ЗНАНИЕ: СУЩНОСТЬ И РАЦИОНАЛЬНОСТЬ 1 страница

Любое осмысленное знание, претендующее на истину, есть познание некоторой сущности. Это, со свойственной ему лапидарностью, отмечал еще автор «Метафизики»: «...о сущем говорится в различных значениях, но всякий раз по отношению к одному началу: одно называется сущим потому, что оно сущность, другое — потому, что оно — состояние сущности, третье — потому, что оно путь к сущности или уничтожение и лишенность ее, или то, что производит или порождает сущность и находящееся в каком-то отношении к ней: или оно — отрицание чего-то из этого или отрицание самой сущности...».1 Поэтому в той степени, в какой знание претендует на сохранение качества знания, т. е. быть предметным, определенным и желательно ясным, проблема сущности и существенности будет существенной для его обоснования.

Вопрос о природе, методах и способах фиксации и выражения сущности как целостного единства существенных (необходимых) свойств предмета в настоящее время приобре­тает не только философско-методологическое, но и непосред­ственно прикладное значение. Так, развитие эмпирических исследований в социологии, лингвистике, психологии, этно­графии, антропологии и других науках выявило недостаточ­ность традиционного классификационного анализа явлений, являющегося нейтральным к существенности свойств, беру­щихся в качестве оснований классификации. Испытывается острая потребность в обосновании процедур не раздельного и последовательного рассмотрения свойств, а выделения

1 Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 1. М., 1978. С. 119-120.


единого комплекса свойств, существенных для данного предмета познания. Обоснование таких процедур, к которым относятся систематизация и типологизация, предполагает знание способов указания (референции) сущности.

Другим важным стимулом повышения интереса к данной проблематике являются потребности развития экспертных систем, автоматического распознавания образов. Теория авто­матического распознавания образов, например, до сих пор развивалась преимущественно как теория фиксации и выде­ления целостных образов по признакам, нейтральным к сущности, без Учета их существенности. Поэтому трудности в этой области во многом связаны с необходимостью учета при моделировании образа способов задания его существенных параметров.

В данном параграфе будут рассмотрены преимущественно два круга вопросов. Во-первых, это способы фиксации и выражения сущности, прежде всего в плане роста осмыслен­ного знания. И во-вторых, способы и критерии выделения и выражения существенных свойств.

Сущность и существенное. В истории философии и в современной литературе сложился чрезвычайно широкий спектр понимания сущности и соответствующих ее толкова­ний. Под сущностью понимается и единая, внутренняя, определяющая связь, и система всех необходимых сторон и связей вещи, взятых в их естественной взаимосвязи, и система свойств и отношений, обусловливающих другие свойства и отношения, и совокупность устойчивых (инвариантных) свойств, и определенный закон развития вещи и т. д., и т. д. Одно только сопоставление различных подходов и дефиниций, деталей и тонких различий их содержания могло бы составить тему самостоятельного и чрезвычайно интересного исследо­вания.

Однако,, не углубляясь в детали этих тонких различий, стоит отметить главное. Во-первых, сущность характеризуется набором инвариантных (всегда присущих), устойчивых при­знаков вещи. С помощью этих признаков и свойств сущность фиксируется и выражается, предстает как единая целост­ность. Во-вторых, свойства, образующие сущность, являются


 

независимыми, определяющими другие свойства вещи. Эти два качества —· инвариантность (устойчивость) и независи­мость — обычно рассматриваются в качестве необходимых и достаточных условий (критериев) рассмотрения свойств как существенных, присущих сущности вещи. Их удовлетворение определяет содержание конкретных методов познания — как абстрактно-теоретического, так и опытного — от бэконовских методов индукции до изощренных экспериментов современной науки.

Каким же образом фиксируется и выражается знание сущности и существенных свойств? Вопрос этот имеет особое значение в перспективе рассмотрения динамики, развития осмысленного знания, перехода одних его форм в другие.

Общие и индивидные сущности. Глубоко в истории философии и логики коренится понимание развития познания как взаимодействия двух основных форм фиксации и выражения знания: непосредственного указания предмета и <;го описания. Аристотель подчеркивал принципиальное раз­личение двух характеристик вещей: нерасчлененной индиви­дуальной неповторимости вещи и свойств, общих ряду объектов. В этой связи он говорил о -шервых»(«первичных») и «вторых»(«вторичных») сущностях. Основной чертой вто­ричных сущностей является выделение характеристик, общих некоторому множеству объектов. Поэтому за вторичными сущностями в истории философии закрепилось также назва­ние их «общими». Вопрос об общей сущности есть вопрос о принадлежности понятия вещи определенному роду. В этом ik? отличие от сущности первичной, настолько тесно связанной оо своим объектом, что никакой другой объект не может ею обладать. Не случайно общие сущности называют также «индивидными».

При обсуждении вопроса о соотношении двух видов I сущности заслуживает внимания замечание Аристотеля о I том, что «вид является в большей степени сущностью, чем I род: он ближе к первичной сущности. В самом деле, если кто-нибудь станет определять первичную сущность, указывая, [что она такое, он понятнее (точнее) и ближе определит ее, [указав вид, чем указав род: так определяя отдельного


человека, он понятнее (точнее) определит его, указав человека, нежели указав живое существо: первое определение более характерно для отдельного человека, второе — более общее» (XXX).

Показательна судьба вопроса о соотношении индивидных и общих сущностей. Для Аристотеля указать сущность явления — значит определить его через род и видовое отличие, причем первичные сущности выступают в качестве некоего «предельного вида» как «большей сущности». Обу­словлено это двумя тесно взаимосвязанными факторами: во-первых, центральным местом в учении Аристотеля про­блемы соотношения общего, единичного и степеней особен­ного, лежащих между общим и единичным, и во-вторых, общей эмпирически-классификационной методологической ориентацией Стагирита.

Поэтому общей аристотелевской установке в понимании сущности все-таки более соответствовало понятие вторичной сущности, определяемой набором классифицирующих свойств, используемых в качестве родов и видов. Не случайно именно понятию общей сущности было уделено более при­стальное внимание последующих поколений философов. Так, родо-видовая трактовка сущности была развита Порфирием, который относил род, вид и видообразующие отличия к существенным свойствам, в отличие от собственного и случайного признака — свойств несущественных. Взгляд на сущность как «нечто» общее был закреплен в средневековье. Так, по определению Фомы Аквинского, сущность это то, что выражено в дефиниции, «дефиниция же объемлет родовые, но не индивидуальные основания».2 Отождествление сущности с общими свойствами вещи привело к вопросу о возможности общей универсальной сущности и ее природе. Такой универсальной сущностью, проявлением которой вы­ступает все существующее, согласно Фоме, является Бог.

Сущность и существование. Если у Аристотеля сущность не могла существовать до и вне единичных вещей, то у Фомы различаются три формы сущностей (универсалий): содержа-

2 Соколов В. В. Средневековая философия. М., 1979. С. 355.


щиеся в вещах (ip re), абстрагируемые от вещей (post

и независимые от вещей, существующие в божественном

разуме (ante rem). :

Подобный подход приводит к резкому противопоставлению сущности (essentia) и существования (existentia). В отличие от Аристотеля, для которого сущность есть виды сущего, и даже Боэция и аверроистов, рассматривающих различие между сущностью и существованием как продукт познава­тельной деятельности, Фома ставит вопрос сугубо онтологи­чески. Наличие у единичных явлений некоторой сущности означает для него причастность этих явлений божественному, обладающему предельной сущностью, в которой сущность и существование тождественны: существование Бога есть пря­мой результат его собственной сущности. Сущность же единичных вещей не определяет всей конкретности сущест­вования — для его реализации необходим особый акт милостивого творящего Божества. Тем самым отрыв сущности от существования, произведенный «ангельским доктором», имел целью обоснование теологической картины мира, тво­римого божественной волей.

Предопределен этот отрыв, как это видно из вышесказан­ного, абсолютизацией общих сущностей. Это то обстоятель­ство, которое позволяло Августину признавать за истинно сущим такие качества, как нематериальность, бестелесность и внепространственность, что, с одной стороны, обеспечивает ему вездеприсутствие, а с другой — делает его недоступным чувственному восприятию и постижимым только умственно.3 Между тем Аристотель не случайно называл индивидные сущности первичными: именно они являются для него прежде всего сущим тем, что, будучи предельным видом, не может говориться о другом в качестве его рода — общего свойства.

Если для Фомы бесспорным существованием обладает универсальная сущность, предельный предикат — Бог, то для Аристотеля сущей сущностью является предельный субъект — единичная вещь. На это обстоятельство было указано средневековыми номиналистами. Так, для Дунса

3 Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. Латинская патристика. М., 1979. С. 286.


Скота, в отличие от Аквината, наибольшей реальностью обладают именно индивидные сущности. Индивидуальная природа вещей — haecceitas (этовость, этость), в терминоло­гии Скота, является ключевым моментом всей его философии и логики.

Однако магистральные пути анализа категории сущности вплоть до начала XX столетия лежали в направлении рассмотрения общих свойств и отношений. Более того, Лейбницем был выдвинут знаменитый тезис о тождестве неразличимых, согласно которому вещи характеризуются свойствами вообще вне зависимости от их существенности. Для идентификации вещи, по Лейбницу, достаточно некоторое ее описание. Именно в контексте нейтрализации существен­ности свойств следует понимать замечание Лейбница о том, что «минимум сущности порождает максимум существова­ния».

В философской традиции, таким образом, можно выделить три основные направления в анализе указания сущности и существенного свойства. Первый подход, наиболее полно и последовательно реализованный Аквинатом, состоит в рас­смотрении сущности вещи как ее принадлежности общему. Очевидно, что этот подход есть абсолютизация общих (вторичных) сущностей Аристотеля. Другой подход опреде­ляется «тезисом Скота», согласно которому указание сущнос­ти вещи заключается в указании ее нерасчлененной на свойства уникальной неповторимости. Такой подход, по сути дела, есть абсолютизация индивидных (первичных) сущнос­тей. Третий подход — Лейбница — является радикальным отказом от проблемы существенного вообще. Фактически он — вырожденный случай подхода Фомы, поскольку также сводит идентификацию к подведению явления под некоторый предикат, характеризующий общее свойство.

Сущность и идентификация. Проблема указания сущнос­ти, как уже отмечалось, самым непосредственным образом связана с проблемой идентификации (отождествления, инди-видуации, распознавания) вещей. Так, согласно Н. Решеру,4

4 Rescher N. Philosophy of Possible. London, 1975.


можно говорить о четырех основных способах идентификации, в зависимости от выбора необходимых и достаточных ее критериев.

В первом случае для идентификации достаточно указания «существенных» свойств, так же как равенство этих свойств у двух вещей позволяет говорить об их тождестве:

Е(х) = Е(у) -> χ = у.

Н. Решер связывает этот подход с именем Д. Скота. Поэтому, когда он говорит о «существенных» свойствах, речь фактически идет о haecceitas, индивидной сущности вещи.

Согласно другому подходу, связываемому Н. Решером с Лейбницем, для идентификации достаточно указания общих свойств, а их совпадение у двух вещей означает тождество последних:

Р(х) = Р(у) -> χ = у.

Согласно третьему подходу (согласно Решеру — аристоте­левскому), идентификация и тождество должны учитывать оба предыдущих критерия:

(Р(х) = Р(у)) & (Е(х) = Е(у)) -» χ = у.

Сам Н. Решер вводит также еще один дополнительный критерий идентификации и тождества — остенсивное (непо­средственное) указание на предмет типа его предъявления или указания на него как «вон тот предмет». Поэтому полнота идентификации и тождества, по Н. Решеру, должна включать в себя все указанные критерии:

(Р(х) = Р(у)) & (Е(х) = Е(у)) & (1(х) = 1(у)) -> χ = у.

Как представляется, и это будет специально рассмотрено чуть позже, остенсивное указание суть один из способов указания уникальной неповторимости и целостности вещи, т. е. разновидность указания индивидной сущности. Поэтому можно констатировать главное — полное указание сущности предполагает не только простое указание «нейтральных» свойств вещи (Лейбниц) или некоторых общих свойств, существенных в каком-то аспекте (Фома), но и всегда должно


дополняться и подкрепляться указанием индивидуальной неповторимости вещи, ее haecceitas (Скот, Решер). Короче говоря, полноденная идентификация и отождествление пред­полагают полноту указания сущности, включающую указание и общей и индивидной сущности вещи.

Встает вопрос о соотношении и взаимосвязи этих способов указания сущности. Сводимы ли индивидные сущности к общим или, наоборот, — общие к индивидным? Или же их природа принципиально различна? Эти вопросы, как уже было показано, лежат в основе спора об универсалиях, о связи сущности и существования и других проблем, маги­стральных для развития философии и логики. Показательно в этом плане рассмотрение некоторых проблем, возникающих при обосновании современных систем логического анализа, в первую очередь — модальных и интенсиональных логик, семантическое обоснование которых потребовало уточнения и переосмысления способов указания необходимых (сущест­венных) свойств именно в плане соотношения индивидных и общих сущностей. Такое рассмотрение не только поучи­тельно, но и важно в контексте современного рассмотрения проблемы сущности.

Речь идет не о сводимости проблемы сущности и сущест­венного к частным вопросам семантики модальных систем, а о том, что последние позволяют уточнить некоторые важные аспекты более общей философской проблемы. К этим вопросам относится, например, проблема обоснования различных сис­тем, допускающих сочетание модальных характеристик суж­дения с квантификацией, когда модальность может относить­ся не только к способу речи об объектах, но и к самим этим объектам. Иначе говоря, модальное суждение будет истинным тогда и только тогда, когда имеется объект, который обладает определенным свойством с необходимостью, т. е. существен­но. Это означает принятие определенного «эссенциализма».

Так, если ваять два истинных суждения «Необходимо, что 9 больше 7» и «Число планет равно 9», то, используя правило подстановки тождественных, получаем ложное утверждение «Необходимо, что число планет больше 7». А используя логические правила экзистенциального обобщения и правило


отделения, из этого утверждения и первого суждения следует утверждение существования некоторого объекта, с необходи­мостью большего, чем 7, причем этот объект — число планет. Выход из этой парадоксальной ситуации, создавшейся в результате применения стандартных правил логического вывода, состоит в признании важности способа идентифика­ции (указания) объекта. Этот способ не фигурирует при идентификации, когда важен сам факт указания в отвлечении от его способа. Однако,, если объект, о котором идет речь, указывается цифрой 9, истинность первого из суждений сомнений не вызывает, а если его указывать как число планет, то мы приходим к ложному утверждению.

Иначе говоря, выражение (Ex)NP(x), где N — оператор необходимости, а (Ех) — квантор существования («существует такой х, что...»), истинно тогда и только тогда, когда имеется объект, обладающий существенно свойством Р, но обладание этим свойством зависит от способа указания этого объекта. Существенность свойства оказывается зависимой от способа осмысления — важнейшее обстоятельство, к рассмотрению которого еще придется вернуться. Подобная трактовка семан­тического обоснования квантифицированной модальной логи­ки в духе признания существования объектов, обладающих некоторыми свойствами существенно, вполне соответствует чеканной формулировке Августина, согласно которому быть сущностью означает «во-первых, быть, во-вторых, быть тем или другим, в-третьих, оставаться тем, что есть, столько, сколько возможно».

Подобный эссенциализм в основаниях логики в середине нашего столетия был решительно отвергнут У. Куайном.6 Действительно, математики могут мыслиться как необходимо разумные, а велосипедисты как необходимо двуногие и не необходимо разумные. Но что сказать тогда об индивиде, среди причуд которого можно узреть как математику, так и велосипед? Является ли этот индивид необходимо разумным и случайно двуногим или наоборот? Пока мы говорим об

5 Майоров Г. Г. Формирование средневековой философии. С. 285.

6 Quine W. ν. О. Word and Object. Cambridge (Mass.), 1960. P. 199-200.


указанном объекте без специального намерения отделить математиков от велосипедистов, и наоборот, нет ни признака смысла оценивать некоторые из его свойств как необходимые, а другие — как случайные.

Иначе говоря, признание свойств в качестве существенных или несущественных зависит от целей рассмотрения, что, по мнению Куайна, лишает оснований построения логической теории, сочетающей модальности и квантификацию. Если же мы хотим пользоваться формализмом кванторной модальной логики, то нам необходимо ответить на вопрос, каким образом обеспечивается 'указание сущности вещи, ее идентифика­ция — каждый раз заново или однажды раз и навсегда?

В развернувшейся дискуссии были выявлены две ради­кально отличные друг от друга позиции. Согласно одной точке зрения (Д. Льюис, Я. Хинтикка, Э. Сааринен, Я. Тихи и др.) указание объекта осуществляется 'посредством сравне­ния наборов свойств, характеризующих его в альтернативных системах описания («возможных мирах»). Термин при этом связывается с некоторой функцией, выбирающей указания термином объекта в различных его описаниях. Поэтому такой подход условно можно назвать функционально-описательным. Нетрудно заметить, что он является развитием и конкрети­зацией на логико-семантическом материале родо-видовой трак­товки сущности, указываемой посредством сравнения предика­тов. Причем эта сущность будет варьироваться в зависимости от используемых для описания предикатов, т. е. от концепту­альной системы анализа. Это придает понятию сущности неопределенный характер и статус, что выражается в необ­ходимости всякий раз новой идентификации объекта «сквозь миры» при переходе от одной системы описания к другой.

Согласно другой концепции анализ начинается не с систем описания, а с конкретных индивидов, и вопрос поэтому заключается не во всякий раз новой идентификации, а скорее в нахождении некоторого «твердого десигнатора» (С. Крипке) или «имени субстанции* (К. Донелан), или «индексного имени» (X. Патнем), обозначающего нечто, существующее во всех альтернативных описаниях и обладающее устойчивым набором свойств.


Противостояние этих подходов можно найти еще в «Теэтете», где Платон доказывает, что объект истинного знания не может зависеть от этого знания (концептуальной системы), а наоборот — является его источником и причиной, вызывающей, согласно платоновской метафоре, оттиск на восковой дощечке души.7 Аналогично и Крипке, например, полагает, что критерии указания объекта задаются не по некоторым свойствам, а за рамками системы описания.8

В самом деле, хотя для Аристотеля самое существенное свойство связано с его философскими работами, а для Наполеона — с его военными походами, отсутствие этих свойств не мешало бы нам говорить о них как об индивидах. Обеспечивается это употреблением их имен собственных. Имена собственные и являются типичными твердыми десиг-наторами. Имя собственное не требует знания существенных свойств и часто дается по свойствам случайным, поскольку указание обеспечивается и определяется при этом не свойст­вами вообще, а непрерывной цепью традиции именования, как бы проведением «каузальной цепочки» от настоящего употребления имени вплоть до первого его употребления, «перβοιό крещения» объекта. В общем случае наше указание зависит не только от того, что мы сами думаем, но и от других людей, от истории введения имени в оборот, традиции его употребления. Тем самым вопрос об указании выносится за рамки познавательных процедур в широкий контекст социальной коммуникации. Поэтому подобный подход можно также назвать «каузально-историческим», а еще лучше — «нормативно-указательным», так как он связан, с одной стороны, с введением некоторой нормативной традиции указания, а с другой — с указанием нормативного образца, соответствие с которым оценивается как истинность утверж­дения. Нормативно-указательная идентификация во многом совпадает с трактовкой Д. Скотом роли и значения индивид­ных сущностей. Не случайно в современной логической

7 Платон. Теэтет // Платон. Соч.: В 3 т. Т. 2. Μ., 19ΤΟ.

8 Kripke S. Naming and Necessity // Semantics of Natural Language.
Dordrecht e.a., 1972.


семантике твердая десигнация получила название haecceitism, прямо заимствованное из терминологии Скота.

Соотношение способов идентификации. Учитывая, что под смыслом в логической семантике со времен Г. Фреге пони­мается способ указания объекта, можно говорить не просто о двух подходах к трактовке способов указания и идентифи­кации, а о двух теориях смысла. И их противостояние в современной логической семантике до самого последнего времени было достаточно острым. Дело не просто в сарказме, которым проникнуты работы, например, С. Крипке или Я. Хинтикки, но в предельно острой формулировке альтер­нативы: «...либо каждая вещь имеет свою haecceitas, которая гарантирует ее единственность в каждом "возможном мире", либо ничто ни в одном "возможном мире" не тождественно ни с чем в другом "возможном мире"».9 Представляется, что подобная абсолютизация крайностей, основанная фактически на абсолютизации роли либо общих, либо индивидных сущностей, приводит к серьезным трудностям.

Так, функционально-описательный подход приводит к проблеме экзистенциальных (онтологических) предпосылок и допущений системы описания, поскольку любое приписыва­ние предикатов (общих сущностей) оказывается связанным с предположением о существовании объектов — носителей соответствующих свойств. В результате каждая система описания и осмысления оказывается несопоставимой с дру­гими, в силу того, что их предметные области онтологически независимы. Подобная концепция не может не вызывать возражения. Например, она не может служить гарантией против абсолютизации одного из видов существования и приписывания ему статуса первичной реальности.

Но из утверждения «Сократ смертен» (Р(а)) посредством экзистенциального обобщения (Р(а) -» (Ех)Р(х)) и правила отделения .выводится (Ех)Р(х) — «существует нечто, обла­дающее свойством смертности» — не более. Поэтому различ­ные «онтологические доказательства» бытия Божия, реаль-

9 Chisholm R. The Logic of Knowing // The Journal of Philosophy. 1983. Vol. 60. N 25. P. 794-795.

 


ности феноменального, физического мира и т. п. суть недоказательства, а тезисы, выражающие специфический под­ход к решению мировоззренческой проблемы первоначала или исходного уровня абстракции.

Испытывает трудности и чисто нормативно-указательный подход, выхватывающий проблему указания сущности из теоретико-познавательного контекста. Существенные свойства имеются не в объекте самом по себе, а проявляются при анализе явлений. От рассмотрения такого анализа и уходят сторонники твердой десигнации, придавая своей концепции метафизический и одновременно неявный, интуитивный характер.

Современный спор в логической семантике во многом вызван, как представляется, философскими позициями спо­рящих сторон, уходящими корнями в средневековое проти­востояние реализма и номинализма. Поэтому построение формально-логических систем так же предполагает тщатель­ный философский анализ, как и современное философское рассмотрение проблемы сущности должно опираться на результаты логико-семантического анализа. «Изобретение все более тонких способов обойти логико-семантические труднос­ти не заменяет философского осмысления, имеющего большую историю».10 Поэтому необходимо рассмотрение не только и не столько различий, сколько соотношения и взаимосвязи между описательной и нормативно-указательной идентифи­кацией в контексте развития и совершенствования осмыслен­ного знания, его возникновения, уточнения и роста.

«Знание по описанию» и «знание по знакомству». В чем же различия видов знания, возникающих в результате осмысления на основе описательной и нормативно-указатель­ной идентификации объекта познания? Они улавливаются, например, в двух вариантах ответа на вопрос «Кто написал эту работу?»: «Профессор Иванов из Урюпинского универси­тета» или «Вот этот господин». В связи с подобными различиями Б. Рассел отличал «знание по описанию» от

10Попович М. В. Очерк развития логических идей в культурно-ис­торическом контексте. Киев, 1979. С. 240.

 

 


«знания по знакомству». Последнее он считал фундаментом познания, единственно гарантирующим адекватность иденти­фикации, поскольку оно предшествует любым характеристи­кам и описаниям. «Мы говорим, что мы знакомы с чем-либо, если это нам непосредственно известно, — без посредства умозаключений и без какого-то ни было знания суждений». Показательно, что этой фундаментальной для него идее теории познания Рассел не изменил на протяжении всей своей длительной и временами радикальной философской эво­люции.

«Знание по знакомству» Рассел связывает с некоторым «полным комплексом переживаний», образующим единое целое из зрительных, слуховых, осязательных и других восприятий и впечатлений. Такое знание апеллирует ко всему этому комплексу в целом без различения его составляющих. Именно знание по знакомству фигурирует при использовании имен собственных, а также указательных местоимений, необходимость в которых, согласно Расселу, «связана с нашим способом приобретения знания и исчезла бы, если бы знание было полным».12

Иначе говоря, необходимость в «знании по знакомству» возникает в тех случаях, когда нам неизвестны составляющие комплекса переживаний, когда наши знания неотдифферен-цированны в систему описаний. В этом плане Рассел принципиально противостоит Лейбницу, утверждавшему, что полное индивидуальное понятие (соответствующее индивид­ной сущности) всегда является конъюнкцией всех общих свойств объекта.

С установкой на «знание по знакомству» в качестве исходной точки роста знания фактически связана и концеп­ция твердой десигнации: употребление имен собственных не требует знания всей совокупности описаний объекта и обеспечивает» зачастую более точную идентификацию, более точно указывает на объект, чем целая система описаний и определений через род и видовое отличие. Однако ни Рассел,

 

11Рассел (Рессель) Б. Проблемы философии. СПб., 1914. С. 35.

1гРассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. М., 1957. С. 343.

 


ни современные логические семантики не идут дальше различения и противопоставления двух путей идентифика­ции. Между тем, несомненно, особый интерес представляет рассмотрение реального процесса идентификации, когда обе крайности оказываются не принципиально различными, противостоящими друг другу способами указания сущности, а сторонами, аспектами возникновения и развития знания.

Рост знания: динамика существенного и диалогичностъ осмысления. Развитие знания и осмысления ·— это не только путь от выделения свойств вещи к знанию вещи как комплекса этих свойств, но и встречное движение — от идентификации некоторой нерасчлененной целостности к постепенной дифференциации ее свойств. Так, человек пер­воначально имел дело с индивидной сущностью — водой, и лишь по мере развития научного знания постепенно форму­лировал знания о ее свойствах, химическом составе, т. е. о ее общей сущности. Аналогично ребенок впервые использует слова «стол», «собака» и т. д. фактически как имена собственные этих предметов и лишь по мере развития и усложнения своего опыта приходит к осознанию общих сущностей, указываемых этими словами.

Начинаясь со знания неполного, развитие знания и осмысления продолжается во все более дифференцированном указании общих сущностей посредством все более точных описаний и определений первоначально нерасчленимо целост­ной характеристики. Однако аналитическая истинность таких описаний и определений обеспечивается и подкрепляется всегда указаниями тождества вновь вводимой общей сущности (описательной идентификации) с сущностью индивидной (идентификацией нормативно-указательной), введенной ранее. Например, тепловые явления первоначально объяснялись через ощущение тепла. Затем выяснилось, что причина их заключается в движении молекул. Это знание следовало определить как необходимо истинное в самом строгом смысле слова, поскольку немыслима такая система описания, в которой тепловые явления не проявлялись бы через движение молекул. По этой причине термин «молекулярное движение»