Торжественно-возвышенная лексика и поэтический стиль
Функциональный стиль — категория историческая: в разные эпохи развития английского языка и английской культуры выявляются различные стили. Так, в эпоху классицизма считалось, что существует особый поэтический стиль, для которого пригодны не все слова общенародного языка. Устанавливались особые нормы поэтического языка, касавшиеся выбора лексики (из которой изгонялось все грубое и «простое») и морфологических форм, и синтаксических конструкций. Поэтика классицистов была нормативной. Нормы «хорошего вкуса», идеалы прекрасного как благородного и разумного, изложенные в поэме «Поэтическое искусство» — главном произведении французского теоретика классицизма Никола Буало (1636—1711), были приняты и в Англии, хотя в Англии господство классицизма никогда не было так сильно, как во Франции. Те английские просветители, которые придерживались классицистической эстетики, стремились упорядочить языковые поэтические средства и развивали идеи Буало. Образно-эстетическая трансформация общенародного языка в поэзии была подчинена строгим канонам, назначение которых состояло в том, чтобы придать ему особую, соответствующую их поэтическим взглядам приподнятость и изысканность.
Одним из главных авторитетов в области литературного вкуса в Англии был Сэмуэл Джонсон (1709—1784), поэт, журналист, критик и лексикограф, автор первого толкового словаря английского языка. Пурист и моралист, он требовал строгого следования уже апробированным образцам во имя хорошего вкуса, разума и морали. В приведенном ниже стихотворении С. Джонсона «Дружба» можно проследить основные характерные черты высокого стиля. Стихотворение начинается сапострофы, т.е. приподнятого обращения, и притом не к человеку, а к абстрактному понятию — дружбе. Приподнятый тон создается с самого начала как этим обращением-олицетворением, так и последующим увеличением числа эпитетов и парафраз. Дружба называется и «даром небес», и «радостью и гордостью благородных умов», и «недоступным низким душам достоянием ангелов».
В соответствии с эстетическими нормами классицизма похвала дружбе выражена в обобщенной абстрактной форме. Типично обилие отвлеченных существительных: friendship, delight, pride, love, desire, glories, joy, life, mistrust, ardours, virtue, happiness. Прилагательные не только абстрактны, но в большинстве своем имеют в лексическом значении оценочный компонент, что соответствует общей дидактико-морализирующей тенденции С. Джонсона: noble, savage, gentle, guiltless, selfish, peaceful. У всех имен существительных, называющих людей, основным компонентом денотативного значения являются указания на моральные качества: villain, tyrant, flatterer. To же справедливо и для субстантивированных прилагательных: the blest, the brave, the just. Конкретные слова почти отсутствуют, а те немногие, которые все-таки употреблены, использованы метонимически и тоже становятся обобщениями: the human breast, the selfish bosom.
FRIENDSHIP
Friendship, peculiar boon of heaven,
The noble mind's delight and pride,
To men and angels only given,
To all the lower world denied.
While love, unknown among the blest,
Parent of thousand-wild desires,
The savage and the human breast
Torments alike with raging fires.
With bright, but yet destructive gleam,
Alike o'er all his lightnings fly,
Thy lambent glorie's only beam
Around the favorites of the sky.
Thy gentle flows of "guiltless joys,
On fools and villains ne'er descend;
In vain for thee the tyrant sighs,
And hugs a flatterer for a friend.
Directress of the brave and just,
O guide us through life's darksome way!
And let the tortures of mistrust
On selfish bosoms only prey.
Nor shall thine ardours cease to glow,
When souls to peaceful climes remove;
What rais'd our virtue here below,
Shall aid our happiness above.
Логическое, метрическое и синтаксическое построения полностью соответствуют друг другу. Каждая строфа состоит из одного хорошо сбалансированного предложения, границы частей которого совпадают с концами строк. В соответствии с этим почти все строки кончаются знаками препинания: запятыми, двоеточиями, точкой с запятой, а каждая строфа — точкой.
Уравновешенности предложений способствует обилие эпитетов: raging fires, destructive gleam, lambent glories, guiltless joys.
Апострофа, т.е. обращение, снова используется в последней строфе, но в этом случае она сочетается с перифразой: дружба названа «руководительницей храбрых и справедливых». Все обращения выражаются через второе лицо единственного числа: thy glories, thy joys, thine ardours, for thee. Второе лицо единственного числа в эпоху С. Джонсона в обиходной речи уже не употреблялось и в поэзии получало возвышенную окраску.
В основе стихотворения лежит стилистическая фигура антитезы: дружба противопоставляется любви, которая рождает тысячи диких желаний и одинаково мучает дикарей и цивилизованных людей.
Большая часть лексики рассматриваемого стихотворения является возвышенной в силу возвышенности называемых понятий и общей приподнятости темы. Таковы слова, называющие дружбу, благородство, разум и т.д. Другие слова возвышенны по своим коннотативным значениям. Так, эмоции, вызываемые любовью, сравниваются с простым словом fire, а более высокие эмоции дружбы — с более возвышенным ardours, а радости дружбы — glories. Оба возвышенных слова — ardours и glories — романского происхождения и более абстрактны, чем их германские синонимы. Таких синонимических пар, где германское слово нейтрально в эмоциональном и стилистическом отношении, а романское характеризуется возвышенностью или торжественностью, можно привести немало. Сравните: descend — go down, guide — lead, cease — stop, aid — help, profound — deep, glory — fame.
Называя дружбу «даром небес», поэт употребляет редкое слово boon (благословенный дар), слово, этимологически связанное с древнеангл. ben (мольба).
Некоторые из встречающихся в стихотворении слов являются поэтизмами в том смысле, что вообще нигде, кроме поэзии, неупотребительны: o'er, ne'er1.
Для того чтобы представить себе сущность возвышенной лексики с лингвистической точки зрения, надо учесть, что абсолютные синонимы или абсолютно равнозначные варианты в языке сохраняются недолго: раз возникнув, они имеют тенденцию размежевываться семантически, причем более редкие имеют тенденцию к абстрагированию. В связи с этим интересно заметить, что ardours имеет только абстрактное значение (пыл страсти или пыл красноречия), в то время как синонимичное ему исконное fire многозначно и имеет как абстрактные, так и конкретные лексико-семантические варианты. Замечено при этом, что денотативное значение, имея более четко очерченные семантические границы, меньше подвержено изменениям, а коннотативное, напротив, дает большие возможности развития. Благодаря привычному употреблению в высоком стиле и частым сочетаниям со словами, означающими высокие понятия, часть слов получает в своих коннотациях торжественно-приподнятую окраску. Слова, употребительные в поэзии, ассоциируются с поэтическим контекстом и приобретают поэтическую стилистическую окраску. С другой стороны, именно эмоции требуют свежести и постоянного обновления лексики и ведут к установлению все новых и новых синонимов.
Поэзия современника С. Джонсона Томаса Грея (1716—1771) интересна для нас также как один из примеров той возвышенной лексики, которая составляет предмет данного раздела. Но она содержит элементы черт, получивших развитие только в дальнейшем, поскольку Т. Грей является предтечей европейского сентиментализма. Излюбленным жанром автора знаменитой «Элегии, написанной на сельском кладбище» были оды. Среди них одной из наиболее известных является «Ода на отдаленный вид Итонского колледжа» (1747).
Так же как только что разобранное стихотворение С. Джонсона, она начинается с апострофы. Это обращение к шпилям и башням Итона. Ниже приводится только начало оды, но и оно дает достаточно ясное представление о poetic diction.
Три первые строфы начинаются с обращения к башням, холмам, полям и, наконец, к Темзе. Используется архаическая форма местоимения второго лица множественного числа уе и особая, также приподнятая синтаксическая конструкция уе... spires. Лексика оды более образна и несколько более конкретна, чем лексика стихотворения С. Джонсона, и в то же время она еще более традиционно поэтична.
ODE ON A DISTANT PROSPECT OF ETON COLLEGE
Ye distant spires ye antique tow'rs,
That crown the wat'ry glade,
Where grateful Science still adores
Her Henry's holy shade;
And ye, that from the stately brow
Of Windsor's heights th' expanse below
Of grove, of lawn, of mead survey,
Whose turf, whose shade, whose flow' among
Wanders the hoary Thames along
His silver winding way.
Ah, happy hills! ah, pleasing shade!
Ah fields beloved in vain,
Where once my careless childhood stray'd,
A stranger yet to pain!
I feel the gales that from ye blow,
A momentary bliss bestow,
As waving fresh their gladsome wing,
My weary soul they seem to sooth,
And, redolent of joy and youth,
To breathe a second spring.
Say, Father Thames, for thou hast seen
Full many a sprightly race
Disporting on the margin green,
The paths of pleasure trace;
Who foremost now delight to cleave
With pliant arm thy glassy wave?
The captive linnet which enthral?
What idle progeny succeed
To chase the rolling circle's speed
Or urge the flying ball?
Интерес поэта сосредоточен не на моральных принципах, а на красотах и прелестях природы и на тех чувствах и воспоминаниях, которые пробуждает в нем описываемый пейзаж. Отсюда, с одной стороны, слова — названия традиционных элементов пейзажа: glade, grove, lawn, mead, field, turf, hills, a с другой — слова и выражения, обозначающие чувства: adore, happy, pleasing, beloved, gladsome, feel the gales, bestow a momentary bliss, to sooth the weary soul.
Все эти слова имеют эмоциональные, и притом приятные, коннотации. Даже слово gale, которое в своем современном, почти терминологическом значении называет сильный, резкий, близкий к урагану ветер, в старинной поэтической лексике имело значение ветерок, легкое дуновение и относилось к аромату цветов, лесов и т.п. Слово turf с обычным значением дерн здесь синонимично слову grass, но grass лишено коннотации, нейтрально, a turf имело положительную эстетическую и эмоциональную окраску. Различие по сравнению с обычным словом у слова поэтического может быть не только семантическим, но и фонетическим, и морфологическим. Так, mead [mi:d] — поэтический вариант слова meadow ['medou], a gladsome — поэтический вариант прилагательного glad (ср. darksome у С. Джонсона и современное dark). Подобным же образом слово disport (от старофранц. desport(er) — развлекаться) является поэтическим дублетом слова sport, сохранило префикс и первоначальное значение, но приобрело архаическую и поэтическую окраску.
Отрывок изобилует метафорами: шпили и башни «венчают» лужайку, они смотрят с величавого «лба» Виндзора, во второй строфе говорится о веселых «крыльях» ветра. Темза названа «седой» и олицетворяется с помощью местоимения his; в третьей строфе это олицетворение развернуто дальше: поэт обращается к реке и называет ее Father Thames.
Синтаксис характеризуется плавными развернутыми периодами, специальными конструкциями торжественных обращений (Ye distant spires... that crown...) и восклицательными предложениями.
Морфологические формы архаичны: thou hast seen.
Поэтические правила распространяются на орфографию: гласная, которая нарушает счет слогов, хотя она и не произносится, заменяется апострофом: Tow'rs, wat'ry, th' expanse.
Ода Т. Грея может служить примером классического поэтического стиля1.
В начале XIX века каноны поэтического языка, провозглашенные классицистами, были отвергнуты романтиками. Романтики отстаивали эмоционально-эстетическую ценность речевого своеобразия. Они стремились обогатить поэтический язык новой лексикой, черпая ее из разных источников. В. Скотт широко использует диалектизмы, Дж. Ките обновляет поэтическую лексику, вводя архаизмы, П.Б. Шелли находит новые выразительные средства в античной литературе, У. Вордсворт призывает отказаться от особого поэтичекого словаря и пользоваться в поэзии словами и формами живого разговорного языка.
Вопросы языка и стиля играли очень большую роль в литературной борьбе начала XIX века. Предисловие У. Вордсворта ко второму изданию его «Лирических баллад» (1800) было литературным манифестом, в котором он протестовал против условностей высокого стиля, указывая, что поэзия должна обращаться ко всем людям.
У. Вордсворта немало критиковали за примитивизм, стилизацию под язык «поселян», за то, что внимание к народной речи сочетается у него с идеализацией патриархального уклада сельского мещанства, за отождествление доступности с обыденностью. Тем не менее современные исследователи признают, что именно он предложил новую точку зрения на живую народную речь, его творчество сыграло немалую роль в расшатывании старого классического стиля. Подобно У. Вордсворту, Дж. Байрон способствовал освобождению языка поэзии от традиционной риторики А. Попа и С. Джонсона. П.Б. Шелли искал в общенародном языке расширение образных возможностей, которые могли бы передать читателю его эмоции, его отношение к действительности. Романтики отвергают классическое деление слов на пригодные для поэзии «возвышенные» слова с широким значением и непригодные «низкие» с узким значением. Они часто предпочитают пользоваться именно словами с узким значением, так как они позволяют создавать более конкретные ассоциации и тем сильнее воздействовать на эмоции читателя. Эмотивная функция, которой классицисты пренебрегали, выходит на первый план. Для классицистов отбор выразительных средств определялся жанром, для романтиков жанровый критерий теряет свою обязательность. Каждое выразительное средство, каждое слово или оборот расцениваются в зависимости от их пригодности для выражения данного чувства, данной идеи данного автора в данном контексте. Поэты стремятся теперь использовать разнообразные средства, в том числе и столкновение разностильных элементов. В «Паломничестве Чайльд Гарольда»
Дж. Байрона взаимодействуют и комбинируются фольклорные, архаические и классические элементы. Яркая выразительность обеспечивается спонтанностью и индивидуальностью речи. Канонический поэтический стиль становится помехой, и poetic diction перестает существовать.
Впрочем, надо признать, что стремление к сближению поэзии с живой речью, которое лучше позволяет поэту передать свои мысли и чувства читателю, и борьба против условностей поэтического языка, застывших образов, традиционных эпитетов, шаблонных фразеологизмов присущи не только романтическому периоду — они составляют постоянный элемент истории поэзии во все времена. Мы встречаемся с ними в любой эпохе. Что касается современной поэзии, то читателям известно, как настойчиво вводит в стихи прозаическую лексику Т.С. Элиот. В одной из своих критических статей он писал: «Установить точные законы о связи поэзии с разговорной речью невозможно. Каждая революция в поэзии имеет тенденцию быть возвращением к обиходной речи, а иногда и заявляет об этой тенденции. Такой была революция, которую провозгласил в своем Предисловии Вордсворт, и он был прав. Но такую же революцию произвели до него Олдхем, Уоллер, Денхем и Драйден, и такая же революция должна была прийти приблизительно столетием позже. Последователи революции развивают поэтическую речь в том или ином направлении; они полируют и совершенствуют ее; тем временем разговорная речь продолжает меняться и поэтическая речь оказывается устаревшей. Мы, вероятно, не можем себе представить, как естественно должна была звучать речь Драйдена для его наиболее тонко чувствующих язык современников. Никакая поэзия, конечно, не может быть тождественной тому, что поэт говорит или слышит в разговоре, но она должна находиться в таком отношении к разговорной речи его времени, чтобы читатель или слушатель мог сказать: «вот так я должен был бы говорить, если бы мог говорить стихами»1.
В современном английском языке, несмотря на отсутствие специального поэтического стиля, сохраняется слой лексики, который в силу ассоциаций с поэтическими контекстами имеет в постоянном коннотативном значении входящих в него слов компонент, который можно назвать поэтической стилистической коннотацией. Этот компонент устойчив, и словари помечают его специальной пометой poet., а лексикологи называют такие слова поэтизмами. В их число входят не только те высокие слова, которые признавались еще классицистами но и архаические и редкие слова, введенные в поэтический обиход романтиками.
Для того чтобы показать факт существования и использования поэтизмов в наше время, приведем юмористическое стихотворение Дж. Апдайка, который смеется над поэтессой следующей поэтическим канонам:
POETESS
At verses she was not inept!
Her feet were neatly numbered.
She never cried, she softly wept,
She never slept, she slumbered.
She never ate and rarely dined,
Her tongue found sweetmeats sour.
She never guessed, but oft divined
The secrets of a flower.
A flower! Fragrant, pliant, clean,
More dear to her than crystal.
She knew what earnings dozed between
The stamen and the pistil.
Dawn took her thither to the wood,
At even, home she hithered.
Ah, to the gentle Pan is good
She never died, she withered.
Научный стиль
Отличительные черты каждого стиля зависят от его социального назначения и той комбинации языковых функций которая преобладает в акте коммуникации, а следовательно от сферы общения, от того, имеет ли общение своей целью или во всяком случае, своей главной целью, сообщение сведений выражение эмоций, побуждение к каким-либо действиям. Принято считать, что единственной функцией научного стиля является функция интеллектуально-коммуникативная, дополнительные функции факультативны.
Научный стиль, таким образом, характерен для текстов, предназначенных для сообщения точных сведений из какой-либо специальной области и для закрепления процесса познания. Наиболее бросающейся в глаза, но не единственной особенностью этого стиля является использование специальной терминологии. Каждая отрасль науки вырабатывает свою терминологию в соответствии с предметом и методом своей работы. Свою специальную терминологию имеют и разные области культуры, искусства, экономической жизни, спорта и т.д.
Однако присутствие терминов не исчерпывает особенностей научного стиля. Научный текст, или устно произнесенный научный доклад, или лекция отражают работу разума и адресованы разуму, следовательно, они должны удовлетворять требованиям логического построения и максимальной объективности изложения.
Стилеобразующими факторами являются необходимость доходчивости и логической последовательности изложения сложного материала, большая традиционность. Отсутствие непосредственного контакта или ограниченность контакта с получателем речи (доклад, лекция) исключает или сильно ограничивает использование внеязыковых средств; отсутствие обратной связи требует большей полноты. Синтаксическая структура должна быть стройной, полной и по возможности стереотипной. В качестве примера научного текста приведем отрывок из знаменитой книги родоначальника кибернетики Норберта Винера (1894—1964) «Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине». Отрывок взят из раздела, в котором автор, показав, как в разные исторические эпохи развивалась мечта человечества об автоматическом механизме, подводит читателя к выводу о том, что в наше время исследование автоматов — из металла или из плоти — представляет собой отрасль техники связи и фундаментальными понятиями являются понятия сообщения, количества помех, или «шума», количества информации, методов кодирования и т.д. Н. Винер доказывает, что автоматы и физиологические системы можно охватить одной теорией и что создавать автоматические механизмы надо по принципам физиологических механизмов, т.е. исследуя принципы передачи информации и управления в живых организмах. Отрывок, следовательно, представляет для данной книги особый интерес. Вот этот текст:
To-day we are coming to realize that the body is very far from a conservative system, and that its component parts work in an environment where the available power is much more limited than we have taken it to be. The electronic tube has shown us that a system with an outside source of energy, almost all of which is wasted, may be a very effective agency for performing desired operations, especially if it is worked at a low energy level. We are beginning to see that such important elements as the neurons, the atoms of the nervous complex of our body, do their work under much the same conditions as vacuum tubes, with their relatively small power supplied from outside by the circulation, and that the book-keeping which is most essential to describe their function is not one of energy. In short, the newer study of automata, whether in the metal or in the flesh, is a branch of communication engineering, and its cardinal notions are those of message, amount of disturbance or «noise» — a term taken over from the telephone engineer — quantity of information, coding technique, and so on.
In such a theory we deal with automata effectively coupled to the external world, not merely by their energy flow, their metabolism, but also by a flow of impressions, of incoming messages, and of the actions of the outgoing messages. The organs by which impressions are received are the equivalents of the human and animal sense organs. They comprise photoelectric cells and other receptors for light; radar systems receiving their own short Hertzian waves; Hydrogen-ion-potential recorders, which may be said to taste; thermometers; pressure gauges of various sorts; microphones and so on. The effectors may be electrical motors or solenoids or heating coils or other instruments of very diverse sorts. Between the receptor or sense organ and the effector stands an intermediate set of elements whose function is to recombine the incoming impressions into such form as to produce a desired type of response in the effectors. The information fed into this central control system will very often contain information concerning the functioning of the effectors themselves. These correspond among other things to the kinesthetic organs and other proprioceptors of the human system, for we too have organs which record the position of a joint or the rate of contraction of a muscle, etc. Moreover, the information received by the automaton need not be used at once but may be delayed or stored so as to become available at some future time. This is the analogue of memory. Finally, as long as the automaton is running, its very rules of operation are susceptible to some change on the basis of the data which have passed through its receptors in the past, and this is not unlike the process of learning.
The machines of which we are now speaking are not the dream of a sensationalist nor the hope of some future time. They already exist as thermostats, automatic gyrocompass ship-steering systems, self-propelled missiles — especially those that seek their target — anti-aircraft fire-control systems, automatically-controlled oil-cracking stills, ultra rapid computing machines, and the like. They had begun to be used long before the war — indeed the very old steam-engine governor belongs among them — but the great mechanisation of the Second World War brought them into their own, and the need of handling the extremely dangerous energy of the atom will probably bring them to a still higher point of development. Scarcely a month passes but a new book appears on these so-called control mechanisms, or servo-mechanisms, and the present age is as truly the age of servo-mechanisms as the nineteenth century was the age of steam engine or the eighteenth century the age of the clock.
To sum up: the many automata of the present age are coupled to the outside world both for the reception of impressions and for the performance of actions. They contain sense organs, effectors and the equivalent of a nervous system to integrate the transfer of information from the one to the other. They lend themselves very well to the description in physiological terms. It is scarcely amiracle that they can be subsumed under one theory with the mechanisms of physiology1.
Рассмотрим прежде всего синтаксическую структуру этого текста.
В нем преобладают сложноподчиненные предложения. Немногочисленные простые предложения развернуты за счет однородных членов. Во всем этом довольно обширном тексте только два коротких простых предложения, и самая краткость их выделяет весьма важные мысли, которые в них содержатся.
This is the analogue of memory.
They lend themselves very well to description in physiological terms.
Отдельные члены предложений развернуты. Необходимость полноты изложения приводит к широкому использованию различных типов определений. Почти каждое существительное в приведенном отрывке имеет постпозитивное или препозитивное определение или и то и другое одновременно. Специфичными для технических текстов, в особенности таких, в которых идет речь о приборах или оборудовании, являются препозитивные определительные группы, состоящие из целых цепочек слов: hydrogen-ion-potential recorders, automatic gyrocompass ship-steering systems, anti-aircraft fire-control systems, automatically-controlled oil-cracking stills.
Большое развитие определений этого типа связано с требованием точного ограничения используемых понятий. По этой же причине многие слова поясняются предложными, причастными, герундиальными и инфинитивными оборотами.
Связи между элементами внутри предложения, между предложениями внутри абзацев и абзацами внутри глав выражены эксплицитно, что ведет к обилию и разнообразию союзов и союзных слов: that, and that, than, if, as, or, nor...
Для научного текста характерны двойные союзы: not merely... but also, whether... or, both... and, as... as... Во многих научных текстах встречаются также двойные союзы типа thereby, therewith, hereby, которые в художественной литературе стали уже архаизмами.
Порядок слов преимущественно прямой. Инверсия в предложении Between the receptor or sense organ and the effector stands an intermediate set of elements служит для обеспечения логической связи с предыдущим.
Важную роль в раскрытии логической структуры целого играет деление на абзацы. Каждый абзац в рассматриваемом тексте начинается с ключевого предложения, излагающего основную мысль. Для усиления логической связи между предложениями употребляются такие специальные устойчивые выражения, как to sum up, as we have seen, so far we have been considering.
Той же цели могут служить и наречия finally, again, thus. Употребление их в научном тексте специфично, т.е. сильно отличается от употребления их в художественной прозе. Несколько выше (см. с. 196) уже говорилось о некоторых случаях употребления now.
Авторская речь построена в первом лице множественного числа: we are coming to realize, we have taken it to be, the tube has shown us, we are beginning to see, we deal with, we are now speaking. Это «мы» имеет двойное значение. Во-первых, Н. Винер везде подчеркивает, что новая наука создана содружеством большого коллектива ученых, и, во-вторых, лекторское «мы» вовлекает слушателей и соответственно читателей в процесс рассуждения и доказательства. Интересно также отметить сравнительно частое употребление настоящего продолженного и будущего вместо простого настоящего: the information will very often contain, что придает изложению большую живость.
Экспрессивность в научном тексте не исключается, но она специфична. Преобладает количественная экспрессивность: very far from conservative, much less limited, almost all of which, very effective, much the same, most essential, very diverse sorts, long before the war и т.д. Образная экспрессивность встречается преимущественно при создании новых терминов. В данном тексте это взятое в кавычки слово «noise», которое тут же раскрывается синонимичным описательным выражением amount of disturbance и поясняется автором как термин, заимствованный у специалистов по телефонии. Первоначально образный термин в дальнейшем закрепляется в терминологии и, получив дефиницию, становится прямым наименованием научного понятия. Так это в дальнейшем и произошло со словом noise, и оно уже давно употребляется без кавычек.
В других текстах экспрессивность может заключаться в указании важности излагаемого. Логическое подчеркивание может быть, например, выражено лексически: note that..., I wish to emphasize..., another point of considerable interest is..., an interesting problem is that of..., one of the most remarkable of... phenomena is..., it is by no means trivial... Все эти выражения являются для научного текста устойчивыми.
Экспрессивность выражается также в имплицитной или эксплицитной заявке отправителя речи на объективность, на достоверность сообщаемого.
Общая характеристика лексического состава этого или любого другого научного текста включает следующие черты: слова употребляются либо в основных прямых, либо в терминологических значениях, но не в экспрессивно-образных. Помимо нейтральных слов и терминологии употребляются так называемые книжные слова: automaton — automata, perform, cardinal, comprise, susceptible, analogous, approximate, calculation, circular, heterogeneous, initial, internal, longitudinal, maximum, minimum, phenomenon — phenomena, respectively, simultaneous. Слова других стилей не используются.
Книжные слова — это обычно длинные, многосложные заимствованные слова, иногда не полностью ассимилированные, часто имеющие в нейтральном стиле более простые и короткие синонимы. Неполная грамматическая ассимиляция выражается, например, в сохранении формы множественного числа, принятой в языке, из которого данное существительное заимствовано: automaton — automata.
Рассмотрение отрывка из книги Н. Винера позволяет показать многие характерные черты научного текста, хотя, несомненно, неповторимая индивидуальность большого ученого неизбежно сказывается на языке, уменьшает стереотипность, приближая текст к художественному. Укажем дополнительно некоторые типические черты научных текстов, касающиеся их морфологии. Эти черты изучены меньше, чем лексические, но все же некоторые наблюдения имеются. Все авторы, занимавшиеся этим вопросом, отмечают преобладание именного стиля. Преобладание в научном стиле именных, а не глагольных конструкций дает возможность большего обобщения, устраняя необходимость указывать время действия. Сравните:
when we arrived
at the time of our arrival
when we arrive
По этой же причине в научном стиле заметное предпочтение отдается пассиву, где необязательно указывается деятель, и неличным формам глагола. Вместо I use the same notation as previously пишут: The notation is the same as previously used. Наряду с первым лицом множественного числа, представленным в тексте из книги Н. Винера, широко употребляются безличные формы It should be borne in mind, it may be seen и конструкции с one: one may write, one may show, one may assume, one can readily see. Частотное распределение частей речи в научном тексте отличается от того, которое наблюдается в нейтральном или разговорном стиле: увеличивается процентное содержание имен, уменьшается содержание глаголов в личной форме, совсем отсутствуют междометия.
Стоит упомянуть особую, характерную для научного текста форму замещения конструкциями: that of, those of, that + Part. В той же книге Н. Винера находим такой пример:
To cover this aspect of communication engineering we had to develop a statistical theory of the amount of information, in which the unit of the amount of information was that transmitted as a single decision between equally probable alternatives. This idea occurred at about the same time to several writers, among them the statistician R.A. Fisher, Dr. Shannon of the Bell Telephone Laboratories, and the author. Fisher's motive in studying this subject is to be found in classical statistical theory; that of Shannon in the problem of coding information; and that of the author in the problem of noise and message in electrical filters1.
Исследования грамматических особенностей технических текстов показали, например, что термины, обозначающие вещество и отвлеченное понятие, имеют особенности по сравнению с соответствующими разрядами существительных в общелитературном языке в своем отношении к категории числа. Они употребляются в обеих числовых формах без сдвига лексического значения и могут определяться числительными: Normally two horizontal permeabilities are measured. Объясняется это не ограничениями внутриязыкового порядка, а экстралингвистическими причинами. Чем глубже наука проникает в законы природы, тем более тонкой становится дифференциация видов вещества и свойств предметов. Для неспециалиста сталь — одно понятие, металлург знает много разных сталей.
Такова общая характеристика научного стиля в современном английском языке.
Газетный стиль
Система функциональных стилей находится в состоянии непрерывного развития. Сами стили обособлены в разной степени: границы некоторых из них определить нелегко, а стили как таковые трудно отделить от жанров. Эти трудности особенно заметны, когда речь идет о стиле газет.
В книге И. Р. Гальперина «Очерки по стилистике английского языка» газетному стилю посвящен большой раздел главы о речевых стилях. Внутри газетного стиля этот автор различает две разновидности: а) стиль газетных сообщений, заголовков и объявлений, которые и составляют, по мнению И.Р. Гальперина, существо газетного стиля, и б) стиль газетных статей, составляющий разновидность публицистического стиля, куда также входят стиль ораторский и стиль эссе2.
М.Д. Кузнец и Ю.М. Скребнев, авторы «Стилистики английского языка», считают, что объединять специфические черты языка газеты в понятие газетного стиля неправомерно, поскольку при этом признаки функционального стиля подменяются признаками жанра. Эти авторы также указывают на то, что в разных разделах газеты: передовых статьях, текстах политических документов и выступлений, в статьях по различным вопросам культурной жизни, науки и техники — отражаются различные стилевые системы языка. Наряду с публицистическим стилем в газете можно встретить и официально-деловой при публикации документов общего значения, и научный; наконец, в газетах публикуются и художественные произведения или отрывки из них1.
Некоторые авторы предлагают выделять не газетный, а информационный стиль, который может использоваться в газете, на радио и телевидении. Его также называют стилем массовой коммуникации.
Выделить общие черты газетного стиля все же можно, а для стилистики как науки предметом является общее и закономерное, а не возможные частности. Выделяем же мы научный стиль, хотя и там, безусловно, имеется жанровая дифференциация: язык журнальной статьи отличается от отчета о проделанном эксперименте, а техническая документация сочетает в себе черты официально-делового и научного стилей. Совершенно очевидно, что система экстралингвистических стилеобразующих факторов имеет много общего даже в разных типах газетных материалов, а поскольку организация языковых элементов стиля самым тесным образом зависит от экстралингвистических факторов, специфика газеты как общественного явления и вообще специфика массовой коммуникации объективно приводят к необходимости признания газетного стиля как одного из функциональных стилей. Социальная ситуация общения для газеты весьма специфична. Газета — средство информации и средство убеждения. Она рассчитана на массовую и притом очень неоднородную аудиторию, которую она должна удержать, заставить себя читать. Газету обычно читают в условиях, когда сосредоточиться довольно трудно: в метро, в поезде, за завтраком, отдыхая после работы, в обеденный перерыв, заполняя почему-либо освободившийся короткий промежуток времени и т.п. Отсюда необходимость так организовать газетную информацию, чтобы передать ее быстро, сжато, сообщить основное, даже если заметка не будет дочитана до конца, и оказать на читателя определенное эмоциональное воздействие. Изложение не должно требовать от читателя предварительной подготовки, зависимость от контекста должна быть минимальной. Вместе с тем наряду с обычной, постоянно повторяющейся тематикой в газете появляется практически любая тематика, почему-либо оказывающаяся актуальной. Затем эти новые ситуации и аргументы тоже начинают повторяться. Эта повторность, а также и то, что журналист обычно не имеет времени на тщательную обработку материала, ведут к частому использованию штампов. Все это и создает своеобразие стилеобразующих факторов газетного текста.
Стили различаются между собой не столько наличием специфических элементов, сколько специфическим их распределением. Поэтому наиболее показательной характеристикой функционального стиля является характеристика статистическая. Статистическое выделение функционального стиля осуществляется методом корреляционного анализа, для чего из нескольких сотен текстов отбираются по методу случайных чисел отрывки по 100 словоупотреблений в каждом и подсчитывается, как в этих отрывках представлены те или иные признаки, выбранные в качестве характеризующих стиль, например классы слов. Таким образом выявляется отличающее этот стиль распределение классов слов.
При количественно-качественной характеристике газетной лексики исследователи отмечали большой процент собственных имен: топонимов, антропонимов, названий учреждений и организаций и т.д., более высокий по сравнению с другими стилями процент числительных и вообще слов, относящихся к лексико-грамматическому полю множественности1, и обилие дат. С точки зрения этимологической характерно обилие интернациональных слов и склонность к инновациям, которые, однако, весьма быстро превращаются в штампы: vital issue, tree world, pillar of society, bulwark of liberty, escalation of war. Обилие клише замечено давно и указывается всеми исследователями.
Рассматривая лексику в денотативном плане, многие авторы отмечают большой процент абстрактных слов, хотя информация, как правило, конкретна. В плане коннотаций отмечается обилие не столько эмоциональной, сколько оценочной и экспрессивной лексики: When the last Labour Government was kicked out (Daily Mail)2. Эта оценочность часто проявляется в выборе приподнятой лексики. Английских журналистов часто упрекают в том, что они используют претенциозную лексику, за которой кроется предвзятость суждений: historic, epoch-making, triumphant, unforgettable — и приподнятую архаическую военную лексику, предназначенную для эмоциональной вербовки читателя на угодную для хозяев газеты сторону: banner, champion, clarion, shield.
Все эти свойства самым непосредственным образом связаны с характером передаваемой информации и перечисленными выше функциями газетного стиля. Газетному и публицистическому стилям свойственны все языковые функции за исключением эстетической и контактоустанавливающей. Следует, конечно, оговориться, что это справедливо по отношению не ко всем газетным материалам. Статьи и публицистика могут в большей или меньшей степени приближаться то к научному, то к художественному тексту и иметь соответствующий набор функций. Впрочем, вероятно, правильнее сказать, что эстетическая и контактоустанавливающая функции не отсутствуют, а имеют особый характер и выполняются главным образом графическими средствами: шрифтами, заголовками, которые должны бросаться в глаза и привлекать к себе внимание даже издали, делением на полосы и распределением одной статьи по разным страницам, чем увеличивается шанс каждой статьи попасться читателю на глаза, особыми заголовками к параграфам.
Специфическое построение английских газетных заголовков служит различным целям: они должны заставить читателя заинтересоваться заметкой и обеспечивают компрессию информации.
1. Italy's radio, TV workers on strike
2. Apollo trail-blazers back relaxed and joking
3. Back to work — to kill the bill
4. Ugly noises from Los Angeles mayor's nest
5. Convict sentenced to life for coffin girl kidnap
В первом примере заглавие кратко передает содержание информации. Специфична только краткость — опущение глагола, употребление буквенной аббревиатуры. Никаких предварительных знаний ситуации от читателя не требуется. Во втором примере, наоборот, читатель безусловно знаком с ситуацией, он ожидает новостей о подробностях возвращения американских астронавтов, шутливый эпитет очень богат коннотациями, тут и признание величия свершенного, и известная фамильярность по отношению к астронавтам; личная форма опять отсутствует по законам компрессии; и наконец, последние слова обещают читателю, что заметка содержит какие-то сведения, полученные от очевидцев. Третий заголовок хорошо запоминается благодаря рифмовке и четкому ритму, и это важно, так как статья под ним — агитационная. Она призывает к борьбе против билля, ограничивающего право забастовок. Четвертый дает очень смутное представление о том, какова тема статьи, но зато ориентирует читателя в смысле отношения к описываемым фактам, их оценки и использует игру слов: mayor's nest омонимично mare's nest — выражению, которое значит нелепая выдумка, а речь идет о махинациях на выборах, причем один из кандидатов — мэр города Лос-Анджелеса. Внимание привлекается сатирической направленностью заглавия, читатель заинтересован и захочет прочесть заметку. Последнее заглавие рассчитано на любителей сенсационных происшествий. Суть дела сжата в одном предложении и передана точно, но довольно загадочно и заставляет прочесть заметку с рассказом о том, как бежавший из тюрьмы преступник похитил дочь миллионера с целью получить за нее выкуп и спрятал ее в каком-то деревянном ящике, девушку спасли, а преступника осудили. Очень характерно использование атрибутивной цепочки, смысл которой понятен только по прочтении заметки.
Атрибутивная цепочка как эффективный способ компрессии информации характерна как для заголовков, так и для текста газетных сообщений. Вот несколько примеров:
1. The Nuremberg war crimes tribunal
2. 60 part-time nursery pupils
3. The Post Offices two-tier postal system
Стилеобразующими факторами для газетных заголовков являются те же факторы, которые указаны выше для газетного стиля вообще, с той только разницей, что в заголовке все эти факторы действуют особенно сильно и требование компрессии информации и привлечение внимания и интереса читателя оказываются особенно настоятельными.
Характерна концентрическая подача информации, облегчающая читателю возможность выбрать в газете то, что его интересует. Заголовок дает самую общую ориентацию. По подсчетам С.П. Суворова1, заголовок в Daily Worker состоял в среднем из пяти слов и нередко на первом месте содержал слово, которое сообщало, о чем идет речь. Это слово дается совершенно самостоятельно. Например, Dockers: Union Move. Подзаголовок, если он дается, расширяет информацию, он набирается менее крупным шрифтом, но все же полиграфически всегда выделен: 28 days strike notice now given. Первые несколько строк самого текста (иногда набранные жирным шрифтом) содержат изложение сути сообщения. Дальше следуют подробности, которые частично набираются петитом.
Таким образом, читатель может получить самое общее представление о главных событиях дня по заголовкам и подзаголовкам и прочесть полностью только то, что его особо интересует.
Газетные заголовки представляют большой интерес как материал для исследования компрессии информации. С. П. Суворов, исследовавший этот вопрос на заголовках коммунистической прессы с некоторой количественной оценкой наблюдений, отмечает следующее: около 65% обследованных им заголовков имеют предикатный характер. Однако при этом в сложных глагольных формах вспомогательный глагол бывает опущен: Ministers invited to No 10 Downing Street значит не Министры, приглашенные в дом № 10 по Даунинг-стрит (резиденция премьер-министра), а Министры приглашены... То be опускается так же, как глагол-связка или модальный глагол: Oil men's strike to go on вместо Oil men's strike is to go on.
Компрессия также осуществляется с помощью более частого, чем в других функциональных стилях, использования простого настоящего от знаменательных глаголов:
Tenants wait to see what Labour brings, хотя в тексте при более развернутом изложении написано: are waiting to see.
Наряду с предикатными, как их называет С.П. Суворов, заголовками широко используются именные группы, более компактные, чем соответствующие им предложения, но легко развертываемые:
Sinking houses on a new estate <—— Houses on a new estate are sinking.
Именные группы, составляющие меньшинство, но все же представленные довольно значительным числом случаев, могут иметь правое или левое определение. Правое определение представлено преимущественно предложными оборотами. Это понятно, поскольку причастие или инфинитивные определения в этой системе оказались бы двусмысленными: их легко было бы спутать с предикативной группой с опущенным глаголом be. В числе предлогов, оформляющих правое определение, почти не встречается предлог of. Это объясняется тем, что такой определительный предложный оборот синонимичен препозитивному определению, которому ввиду его большей компактности и отдается предпочтение. (Ср.: Minister of War и War Minister.)
Цепочка левых определений является одним из наиболее действенных средств компрессии. Отмечается также тенденция к опущению артиклей.
В газетных заголовках мы вновь сталкиваемся со стилистической функцией расхождения между ситуативно означающим и традиционно означающим и с диалектическим характером стилистической нормы. Действительно, принцип компрессии требует исключения избыточной личной формы глагола be, ее отсутствие становится привычным.
В качестве отклонения от возникшей таким образом нормы is или are вновь появляются как особый стилистический прием, создающий эмфазу или заставляющий предположить, что цитируются чьи-то слова, хотя кавычки и отсутствуют: Dock dispute: the gap is as wide as ever.
В.Л. Наер отмечает, что в газетном заголовке элементы информации сочетаются с элементами оценки, что в заголовках используется лексика с различной стилистической окраской, каламбуры, разложение фразеологических единиц и другие стилистические приемы.
Многие исследователи газетного стиля отмечают также множество цитат прямой речи и развитую систему различных способов передачи чужой речи. Один из специфически газетных способов — недословная, сокращенная передача речи с примечаниями журналиста в запятых; цитируемая речь приводится при этом без кавычек. Такую прямую речь называют «вольной прямой речью», «неотмеченной» или «адаптированной». Но, разумеется, еще больше случаев прямой речи, отмеченной кавычками. Слова, вводящие чужую речь, могут содержать оценочную коннотацию. Иногда сама цитата, данная в кавычках, содержит ироническую переделку содержания того или иного высказывания. Небольшая заметка в газете Morning Star называется:
«PLEASE, CAN I MOVE MY GRAVE?»
Mr Bailey wants to move a tomb — his own tomb — from one part of his garden to another.
He had planning permission to dig, so to speak, his own grave in the first place, so now he seeks permission to change the location. He hasn't installed the tomb yet. The application came before Tees-side council's planning committee yesterday.
Mr Bailey, Alfred to his friends, headed his application «Re-siting of approved tomb to bury Bailey in». There was mention of «a concrete slab to hold him down» and «marble mosaic to write his life story on».
STONE SLAB
There was a sectional drawing showing a coffin on top of a stone slab.
North Riding country council gave permission for the tomb before Summit House, Marton, where Mr Bailey lives (and is dying to be buried) passed to Tees-side.
Tees-side yesterday deferred a decision. «I am against people being allowed to be buried all over the place,» said Aid. Mrs M.E. Jackson, a member of the committee.
Первая и последняя цитаты не воспроизводят сказанное дословно, а, передавая существо высказывания, придают всей заметке, написанной как будто вполне объективно, абсурдное и комическое звучание.
Из лексико-фразеологических особенностей газеты надо отметить замену простого глагола устойчивым сочетанием, что добавляет в каждое предложение лишние слоги и создает впечатление большей плавности: render imperative, militate against, make contact with, be subjected to, have the effect of, play a leading part (role) in, take effect, exhibit a tendency to, serve the purpose of и т.д. В таких сочетаниях чаще всего участвуют глаголы широкой семантики, такие, как prove, render, serve, form, play, сочетающиеся с абстрактными существительными или прилагательными. Используются они часто в пассивной форме: greatly to be desired, a development to be expected, brought to a satisfactory conclusion.
Предложным оборотам всегда отдается предпочтение перед герундием (by examination of, а не by examining).
Аналогичное явление наблюдается в области союзов и предлогов, где простые короткие слова заменяются такими оборотами, как with respect to, having regard to, in view of, on the hypothesis that.
Все эти клише, так же как некоторые литоты типа not unimportant, not unworthy, not inevitable и т.п., придают тексту глубокомысленное звучание, даже если его содержание совершенно банально, например: in my opinion it is not an unjustifiable assumption that вместо I think.
Если подходить с точки зрения процесса кодирования, то такие готовые трафареты очень облегчают задачу журналиста или оратора, так как они уже организованы ритмически. Вместе с тем они нередко избавляют оратора от необходимости думать.
Грамматическое своеобразие языка газеты в информационном стиле исследовано В.Л. Наером1. Он отмечает своеобразие в использовании времен и залогов, высокий удельный вес неличных форм, уже упомянутые выше обилие сложных атрибутивных образований, особые формы введения прямой речи и преобразования прямой речи в косвенную, а также особенности в порядке слов. Так, например, этот автор обращает внимание на положение обстоятельств определенного времени не в начале и не в конце предложения, как обычно, а между подлежащим и сказуемым, что концентрирует своей необычностью внимание на сказуемом: «A group of Tory backbenchers yesterday called for severe restrictions on the CND Easter peace demonstration» (Morning Star). Само обстоятельство времени при этом отодвинуто в тень, оно не существенно, так как газетная информация, как правило, описывает события, имевшие место накануне. При наличии в предложении нескольких разных обстоятельств обстоятельство определенного времени должно по правилам нормативной грамматики стоять последним, однако в газетных сообщениях этот порядок часто нарушается, поскольку информацию несут больше обстоятельства места, а не времени, обстоятельства места выражаются оборотами из нескольких слов и отодвигаются в конец предложения.
В последние годы лингвисты обратили внимание на возникновение особого стиля в языке рекламы. Его особенности описаны в работе английского ученого Дж. Лича1.
Разговорный стиль
Интерес к особенностям разговорной речи не ослабевает в лингвистике вот уже несколько десятилетий, и лингвистическая литература вопроса почти необозрима.
Стилистическая дифференциация затруднена тем, что, как уже говорилось выше, границы стилей весьма расплывчаты. Статистически установить общую характеристику стилей возможно, однако отдельные разговорные слова в своей стилистической характеристике еще подвижнее, чем слова других стилей, поэтому последние издания словаря Вебстера вообще не употребляют помету colloquial, мотивируя это тем, что о разговорности слова вообще нельзя судить.
Еще более затруднена дифференциация внутри разговорного стиля. Все авторы почти единодушно выделяют в нем литературно-разговорный и фамильярно-разговорный (с подгруппой детской речи), выделение третьего подстиля — просторечия — оказывается более спорным, но мы по указанным выше причинам от него не отказываемся.
Весьма существенно представить себе соотношение разговорного стиля с формой и видом речи. Разговорный стиль порожден устной формой речи, и специфические его особенности в значительной степени зависят именно от устной речи. Но формы и стиль речи не тождественны, и возможность использования разговорного стиля в письменной форме не исключена. Он встречается, например, в частной переписке и рекламе. Что касается видов речи, то есть диалогического или монологического вида, то определяющим, формирующим видом является диалог, хотя монолог и не исключается. В литературных произведениях это преимущественно внутренний монолог.
Таким образом, термины «стиль», «форма» и «вид» речи несинонимичны, и обозначаемые ими референты могут сочетаться по-разному.
Стилеобразующими факторами для разговорного стиля являются реализуемые в разговорной речи функции языка, причем в разговорной речи реализуются все функции языка за исключением эстетической. Впрочем, исключение эстетической функции в известной мере условно, и можно было бы привести случаи, когда реализуется и она, просто эта функция здесь менее характерна, чем в других стилях, и роль ее здесь много меньше, чем роль контактоустанавливающей и эмотивной функций.
Чрезвычайно важную роль играют социолингвистические факторы, т.е. принятые нормы речевого поведения и принцип вежливости1.
Большую стилеобразующую роль играют также две противоположные тенденции, связанные с конкретными условиями общения (т.е. прежде всего с его устной формой), а именно компрессия, которая приводит к разного рода неполноте выражения, иизбыточность. На них мы и остановимся в первую очередь.
Компрессия проявляется на всех уровнях — она может быть фонетической, морфологической, синтаксической и во всех случаях подчиняется законам теории информации в том смысле, что подвергаются компрессии семантически избыточные элементы. Употребление усеченной формы, т.е. фонетическая редукция вспомогательных глаголов, является характерной особенностью английской разговорной формы: it's, it isn't, I don't, I didn't, you can't, you've, we'll и т.д. В тех случаях, когда усеченные формы глагола have I've и he's оказываются недостаточными для передачи значения иметь, обладать, используется конструкция с глаголом get: I've got, he's got; эта же конструкция выполняет и модальную функцию, свойственную have + Inf.:
I've got to go now. Нивелирование различий между shall и will при выражении чистого будущего способствует широкому применению формы 11. Этот тип компрессии одинаково распространен во всех подстилях разговорной речи, с той только разницей, что в диалекте и просторечии частично сохранились архаические формы контрактации, а именно ha.
Сокращенные структурные варианты перфектных форм с опущением вспомогательного have для литературно-разговорного стиля нехарактерны и возможны только в фамильярно-разговорном и просторечии: «Seen any movies?» I asked (Gr. Greene). «Been travelling all the winter — Egypt, Italy and that — chucked America! I gather» (J. Galsworthy).
В обоих примерах опущены не только вспомогательные глаголы, но и личные местоимения. Убыстренный темп речи приводит, следовательно, к опущению семантически избыточных неударных элементов, в данных примерах это личные местоимения 2-го и 1-го лица — подлежащие предложения; присутствие обоих собеседников делает их называние излишним.
На уровне лексики компрессия проявляется в преимущественном употреблении одноморфемных слов, глаголов с постпозитивами: give up, look out, аббревиатур: frig, marg, vegs, эллипса типа mineral waters — minerals или других видов эллипса: Morning!, слов широкой семантики: thing, stuff, в транзитивном употреблении непереходных глаголов: go it и т.д. Для синтаксической компрессии особенно характерен эллипс. Проблема компрессии на синтаксическом уровне очень интересно трактуется и К.Г. Серединой1. К.Г. Середина отмечает, что многие исследователи, опираясь на предложенный А. Мартине закон наименьшего усилия, сводили различные типы экономии к опущению, совмещению, репрезентации: «Не must have got mixed in something in Chicago.» — «I guess so,» said Nick (E. Hemingway). В этом примере слово so замещает все первое высказывание. Сама К.Г. Середина предлагает еще один очень важный тип экономии — простоту. На первый взгляд предложение The mother kissed the child's tears away кажется сжатым. Однако такая конструкция с ее сложными связями принадлежит, книжному стилю; она, несмотря на краткость, сложна и потому менее экономна, чем соответствующая ей в разговорном стиле: The mother kissed the child and he stopped crying.
«Более экономна, — пишет она, — а следовательно, и более употребительна в разговорном языке конструкция, которая более проста синтаксически». Под компрессией этот автор предлагает понимать синтаксическую сжатость и простоту синтаксических связей. В разных стилях компрессия может проявляться по-разному.
Противоположная тенденция, т.е. тенденция кизбыточности, связана в первую очередь с неподготовленностью, спонтанностью разговорной речи. К избыточным элементам следует прежде всего отнести так называемые time fillers, т.е. не имеющие семантической нагрузки «сорные слова» типа well, I mean, you see и сдваивание союзов: like as if. Элементы, избыточные для предметно-логической информации, могут быть экспрессивными или эмоциональными. В просторечии это — двойное отрицание: don't give me no riddles, don't bring no discussion of politics, плеонастическое употребление личных местоимений в повелительных предложениях: Don't you call mother names. She's had a hard life. Don't you forget it. (J. Сагу), а также грубое употребление you: You, come here! или Come here, you!
Некоторые важные особенности разговорной речи порождены ее преимущественно диалогическим характером.
Синтаксическая специфика разговорной речи состоит в том, что единицей более крупной, чем предложение, в ней, как в речи диалогической, является сочетание ряда реплик, связанных структурно-семантической взаимообусловленностью. Н.Ю. Шведова предложила называть их диалогическим единством. В большинстве случаев это единства двучленные — вопросно-ответные, с подхватом, с повтором или синтаксически параллельные. Эта связь реплик является причиной распространенности односоставных предложений. Вот несколько примеров из произведений Дж. Голсуорси, которые мы заимствуем из статьи С.С. Беркнера: 1) Вопросно-ответное единство: «When do you begin?» — «Tomorrow,» said the Rafaelite. 2) Единство, образованное подхватом: «So you would naturally say.» — «And mean.» 3) Единство, образованное повтором: «There's — some — talk — of — suicide,» he said. James's jaw dropped. — «Suicide? What should he do that for?» 4) Единство синтаксически параллельных реплик: «Well, Mr Desert, do you find reality in politics now?» — «Do you find reality in anything, sir?»
C.C. Беркнер считает, что как подхват, так и повтор выражают экспрессивную реакцию на слова собеседника, но между ними есть и существенная семантическая и структурная разница. Подхват развивает диалог, содержит новое сообщение, часто иронически опровергающее первое: «...Americans are generally important, sooner or later.» — «To themselves,» said Fleur, and saw Holly smile.
Подхват иногда прерывает собеседника и меняет направление диалога: «I feel you're a rock» — «Built on sand,» answered Jolyon...
Повтор, по мнению C.C. Беркнера, ограничивается только оценкой услышанного и не передает новой мысли: «...But you're the head of the family, Jon — you ought — to settle.» — «Nice head!» said Jon bitterly.
Повторы-восклицания выражают возмущение, насмешку, иронию и гораздо реже положительную реакцию. Возможен повтор-переспрос: «What do you call it?» — «Call it? The big field.»
Структурное различие между подхватом и повтором более ощутимо. Подхват синтаксически продолжает первую реплику и в большинстве (85%) случаев связывается с нею соединительным словом, так что получается как бы одно предложение, распределенное между двумя собеседниками...
Специфическую и весьма важную роль играют в этом стиле контактоустанавливающая и эмотивная функции. Они осознаются обществом в виде принятых в коллективе норм и формул вежливости и должны изучаться в социолингвистике. Речь должна быть тактичной, не слишком уверенной, не слишком категоричной и жесткой и вместе с тем небезразличной к собеседнику. Отсюда многообразие форм вежливой модальности, которая может быть выражена интонационно, лексически, морфологически и синтаксически. Рассмотрим примеры проявления этих функций в литературно-разговорном стиле на материале глагола do. Для того чтобы выразить, например, некоторую неуверенность при ответе и готовность принять возражения или соображения собеседника, глагол do может быть использован в утвердительном предложении, как в примере, зафиксированном Б. Чарльстон: «What has happened to your strange neighbour?» «I did hear he'd gone to Australia.»
Тактичная заинтересованность в мнении собеседника и предмете разговора может выражаться в реплике, развивающей или иллюстрирующей услышанное и усиленной тем же do иногда с добавлением расчлененного вопроса:
«You can't blame anyone, it's the war.»
«The war does spoil everything, doesn't it?» (Gr. Greene)
Такая вежливая реплика нередко бывает чисто механической. В ответных репликах собеседник может употребить do, выражая согласие, которое может быть искренним и полным или, напротив, ироническим, как в следующем примере:
«Perhaps I'd better tell the police to call,» he said. «You'd feel more comfortable, wouldn't you. Mr Jimson, if the police were in charge — less responsibility...» «Thank you,» I said, «You're a good chap. For I do certainly feel a lot of responsibility» (J. Cary. The Horse's Mouth).
Do часто используется в репликах мягкого упрека, восхищения, раздражения, а также если говорящий хочет, чтобы собеседник проявил свое понимание, согласие, доверие.
Во всех приведенных примерах интеллектуально-логическая функция не исчезает, но выступает в сочетании с эмотивной, контактоустанавливающей и нередко, как в последнем примере, волюнтативной. Принято считать, что в этих конструкциях do служит для усиления. Усиление, безусловно, имеет место, но, как мы только что видели, дело не только в этом, и сама необходимость усиления продиктована разными функциями.
Эмотивное и контактоустанавливающее do может быть поддержано сочетанием с такими словами, как actually, in fact, indeed, really, undoubtedly и т.п. и глаголом seem.
Сравните: Monica: I see her point, you know. You really did go a little too far (N. Coward. Present Laughter).
Уберем сначала смягчающее a little и продолжим свертывание:
You really did go too far.
You did go too far.
You went too far.
Проведенное свертывание показывает, что, последовательно снимая really и do, мы не ослабляем эмфатичность, а, напротив, повышаем ее; высказывание становится резким и обидным.