулов, и поздние ( тентный период 300—400 мс), котор меняются при изменении частоты употр! ления (частотности) слов или рассопш вании семантических контекстов.

Например, в одной из работ (Your 1989] регистрировались ВП на ело! предъявляемые в случайном порядке. Сi мулами служили названия цветов, котор различались по трем параметрам: дли слов (например, «белый» короче «фио тового»), частоте употребления (наприм; «зеленый» употребляется чаще «салат вого») и семантическому сходству (напр мер, «красный» близок к «оранжевому оба они далеки от «голубого»).

Семан: ческая близость предъявляемых стимул оценивалась в дополнительном исследон нии с помощью методики многомерно шкалирования. Были получены следуют результаты: изменение параметров ВП течение 250 мс после предъявления ст мулов связано с изменением длины ело Напротив, параметры ВП в диапазо: 400-800 мс связаны с частотными и с мантическими параметрами стимулов. I этом основании делается вывод о том, ч существует два этапа обработки зрител ного вербального материала: на первс анализируются физические параметр стимулов, а на втором — их семантиче кие характеристики.

Этот вывод вызывает большие сомн ния, поскольку существует множест фактов, подтверждающих, что семантиче кая обработка происходит уже на са\п ранних этапах восприятия. Наприме Д. Виккенс в своем исследовании прел



3.6. Психосемантика и процессы семантической обработки


 


являл слова на очень короткий временной интервал (80—100 мс), недостаточный для их идентификации. Однако испытуемые были способны устойчиво оценивать воз­можное значение слова с помощью мето­да семантического дифференциала. Велич-ковский, ГТохилько, Шмелев предъявляли слова с последующей маскировкой. Она достигалась движением слова в горизон­тальном направлении с угловой скоростью 80 оборотов в секунду, что приводило к полному «смазыванию» образа слова. Не­смотря на это, испытуемые не только классифицировали различные по значе­нию слова, но и устойчиво соотносили в варианте ассоциативного эксперимента предъявляемое (но невоспринимаемое) слово «ветер» со словом «буран», а не «ве­чер» (см. [Величковский, 1982]). В недав­них работах эти данные также неоднократ­но подтверждались. Было показано, что частотность слов [Polich, Donchin, 1989] и смысловой контекст [Neely, 1991; Wolts, 1996] влияют на их восприятие на очень ранних этапах (до 250 мс).

В. Модель параллельной переработки.Многие современные авторы придержива­ются представлений о параллельной пере­работке перцептивных (физических) и семантических признаков стимула. С. Кос-слин в одной из последних работ [Kosslyn et al., 1995] выдвинул предположение о существовании двух типов кодирования, которые практически не пересекаются друг с другом. Это — кодирование категориаль-чых пространственных отношений, которые связаны с относительными позициями в эквивалентном классе и используются в процессе узнавания и идентификации, и кодирование координатных пространст-генных отношений, которые определяют гочные метрические дистанции и исполь-уются для регуляции движений.

Согласно более традиционному подходу, лределенный этап в анализе физических арактеристик связан с конкретным эта-м в анализе семантических характерис-

-1к. Кроме того, некоторые физические фактеристики стимула ограничивают >ласть поиска в семантической памяти. Д. Бродбент и М. Бродбент [Broadbent,

- - ladbent, 1980] предложили оригиналь-. ю методику, позволившую «разделить»


общие и детальные характеристики слов. В одной ситуации с помощью оптической фильтрации нарушались детальные харак­теристики слов (как при дефокусировке), но сохранялись глобальные характеристики. В другой ситуации, наоборот, нарушался общий вид слова, поскольку из него вы­резались фрагменты букв, и сохранялось большинство деталей. В качестве мате­риала использовали слова разной частот­ности и разного эмоционального значе­ния; кроме того, слова либо включались в контекст предложения, либо предъявля­лись изолированно. Было продемонстри­ровано, что на узнавание слов с сохран­ными глобальными очертаниями влияет только частотность слова (частота встре­чаемости и опыт восприятия). При нару­шении глобальных очертаний, но сохра­нении деталей значимыми оказались включенность в контекст и коннотативное значение. Был сделан вывод о том, что глобальные очертания слова, которые ана­лизируются на более ранних этапах мик-рогенеза зрительного образа, связаны с частотой употребления, а детальные харак­теристики, которые анализируются на более поздних этапах, связаны с коннотатив-ным и ассоциативным значениями слова.

Однако более поздние данные показы­вают, что такое разделение слишком уп­рощенно. Действительно, существует два этапа анализа семантической информации. Первый —- 250—350 мс; в этот промежуток времени слово-стимул активирует широ­кий спектр ассоциативных связей. Если адекватный контекст помогает выявлению значимых семантических признаков, то неадекватная преднастройка не препятст­вует семантическому поиску. Осуществле­нию семантической обработки в этот пе­риод способствует сохранение привычных условий предъявления (например, привыч­ный шрифт) и частота повторения комби­нации признаков.

Второй этап начинается после 300—400 мс. Слово-стимул жестко связывается с ло­кальным значением, которое диктует кон­текст. Адекватный контекст (преднастрой­ка) приводит к положительному эффекту в семантической переработке информа­ции, а ложная преднастройка оказывает отрицательное влияние; при этом и назы-


 




3. ПОЗНАНИЕ И ОБЩЕНИЕ


 


                       
        ные на контексте и           с  
        предыдущих семан­тических анализах              
        t   о. О   *i   «=Г  
        Идентифицировать слова и их значения   £ § -<—   s О ъё   О 1_ V о CJ  
: Идентифицировать |       t       s н    
k ; значения j       Различить буквы       П5 I   •fcr Q >  
                    ГС  
буквы       t           с с;  
::::ir::i ; Проанализировать ! признаки       Проанализировать признаки   •*—       Найти  
        t              
:::::i::z , .' Выделение ; ; фигуры на фоне   г   Выделение фигуры на фоне              
Зрительный стимул

Рис. 3.18.Два способа переработки слова «доктор» контексте предложения «пациента обследовал доктор» (по: [Wessells, 1982])

вание слов, и принятие лексического ре­шения происходит медленнее [Swinney, 1979]. Осуществлению семантического анализа помогает сохранение детальных характеристик образа слова, меньшее зна­чение имеет частотность. Субъект создает гипотезы, которые проверяет на ограни­ченном объеме данных [Величковский, 1982].

Г. Модель встречной переработки.На­чиная с середины 70-х гг. в когнитивной психологии четко оформляется идея су­ществования двух встречных процессов об­работки информации. Процессы первого рода инициируются входной стимуляцией и продолжаются, как бы поднимаясь снизу вверх по уровням все более тонкого ана­лиза вплоть до полной идентификации стимулов. Процессы второго рода управ­ляются знаниями и ожиданиями человека, которые уточняются благодаря анализу контекста поступающей информации. Этот вид переработки получил название «сверху вниз», или «концептуально-ведо­мый». Переработкой сверху вниз объясняют предметность, значение перцептивного образа и эффекты установки испытуемо­го. Обычно оба вида процессов происхо­дят одновременно и согласованно, но в за­висимости от типа задачи и индивиду­альных особенностей субъекта их вклад может быть различным. М. Уэсселс [Wessells, 1982] приводит пример такой встречной переработки на основе иден­тификации слова «доктор» (рис. 3.18).

Идее встречных процессов близка модель возвращающегося процесса. К данному типу относится модель вери­фикации предложений П. Карпентера и М. Джаста (см. [Величковский, 1982]). Исходя из этой модели, процесс семан­тической обработки состоит из после­довательного поэлементного сравнения компонентов предложения и пропози­циональных кодов. Если один из ком­понентов не совпадает с представлен­ным в памяти, процесс обработки по­вторяется сначала, с введением других допущений. Модели такого рода согла­суются с представлениями о циклич­ности процесса восприятия и позволяют объяснить множество разноречивых данных.


Практический аспектэтих исследовани

затрагивает прежде всего процессы чтени и распознавания образов. Именно в про цессах чтения происходит автоматизиро­ванный анализ смысла вербального мате­риала. Важной задачей является создание компьютерных программ, позволяющие распознавать смысл самых различны образов [Norman, 1983], а также оптими­зация предъявления информации на дис­плеях [Вепуоп, 1995].

Модели категориальных структур

Способность человека выделять смысл из предъявляемой ему информации зави­сит от организации процесса восприятия и от организации структур семантической памяти, которые определяют скорость г характер поиска. Различные модели орга низации категориального знания предпо­лагают разное понимание значения.

Зрительный стимул

А. Семантическое пространство. Значе­ние как вектор.Осгуд выделил трехфактор ную модель семантического пространства структура которого была представлена в виде трех осей координат, обобщенно на­званных «Оценка», «Сила», «Активность».



3.6. Психосемантика и процессы семантической обработки


 


Цепочки
Рис. 3.19.Разновидности структурных моделей семантической памяти, создаваемых на основе анализа матриц близости

Любое значение имеет в этом семантичес­ком пространстве свое место, и его можно представить в виде вектора с тремя коор­динатами.

В дальнейших исследова­ниях наряду с классическими выделялись и дополнитель­ные факторы, нагрузка по которым помогала описывать исследуемые значения. Ино­гда, наоборот, пространство сужалось до одномерного. Шкалированию с помощью семантического дифферен­циала обычно подвергаются достаточно однородные поня­тия, объекты или явления (это могут быть политические по­нятия, словарь личностных понятий, цвета, звуковые сиг­налы, герои кинофильмов, образы жанровой живописи и т. д.). Однако если расши­рять выстраиваемое субъек­тивное семантическое прост­ранство и включать в него разные объекты и понятия, то

близкими в нем могут оказаться понятия из совершенно разных формальных кате­горий, а далекими — слова одной формаль­ной категории. Например, белый круг, пря­мая линия, повышающийся тон, сладкий вкус, ласковое прикосновение могут иметь общее эмоциональное значение. В то вре­мя как противоположное значение будут иметь черный круг, ломаная линия, пони­жающийся тон, горький вкус, раздражаю­щее прикосновение.

Работы Осгуда послужили толчком к развитию различных исследований, позво­ляющих вычленить структуру семантичес­кой памяти. В настоящее время существует огромное количество моделей, поэтому до­вольно трудно дать их подробное описа­ние. Некоторые из современных моделей представляют значение как вектор в семан­тическом пространстве, хотя в большин­стве случаев они исследуют формальные категории. Семантические пространства строятся на основе данных испытуемыми оценок сходства понятий с последующей обработкой различными математическими \1етодами (например, многомерным шка-


лированием). Полученные результаты мо­гут быть представлены в виде разнообраз­ных моделей (рис. 3.19).

Сети

Структурные модели семантической памяти

Б. Сетевые и пропозициональные модели категориальных структур. Значение как опе­рация вывода.Для построения большин­ства моделей семантической памяти ис­пользуются сетевые конструкции. Эти модели, с одной стороны, возвращают к идеям ассоционизма, а с другой — при­мыкают к новейшим исследованиям ней-рональной структуры мозга. Наиболее из­вестны модель категориальной структуры А. Коллинса и М. Куиллиана и модель по­нимания Дж. Андерсона и Г. Бауэра1.Ка­тегориальная структура представляется в них как иерархическая сеть, главным принципом организации которой является принцип когнитивной экономии. Он пред­полагает, что атрибуты (свойства), припи­сываемые значению, хранятся в одном узле семантической сети. Если это свойство присуще всем членам категории (напри­мер, «имеет крылья» или «может употреб­ляться в пищу»), оно присваивается узлу, который связан с названием категории,

[Величковский, 1982;

1Более подробно см.: Солсо, 1996].



3. ПОЗНАНИЕ И ОБЩЕЙ,

 


 


например «птица» или «продукты питания», а если это свойство имеет только один из членов категории (например, «не летает» или «всегда белое»), то оно приписыва­ется более низко расположенному узлу иерархической сети, связанному с кон­кретным значением, например «страус» или «молоко»1. Важным отличием модели Андерсона и Бауэра явилось то, что узлы сети представляли собой не понятия, а пропозиции. Пропозиции можно предста­вить как высказывание, нечто вроде от­дельной структуры, связывающей идеи и понятия. Более сложные пропозиции включают в себя контекст и факт, кото­рый имел место в данном контексте. Кон­текст определяет место и время, а факт — взаимодействие субъекта и предиката. Такая модель, хотя и не объясняет всех экспериментальных фактов, но позволяет приблизиться к процессу реального пони­мания. Поскольку реальное понимание скорее исходит из контекста и взаимосвя­зи субъекта действия с тем, что он делает и по отношению к чему, нежели из пост­роения формальных категорий, большин­ство связей внутри этих категорий явля­ются достоянием лишь научного знания. Например, люди, прожившие свою жизнь вне европейской культуры и образования, могут и не знать, что «собака — это мле­копитающее».

В дальнейшем были предложены раз­личные модификации этих моделей. Их развитие идет по двум основным направ­лениям. Первое осуществляется через при­ближение к нейрональным моделям ког­нитивных процессов. В эти модели необхо­димо включается распространение внутри семантической сети «кратковременных волн активации», которые активизируют и делают более доступными семантичес­кие элементы, связанные с только что

Существование принципа когнитивной экономии демонстрируется на различных феноменах. В част­ности, он проявляется в феномене «семантическая слепота», который состоит в том, что если в списке слов или предложений слово повторяется, то во вто­ром случае оно не запоминается. Например, в пред­ложении «Она съела салат и рыбу, хотя рыба была недожаренная» второе слово «рыба» не запоминает­ся, даже если его отсутствие меняет грамматичес­кую структуру предложения. Этот эффект не зависит от локализации слов на экране при зрительном предъявлении и исчезает только в том случае, если повторяющиеся слова разделены более чем 8 сти­мулами [Kanwisher, Potter, 1990].


предъявленным (речь идет о моде А. Коллинза и Е. Лофтуса, М. Потт [Величковский, 1982]).

Развитие таких моделей привело к зданию направления в когнитивной п хологии, получившего название «к ционизм» [Rumelhart, 1989]. Кони нистские модели состоят из простых ментов, обладающих свойствами нейро! Отдельные элементы могут быть орга зованы в более крупные единицы — м далее — в множества. Работа каждс ницы описывается согласно правилам активации и уравнениями, связывают;: состояние активации со значением вых данной единицы. Любая единица связ со множеством других (эта связь л! однонаправленная, либо взаимообусл ленная). Активация одного элемента о зывает тормозящее или возбуждаюи влияние на все связанные с ним. След подчеркнуть, что переработка носит не i следовательный, а параллельно-распреде лительный характер.

Второе направление осуществляется через создание моделей, в которых боль­шое внимание уделяется метакогнитивным операциям, т. е. операциям по управлению процессами понимания, поиска в памяти и т. д. Например, в модели ACT («Дейст­вие») Дж. Андерсона [Anderson, 1976] акцент сделан на описании процессов управления в памяти, а семантические репрезентации представлены в виде проце­дурного соответствия условий характеру операции.

В. Модели перекрывающихся множеств. Значение как набор признаков.Здесь речь идет прежде всего об известной модели Э. Смита, Э. Шобена и Л. Рипса. Они ис­ходили из предположения, что любое зна­чение представляет собой множество при­знаков и его можно изобразить в виде облака. Перекрытие признаков определяет сходство понятий. Если у двух значений нет общих признаков, они не пересекаются. Среди признаков есть более существен­ные — «определительные» — и второсте­пенные, характерные лишь для данного понятия, но не для понятий более широ­кого класса. Процесс верификации имеет двухступенчатую структуру Если общее сходство двух значений (субъекта и пре-



3.6. Психосемантика и процессы семантической обработки


 


диката верифицируемого предложения) выше или ниже некоторых пороговых ве­личин (как в случае утверждений «дятел — это птица» и «дятел — это собака»), то испытуемый быстро дает положительный или отрицательный ответ. Когда общее сходство оказывается в какой-либо про­межуточной зоне, осуществляется второе сравнение среди только «определитель­ных» признаков. Оно может позволить с некоторой задержкой (но правильно) ве­рифицировать высказывание «страус — это птица». Похожую модель сравнения при­знаков несколько ранее предлагал и Д. Мейер (см. [Солсо, 1996]).

Г. Элеонора Рош и модели размытых множеств. Значение как прототип.Большое значение для современных исследований в области психосемантики имели работы Э.Рош. Она выступила с критикой доми­нирующей тенденции рассматривать се­мантические категории как объединения дискретных признаков. Сосредоточив свое внимание на формировании естественных категорий, Рош вынуждена была признать, что в этом случае модели заучивания «пра­вильной» комбинации дискретных призна­ков или абстрагирования «центральной тенденции» не являются адекватными. В формировании естественных категорий большое значение имеет образный компо­нент или образная форма репрезентации значения.

Рош считает, что большинство естест­венных категорий организовано вокруг не­скольких типичных (фокальных) примеров (прототипов), которые нельзя описать как набор дискретных признаков. Скорее, их можно рассмотреть как «хорошие формы», фиксирующие некоторое понятие всей своей целостностью. Например, птица не просто имеет крылья, клюв, хвост и лапки, но еще и определенное неразделимое сочетание всего этого в целостной форме, которое позволяет опознать ее изображе­ние, даже если имеется лишь 10% его силуэтного рисунка. Рош показала, что время реакции сравнения слов и картинок зависит от наличия сходных признаков между элементами и прототипом. Чем более похожи элементы категории на про­тотип, тем быстрее можно провести срав­нение между парами или верифицировать


категориальное утверждение (см. [Велич-ковский, 1982; Солсо, 1996]).

Такая модель позволяет объяснить мно­гие экспериментальные данные. Напри­мер, в одном из экспериментов была пред­принята попытка подтвердить известное положение Ф. Бартлетта, что лучше всего запоминаются «атипичные» слова в «ти­пичных» текстах. В качестве контекстов испытуемым предъявляли списки слов, ко­торые включали либо высокотипичные элементы категории, либо среднетипичные элементы. Типичность элементов опреде­лялась на основе работы Рош. В качестве целей выступали либо высокотипичные стимулы, либо, напротив, атипичные. Например, типичный стимул «воробей» или атипичный «индюк» могли предъяв­ляться в высокотипичном контексте «ма­линовка, голубая сойка, канарейка» или в среднетипичном «ворон, попугай, щегол». Результаты эксперимента соответствовали скорее модели Рош, чем положению Барт­летта. Оказалось, что высокотипичные (прототипичные) стимулы запоминаются лучше в любом контексте, чем атипичные [Schmidt, 1996]. Из экспериментальных данных Рош следует, что многое в нашей семантической памяти невозможно опи­сать с помощью формально-логических законов, скорее, ее можно представить как размытое множество понятий, объединен­ное вокруг некоторого центра и не имею­щее четких границ. Это позволило неко­торым исследователям применить к опи­санию семантической памяти математи­ческую теорию «размытых множеств» [Lachman et al., 1979].

Д. Понимание и распознавание через схемы и скрипты. Значение как пространст­венно-временная локализация.Вслед за Рош все больше исследователей обращаются к естественным ситуациям категоризации. Прототипичными могут выступать не только объекты, но и ситуации, которые часто задаются функциональными прост­ранствами. Например, в одном из экспе­риментов было показано, что домашние хозяйки, составляя список в ответ на во­прос типа «Чтобы вы взяли с собой, если бы вашей семье пришлось месяц прожить в пустынной местности?», опирались на мысленную схему своей кухни. Конечно,



3. ПОЗНАНИЕ ИОБЩЕЙ,

 


 


в данном случае речь идет скорее о ситуа­ционном объединении элементов, нежели о формальном. Однако не следует забы­вать, что многие формальные категории объединяются по пространственно-функ­циональному признаку. Например, катего­рия «мебель» очень трудно поддается фор­мальному описанию: мебель — это объекты в комнате, которые можно передвигать и которые используются человеком. Боль­шинство учебников иностранного языка построено на изучении слов «по темам»: дом, школа, визит, транспорт и т. д. Таким же образом происходит формирование категориального аппарата ребенка при ос­воении родной речи. Понятия в схемах не просто составляют одну группу или клас­тер, объединенные общим названием, они организованы некоторым пространствен­но-временным образом. Пространственно-временной контекст задает смысл многим понятиям. Понятие «образ мира» было предложено А.Н. Леонтьевым как наи­более обобщенное понятие пространствен­но-временного контекста, в который впи­сывается вся поступающая информация и который определяет ее смыл (см. [Смир­нов, 1983]).

Схемы обычно делятся на пространст­венные и временные. Последние называ­ются сценариями. Согласно точке зрения Д. Румелхарта и Д. Нормана [Norman, 1983; Rumelhart, 1989], процесс понима­ния строится на основе выбора схем и связи их переменных с актуальными зна­чениями наблюдаемых сцен и событий. Действительно, в реальной жизни пони­мание происходит в процессе разворачи­вания ситуации в пространстве и времени и определяется системой наших ожиданий. В памяти хранятся сценарии событий, на­пример посещение ресторана или прохож­дение таможни. Следует всегда помнить, что в таком сценарии задано не только место и последовательность событий (время), но и цель, ради которой совершаются со­бытия [Schank, Abelson, 1977]. Посещение ресторана — это не просто цепь событий, включающая общение со швейцаром, за­каз блюд и оплату счета, но и цель (поесть, встретиться с кем-нибудь, продемонстри­ровать свою платежеспособность и т.д.). Поэтому сценарии связывают воедино


пространство и время с системой мотив их можно представить себе как некотор цель в конкретном контексте пространен и времени. В современных моделях иск; ственного интеллекта структура fiohhn ния часто разрабатывается на основе ил сценария или скрипта [Johnson et al, 19Ь Практическое значениесоздания кат гориальных моделей связано в основн с разработкой моделей искусственного i: теллекта. Именно здесь все более важны-становятся оптимальные принципы ор; низации информации и обеспечения быс рого доступа к ней, а также развитие вс можностей понимания текстов и ситуац; [Benysh, Koubek, 1993].

Субъективная психосемантика

Еще одним направлением, берушн свое начало из классических исследован и Осгуда, является изучение глубинных эм ционально-оценочных компонентов зн чения. Психологические эксперименты наблюдения многократно поставляли мг териал, позволяющий думать, что человек взаимодействуя с миром, часто квалифи­цирует его объекты вовсе не в тех систе мах классификаций и категорий, которые привычны для естественнонаучной прак тики. Содержательная специфика субъек-тивного опыта стала предметом рассмот­рения в ряде научных исследований.

Характеристики коннотативного значе­ния.В центре их оказывается понятие кон­нотативного значения. В отечественной психологии выделяется два функциональ­ных уровня представления объектов в ин­дивидуальном сознании. Более поверхно­стный слой когнитивной категоризации опосредствован системой денотативных значений, а уровень глубинной семанти­ки — коннотативными или аффектив­ными значениями, механизмом же универ­сального оценивания служит синестезия [Петренко, 1988].

В этой трактовке коннотативное зна­чение имеет несколько важных характе­ристик. Прежде всего, оно обладает эмо­ционально-оценочным характером и свя­зано с отношением субъекта к объектам и явлениям окружающего мира. Е.Ю. Арте-



3.6. Психосемантика и процессы семантической обработки


 


мьева полагала, что психосемантический эксперимент «...апеллирует к способности человека рефлексировать свое отношение к объектам, ситуациям, явлениям мира и... к понятиям, существующим в естествен­ном языке» [Артемьева, 1990, с. 9]. И именно это отношение часто является основой субъективной категоризации.

Кроме того, коннотативное значение имеет нерасчлененный характер. Осгуд хтчеркивал, что за ним стоит некоторое мутное невербализируемое ощущение. Поэтому для обнаружения таких эмоцио­нально-оценочных комплексов, которые связаны с различными объектами, необ­ходимо применять проективные методы, позволяющие вскрывать структуры нео­сознаваемого опыта.

Следует отметить универсальный и амодальный характер коннотативного зна­чения. Артемьева писала, что ядром устой­чивых структур, стоящих за формами, ока­зались не оценки внутри соответствующей модальности, а свойства, имеющие оце­ночный или эмоциональный компонент. Такие структуры, по ее мнению, обеспе­чивают скоростную эмоциональную пред-ознательную категоризацию объектов ipa.

В экспериментальном исследовании А. Русиной ставилась задача сравнения \гантических представлений о свойствах лномодальных объектов через выделение общих семантических признаков. Поль-ясь биполярными шкалами, испытуемые ;исывали основные цвета, запахи, вку-вые раздражители, поверхности, фото-афические изображения человека и не-угорые другие объекты. Были выделены емантические универсалии» разных ъектов, анализ которых показал, что в льшинстве своем они являются эмоцио-

•льно-оценочными. Особенностью оце-лвания разномодальных объектов явля->сь также то, что испытуемые нередко на-ляли их метафорическими свойствами. 1 етафорическое сходство с другими пред-ггами помогало им «означить» объект и феделить свои ощущения. Автор прихо-1т к выводу о включении механизма шестезии, благодаря которому на основе ;ной модальности реконструируется це-

•стный образ [Русина, 1982].


От феномена синестезии отталкивался в своих работах Осгуд. Он считал, что уни­версальность факторных структур объяс­няется единством эмоциональных реакций на воспринимаемое, в основе которого ле­жит механизм синестезии. В более позд­них работах он использует широкое поня­тие «метафора», рассматривая координаты «Оценка — Сила — Активность» как уни­версальные эмоциональные реакции на восприятие оцениваемых стимулов. Не случайно многие авторы подчеркивают сходство трехфакторной системы с трех-компонентной теорией эмоций В. Вундта, констатируя аналогии между «оценкой — силой — активностью» и «удовольствием — напряжением — возбуждением».

Проблема построения пространств субъ­ективного опыта.Универсальные струк­туры субъективного опыта часто описы­ваются в виде пространственных моделей. Семантическим пространством называется совокупность определенным образом ор­ганизованных признаков, описывающих и дифференцирующих объекты (значения) некоторой содержательной области. При этом выделяется некоторое правило груп­пировки отдельных признаков (дескрип­торов) в более емкие категории, которые являются исходным алфавитом семанти­ческого пространства [Петренко, 1988; Шмелев, 1990].

Отдельные параметры семантического пространства соответствуют определенным аспектам когнитивной организации созна­ния. Первый параметр — размерность прост­ранства (количество независимых факто­ров-категорий) — соответствует когнитив­ной сложности сознания субъекта в опре­деленной содержательной области. При этом когнитивная сложность одного и того же субъекта может быть различной в раз­ных содержательных сферах. Следующий показатель — содержание выделенных фак­торов семантического пространства — отражает ведущие основания оценки и классификации действительности, харак­терные для определенной культуры и ус­военные конкретным человеком. Еще один показатель когнитивной организации ин­дивидуального сознания — различительная сила признака. Он отражает разную зна­чимость оснований категоризации субъек-



3. ПОЗНАНИЕ И ОБЩЕНИЕ


 


та. Более значимые основания вносят больший вклад в общую вариативность (дисперсию) оценок объектов. Наконец, показателем содержательных связей между категориями индивидуального сознания являются интеркорреляции факторов. Факторы, коррелирующие между собой, оказываются в большей степени взаимо­связанными.

Построение семантического простран­ства наряду с раскрытием структуры ин­дивидуального сознания позволяет про­анализировать и расположение в семан­тическом пространстве оцениваемых объ­ектов некоторой содержательной области, т. е. реконструировать семантический состав значений как единиц индивидуаль­ного сознания.

В методическом плане существуют раз­ные возможности построения семантичес­ких пространств в зависимости как от формы репрезентации объектов, так и от средств описания. В качестве стимулов могут применяться не только вербальные понятия и наглядные образы (рисунки, цвета), но и запахи, звуки, интрацептив-ные ощущения, конкретные люди, сюжеты и др. — в общем, любые явления окружаю­щей действительности, которые подда­ются оценке и классификации. В то же время в качестве средств описания (шкал, по которым оцениваются объекты) чаще всего используют вербальные понятия или визуальные изображения.

Каждая из форм описания позволяет более тонко дифференцировать определен­ные аспекты категоризации объективной действительности. Однако следует отме­тить, что большинство исследований сви­детельствует о межкультурной и межинди­видуальной универсальности факторной структуры семантических пространств на уровне ведущих, наиболее обобщенных факторов (оценка, сила, активность) не­зависимо от формы, в которой представ­лены объекты и средства описания.

Психосемантика формы и цвета.Не­смотря на то что коннотативное значение имеет амодальный характер, доступ к нему может быть облегчен или затруднен в за­висимости от форм репрезентации. Уже говорилось, что коннотат трудно вербали­зуется. В то же время в некоторых иссле-


дованиях показано, что универсальные эмоционально-оценочные комплексы связаны с геометрическими формами. Е.Ю.Артемьева (1980) предложила набор таких универсальных форм (рис. 3.20). Возможно, они являются слишком слож­ными для того, чтобы быть универсальны­ми. «Универсальными», т. е. связанными с типичными эмоционально-оценочными и мотивационно-динамическими комплек­сами, скорее всего, являются «типичные формы», такие, как прямые линии, треу­гольники, круги и квадраты.

Возможно, еще ближе к эмоционально-оценочным комплексам находятся цвета. Связь цвета с эмоциональным миром че­ловека неоднократно подтверждалась. Экспериментальные исследования семан­тики цвета были подготовлены аналити­ческими работами в этой области, прове­денными в рамках изучения различных этнических культур, находящихся на разных ступенях социального развития, а также при осмыслении эстетического воздействия цветов в живописи и рассмотрении связи характеристик личности с цветовыми предпочтениями (см. [Яньшин, 1996]).

Так, британский антрополог В. Тернер [1983] исследовал особенности цветовой классификации в примитивных культурах, где существует всего три названия цвета: белый, черный и красный. Каждый цвет символизирует определенное значение: белый цвет — жизнь, чистоту, благо; чер­ный — зло, страдание, смерть; красный — амбивалентный стимул, связываемый как с добром, так и со злом, олицетворяет силу. Автор пришел к выводу, что эти цвета — не просто различия в зрительном воспри­ятии разных частей спектра, а концентри­рованные обозначения больших областей психофизиологического опыта, затрагива­ющих как разум, так и органы чувств. Опыт, выражаемый этими тремя цветами, является общим для всего человечества. Эта триада представляет собой архетип человека как процесс переживания на­слаждения и боли, обеспечивающий своего рода первичную классификацию действи­тельности.

Л.Н. Миронова [1993] в качестве од­ной из возможных приводит следующую классификацию семантических значений



3.6. Психосемантика и процессы семантической обработки


 


Изображения   Оценка по шкалам семантического дифференциала   Примеры ассоциаций    
-^   1. Легкое, доброе, чистое, холодное, молодое, умное, тихое, приятное, активное, сладкое, смелое   1. СНЕЖИНКА Разнонаправленное, нерешитель­ное, тревожное, содержащее в себе проблему выбора    
/\ , & V^ 2 fr L^"^ 3 €£ va^/ 4 <х О, #. Ч_У 8    
2. Чистое, холодное, твердое, приятное, горькое, смелое   2. ЗВЕЗДОЧКА Что-то несерьезное, как на новогодних открытках, смешливое и легковесное    
3. Чистое, холодное, твердое, быстрое, противное, горькое   3. ДЯТЕЛ. Вызывает ощущение пережженно­го кофе, неопрятная, вызывает иронию    
4. Громкое, быстрое, сытое, активное, горькое, сильное   4. ГОРНЫЙ ОРЕЛ Азиатская, мечети всякие, Бухара, ущербная, что-то зловещее    
5. Тяжелое, злое, медленное, мягкое, сытое   5. МЕДВЕЖОНОК Смешная, картофельная, обрубленная, уютная    
6. Доброе, сытое, приятное, старое   6. ПОЛЕНО Нежное, телячье, доверчивое, немного несуразное и придурковатое    
7. Чистое, горькое, сильное   7. КУСОК ЖЕСТИ Что-то почти полное, но малоин­тересное    
8. Легкое, доброе, чистое, молодое, тихое, сытое, приятное, смелое, слабое, сластливое   8. БЛАГОПОЛУЧИЕ Полный комфорт, вот что значит хорошая форма...    

Рис. 3.20.Изображения, использовавшиеся в экспериментах Е.Ю. Артемьевой


цвета. Высший тип — цветовые символы. Это — широко распространенные, обще­понятные и устойчивые значения цветов, как правило, древнего происхождения, связанные с общепринятыми жизненны­ми ценностями, социальными явлениями и отношениями. Символические значения цветов обладают межкультурной универ­сальностью. Например, черный цвет как символ смерти присущ многим культурам, и мифология черного уходит в глубь ве­ков. Второй тип семантических значений цвета — цветовые аллегории и метафоры, характерные уже для определенных нацио­нальных и социальных общностей людей. Это такие метафоры, как черный юмор,


белый билет, желтая пресса. Третьим по масштабности семантическим уровнем является цветовой образ — порождение индивидуального сознания, личного твор­чества человека.

По данным Биррена (1961), в обобщен­ном виде цвета ассоциируются с двумя настроениями: с теплыми, активными и возбуждающими качествами красного и близких к нему тонов и с холодными, пас­сивными и успокаивающими свойствами синего, зеленого и фиолетового. Экспери­мент М. Уэллса по ассоциированию цве­тов с различными эмоциями свидетельст­вует о возбуждающем воздействии глубо­кого оранжевого, алого и желто-оранже-



3. ПОЗНАНИЕ И ОБЩЕНИЕ


 


вого, а желто-зеленый и зеленый цвета оказывают расслабляющее воздействие. В других исследованиях были получены сходные данные, что позволяет сделать вывод о существовании сильных и доста­точно однозначных связей между цветами и эмоциями [Яньшин, 1996].

Экспериментальная психосемантика цвета в настоящее время представлена ог­ромным количеством работ. Общим для них является применение преимущественно метода направленных ассоциаций, а также семантического дифференциала. Во мно­гих исследованиях продемонстрировано стойкое избирательное ассоциирование цветов с определенными понятиями, эмо­циональными ощущениями, настроениями [там же].

Исследования семантики цвета мето­дом семантического дифференциала по­зволили выявить как основные направ­ления, в рамках которых происходит ин­дивидуальное оценивание цветов, так и конкретную связь воспринимаемых цветов с факторами семантического цветового пространства. В работе Ф. Адамса и Ч. Ос-гуда было показано, что оценка цветов осу­ществляется на основе универсальных факторов: «Оценка», «Сила» и «Актив­ность». Делался также вывод о том, что с эмоциями наиболее тесно связаны такие параметры цвета, как светлота и хроматич-ность (цветность), активность воздействия цвета связана со спектральным тоном, а сила воздействия цвета — с насыщенностью. Однако в других исследованиях были выделены и иные факторы.

В работе Б. Райта и Л. Рейнуотера про­странство цветов описывалось не тремя, а пятью факторами: «Счастье», «Усилие -сила», «Теплота», «Элегантность», «Успо­коение — сила». Следует подчеркнуть, что содержание факторов определяется тем набором шкал, которые в него входят, а названия факторов достаточно условны. Однако анализ выделенных факторов дает возможность понять, что оценка цвета происходит относительно: 1) его корреля­ции с эмоциональными состояниями че­ловека («Счастье»); 2) характера воздей­ствия цвета на эмоциональное состояние («Усилие - сила» как возбуждающее воз­действие и «Успокоение - сила» как ус-


покаивающее воздействие); 3) эстетичес­ких ценностей («Элегантность»). Фактор «Теплота» соединял в себе, с одной сторо­ны, физические параметры объекта, а с другой — характеристики воздействия.

Коннотации цвета объектов могут меняться, когда объекты оказываются в новом окружении или когда резко изме­няется цвет объекта, обусловленный ис­торико-культурными мотивами. Л. Сивик провел два параллельных исследования. Цель одного из них — определение смыс­ловых значений, ассоциирующихся с об­разцами цветов, предъявляемых в лабора­тории, а другого — определение значений этих же цветов, используемых для окраски зданий. Результаты исследований показали, что смысловые значения цвета связаны не только с конкретной формой, но и с ее функциями. В Гётеборге под руководст­вом Сивика был осуществлен опрос более 600 человек, выявивший отношение жи­телей к окраске зданий. Результаты лабо­раторного исследования цветов, сопостав­ленные с данными опроса, еще раз под­твердили зависимость изменения значений цвета от реальных условий [Sivik, 1974].

Интересное и малоизученное направ­ление можно обозначить как семантику ментальных пространств[Величковский и др., 1986]. Многочисленные примеры на­сыщения пространственных образов смыс­лами предоставляют литературные произ­ведения. Первая психологическая работа К. Левина была также посвящена роли се­мантических факторов в формировании представлений об окружающем простран­стве. Он показал, насколько меняется осо­знание местности от изменения общего смысла ситуации. Так, при обороне или наступлении изменяется прагматическое и аффективное значение отдельных деталей ландшафта — холм, служивший спаситель­ным прикрытием, становится досадным препятствием. Смысл ситуации структури­рует представление пространства. Левин описывал, что, по мере того как он подъ­езжал после отпуска к передовой, ему на­чинало казаться, что земля обрывается за линией фронта, причем объекты как бы уплотнялись перед этой линией. В недав­них исследованиях эти идеи Левина нашли дальнейшее подтверждение. Было показа-



3.6. Психосемантика и процессы семантической обработки


 


-о, что мысленные представления об ок-ужающем городском пространстве иска­жаются, если люди считают некоторые юъекты экологически опасными. В част-(ости, в мысленных репрезентациях жи-елей, осведомленных об экологической шасности одного из индустриальных предприятий микрорайона, его здание как Зы отдалялось от всех остальных, расстоя­ние между ним и другими объектами зна­чимо завышалось. Такого эффекта не наблюдалось у жителей, которые не знали об опасности данного предприятия.

Ментальные пространства могут быть не только связаны с реальным окружением, но и образованы любым осмысленным контекстом. В языке существуют разнооб­разные средства, контролирующие порож­дение ментальных пространств. В качестве подобных метаоператоров воображения могут выступать отсылки к месту дейст­вия (например, «В некотором царстве, в некотором государстве»), а также интона­ционные речевые конструкции, выражаю­щие познавательное и эмоциональное от­ношение1. Имеются также специальные средства заполнения ментальных прост­ранств, введения новых действующих лиц и объектов, выполняющие различные се­мантические роли. Разнообразные мен­тальные пространства могут образовывать рекурсивные вложения, создавая сложные структуры смысловых контекстов. Пред­полагается, что формирующиеся на ран­них этапах субъективные пространст­венные представления могут выступать прототипом организации знания и интен-циональных установок в других областях субъективной семантики.

Исследования в области психосеманти­ки получили широкое развитие в плане практического применения.Психосеманти­ческие методы используются в консульта­ционной практике, в психиатрической клинике, при профессиональном отборе. При осуществлении личностной психоди­агностики психосемантический подход позволяет выявлять особенности смысло-

'Классическим примером является высказыва­ние: «Гамлет хотел убить человека, скрывающегося за занавесом». Понимание предполагает здесь ре-•сонструкцию внутреннего видения ситуации Гамле­том, а второе действующее лицо задается лишь про­странственным контекстом.


образующих структур личности, ее направ­ленность. Психосемантические процедуры применяются для экспертной оценки раз­нообразных явлений культуры, таких, как архитектурные объекты, спектакли, кино­фильмы, музыкальные произведения, про­изведения живописи и реклама. В этих случаях психосемантические методы поз­воляют выявлять субъективное отношение социума к объектам и смысловые шкалы, по которым происходит их оценка.

Список литературы

Артемьева Е.Ю. Психология субъективной психосемантики. М., 1980.

Артемьева Е.Ю. Психология и математика: Модели субъективного мира//Вестник МГУ. Сер. 14. Психология. 1990. № 3. С.4-15.

Брунер Дж. Психология познания. М., 1977. Величковский Б.М. Современная когнитивная психология. М., 1982.

Величковский Б.М., Блинникова И.В., Ла­пин Е.А. Представление реального и воображаемо­го пространства//Вопр. психологии. 1986. № 3. С.103-112.

Выготский Л.С. Собрание сочинений. М., 1982. Т. 2.

Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, лич­ность. М., 1975.

Лурия А.Р. Язык и сознание. М., 1979. Миронова Л.Н. Семантика цвета в эволюции ucvwwa 4us\ofta«;a./ /С\ра6лем.а ирета в. ^олхашолл . М.., 1993. С. 172-188.

Петренко В.Ф. Введение в экспериментальную психосемантику. М., 1983.

Петренко В.Ф. Психосемантика сознания. М., 1988.

Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1989.

Русина Н.А. Семантические представления о свойствах разномодальных объектов//Вестник МГУ. Сер. 14. Психология. 1982. № 3.

Смирнов С. Д. Понятие образа мира и его зна­чение для познавательных процессов//А.Н. Леонть­ев и современная психология. М., 1983. С. 149-154. Солсо Р. Когнитивная психология. М., 1996. Тернер В. Символ и ритуал. М., 1983. Хофман И. Активная память. М.,1986. Цолингер Г. Биологические аспекты цветовой лексики//Красота и мозг: Биолог, аспекты эстетики/ Под ред. И. Ренчлера, Б. Херцбергер, Д. Эпстайна. М., 1995. С. 156-172.

Шмелев А.Г. Введение в экспериментальную психосемантику. М., 1983.

Шмелев А.Г. Семантический код и возмож­ности матричной психодиагностики// Вестник МГУ. Сер. 14. Психология. 1990. № 3. С. 23-28.

Эйбл-Эйбесфельдт И. Биологические ос­новы эстетики//Красота и мозг: Биолог, аспекты эстетики/Под ред. И. Ренчлера, Б. Херцбергер, Д. Эп­стайна. М., 1995. С. 29-73.



3. ПОЗНАНИЕ И ОБЩЕНИЕ


 


Яньшин П. Эмоциональный цвет: Эмоциональ­ный компонент в психолог, структуре цвета. Самара, 1996.

Anderson J. Language, memory and thought. Hillsdale, 1976.

Benyon D. A data centered framework for user-centered design//Human-computer interaction/Eds. K. Nordby et al. L, 1995. P. 197-202.

Benysh D.V., Koubek R.J. The implementation of knowledge structures in cognitive simulation environ-ments//Human-computer interaction: software and hard­ware interfaces/Eds. G. Salvendy, M. Smith. Amsterdam, 1993. V. 2. P. 309-314.

Broadbent D., Broadbent M. Priming and the passive/active model of word recognition//Attention and performance/Ed. E. Nickerson. N.Y., 1980. V. 8.

Burns B. (Ed.). Percepts, concepts and catego­ries. Amsterdam, 1992.

Goolkasian P. Picture-word differences in a sen­tence verification task//Memory and Cognition. 1996. V. 24, № 5. P. 584-594.

Johnson P., Johnson H., Waddington R., Shouls A. Task-related knowledge structures: analy­sis, modeling and application//People and computers/ Eds. D.Jones, R. Winder. Cambridge, 1988. V. 4. P. 35-62.

Kanwisher N., Potter M.C. Repetition blind­ness: Levels of processing//J. Exp. Psychology: Human Perception and Performance. 1990. V. 16. P. 30-47.

Kosslyn S., Chabris C., Jacobs R., Mar-solek Ch., Koenig O. On computational evidence for different types of spatial relations encoding//J. Exp. Psychology: Human Perception and Performance. 1995. V. 26, № 2. P. 423-431.

Lachman R., Lachman J., Butterfield E. Cognitive psychology and information processing. Hills-dale, 1979.

Lockhead G. On identifying things: A case for con­text// Percepts, concepts and categories/Ed. B.Burns. 1992. P. 109-143.

Neely J.H. Semantic priming effects in visual word recognition: A selective review of current finding and theories//Basic processes in reading/Eds. D. Besner, G. Humphreys. Hillsdale, N.Y., 1990. P. 264-336.


Norman D.A. Some observations on mental mod-els//Mental models/Eds. D. Gentner, A. Stevens. Hills-dale, 1983.

Osgood C., Suci G., Tanneubaum P. The measurement of meaning. Urbana, 1957.

Polich J., Donchin E. P 00 and the word frequer cy effect//Electroencephalografy and Clin. Neurophysi ology. 1988. V. 70, № 1. R 33-45.

Potter M. Mundane symbolism: The relations among objects, names, and ideas//Symbolyc functi­oning in childhood/ Eds. Schmidth, Franclin. 1979 P. 41-65.

Rumelhart D. The architecture of mind: A con-nectionist approach//Foundations of cognitive science /Ed. M.Posner. Cambridge, 1989. P. 133-159.

Schank R.C., Abelson R.P. Scripts, plans goals and understanding. N.Y., 1977.

Schmidt S. Category typicality effects in episodic memory: Testing models of distinctiveness//Memory anc Cognition. 1996. V. 24, № 5. P. 565-600.

Sivik L. Studies of color meaning//Goteborg Psy­chological Reports. 1974. V. 4, № 14.

Soja N, Carey S., Spelke E. Ontological cat­egories guide young children's induction of word mean­ing: Object terms and substance terms//Cognition. 1991. V. 38. P. 179-211.

Swinney D.A. Lexical access during sentence comprehension//J. Verbal Learning and Verbal Behavior, 1979. V. 18.

Tulving E. Schacter D.L. Priming and human memory systems//Science. 1990. V. 247. P. 301-306.

Wessells M. Cognitive psychology. N.Y., 1982.

Wijker W., van der Molen M., Molenaar P. A neurophysiological interpretation of the N400 wave form//Psychophysiology. 1989. V. 26, № 4a. P. 66.

Wo Its D. Perceptual and conceptual priming in a semantic reprocessing task//Memory and Cognition. 1996. V. 24, № 4. P. 429-441.

Young M. ERP's evoked by exposure to individual words: Effects of word length, word frequency and se­mantic similarity//EPIC. 1989. V. 9. R 54-55.



3.7. Мышление и интеллект


 


МЫШЛЕНИЕ И ИНТЕЛЛЕКТ

Введение

«Мышление» и «интеллект» — термины близкие по содержанию, но отражающие два разных аспекта. В обыденном русском языке интеллекту соответствует слово «ум», а мышлению — «обдумывание», или «думание». Слово «ум» выражает свойство, способность; «обдумывание» — процесс. Мы говорим «умный человек» и тем са­мым обозначаем индивидуальные разли­чия интеллекта. Можно также сказать, что ум ребенка с возрастом развивается — так передается проблематика развития интел­лекта. Решая задачу, мы думаем, а не «ум­ничаем» — здесь уже сфера психологии мышления.

Из основных областей, входящих в поле исследований проблемы мышления и интеллекта, рассмотрим две: функцио­нирование мыслительных процессов при решении задач и развитие умственных способностей в онто- и частично фило­генезе.

Определение понятий в разных сферах науки, в том числе психологической, име­ет различное значение. Иногда определе-ие может быть отправной точкой для язвития, а иногда оказывается простой фмальностью. Определение интеллекта шется принципиальным при исследова-и индивидуальных различий. Оно по-аяет получить ответы на вопросы о том, ч конструировать тесты, кого по резуль-гам тестирования можно отнести к лренным, профпригодным, а кого — мственно отсталым. Определение ин-;лекта в плане индивидуальных разли-,i можно считать проблемной, важной с : \'дарственной и политической точек ния. Не случайно Совет Европы в 1994 г. ;юей Резолюции № 1248 признал необ-лшым определить юридически понятие :аренность».

В сфере развития интеллекта и функ-

энирования мышления роль определе-

начительно скромнее — они редко

г» вне учебников, но в то же время

наются благополучно забытыми в


практике исследовательской работы. Мы­шление обычно определяется как вид по­знания действительности. Познание в этом контексте может пониматься как создание модели, или представления, некоторых явлений. Кроме мышления существуют и другие виды познания действительности, например восприятие. Чтобы отличить мышление от этих видов, в определение вводятся дополнительные уточнения. К примеру, одно из распространенных определений, которое можно принять, заключается в том, что мышление явля­ется обобщенным и опосредованным по­знанием.

Процессы мышления

Разумные существа способны создавать модели, или образы, или представления, внешнего мира, делать выводы и строить на этой основе свое поведение. Разумное (или интеллектуальное) поведение, таким образом, включает несколько компонен­тов. Вначале необходимо создать на осно­ве текста или восприятия объектов модель ситуации. Например, мы получаем задачу — доказать, что все медианы треугольника пересекаются в одной точке. Используя наши знания языка и, в частности, мате­матических терминов, мы создаем пред­ставление условий и цели. Представление строится на основе взаимодействия посту­пающей информации с репертуаром зна­ний и схем, хранящихся в долговремен­ной памяти. В нашей теории мышления мы должны описать, каким образом про­исходит это построение. В этом пункте психология мышления смыкается с пси­хологией понимания, если изучает реше­ние задач, предъявляемых в текстовой форме. Затем (вновь с привлечением хра­нящихся в памяти знаний) начинается поиск путей решения через манипулиро­вание с моделью. В некоторых случаях в процессе решения вновь происходит об­ращение к условиям задачи и их пере­интерпретация. Возьмем, например, сле­дующую задачу, которая широко исполь­зовалась в экспериментах И.Н. Семенова и С.Ю. Степанова: «Часы отбивают 6 уда­ров за 6 с. За какое время они пробьют



3. ПОЗНАНИЕ И ОБШ•

 


 


12 ударов?». Трудность задачи заключа­ется в том, что естественное представление, создаваемое на основе условий, может быть построено таким образом:

Первый удар – Первая секунда Второй удар – Вторая секунда Третий удар – Третья секунда Четвертый удар-Четвёртая секунда Пятый удар –Пятая секунда Шестой удар-Шестая секунда

 

Отсюда логически следует решение че­рез составление пропорции х/12 = 6/6. Оно первым приходит на ум практически всем решающим. Однако либо поправка экспе­риментатора, либо осознание того, что такое решение выглядит слишком элемен­тарным для ситуации психологического эксперимента, заставляет некоторых испы­туемых пересматривать первое представ­ление. Тогда они могут прийти к следую­щему представлению: