РАЗЫСКИВАЕТСЯ В СВЯЗИ С РАССЛЕДОВАНИЕМ СМЕРТИ АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА
Рон и Эрмиона негодующе вскрикнули, но Гарри промолчал. Он отодвинул газету: он не хотел читать дальше, он и так знал, что там написано. Никто, кроме тех, кто был на вершине башни, когда умер Дамблдор, не знал, кто в самом деле его убил, а Рита Москита уже оповестила весь волшебный мир, что Гарри видели бегущим оттуда после падения Дамблдора.
– Прости, Гарри, – сказал Люпин.
– Так Пожиратели Смерти и Ежедневный Прорицатель подмяли? – спросила Эрмиона со злостью.
Люпин кивнул.
– Но ведь люди должны понимать, что происходит?
– Переворот был осуществлен гладко и без звука, – ответил Люпин. – По официальной версии Скримджер не убит, а ушёл в отставку, и его заменил Пий Тикнесс, а он под заклятием Подвластия.
– А почему Волдеморт себя не объявил Министром магии? – спросил Рон.
Люпин усмехнулся.
– А ему не нужно, Рон. На деле он и есть Министр, но к чему ему просиживать штаны в министерском кресле? Его марионетка Тикнесс ведёт все рутинные дела, а Волдеморт может свободно расширять свою власть вне Министерства.
Естественно, многие разобрались, что случилось: слишком уж круто политика Министерства за последние несколько дней переменилась, и многие шепчутся, что за этим стоит Волдеморт. Однако в этом-то всё и дело: они шепчутся. Не откровенничают друг с другом, не знают, кому можно верить. Они боятся открыто говорить, ведь, если их подозрения верны, то пострадают их семьи. Да, Волдеморт ведёт очень умную игру. Объявив о себе, он мог бы вызвать открытое сопротивление. Оставаясь под маской, он сеет замешательство, неуверенность и страх.
– И эти крутые перемены в политике Министерства, они включают настройку волшебного мира против меня – вместо Волдеморта? – спросил Гарри.
– Да, эта настройка – определённо их часть, – ответил Люпин. – В этом – рука мастера. Сейчас, когда Дамблдор мёртв, ты, Мальчик-Который-Выжил, наверняка стал бы символом и объединяющим знаменем для всех, кто хочет противостоять Волдеморту. Но, намекнув, что ты приложил руку к смерти старого вождя, Волдеморт не только назначил цену за твою голову, но и посеял неуверенность и страх в тех, кто мог бы защитить тебя. А Министерство тем временем открыло кампанию против магглорождённых, – Люпин указал на Ежедневный Прорицатель. – Посмотрите на второй странице.
Эрмиона пролистала газету почти с таким же видом отвращения, как когда брала в руки Секреты Темнейших Искусств.
– Регистрация магглорождённых, – прочитала она вслух. – Министерство магии начинает перепись так называемых «магглорождённых», чтобы выяснить, как им удалось овладеть тайнами магии.
Недавнее исследование, проведённое Отделом Тайн, показало, что волшебные способности передаются, только если в зачатии участвовал волшебник. Таким образом, остаётся предположить, что так называемые «магглорождённые», те, у кого не выявлено предков-волшебников, получили волшебные силы с помощью воровства или насилия.
Министерство твёрдо намерено выкорчевать незаконных владельцев волшебной силы, и с этой целью направило всем так называемым магглорождённым вызов на слушанья в недавно созданную Комиссию по регистрации магглорождённых.
– Люди не позволят, чтобы это случилось, – заявил Рон.
– Это УЖЕ случилось, Рон, – ответил Люпин. – Магглорождённых уже допрашивают, пока мы тут беседуем.
– Но как, по-ихнему, можно «украсть волшебную силу»? – спросил Рон. – Это ж бред, если бы их можно было украсть, то и сквибов бы не было, в самом-то деле?
– Я знаю, – сказал Люпин. – Но если ты не сможешь доказать, что имеешь хотя бы одного близкого родственника-волшебника, будет считаться, что ты получил свою волшебную силу незаконно и должен понести наказание.
Рон взглянул на Эрмиону, а затем сказал:
– А что если чистокровные и полукровки поклянутся, что магглорождённые – члены их семей? Я всем буду говорить, что Эрмиона – моя кузина…
Эрмиона накрыла руку Рона своей и сжала её.
– Спасибо, Рон, но я не могу позволить тебе…
– У тебя не будет выбора, – с отчаяньем проговорил Рон, накрывая её руку своей. – Я научу тебя своему генеалогическому дереву, чтобы ты могла ответить на вопросы о нём.
У Эрмионы вырвался нервный смешок.
– Рон, поскольку мы находимся в бегах вместе с Гарри Поттером, самым разыскиваемым преступником в стране, я не думаю, что это имеет значение. Если бы я собиралась вернуться в школу – да, тогда другое дело. Кстати, как Волдеморт планирует поступить с Хогвартсом? – спросила она Люпина.
– Поступление в него теперь обязательно для всех юных волшебниц и волшебников, – ответил он. – Об этом вчера объявили. Правила изменились, ведь раньше это никогда не было обязательным. Конечно, чуть не все ведьмы и колдуны Британии учились в Хогвартсе, но их родители имели право обучать их дома, или отправить за границу – при желании. А так у Волдеморта окажется под надзором всё волшебное население, с самого детства. Заодно, это ещё один способ выполоть магглорождённых, потому что ученикам должен быть выдан Статус Крови – то есть Министерству будут представлены доказательства, что у них в предках волшебники – прежде чём они будут допущены к учёбе.
Гарри почувствовал злость и отвращение до тошноты: вот сейчас взволнованные одиннадцатилетки жадно разглядывают только что купленные книги заклинаний, не понимая, что никогда не увидят Хогвартса, а, может, и своих семей.
– Это… это… – забормотал он, изо всех сил пытаясь подыскать слова, которые бы верно передали ужас его мыслей, но Люпин тихо сказал:
– Я понимаю, – немного поколебавшись, он добавил: – Я пойму, если ты откажешься это подтвердить, Гарри, но в Ордене полагают, что Дамблдор оставил тебе некую миссию.
– Оставил, – кивнул Гарри. – Рон и Эрмиона знают, и они пошли со мной.
– Ты можешь раскрыть мне, в чём эта миссия?
Гарри взглянул в его преждевременно изморщиненное лицо, обрамлённое густыми, но седеющими волосами, и пожалел, что не может ответить иначе:
– Я не могу, Ремус, извини. Если Дамблдор не сказал тебе сам, думаю, что и мне не следует.
– Я подозревал, что ты так ответишь, – сказал Люпин разочарованно. – Но я всё же мог бы быть вам полезным. Вы знаете, кто я, и что я могу делать. Я мог бы пойти с вами, обеспечивать защиту. А вам не нужно было бы открывать мне, что вы собираетесь делать.
Гарри заколебался. Это было очень соблазнительное предложение, хотя как бы они сохраняли свою тайну от Люпина, будь он всё время с ними рядом, ему было не вообразить.
Эрмиона же выглядела растерянной.
– А что будет с Тонкс? – спросила она.
– А что с ней? – удивился Люпин.
– Ну, – нахмурилась Эрмиона, – вы ведь женаты! Как она отнесётся к тому, что вы пойдёте с нами?
– Тонкс будет в полной безопасности, – ответил Люпин. – Она будет у своих родителей.
Что- то странное прозвучало в голосе Люпина, что-то, похожее на холодок. Да и странно как-то было слышать о Тонкс, прячущейся в родительском доме; в конце концов, она была членом Ордена и, насколько Гарри было известно, вроде всегда хотела находиться в гуще событий.
– Ремус, – проговорила Эрмиона, словно прощупывая почву. – Всё ли хорошо… ты понимаешь… между тобой и…
– Все замечательно, спасибо, – ответил Люпин с нажимом.
Эрмиона покраснела. Все неловко и смущённо замолчали, а потом Люпин сказал, словно заставляя себя признаться в чём-то неприятном: – У Тонкс будет ребёнок.
– Ой, как здорово! – воскликнула Эрмиона.
– Превосходно! – с энтузиазмом подхватил Рон.
– Поздравляем, – добавил Гарри.
Люпин вымученно улыбнулся, так что его улыбка больше походила на гримасу, затем сказал:
– Так… вы принимаете моё предложение? Тройка превратится в четвёрку? Я не думаю, что Дамблдор бы возражал, он же назначил меня вашим учителем по Защите от Тёмных Искусств, в конце-то концов. И я должен сказать вам: я уверен, против нас такая магия, какую большинство из нас не предполагали, даже вообразить не могли.
Рон и Эрмиона дружно посмотрели на Гарри.
– Просто… просто, что всё было ясно, – обратился тот к Люпину. – Ты хочешь оставить Тонкс в доме её родителей, и отправиться с нами?
– Она будет в полной безопасности там, они позаботятся о ней, – ответил Люпин. В его голосе была решимость, граничащая с безразличием: – Гарри, я уверен, Джеймс хотел бы, чтобы я отправился с вами.
– Ну, – медленно произнёс Гарри, – а я не уверен. В чём я совершенно уверен, это что мой отец хотел бы знать, почему ты сбегаешь от собственного ребёнка?
С лица Люпина ушли краски. Казалось, что температура в кухне упала градусов на десять. Рон обводил взглядом кухню, как если бы ему предложили запомнить её, в то время как взгляд Эрмионы метался от Гарри к Люпину.
– Ты не понимаешь, – сказал Люпин, наконец.
– Тогда объясни, – предложил Гарри.
Люпин сглотнул.
– Я совершил ужасную ошибку, женившись на Тонкс. Я сделал это, пойдя против доводов разума, и сожалею об этом, с того самого дня.
– Вижу, – сказал Гарри. – Значит, ты просто хочешь отделаться от неё и ребёнка, и удрать с нами?
Люпин вскочил на ноги: его стул полетел на пол, а сам он смотрел так свирепо, что Гарри увидел то, чего не видел никогда: тень волка на человеческом лице.
– Ты что, не понимаешь, что я сделал со своей женой и ещё не рождённым ребёнком? Мне нельзя было жениться на ней, я сделал её изгоем!
Люпин пнул уроненный им стул.
– Вы видели меня только в Ордене или в Хогвартсе, под защитой Дамблдора! Вы не знаете, как почти все в волшебном мире смотрят на таких, как я! Когда они узнают о моем несчастье, они отказываются даже говорить со мной! Неужели вы не понимаете, что я сделал? Даже её семья негодует из-за нашего брака, какие родители захотят, чтобы их единственная дочь вышла за оборотня? А ребёнок… ребёнок…
Люпин вцепился себе в волосы. Он выглядел вконец потерянным.
– Такие, как я, обычно не заводят детей! Если ребёнок будет, как я, то это моя вина – как я смогу себя оправдать, если сознательно шёл на риск – передать своё уродство невинному ребёнку? А если он чудом не будет таким, как я, тогда ему лучше, во сто крат лучше, быть без отца, которого ему придётся стыдиться!
– Ремус! – прошептала Эрмиона со слезами на глазах. – Не говори так! Никакой ребёнок не станет стыдиться тебя!
– Ой, не знаю, Эрмиона, – сказал Гарри. – Я бы его ещё как стыдился.
Гарри не понял, откуда пришёл его гнев, но его тоже подбросило на ноги. Люпин смотрел так, словно Гарри ударил его.
– Если новый режим полагает, что магглорождённые плохи, – сказал Гарри, – то что они сделают с полуобортнем, чей отец – в Ордене? Мой отец погиб, пытаясь защитить мою мать и меня, а ты думаешь, тебе бы он посоветовал бросить ребёнка, и идти с нами искать приключений?
– Да как… как ты смеешь? Тут речь не о… не о тяге к опасности или славе… как ты мог предположить…?
– Мне кажется, что ты изображаешь сорви-голову, – ответил Гарри. – Воображаешь, что ты как Сириус…
– Гарри, нет! – умоляюще закричала Эрмиона, но он продолжил, свирепо глядя в мертвенно-бледное лицо Люпина:
– Я никогда не поверил бы, что человек, который учил меня бороться с дементорами – трус!
Люпин выхватил свою палочку так быстро, что Гарри успел до своей лишь дотянуться. Звонко грохнуло, и он почувствовал, как летит назад, словно от удара кулаком; вмазавшись спиной в стену кухни и сползая на пол, он успел заметить краешек Люпинова плаща, исчезающий за дверью.
– Ремус, Ремус, вернись! – закричала Эрмиона, но Люпин не ответил. Мгновение спустя они услышали, как хлопнула парадная дверь.
– Гарри! – застонала Эрмиона. – Как ты мог?
– Легко, – сказал Гарри. Он поднялся, чувствуя, как набухает шишка на голове, где он ударился о стену. Его трясло от переполнявшей его злости. – И не смотри на меня так, – огрызнулся он на Эрмиону.
– Не смей с ней так! – рыкнул Рон.
– Нет, нет… мы не должны ссориться, – воскликнула Эрмиона, становясь между ними.
– Ты не должен был говорить такое Люпину, – сказал Рон.
– Он сам нарвался, – отмахнулся Гарри. Обрывки воспоминаний неслись у него в мозгу, словно наперегонки: вот Сириус падает сквозь завесу; изломанная фигура Дамблдора, летящая с башни; вспышка зелёного света и голос его мамы, молящий о милосердии…
– Родители, – сказал Гарри, – не должны оставлять своих детей, пока… пока силы есть.
– Гарри, – Эрмиона протянула к нему руку, пытаясь утешить, но он отмахнулся, отошёл в сторону и стал смотреть на огонь, наколдованный Эрмионой. Когда-то он через этот камин говорил с Люпином, надеясь, что его переубедят насчёт Джеймса, и Люпин успокаивал его. И сейчас измученное, бледное лицо Люпина, казалось, плавало перед ним в воздухе. От раскаянья его чуть не тошнило. Рон и Эрмиона молчали, но Гарри был уверен, что они переглядываются за его спиной, общаясь без слов.
Он обернулся и успел заметить, как они поспешно отвели глаза друг от друга.
– Я знаю, что не должен был называть его трусом.
– Да, не стоило, – тут же сказал Рон
– Но он поступает, словно трус.
– Всё равно… – вмешалась Эрмиона.
– Я знаю, – сказал Гарри. – Но если это заставит его вернуться к Тонкс, то дело того стоило, так ведь?
Он не смог скрыть просящих ноток в своем голосе. Эрмиона смотрела на него сочувствующе, а Рон с сомнением. Гарри опустил глаза, и, глядя на свои ноги, подумал об отце. Поддержал бы Джеймс сына в том, что он сказал Люпину, или рассердился на то, как Гарри обошёлся с его старым другом?
Безмолвная кухня, казалось, гудела от отголосков недавней сцены и невысказанных упрёков Рона и Эрмионы. Ежедневный Прорицатель, который принёс Люпин, всё ещё лежал на столе, и лицо Гарри смотрело в потолок с первой страницы. Гарри подошёл, сел, наугад развернул газету и сделал вид, что читает. Он не понимал слов, в его сознании ещё шла перепалка с Люпином. Он был уверен, что Рон и Эрмиона продолжают свой безмолвный разговор по ту сторону Прорицателя. Он перевернул страницу, стараясь, чтобы пошумнее, и ему в глаза бросилось имя Дамблдора. Только через мгновение или два он сообразил, кто на фотографии, изображающей целую семью. Под фотографией значилось: Семейство Дамблдоров, слева направо: Альбус, Персиваль с новорожденной Арианой на руках, Кендра и Аберфорт.
Изображение захватило внимание Гарри, и он рассмотрел его внимательнее. Отец Дамблдора, Персиваль, оказался красивым мужчиной, глаза которого, казалось, искрились даже на старой пожелтевшей фотографии. Младенец, Ариана, была чуть больше буханки хлеба, и больше ничем не выделялась. У матери, Кендры, чёрные как уголь волосы были уложены высокой плетёной башней, а её лицо была словно печать собственного достоинства. Когда Гарри рассматривал её тёмные глаза, высокие скулы и прямой нос, словно лицо статуи над высоким воротником шёлкового платья, ему вспомнились картинки, изображавшие американских индейцев. На Альбусе и Аберфорте были одинаковые курточки с кружевными воротниками, и у обоих были одинаковые волосы до плеч. Альбус выглядел постарше, но во всём остальном мальчики очень походили друг на друга, ведь снимок был сделан до того, как Альбусу сломали нос, и до того, как он начал носить очки.
Семья выглядела счастливой и благополучной, радостно улыбалась с газетной страницы. Рука крошки Арианы махала, высунувшись из пелёнок. Над снимком Гарри увидел заголовок:
ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ ОТРЫВОК ИЗ ГОТОВЯЩЕЙСЯ К ПЕЧАТИ БИОГРАФИИ АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА
Автор: Рита Москита
Подумав, что уже ничто не заставит его чувствовать себя хуже, Гарри начал читать:
Гордой и высокомерной, Кендре Дамблдор было невыносимо оставаться в Прогнившей Низине после того, как арест и заключение в Азкабан её мужа получили широкую огласку. Поэтому она решила порвать со старыми знакомыми семьи и переехала в Годрикову Лощину, деревню, которая позже прославилась, как сцена, где разыгралось странное спасение Гарри Поттера от Сами-Знаете-Кого.
Как и в Прогнившей Низине, в Годриковой Лощине обитало немало семей волшебников, но, так как они с Кендрой были чужими друг другу, она была защищена от пересудов о преступлении её мужа, которые бы неизбежно преследовали её на старом месте. Неуклонно пресекая дружелюбные визиты её новых соседей-волшебников, она вскоре добилась того, что её семью оставили в покое.
«Она захлопнула дверь перед моим носом, когда я принесла ей кексы-котелки домашней выпечки, поздравить с приездом, – рассказывает Батильда Багшот. – В первый год их пребывания там, я видела только этих двоих мальчиков. Я бы так и не узнала, что там была ещё и дочка, если бы не пошла собирать Плескушки лунной ночью, в первую после их приезда зиму, и не увидела, как Кендра ведёт Ариану в сад за домом. Они обошли разок лужайку, крепко держась за руки, а затем вернулись в дом. Даже не знала, что и думать об этом.»
Похоже, Кендра надеялась, что переезд в Годрикову Лощину будет идеальной возможностью скрыть существование Арианы раз и навсегда, или, по крайней мере, на годы. Вопрос времени был существенным. Ариане только-только исполнилось семь лет, когда она исчезла из виду, а семь лет – это возраст, в котором, как соглашаются многие специалисты, магические способности проявляют себя, если они вообще есть. Никто из ныне живущих не помнит, чтобы Ариана хоть раз продемонстрировала хотя бы малейшие признаки волшебных способностей. Поэтому очевидно, что Кендра приняла решение лучше скрыть существование своей дочери, чем опозориться, признав, что произвела на свет сквиба. Переезд подальше от друзей и соседей, которые знали об Ариане, конечно, мог облегчить помещение девочки под замок. Та крошечная кучка людей, которые знали о существовании Арианы, очевидно, хранили тайну; туда входили и два её брата, которые отметали щекотливые вопросы, отвечая так, как их научила мать: «моя сестра слишком слаба здоровьем, чтобы учиться в школе».
Читайте на следующей неделе: Альбус Дамблдор в Хогвартсе: Награды и Притязания.
Гарри ошибся: от прочитанного ему всё-таки стало хуже. Он снова посмотрел на фотографию с виду счастливого семейства. Были ли это правдой? Как он может это узнать? Ему захотелось отправиться в Годрикову Лощину, даже если Батильда и не будет в состоянии поговорить с ним: ему хотелось увидеть то место, в котором и он, и Дамблдор потеряли любимых. Он опускал газету, чтобы спросить у Рона и Эрмионы их мнение, когда по кухне гулко отдался оглушительный треск.
Впервые за три дня Гарри совершенно забыл о Кричере. Его первая мысль была, что это Люпин ворвался назад в комнату, и только через мгновение до него дошло, что рядом с его стулом возникла из ничего настоящая драка. Пока он вскакивал на ноги, Кричер выкарабкался из свалки и, низко поколонившись, прокаркал:
– Юный господин, Кричер вернулся с вором Мундунгусом Флетчером.
Мундунгус неловко поднялся и потянулся за палочкой, однако за Эрмионой ему было не угнаться:
– Экспеллиармус!
Палочка Мундунгуса взлетела в воздух, и Эрмиона поймала ее. Ошалелый, Мундунгус кинулся к лестнице. Рон перехватил его, словно игрок в регби, и Мундунгус свалился на каменный пол с приглушённым хрустом.
– Какого…? – взвыл он, извиваясь в попытке высвободиться из Ронова захвата. – Чё я сделал? Послали за мной этого кретинского эльфа, чё за игры, чё я сделал, отвали ты, отвали, от…
– Ты ещё грозиться будешь? – рявкнул Гарри. Он отбросил газету, в несколько прыжков пересёк кухню и упал на колени возле перепуганного Мундунгуса, который тут же прекратил сопротивляться. Увидев, что Гарри уткнул свою палочку прямо в нос Мундунгусу, Рон, тяжело дыша, поднялся. От Мундунгуса несло застарелым потом и табачным дымом, волосы были спутаны, одежда в грязи.
– Кричер приносит свои извинения за задержку в доставке вора, юный господин, – прокаркал эльф. – Флетчер знает, как уходить от поимки, у него много укрытий и сообщников. Но, всё равно, Кричер наконец загнал его в угол.
– Кричер, ты всё сделал здорово, – сказал Гарри, и эльф низко поклонился.
– Ну а к тебе у нас есть несколько вопросов, – обратился Гарри к Мундунгусу, который тут же заорал:
– Я запаниковал, ясно? Я никогда не рвался идти, без обид, парень, но я не собирался помирать за тебя, а кады этот клятый Сам-Знаешь-Кто налетел на меня, так тут любой бы оттедова свалил. Я ж так всегда и говорил, что мне это всё…
– К твоему сведению, ни один из нас не телепортировал, – фыркнула Эрмиона.
– Да ладно, знаю, что вы – котла крутых героев, но я никогда не притворялся, будто рвусь, чтоб меня замочили…
– Нас не интересует, почему ты бросил Дикого Глаза, – сказал Гарри, подвигая свою палочку поближе к налитым кровью, с отвислыми веками, глазам Мундунгуса. – Мы и так знаем, что на тебя полагаться – как на кусок дерьма.
– Тогда какого чёрта вы травите меня домовыми? Или это обратно из-за кубков? У меня ни одного не осталось, или вы думаете их достать…
– Речь не о кубках, но уже теплее, – сказал Гарри. – Заткнись и послушай.
Это было прекрасно: делать хоть что-то, вытянуть хотя бы из кого-то пусть небольшую часть правды. Палочка Гарри теперь почти утыкалась в переносицу Мундунгуса, который, в попытке не упускать её из виду, казался совсем косоглазым.
– Когда ты очищал этот дом от всего мало-мальски ценного… – начал Гарри, но Мундунгус его снова прервал:
– Сириуса никогда не интересовало всё это барахло…
Гулкий удар, блеск меди, раскатистый звон, вопль боли – Кричер с разбегу ударил Мундунгуса по голове сковородкой.
– Прогони его, прогони, запирать таких надо! – заверещал Мундунгус, пытаясь сжаться в комок, пока Кричер снова поднимал тяжеленную сковородку.
– Кричер, нет! – крикнул Гарри.
Тоненькие ручки Кричера дрожали под весом сковороды, которую он продолжал держать над собой.
– Ну ещё разочек, господин Гарри, на счастье?
Рон заржал.
– Кричер, он нам нужен в сознании, но если его потребуется взбодрить, ты сможешь добавить, – объявил Гарри.
– Премного благодарен, юный господин, – сказал Кричер с поклоном и чуть отступил, с ненавистью уставившись на Мундунгуса своими большими светлыми глазами.
– Когда ты изымал из этого дома всё, что нашёл хоть сколько-нибудь ценного, – продолжил Гарри, – ты забрал кое-какие вещи из кухонного буфета. Там был медальон. – Во рту у Гарри внезапно пересохло; он ощутил, что Рон и Эрмиона тоже напряжены и взволнованы. – Что ты с ним сделал?
– Чё? – спросил Мундунгус. – Он чё, был и впрямь ценным?
– Он всё ещё у тебя? – крикнула Эрмиона.
– Нет, – проницательно заявил Рон. – Он переживает, почему не продал его подороже.
– Подороже? – спросил Мундунгус. – Сколько бы ни взял, всё было б дороже… за поганое задарма отдал, вот как. Выбору не было.
– Что ты имеешь ввиду?
– Я торговал на Диагон аллее, а она подваливает и спрашивает, есть ли у мя лицензия, чтобы торговать всякой магией. Поганая ищейка. Она уж было забрала меня, но тут ей медальон понравился, она и говорит, что берёт его, а меня на этот раз отпускает, и что я, мол, могу считать, что мне свезло.
– Кто она такая? – спросил Гарри.
– Почём знаю, карга какая-то министерская. – Мундунгус на мгновенье задумался, нахмурив брови. – Низенькая такая. С бантом на макушке, – он снова нахмурился и добавил: – На жабу смахивает.
Гарри уронил палочку; она задела Мундунгуса по носу и метнула красные искры ему в брови, которые тут же загорелись.
– Агументи! – взвизгнула Эрмиона, и струя воды вылетела из её палочки, обливая дрожащего и отплёвывающегося Мундунгуса.
Гарри оглянулся и увидел, что на лицах Рона и Эрмионы отражается его собственное потрясение. Шрамы на тыльной стороне его правой руки, казалось, заболели снова.