ГЛАВА 16 ВОРОВАТЬ, ЧТОБЫ ВЫЖИТЬ
Пробежав в сгущающихся вечерних сумерках через покрытые стерней кукурузные поля, Шин наткнулся на пристроенный к горному склону сарай. Дверь была заперта. Жилых домов рядом видно не было, и поэтому Шин взломал замок найденным на земле топором.
Прямо за дверью он нашел и тут же съел три засохших кукурузных початка. Только после этого он почувствовал, как голоден. Он, насколько это было возможно при свете луны, осмотрел сарай в поисках еще чего-нибудь съедобного. Однако вместо еды ему удалось найти пару старых холщовых башмаков и поношенную военную форму.
В КНДР, самом милитаризованном государстве мира, военная форма встречается на каждом шагу. Военному призыву подлежат почти все поголовно. Мужчины служат 10 лет, женщины – 7. При численности армии в миллион с лишним человек на активной военной службе в КНДР единовременно находится приблизительно 5% населения. В США эта доля составляет всего 0,5%.
Кроме того, еще 5 млн северокорейских граждан львиную долю своей взрослой жизни считаются резервистами. Народная армия, как заявляет правительство страны, уже переставшей называть себя коммунистической державой, – это «символ единства народа, государства и Партии». И главным принципом жизни в стране является лозунг: «Армия превыше всего». Одетые в форму люди ловят рыбу и запускают ракеты, собирают яблоки и строят ирригационные каналы, продают грибы и контролируют экспорт контрафактных компьютерных игр.
По этой причине поношенная форма неизбежно отправляется доживать свой век в сараи и амбары.
Найденные штаны и гимнастерка, равно как и матерчатые ботинки, были слишком велики Шину. Но найти смену одежды меньше чем через три часа после побега из лагеря было необычайным везением.
Шин сбросил свои промокшие ботинки и обе пары тюремных штанов. Ноги ниже коленей были покрыты заледеневшей, перемешанной со снегом кровью. Он попытался залепить ожоги страницами, вырванными из обнаруженной в сарае книги. Листы бумаги сразу прилипли к исполосованным колючей проволокой лодыжкам. Он напялил потрепанную, слишком просторную для него униформу и сунул ноги в большие холщовые башмаки.
Избавившись от легко узнаваемой лагерной одежды, он превратился в обычного бедно одетого, плохо обутого и вечно голодного рядового жителя Северной Кореи.
В стране, где треть населения страдает от недоедания, где местные рынки и железнодорожные станции кишат грязными странствующими торговцами, где почти всем пришлось пройти службу в армии, Шин стал почти невидимкой.
Неподалеку от сарая он нашел дорогу и спустился по ней к лежащему на дне долины поселку. Там, к своему огромному удивлению, он увидел, что находится на берегу реки Тэдонган.
Он бежал почти два часа без остановки, а оказался всего в 3 км выше по течению от Лагеря 14.
Новости о его побеге еще не достигли этого поселка. На улицах было темно и безлюдно. Шин перешел через мост на другой берег и направился на восток по идущей параллельно реке дороге. Увидев впереди фары одинокого автомобиля, он спрятался в канаве. Потом он выбрался на железнодорожную насыпь и, убедившись что по этой ветке поезда ходят вроде нечасто, продолжил свое путешествие.
К ночи он сумел пройти около десятка километров и оказался на окраине Пукчхана, расположенного к югу от реки шахтерского городка с населением около 10 ООО человек. На улицах встречались редкие прохожие, но Шин не чувствовал, что привлекает к себе особенное внимание. Жители городка, в котором работали алюминиевый завод, угольные шахты и крупная электростанция, привыкли видеть по ночам идущих на свою смену рабочих.
Шин увидел свиноферму, и этот хорошо знакомый вид сильно его успокоил. Он перелез через ограду, нашел копну рисовой соломы и, зарывшись в нее, лег спать.
Следующие два дня Шин шакалил на окраинах Пук-чхана, питаясь всем, что мог найти на улицах и в помойных кучах. Он совершенно не представлял, что ему теперь делать и куда идти. Люди на улицах, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания. У него болели ноги, он мерз и постоянно хотел есть. Тем не менее он был исполнен восторга и волнения. Он чувствовал себя, как внезапно попавший на Землю инопланетянин.
В грядущие месяцы и годы Шин познакомится со многими достижениями современной цивилизации. Он узнает, что такое видео, блоги и международные авиарейсы. С ним будут работать психотерапевты и специалисты по карьерному росту. Проповедники покажут ему, как молиться Иисусу Христу. Друзья научат чистить зубы, пользоваться банковскими карточками и управляться со смартфоном. Он начнет с утра до ночи читать в Интернете и досконально разберется в политике, истории и географии двух Корей, Китая, Юго-Восточной Азии, Европы и США.
Но все эти знания не смогли изменить его представлений о законах существования большого мира и принципах общения между людьми на воле больше, чем впечатления, полученные в самые первые дни за пределами лагерной ограды.
Шин был потрясен тем, что обычные северокорейцы могут вести нормальную жизнь и заниматься повседневными делами без окриков и указаний охранников.
Наблюдая за людьми, которым хватает смелости вместе посмеяться над чем-то на улице, носить одежду ярких цветов или громко торговаться на рынке, Шин все время невольно ждал, что откуда-нибудь появятся военные, изобьют их дубинками и пресекут эти безобразия.
Описывая свои первые дни на свободе, Шин постоянно использует слово «шок».
В тот момент Шин еще не понимал, что КНДР в разгар зимы – место унылое, грязное и мрачное, что живут в ней беднее, чем в Судане, что страна в целом считается в правозащитных кругах самой большой в мире тюрьмой.
Ведь все предшествующие 23 года своей жизни он провел хоть и не за решеткой, но все-таки в клетке, огромной клетке под диктатом людей, повесивших его мать, расстрелявших брата, изуродовавших отца, убивавших беременных женщин, насмерть забивавших детей, учивших его предавать родных и пытавших его огнем.
Он чувствовал себя невообразимо свободным... и, насколько он мог понять, его никто не искал.
Тем не менее он сильно ослабел от голода и, бродя по улицам городка, начал искать пустые дома, в которых можно было бы отдохнуть и найти чего-ни-будь съестного. Один такой дом он нашел в конце небольшого переулка. Отодрав виниловое заднее окошко, он забрался внутрь.
На кухне нашлись три плошки вареного риса. Шин понял, что приготовившие еду люди должны скоро вернуться домой. Не решившись поесть и поспать в этом доме, он пересыпал рис в пластиковый пакет и добавил в него несколько ложек соевой пасты из найденной на полке банки.
Обыскав остальные комнаты, он нашел зимние штаны и пару ботинок. Кроме того, в доме обнаружился еще рюкзак и коричневая шинель. Таких теплых вещей, как эта шинель, Шину носить еще не доводилось. Уже собираясь уходить, он открыл еще один кухонный ящик и нашел там пятикилограммовый мешок риса. Он сунул его в рюкзак и выбрался из дома.
Неподалеку от центра Пукчхана его окликнула рыночная торговка. Она спрашивала, нет ли у него в рюкзаке чего-нибудь на продажу. Стараясь не терять самообладания, Шин ответил, что у него есть немного риса. Она предложила ему за рис четыре тысячи северокорейских вон, т. е. приблизительно четыре доллара по курсу черного рынка.
О существовании денег Шин знал от Пака. До встречи с торговкой он только с изумлением наблюдал, как люди используют какие-то кусочки бумаги (он догадался, что это были деньги), чтобы купить продукты и другие товары.
Он, конечно, даже не представлял, справедливой ли ценой за ворованный рис были эти четыре тысячи, но охотно взял их и частично потратил на печенье и пирожки. Положив оставшиеся деньги в карман, он пошагал к выходу из города. Он шел в Китай, да только так и не знал, где его искать.
На дорогах Шин встречал группы попутчиков и подслушивал их разговоры. Эти усталые и изможденные мужчины искали работу, клянчили и воровали продукты, переходили с одного уличного рынка на другой и изо всех сил старались не попадаться на глаза блюстителям порядка. Некоторые из них спрашивали Шина, откуда он родом. Он отвечал, что вырос в Пукчханском уезде (что, в принципе, было правдой), и этого вполне хватало, чтобы удовлетворить их любопытство.
В скором времени Шин понял, что люди в этих группах, как правило, незнакомы друг с другом, но задавать им слишком много вопросов все же опасался, чтобы его не вынудили в свою очередь рассказывать о себе.
Опрос 300 перебежавших в Китай северокорейцев, проведенный в 2004–2005 годах, показал, что в те времена по дорогам КНДР странствовали в основном безработные рабочие и разорившиеся крестьяне. (1) Реже, но все-таки встречались студенты, солдаты, технари и бывшие чиновники. Опрос показал, что чаще всего они снимались с насиженных мест и отправлялись в путь по экономическим причинам, т. е. в надежде найти в Китае работу или привезти оттуда какие-нибудь товары. Жизнь этих людей была чрезвычайно нелегкой, а отношения с властями весьма натянутыми: почти четверть мужчин и 37% женщин сказали, что потеряли родственников во время голода. Больше четверти таких странников подвергались в Северной Корее арестам, а 10% рассказали, что побывали в тюрьмах, где обычным делом были пытки, показательные казни и голод. Больше половины рассказали, что выбраться за пределы КНДР у них получалось, только подкупив чиновников или воспользовавшись помощью контрабандистов.
Шин стал держаться этих странников, разумно посчитав, что путешествовать в компании гораздо безопаснее, чем в одиночку. Он старался во всем походить на встреченных им в пути людей. И это было несложно, потому что внешне они мало отличались от него – такие же бедно одетые, грязные, вонючие и отчаянно голодные люди.
Бродяжничество в КНДР, как в любом другом полицейском государстве, считается практически преступлением. Перемещения из города в город без надлежащим образом оформленного официального разрешения строго-настрого запрещены. Но после прокатившегося по стране голода, обрушившего централизованную плановую экономику и давшего мощный толчок развитию частных рынков, люди перестали обращать внимание на законы, и дороги заполонили вездесущие торговцы контрабандными китайскими товарами. Военных, которые должны были следить за соблюдением законов, стали просто подкупать. И многие из них начали взятками зарабатывать себе на жизнь. В результате любой бродяга, имеющий в кармане некоторое количество денег, вполне мог добраться до Китая, не привлекая к себе лишнего внимания.
Достоверных данных о количествах перешедших на китайскую сторону или мигрирующих внутри Северной Кореи людей не существует. Шансы избежать ареста и успешно перейти границу, судя по всему, меняются изо дня в день. Все зависит от того, когда правительство КНДР в последний раз приказывало усилить охрану границы, серьезно ли Китай настроен на выдворение нелегалов, насколько охотно берут взятки рядовые пограничники и насколько отчаянно стремятся попасть на китайскую сторону перебежчики. Специально для содержания арестованных бродячих торговцев и странников, не сумевших добраться до северной границы и перейти ее по причине нехватки денег на взятки или простого везения, власти КНДР построили еще несколько новых трудовых лагерей.
Но общую тенденцию отрицать невозможно. Количество граждан Северной Кореи, желающих получить политическое убежище в Корее Южной, возрастает с каждым годом. В 1995 году на юг полуострова прибыл 41 человек. К 2009 году эта цифра подскочила почти до 3000. За период между 2005 и 2011 годами из КНДР бежало больше людей, чем за все время существования северокорейского государства, образовавшегося в 1953 году, по окончании Корейской войны. К 2012 году число перебежчиков в Южную Корею достигло 24 000 человек.
В январе 2005-го, когда Шин направился в сторону границы, условия для побега из страны были относительно благоприятными. Это подтверждается большими количествами северокорейцев, прибывавших в Южную Корею в 2006 и 2007 годах (их было около 4,5 тысячи). Дело в том, что путь из Китая до Южной Кореи занимает у перебежчиков от одного года до двух лет.
Граница КНДР, как правило, становится гораздо прозрачнее, когда у пограничников и представителей власти появляется возможность брать взятки, не опасаясь драконовских наказаний со стороны начальства.
– Сегодня выражение «деньги решают все» справедливо как никогда, – сказал мне сеульский свяще-ник Чун Ки Квон, при помощи которого между 2000 и 2008 годами перейти на китайскую сторону, а потом добраться до Южной Кореи смогли больше 600 северо-корейцев.
В тот момент, когда Шин протиснулся между рядами электрифицированной колючей проволоки, в КНДР уже существовала целая подпольная сеть переправки нелегалов, раскинувшая свои щупальца буквально по всей стране. Чун и другие базирующиеся в Сеуле агенты этой сети сказали мне, что при наличии достаточной суммы денег они могут вытащить из Северной Кореи практически кого угодно.
Используя «сарафанное радио», сеульские посредники этой подпольной сети предлагают свои услуги по организации «хорошо подготовленных побегов». Самая бюджетная версия побега стоит меньше 2000 долларов. Люди, воспользовавшиеся этим вариантом, несколько месяцев или даже лет идут до Южной Кореи на своих двоих через Китай, Таиланд или Вьетнам. По пути им приходится преодолевать вброд опасные горные реки, а потом несколько месяцев жить в антисанитарных условиях в тайских лагерях для беженцев.
Пакетный «побег первого класса» продается за десять, а то и больше тысяч долларов и включает в себя поддельный китайский паспорт и авиабилет из Пекина в Сеул. По словам посредников и перебежчиков, полная длительность путешествия «первым классом» составляет всего около трех недель.
Придумали эту схему на рубеже тысячелетий священники из южнокорейских церквей. Поначалу они сами нанимали «приграничных оперативников», которые подкупали северокорейских военных и пограничников, используя для этого пожертвования сеульских прихожан. Однако к тому моменту, как в свои странствия пустился Шин, систему переправки нелегалов взяли под свой контроль и превратили в очень выгодный бизнес сами перебежчики, среди которых было много бывших военных и пограничников.
Эта новая формация торговцев свободой нередко получает наличные авансом у богатых или относительно состоятельных южнокорейских семей, желающих вызволить из Северной Кореи своих родственников. Иногда они работают в кредит и не берут или почти не берут деньги вперед с самого перебежчика или его родных. Каждый прибывающий с Севера получает от правительства Южной Кореи пособие в размере 40 ООО долларов и расплачивается за удачный побег из этой суммы. Но в этом случае выплата значительно превышает базовую ставку.
– Мой босс всегда готов предоставить деньги на взятки и прочие связанные с побегом расходы, – рассказал мне бывший офицер северокорейской армии, работавший сеульским агентом базирующейся в Китае сети по переправке нелегалов, – но по прибытии в Южную Корею человеку придется оплатить его услуги и отдать вдвое больше потраченного.
К 2008 году многие перебежчики стали попадать в самую настоящую долговую кабалу к своим спасителям, и правительству Южной Кореи пришлось изменить порядок выплаты пособий. Его стали выплачивать не целиком, а малыми частями в течение длительного времени. Были введены и поощрительные надбавки для тех, кто смог найти работу и удержаться на ней. Чтобы исключить возможность переливания денег в карманы агентов этих нелегальных организаций, приблизительно четвертая часть пособия отводилась на оплату жилья и коммунальных услуг и могла использоваться только таким образом.
Используя личные контакты и связи в органах власти в КНДР, посредники нанимали проводников, которые забирали людей прямо из дома, доводили до китайской границы, а там с рук на руки сдавали китайским коллегам, в чьи обязанности входила доставка перебежчиков в аэропорт Пекина.
В пригороде Сеула мне довелось поговорить с беженкой, заплатившей в 2002 году 12 ООО долларов за доставку на Юг своего 11-летнего сына.
– Я даже не ожидала, что все произойдет так быстро, – рассказывала эта женщина, отказавшаяся назвать свое имя, потому что как раз в этот момент вместе с сестрами и братьями платила другому посреднику за переправку в Южную Корею своей матери. – Сына всего за два дня забрали прямо из дома и перевели через реку в Китай. Я буквально потеряла дар речи, когда мне позвонили работники сеульского аэропорта и сказали, что мой сын уже здесь.
Власти КНДР стараются пресекать деятельность подпольных сетей по переправке нелегалов как на границе, так и внутри страны... и периодически достигают в этом определенных успехов.
– Ловят очень многих, – сказал мне бывший северокорейский пограничник Ли Чжон Ён. – Приказ был расстреливать всех, кто помогает людям бежать из страны, без исключений. Я своими глазами видел несколько таких казней. Самые успешные посредники – очень опытные люди с хорошими связями среди военных. Они подкупают пограничников, но командование часто проводит ротации личного состава, и взятки приходится давать снова и снова.
Ли три года прослужил на китайско-северокорейской границе. Он руководил группой секретных агентов, притворявшихся посредниками, проводниками и проникавших, таким образом, в подпольные сети контрабандистов с целью их ликвидации. Уже после побега на Юг Ли рассказал мне, что, пользуясь своими старыми связями в КНДР, переправил на свободу 34 человека.
Шин даже не знал о существовании этого подпольного бизнеса, у него не было денег, не было связей и уж точно заграничных родственников, способных задействовать профессионалов ради его освобождения.
Но благодаря своему умению много замечать и не болтать лишнего он постепенно закрутился в водовороте контрабанды, полулегальной торговли и мелкого взяточничества, в который после массового голода превратилась экономика Северной Кореи.
Бродячие торговцы показали ему, на каких сеновалах спать, в каких городских районах ограбить дом и на каких рынках обменять награбленное на еду. Вечерами, когда все устраивались у костра на ночевку, Шин охотно делился с этими людьми своими припасами.
Впервые Шин присоединился к небольшой группе таких людей, по случаю направлявшихся на север, как раз в тот день, когда вышел из Пукчхана в только что украденном пальто и с рюкзаком, полным купленного на рынке печенья.
ГЛАВА 17 ПУТЬ НА СЕВЕР
Больше всего Шин боялся, что его поймают, если он не уедет как можно дальше от лагеря. Он прошел в компании странствующих торговцев 15 км до горного городка Мэнсан, где, по их словам, неподалеку от центрального рынка вскоре должен был появиться грузовик. Его водитель за небольшую плату брал пассажиров до вокзала в Хамхыне, втором по размеру городе КНДР.
Шин еще не разобрался в географии страны и не знал, где находится Хамхын. Но ему было все равно. У него страшно болели ноги, и он отчаянно хотел найти транспорт, чтобы не идти на своих двоих. С момента, когда он продрался через электрифицированную изгородь, прошло уже три дня, а он до сих пор находился всего в 25 км от Лагеря 14.
Шину, отстоявшему длинную очередь из ожидающих грузовика бродячих торговцев, все-таки хватило места в его кузове. Дорога была очень плохая, и стокилометровое путешествие до Хамхына заняло весь день и часть ночи. Пока они тряслись в кузове, несколько спутников начали расспрашивать Шина, откуда он и куда направляется. Не зная, кто они такие и почему спрашивают, Шин просто промолчал, сделав вид, что не слышит или не понимает их вопросов. Мужчины быстро потеряли к нему интерес и весь остаток пути не обращали на него никакого внимания.
Шин, конечно, этого не знал, но ему удавалось перемещаться по стране с завидной скоростью.
В свое время даже для путешествия в соседний город жителю Северной Кореи было необходимо получать специальный пропуск, который вкладывался в исполняющее роль внутреннего паспорта «удостоверение гражданина».
Родившимся и выросшим в лагерях заключенным никаких документов никогда не выдавали. Но, не имея удостоверения личности, практически невозможно было получить и разрешение на передвижения по стране. Такие пропуска выдавались, как правило, только тем, кто отправлялся в рабочие командировки или на важные семейные события, свадьбы или похороны, факт проведения которых должен был быть подтвержден местными бюрократами. Но к 1997 году систематические проверки этих документов почти прекратились. Исключение делалось только для тех, кто направлялся в Пхеньян или другие закрытые районы. (1) Голод заставил людей пуститься в странствия в поисках пропитания, и жесткие доселе правила практически перестали действовать. Собирающие с бродячих торговцев взятки правоохранители и военные просто перестали следить за соблюдением этого закона. Таким образом, можно сказать, что добраться до Китая Шину во многом помогла бесконечная алчность северокорейских чиновников.
Ехал он, вероятнее всего, на армейском грузовике, незаконно переоборудованном в машину для коммерческих пассажирских перевозок. Высокие армейские и государственные чины придумали систему «серви-чха» (или «сервисных автомобилей») в конце 1990-х, чтобы выжимать деньги из бродячих торговцев. Сеульская интернет-газета «Daily NK», обладающая обширной сетью информаторов на Севере, назвала этот элемент нарождающейся сети свободных грузопассажирских перевозок «базовой транспортной системой», давшей, наверное, «решающий толчок развитию частных рынков». (2)
В КНДР практически нет частных машин. Почти все они являются государственной, партийной или армейской собственностью. Сначала предприимчивые чиновники стали использовать по своему усмотрению имеющиеся в их распоряжении казенные грузовики, а позднее через контрабандистов начали ввозить в страну из Китая целые парки подержанных легковушек, фургонов и автобусов, регистрировать их на всяческие госорганизации и нанимать водителей. В результате странники вроде Шина получили возможность дешево путешествовать по стране, не привлекая к себе внимания.
Зарождение капитализма сильно напугало правительство Ким Чен Ира, которое во всеуслышание стало заявлять о том, что страна встала на скользкий путь и катится к смене режима и полной катастрофе. Но попытки наказать взяточников, ограничить возможности свободной торговли, убрать с дорог серви-чха и реквизировать у торговцев наличность и товары сталкивались с упорным противодействием на всех уровнях. Особенно сильно сопротивлялись получающие нищенскую зарплату функционеры на местах. Ведь хоть как-то повысить уровень своего благосостояния они могли, только вымогая взятки у начинающих капиталистов.
Чтобы заставить торговцев платить, органы госбезопасности КНДР придумали новый тип трудовых лагерей, предназначенных для временного заключения (как правило, на короткий срок и с периодическими пытками) торговцев, отказывающихся давать на лапу чиновникам и военным. Власти устраивали регулярные облавы на рынках и арестовывали коммерсантов, пользуясь расплывчатостью законов, регламентирующих правила торговли. Избежать страшного путешествия в трудовой лагерь эти торговцы могли, только заплатив взятку в твердой валюте.
Впервые информация о существовании таких лагерей появилась в докладе «Экономические преступления в Северной Корее и меры наказания за них», основанном на проведенных между 2004 и 2008 годами опросах 1600 беженцев в Китай и Южную Корею.
По словам экономиста из Вашингтона Маркуса Ноланда, одного из авторов доклада, эти лагеря превратились в неотъемлемую часть «системы грабежей и поборов».
– Создается впечатление, что северокорейское государство превратилось в своеобразный «клан Сопрано», – сказал он, – и вся его деятельность сильно смахивает на обычный рэкет.
По рассказам перебежчиков, почти две трети заключенных таких лагерей выходят на свободу в течение месяца. Эти лагеря чаще всего занимают очень небольшую территорию, не изолируются от внешнего мира и почти не охраняются, но попадавшие туда даже на короткие сроки рассказывают, что в них тоже нередко проводятся показательные казни, а людей доводят до смерти пытками и голодом. Судя по всему, эта система «карусельных» наказаний за экономические преступления была придумана, чтобы наводить страх на всех, кто зарабатывает себе на жизнь торговлей.
– Ким Чен Ир приказывает правоохранительным органам ограничить свободу торговли, но приказы редко исполняются, потому что слишком много военных и прочих чиновников кормится, обирая этих самых торговцев, – считает редактор японского журнала «Ри-мчжинган», собирающего и публикующего свидетельства очевидцев, а также фотографии и видеосъемки, тайно вывезенные с Севера. – Люди за пределами страны еще этого не осознают, но КНДР находится в процессе радикальных перемен.
Шин добрался до железнодорожного вокзала в Хам-хыне, прибрежном городе с населением 750 ООО, уже ночью. В большинстве своем жители Хамхына были рабочими, т. е. были ими до тех пор, пока предприятия не встали из-за отсутствия электроэнергии и сырья.
В голодные 1990-е в Хамхыне рухнула государственная система распределения продуктов, и лишившиеся работы и не имевшие других возможностей прокормиться оказались в чрезвычайно тяжелом положении. В результате, по сведениям беженцев, этот город пострадал от голода сильнее всех остальных населенных пунктов КНДР. (3) Посетившие Хамхын в 1997 году западные журналисты заметили, что окрестные холмы сплошь усеяны свежими могилами. Один из горожан сказал, что в городе погибло 10% жителей, по словам другого, столько же людей покинули Хамхын в поисках пропитания.
В 2005 году, когда в Хамхыне оказался Шин, почти все промышленные предприятия города были еще закрыты. Но львиная доля грузов, транспортируемых железнодорожным транспортом внутри КНДР с севера на юг и обратно, по-прежнему проходила через товарные дворы Хамхына.
Ночью группа выгрузившихся из кузова грузовика коммерсантов, среди которых был и Шин, направилась к тому месту, где сортируются и формируются составы. На пути им встретились несколько военных, но они не стали проверять у бродяг документы или отгонять их от товарных поездов.
Вместе с попутчиками Шин забрался в вагон товарняка, следующего в Чхончжин, самый крупный город крайнего севера страны, железнодорожный узел, в котором сходились линии, ведущие к границе с Китаем. В 280-километровый путь до Чхончжина поезд отправился прямо перед рассветом. Прибыть на место, если все будет нормально, он должен был через день-два.
Вскоре Шин узнал то, о чем всем остальным в Северной Корее было известно уже много лет: поезда ходят очень медленно, если ходят вообще.
В течение трех дней они проехали меньше 150 км. За время безвылазного сидения в теплушке Шин подружился с молодым человеком лет 20, который направлялся в Кильчжу. Этот город с населением 65 ООО душ находился на главной железнодорожной магистрали между Хамхыном и Чхончжином. Парень рассказал, что возвращается домой после неудачной попытки найти работу. У него не было ни еды, ни денег, ни зимней одежды. Тем не менее он предложил Шину на несколько дней остановиться у него дома, сказав, что там можно будет обогреться и поесть.
Шину срочно нужно было отдохнуть. Он вконец измотался и оголодал. Купленные в Пукчхане продукты давно закончились. На ногах не переставали кровоточить ожоги. Шин с благодарностью принял предложение молодого человека.
Они вылезли из вагона в Кильчжу поздним вечером. На улице было холодно, начинался снегопад. У уличного торговца молодые люди купили себе горячей лапши. Шин отдал за этот ужин последние деньги.
Расправившись с лапшой, парень сказал, что его дом буквально за углом, но появляться на глаза родителям в своей нищенской поношенной одежде он стыдится. Он спросил Шина, не даст ли тот ему на несколько минут свое пальто. Он только поздоровается с родителями, а потом вернется к лотку торговца лапшой и заберет Шина домой, где можно будет погреться и лечь спать.
С момента побега Шин изо всех сил старался разобраться, какое поведение своих соотечественников считать нормальным. Но, пробыв на свободе всего неделю, он еще мало чего понимал. Наверное, одолжить другу пальто, чтобы тот не опозорился перед матерью и отцом, в порядке вещей, подумал Шин. Он отдал парню пальто и согласился подождать.
Проходил час за часом, все сильнее валил снег, а новый друг Шина не возвращался. Шин не догадался проследить за парнем и посмотреть, в какой дом тот войдет, и отправился искать его на близлежащих улицах. Но тот, конечно, бесследно пропал. Проблуждав несколько часов, сбитый с толку и дрожащий от холода Шин завернулся в найденный на улице грязный кусок целлофана и стал дожидаться утра.
Следующие 20 дней Шин скитался по Кильчжу. У него не было ни теплой одежды, ни денег, ни знакомых, ни представления, куда идти и что делать, и поэтому приходилось прилагать огромные усилия, чтобы просто оставаться в живых. Среднеянварская температура в этих местах составляет около – 10°С, т. е. замерзнуть в такую зиму проще простого.
Он бы вряд ли спасся, если б не попал в компанию городских бездомных, среди которых было много беспризорных подростков. Бездомные жили, побирались и обменивались свежими сплетнями в окрестностях железнодорожного вокзала. Шин прибился к группе, специализировавшейся на воровстве дайкона. Дайкон – это крупный белый восточноазиатский сорт редиса в форме морковки, используемый для приготовления кимчхи, знаменитейшего корейского блюда из остро-приправленных квашеных овощей. Чтобы осенний урожай дайкона не замерзал в зимние месяцы, его обычно складывают в специально вырытые ямы и сверху засыпают землей.
Днями Шин вместе с группами малолетних воришек отправлялся в пригороды искать во дворах такие земляные кучи. Весь день он выкапывал и поедал сырой дайкон, а к вечеру набирал столько овощей, сколько мог унести, возвращался в центр города и, продав их на базаре, покупал себе каких-нибудь других продуктов. Если не удавалось наворовать дайкона, он рыскал по городским помойкам.
Для ночевок бездомные находили сарайчики или пристройки около домов, оснащенных центральным отоплением, но иногда спать приходилось в скирдах соломы или вокруг разведенных в укромных местах костров.
Шин больше не заводил друзей и по-прежнему старался избегать разговоров о себе и своем прошлом.
В Кильчжу, равно как и во всех других местах, где ему довелось побывать, он постоянно натыкался на фотографии Ким Чен Ира: на станциях, площадях и в комнатах домов, куда он время от времени забирался в поисках еды. Но никто, даже бродяги и малолетние беспризорные воришки, не решался критиковать Любимого Руководителя или отпускать в его адрес какие-нибудь шуточки. Опросы перебежчиков показывают, что этот страх живет во всех без исключения северокорейцах и сохраняется чуть ли не до конца жизни даже после побега из страны. Самой сложной задачей для Шина по-прежнему оставались поиски еды. Но воровство продуктов в Северной Корее отнюдь не является чем-то из ряда вон выходящим.
«Воровство всегда было большой проблемой, – написал Чарльз Роберт Дженкинс в вышедших в 2008 году мемуарах о 40 годах своей жизни в Северной Корее. – Если не приглядывать за своими вещами, кто-нибудь радостно вас от них избавит». (4)
Малообразованный и страдающий от глубокой депрессии сержант Армии США Чарльз Роберт Дженкинс служил в Южной Корее и в 1965 году решил, что в КНДР ему будет лучше. Он выпил десяток банок пива, нетвердым шагом перешел самую милитаризованную границу мира и сдал свою «М-14» изумленным северокорейским солдатам.
– Я был тогда так глуп и наивен! – сказал он мне.
Он рассказал, что дезертировал из армии, променяв свободу на добровольное заключение в «гигантской, безумной тюрьме».
Тем не менее он был не простым дезертиром, он был американцем. Так что и заключенным он стал особенным. Правительство Северной Кореи сделало из него актера и заставило играть всех европеоидных злодеев в пропагандистских фильмах, демонизировавших США.
Еще сотрудники госбезопасности привели к нему молодую японку и заставили ее изнасиловать. Эту девушку 12 августа 1978 года похитили из родного города в Японии. Она стала очередной жертвой секретной операции по похищению людей, на протяжении длительного времени проводившейся КНДР в прибрежных японских городках. Ее схватили на пляже прямо перед наступлением темноты, засунули в черный пластиковый мешок для перевозки трупов и вывезли на корабле в Северную Корею.
Со временем эта женщина, которую звали Хитоми Сога, полюбила Дженкинса, они сыграли свадьбу и вырастили двух дочерей. Учились девочки в особой пхеньянской школе, специализировавшейся на подготовке шпионов-полиглотов.
Конец странным приключениям Дженкинса в Северной Корее положил визит японского премьер-министра Дзюнъитиро Коидзуми в Пхеньян и его встреча с Ким Чен Иром в 2002 году. Ким Чен Ир признался тогда, что в 1970-х и 1980-х его агенты похитили 13 японских гражданских лиц, среди которых была и жена Дженкинса Хитоми. Ей позволили покинуть страну на личном самолете Коидзуми. Дженкинсу с дочерьми разрешили уехать из КНДР во время второго визита премьер-министра Японии в 2004 году.
В момент, когда я брал у Дженкинса интервью, он вместе с семьей жил на японском острове Садо, где родилась и была похищена северокорейскими агентами его супруга.
Несколько десятилетий, проведенных в Северной Корее, Дженкинс жил за городом и ухаживал за большим огородом, сильно помогавшим ему кормить семью. Каждый месяц он получал от правительства денежное пособие, но в голодные годы его еле хватало, чтобы спасти домашних от смерти. Мало того, чтобы выжить, всему семейству приходилось постоянно отгонять от своего огорода вороватых соседей и солдат-мародеров.
– Мы начинали еженощно дежурить на огороде сразу, как начнет созревать кукуруза. В ином случае нас подчистую обирали военные, – написал он.
Грабежи и воровство достигли пика во время голода 1990-х, когда в городах типа Кильчжу, Хамхына и Чхон-чжина вокруг железнодорожных вокзалов начали кучковаться банды бездомных подростков, в большинстве своем сирот.
Барбара Демик рассказывает о них в своей книге «Завидовать нечему».
На Чхончжинском железнодорожном вокзале, пишет она, дети вырывали еду прямо из рук пассажиров. Также они работали организованными группами. Подростки постарше переворачивали лотки с уличной снедью и провоцировали продавцов броситься за ними в погоню. Младшие в это время окружали лоток и собирали с земли рассыпавшиеся продукты. Еще они догоняли медленно идущие поезда и грузовики и прокалывали острыми палками мешки с зерном. (5)
В разгар голода, пишет Демик, уборщики вокзалов делали регулярные обходы территории с деревянной тележкой, на которую грузили найденные трупы, по стране ходили слухи о каннибалах, говорили, что живущих на вокзалах беспризорников накачивали снотворным, убивали и потом пускали намясо. Демик пришла к выводу, что такие случаи были, хоть и не так часто, как утверждала народная молва.
– На основе бесед с беженцами я пришла к заключению, что таких случаев было два... виновные были арестованы и расстреляны за каннибализм.
Но в январе 2005-го, когда в Кильчжу застрял Шин, ситуация с продуктами была уже не настолько сложной.
В 2004 году в КНДР собрали относительно неплохой урожай. Южная Корея безостановочно поставляла в страну продукты и бесплатные удобрения. Бурным потоком в закрома Северной Кореи лились продукты из Китая и от организаций, участвующих во Всемирной продовольственной программе... часть этой помощи в конце концов оказывалась на черном рынке.
Да, бездомные на вокзале жили впроголодь, но за все время пребывания в Кильчжу Шин ни разу не видел, чтобы люди умирали от голода или холода.
Городские рынки ломились от изобилия сушеных, консервированных и свежих продуктов. Там была и рисовая мука, и тофу, и печенье, и пирожные, и мясо. Люди торговали одеждой, кухонной утварью и электроникой. Стоило Шину появиться на базаре с ворованным дайконом, как сразу же находились женщины, готовые заплатить за него.
Прижившись в Кильчжу и привыкнув добывать себе пропитание попрошайничеством и воровством, Шин почти перестал думать о Китае. У банды бездомных, членом которой он стал, были другие планы. В марте они намеревались отправиться в государственный кооператив сажать картошку, потому что на этой работе регулярно и относительно неплохо кормили. Не имея никаких других знакомых и не зная, что делать дальше, Шин решил поехать с ними. Однако он снова поменял планы в день, когда ему удалось совершить одну необыкновенно удачную кражу.
Оказавшись на окраине города, Шин откололся от банды, копавшейся в чьем-то огороде, набрел на пустой дом и, никем не замеченный, забрался в него через заднее окно.
Внутри он нашел зимнюю одежду, армейскую ушанку и семикилограммовый мешок риса. Переодевшись, он сунул в свой рюкзак найденный в доме рис и, вернувшись в Кильчжу, продал его одному из рыночных торговцев за 6000 вон, т. е. около 6 долларов.
С новым запасом денег, которые можно было тратить на еду и взятки, он снова поверил в возможность добраться до Китая. Шин отправился на товарный двор железной дороги и забрался в грузовой вагон идущего на север поезда.
ГЛАВА 18 ГРАНИНА
Приблизительно треть границы между КНДР и Китаем проходит по мелкой и неширокой речке Туманган. Зимой она обычно замерзает, и перейти ее по льду можно за считаные минуты. Китайский берег почти на всем протяжении реки покрыт густой растительностью, и любой перебравшийся на него человек имеет возможность быстро спрятаться. Пограничники на китайской стороне встречаются довольно редко.
Шин узнал о реке Туманган от бродячих коммерсантов, ехавших с ним в одном поезде. Но ничего конкретного о том, где ее переходить и сколько заплатить северокорейским пограничникам, патрулирующим южный берег реки, узнать не удалось.
В результате он просто доехал на товарняках от Кильчжу до Чхончжина, а потом до расположенной в 40 км от границы узловой станции Комусан и уже там начал расспрашивать местных.
– Здравствуйте, – поприветствовал он пожилого мужчину, сидящего на ступенях Комусанской железнодорожной станции, протягивая ему несколько галет, – вот ведь какие холода стоят.
– Премного благодарен, – ответил старик. – Можно полюбопытствовать, откуда вы к нам прибыли?
Шин уже давно придумал честный, но очень расплывчатый ответ на вопросы такого типа. Он всегда говорил, что сбежал из дома в провинции Южный Пхёнган (где и вправду находился Лагерь 14), потому что жить там было слишком трудно и голодно.
Старик начал вспоминать, как хорошо ему жилось в Китае, где всегда можно найти еду и работу. Восемь месяцев назад, рассказывал он, его арестовали и выслали обратно в Северную Корею, в результате чего он несколько месяцев протрубил в трудовом лагере. Он спросил у Шина, не подумывал ли тот тоже побывать в Китае.
– А что, можно вот просто так взять и уйти туда? – спросил Шин, изо всех сил скрывая волнение.
– А то!
И старик в подробностях рассказал Шину, где лучше переходить Туманган и как вести себя на приграничных блокпостах. Большинство военных, по его словам, с удовольствием брали взятки. Дал он и другие полезные советы.
– Если пограничник попросит показать документы, дай им несколько сигарет, пачку печенья и немного денег. Скажи, что ты солдат и идешь в Китай навестить родственников.
На следующее утро Шин забрался в угольный поезд, шедший в пограничный городок Мусан. Его предупредили, что город кишит военными, и поэтому он выпрыгнул из вагона, когда поезд замедлил ход на подъезде к Мусану, и пешком направился на юго-запад. Он провел на ногах весь день в поисках самого мелкого участка Туманган и прошел около 30 км.
У Шина не было документов, и он знал, что будет немедленно арестован, если наткнется на добросовестного пограничника. Показать удостоверение личности его попросили на первом же посту. Изо всех сил стараясь не выдать страха, Шин назвался возвращающимся домой солдатом. В его пользу сыграл тот факт, что украденная в Кильчжу одежда и шапка были военного покроя и темно-зеленого цвета.
– Вот, возьми покурить, – сказал Шин, протягивая военному пару пачек сигарет.
Тот взял сигареты и взмахом руки разрешил Шину пройти.
На втором блокпосту Шина снова попросили показать документы. В этот раз он отделался пакетом галет. Потом ему встретился третий пограничник, после него – четвертый. Всё это были совсем молоденькие, худые и голодные мальчишки. Они уже не спрашивали документов... прежде чем Шин успевал сказать и слово, они просили у него сигарет и еды.
Шин не смог бы выбраться из Северной Кореи, если б не необычайное везение... особенно на границе. Как раз в тот момент, когда он, в конце января 2005 года, раздавая взятки, двигался в направлении Китая, на границе существовало «окно», позволяющее людям почти без риска переходить на китайскую сторону.
Власти КНДР были принуждены терпеть прозрачность границы с Китаем из-за катастрофического голода середины 1990-х и чрезвычайной важности китайской продуктовой помощи. Граница стала проницаемой на полуофициальном уровне в 2000 году, когда Ким Чен Ир пообещал не проявлять строгости к тем, кто убегал в Китай в поисках пропитания. С его стороны это было запоздалым признанием того факта, что десятки тысяч находившихся на грани голодной смерти граждан КНДР уже перебрались в Китай и что вся страна попадает во все большую и большую зависимость от его пожертвований. Кроме того, к 2000 году туда-сюда через границу тысячами стали курсировать мелкие коммерсанты, поставляющие продукты питания и другие товары на частные рынки, почти полностью заменившие собой государственную систему централизованного распределения продуктов.
Сразу после публикации этого указа арестованных нарушителей границы стали отпускать буквально после пары дней допросов или нескольких месяцев трудовых лагерей, если, конечно, в ходе дознания не выяснялось, что они, будучи в Китае, вступали в контакт с гражданами Южной Кореи или христианскими миссионерами. (1) Также правительство КНДР начало осознавать, какую роль играют такие торговцы в обеспечении населения продовольствием, и даже оказывать им определенную помощь. После полугода тщательных проверок и бюрократических процедур чиновники (особенно, если их подмазывали взятками) стали время от времени выдавать коммерсантам пропуска, позволяющие им легально пересекать границы. (2)
Чем прозрачнее становилась граница, тем ощутимей менялась жизнь: больше людей стало ходить в хорошей, теплой зимней одежде, в продаже на рынках появились подержанные китайские телевизоры, видеоплееры и, конечно, пиратские видеокассеты и видеокомпакт-диски.
Перебежчики рассказывали, что благодаря китайским транзисторным радиоприемникам люди получили возможность слушать китайские и южнокорейские радиостанции, а также «Радио Свободная Азия» и «Голос Америки». Многие признавались, что словно на наркотики подсели на голливудские фильмы и южнокорейские мыльные оперы.
– Собираясь смотреть фильмы про Джеймса Бонда, мы обязательно задергивали шторы на окнах и убавляли звук, – рассказывала мне в Сеуле 40-летняя беженка.
Они с мужем и сыном уплыли из своей рыбацкой деревни и пересекли границу на лодке.
– Именно благодаря этим фильмам я начала понимать, что происходит в мире. Именно благодаря фильмам люди начали видеть, что в режиме Ким Чен Ира нет ничего хорошего.
Ее сын сказал мне, что влюбился в Америку, куда мечтает когда-нибудь переселиться, смотря замыленные копии «Ангелов Чарли».
Когда ручейки зарубежного видеоматериала слились в захлестнувший страну бурный поток, это настолько переполошило северокорейские органы правопорядка, что они придумали новую тактику поиска и наказания любителей запрещенного кино. Они стали обесточивать жилые дома и целые кварталы, а потом ходить по квартирам и смотреть, какие кассеты или диски застряли в плеерах.
Примерно в тот момент, когда Шин с Паком строили планы побега, власти КНДР пришли к выводу, что слишком проницаемая граница таит в себе угрозу национальной безопасности. Особенно бесили Пхеньян южнокорейские и американские инициативы, благодаря которым беженцам становилось легче обустраивать свою жизнь. Самый массовый единовременный побег состоялся в 2004 году, когда Южная Корея вывезла пассажирским самолетом 468 перебежчиков из Вьетнама в Сеул. Новостное агентство КНДР назвало этот рейс «преднамеренным актом агрессии и терроризма». Приблизительно в то же время Конгресс США принял закон, дающий беженцам из Северной Кореи право на переселение в США. КНДР охарактеризовала этот закон как попытку свержения законной власти.
Поэтому в конце 2004 года начали меняться пограничные правила: за нелегальный переход границы грозили тюремные сроки длительностью до пяти лет. Чтобы обеспечить выполнение новых правил, Северная Корея начала устанавливать системы электронного и фотонаблюдения. Были построены изгороди из колючей проволоки, а на блокпостах установлены железобетонные барьеры. (3) Китай в это время готовился к летней Олимпиаде 2008 года и поэтому тоже усилил охрану границы...
В конце января 2005-го, когда Шин продвигался в сторону границы, расчищая себе путь сигаретами и печеньем, «окна» для относительно безопасного перехода на китайскую сторону уже начали медленно, но верно закрываться. Но ему повезло, потому что приказы сверху еще не успели повлиять на поведение изголодавшихся солдатиков, попадавшихся ему на расположенных вдоль реки Туманган погранпостах.
– Умираю с голоду! – сказал последний из тех, кого Шину пришлось подкупить на пути из Северной Кореи; на вид пограничнику было всего лет 16. – У тебя ничего нет поесть?
Его пост находился около ведущего на китайский берег реки моста. Шин дал ему соевой колбасы, сигарет и пакетик конфет
– А много народу переходит в Китай? – спросил у него Шин.
– Угу, – ответил пограничник, – они уходят с благословения армии, а заработав хорошие деньги, возвращаются.
В Лагере 14 Шин с Паком часто обсуждали, что будут делать, оказавшись в Китае. Они планировали остановиться у дяди Пака, и теперь Шин вспомнил об этих разговорах.
– А можно мне сходить навестить дядю в деревне на том берегу? – спросил Шин. – А на обратном пути я с тобой щедро расплачусь едой.
– Иди, конечно, – ответил солдат, – но я сегодня буду на посту только до семи вечера. Так что возвращайся до семи, ладно?
Пограничник отвел Шина через лесок к реке. Дело было ближе к вечеру, но Шин заверил пограничника, что вернется вовремя и принесет ему продуктов.
– А лед на реке прочный? – спросил Шин. – Все будет нормально?
Солдат сказал, что река замерзла накрепко и что если даже Шин и провалится, то воды там будет максимум по колено.
– Не бойсь, все будет хорошо, – успокоил он.
Ширина реки в этом месте была меньше ста метров.
Шин медленно пошел по льду. Почти на середине реки он провалился и набрал полные ботинки ледяной воды. Он выскочил на крепкий лед и на четвереньках прополз остаток пути до Китая.
Оказавшись на дальнем берегу, Шин поднялся на ноги и повернулся, чтобы в последний раз посмотреть на Северную Корею.
Он невольно задумался, убили ли уже в лагере его отца.
Молодой пограничник помахал Шину: поскорее скройся в лесу!
ГЛАВА 19 КИТАЙ
Шин поспешно вскарабкался вверх по откосу и скрылся среди деревьев. Он почувствовал, как у него начали леденеть мокрые ноги. Стало темнеть, и он понял, насколько измотался. Последние несколько дней он экономил свой продуктовый запас, чтобы его хватило на взятки, и поэтому почти ничего не ел.
Шин взобрался на холм и быстро зашагал по дороге через заснеженные поля. Невдалеке виднелись деревенские дома.
На полпути к поселку на дороге стояли два человека. Они держали в руках фонарики и были одеты в жилетки с китайскими надписями на спине. Позднее Шин узнал, что это были китайские пограничники. С 2002 года, когда сотни граждан Северной Кореи поставили Китай в очень неудобное положение, начав атаковать посольства в попытках получить политическое убежище, китайские военные стали задерживать на границе нелегалов и десятками тысяч выдворять обратно в Северную Корею. (1) Но встреченные Шином солдаты почему-то смотрели в небо. Он предположил, что они от скуки взялись считать звезды. Так или иначе, появление Шина не вызвало у них интереса, и он поспешил в сторону поселка.
По наивности и непродуманности его план выживания на территории Китая не уступал плану самого побега из КНДР. Шин совершенно не представлял, куда ему идти и к кому обратиться за помощью. Пока он просто хотел уйти от границы подальше. Перейдя на китайскую сторону, он оказался в бедном, малонаселенном горном районе провинции Цзилинь. Единственный в этих местах более или менее крупный город Хэлун находился в 50 км к северу от точки, где Шин перешел через реку. Шин надеялся только на то, что окажутся правдивыми распространяемые бродячими северокорейскими коммерсантами слухи, что живущие в приграничных областях Китая этнические корейцы могут приютить и накормить беженцев, а иногда даже дать какую-нибудь работу.
Войдя во дворик одного из сельских домов, Шин потревожил сторожевых собак, которые чуть не оглушили его своим лаем. Он насчитал семь псов... по стандартам КНДР, где популяция домашних животных сильно сократилась в голодные годы, когда бродяги и сироты-беспризорники воровали, разделывали и жарили на кострах домашних собак, это количество было просто удивительным. (2)
Когда открылась дверь дома, Шин попросил накормить и приютить его на ночь. Вышедший на шум китайский кореец приказал ему убираться. Он сказал, что буквально этим утром к нему заходили полицейские, чтобы в очередной раз предупредить о запрете оказывать помощь беглецам из КНДР. Шин отправился к ближайшему кирпичному дому и там снова попросил помощи у хозяина-корейца. Но и тут ему было сказано убираться подобру-поздорову. Но на сей раз довольно грубо.
Уходя со двора, Шин понял, что окончательно замерзает, и тут заметил остатки костра, на котором хозяева дома, наверное, готовили себе пищу. Он выкопал из золы три тлеющих головешки, отнес их в ближайший лесок и, расчистив снег и набрав из-под него веток, развел огонь. Он снял ботинки с носками и, положив их сушиться у костра, сам того не желая, заснул.
Когда он проснулся поутру, огонь уже погас. Лицо Шина было сплошь покрыто инеем. Продрогший до костей, он надел до сих пор еще влажные носки и ботинки, а потом отправился дальше и шел все утро по проселочным дорогам, которые, по его мнению, вели от границы в глубь Китая. Ближе к полудню он, заметив впереди милицейский пост, свернул с дороги, нашел очередной дом и постучался в двери.
– Пожалуйста, помогите! – попросил он.
Еще один китаец корейского происхождения снова отказался пустить его в дом, сказав, что его жена страдает психическим заболеванием. Тем не менее он дал Шину в дорогу пару яблок.
Шин пошел извилистой дорогой в горы и прошагал по ней почти весь день. (Он до сих пор не знает точно, где и куда он шел в тот первый день. На Google Earth весь этот приграничный регион Китая выглядит одинаково и состоит из покрытых лесами гор и редких сельских домов.) Ближе к закату он рискнул наведаться в свежевыстроенный из шлакобетонных блоков дом, окруженный свинарниками. Когда он вошел во двор, его облаяли пять собак.
Из дома через приоткрытую переднюю дверь высунулся пухленький мужчина средних лет.
– Ты из Северной Кореи? – спросил он.
Шин устало кивнул головой.
Мужчина, китайский крестьянин, знавший всего несколько слов по-корейски, пригласил Шина войти и приказал молодой женщине сварить риса. Фермер сказал, что у него когда-то работали два перебежчика. Он предложил Шину приют, кормежку и пять юаней (около 60 центов) в день, если тот возьмется ухаживать за свиньями.
Вот так, еще не успев съесть свой первый в Китае горячий ужин, Шин обрел работу и крышу над головой. Ему уже довелось побыть заключенным, стукачом, беглецом и вором, но наемным рабочим он не был еще ни разу в жизни. Эта работа стала для него очень удачным началом новой жизни и принесла колоссальное облегчение. Наконец-то подошел к концу месяц постоянного страха, холода и голода. Жизнь, в которой не было ничего, кроме рабства, в одночасье канула в Лету.
Весь следующий месяц Шин наконец смог есть сколько хочет. Трижды в день он набивал живот жареным мясом, о котором они с Паком мечтали в Лагере 14. Он мылся горячей водой – с мылом! Впервые со своего рождения он избавился от вшей.
Фермер купил Шину антибиотики, чтобы вылечить ожоги на ногах, теплую зимнюю одежду и рабочие ботинки. Шин тут же выбросил краденую одежду, выдававшую в нем северокорейца.
У него была отдельная комната, где он спал на кровати, накрывшись сразу несколькими одеялами. Спать ему было можно до 10 часов в сутки – неслыханная роскошь! Жившая в доме молодая женщина (со временем Шин выяснил, что она была любовницей фермера) готовила Шину еду и научила его хоть как-то изъясняться на китайском.
Работать ему за свои 60 центов в день приходилось с рассвета до 7–8 вечера. Он не только ухаживал за свиньями, но еще и ходил с хозяином в ближайшие холмы охотиться на диких кабанов.
Иногда работа, конечно, отнимала у Шина все силы, но зато никто не бил его и даже не пытался подхлестнуть угрозами. По мере того как прибывали силы, Шин все сильнее чувствовал, как потихоньку испаряется постоянное чувство страха. Когда на ферму приходили с проверкой, хозяин говорил Шину притвориться глухонемым, ручался за него, и полицейские уходили восвояси. И все же Шин понимал, что живет у свиновода только потому, что является дешевой рабсилой. Способность китайских приграничных районов поглощать перебежчиков из КНДР очень велика и очень сильно недооценивается за пределами Северо-Восточной Азии. Эта область не настолько чужда и не настолько враждебна по отношению к корееговорящим мигрантам, как может показаться.
Первыми «иностранцами», попадающимися на пути перебежчиков, как правило, оказываются этнические корейцы с тем же языком, аналогичным набором национальных блюд и культурных ценностей. При достаточном везении беглецы, как это случилось с Шином, могут найти приют, работу и обеспечить себе некоторую степень безопасности.
Началось все это в конце 1860-х, когда на севере Кореи разразился голод и умирающие крестьяне в массовом порядке стали перебираться через реки Туманган и Ялуцзян в северо-восточные регионы Китая. Позднее власти Китайской империи, напуганные экспансией России на Дальнем Востоке, стали нанимать корейских крестьян, чтобы создать из них этакий буфер в приграничных регионах, и корейская Чосонская династия позволяла им уходить в Китай на законных основаниях. Перед началом Второй мировой войны японцы, оккупировавшие Корейский полуостров и северо-восточные районы Китая, выдавливали десятки тысяч корейских крестьян за границу, чтобы ослабить власть Китая над этими регионами.
Теперь в трех северо-восточных провинциях Китая проживает почти 2 млн этнических корейцев. Самая большая концентрация жителей корейской национальности наблюдается как раз в провинции Цзилинь, где оказался Шин. Внутри провинции Цзилинь китайские власти создали Яньбяньскую Корейскую автономную область, где этнические корейцы составляют 40% населения, а правительство субсидирует работу корейских школ и корееязычной периодики.
А еще корееговорящие жители северо-восточной части Китая стали невоспетыми героями борьбы за культурные перемены в КНДР. Эти люди ускорили наступление перемен. Они записывали через спутниковые тарелки южнокорейские мыльные оперы на CD. Контрабандисты сотнями тысяч перевозили диски на территорию Северной Кореи и продавали всего центов по 15 за штуку.
Мыльные оперы, в которых показывают бурно развивающуюся, уверенную в своих силах Южную Корею с богатыми домами и быстрыми автомобилями, объявлены на Севере «вредоносными визуальными материалами» и запрещены к просмотру. Тем не менее эти сериалы, которые смотрят даже офицеры правоохранительных органов, ответственные за их конфискацию у населения, продолжают собирать вокруг себя огромную армию поклонников и в Пхеньяне, и в других городах страны, где теперь часто встретишь подростков, имитирующих шелковистые интонации самых известных сеульских телезвезд. (3)
Эти программы разрушили десятилетиями создаваемый миф о том, что на Юге живут нищие, несчастные и измученные непосильным гнетом люди, мечтающие присоединиться к Северной Корее и жить под мудрым отеческим руководством династии Кимов.
Все последние 50 лет органы безопасности Китая и КНДР активно сотрудничают, дабы не допустить превращения слабого потока перебежчиков с Севера в массовый исход. Как заявляет правительство Южной Кореи, еще в начале 1960-х две страны подписали секретное соглашение о пограничной безопасности. В 1986 году был заключен второй договор, обязывающий Китай выдворять нарушителей границы обратно домой, где их чаще всего ждут аресты, пытки и месяцы или годы принудительного труда в лагерях.
Насильно удерживая своих граждан, КНДР нарушает международное соглашение, которое некогда поклялась соблюдать. В этом документе 1966 года говорится, что любой человек имеет право покинуть любую страну, включая страну постоянного проживания. (4)
Считая всех перебежчиков из КНДР «экономическими мигрантами» и отправляя их обратно нести неизбежное наказание, Китай отказывается выполнять обязанности подписанта международной конвенции о беженцах 1951 года. Пекин не разрешает беглецам из Северной Кореи претендовать на политическое убежище и не дает представителям Управления Верховного Комиссара ООН по делам беженцев работать на китайско-северо-корейской границе.
По сути, международные законы приносятся в жертву стратегическим интересам КНДР и Китая. Массовый исход из КНДР может привести к значительной депопуляции, подрыву и без того неадекватных возможностей страны обеспечивать себя продуктами питания и ослаблению (а то и падению) правительства. Тем не менее угроза такого исхода растет вместе с повышением благосостояния китайцев, дальнейшим обнищанием северокорейцев и все большим и большим распространением слухов о том, как хорошо жить в Китае.
Китайское правительство пытается не допустить бесконтрольного взрывного роста количества неимущих корейских мигрантов по нескольким причинам. Прежде всего, он повергнет в нищету три северо-восточные провинции, и так по большому счету оставшиеся за бортом китайского экономического бума. Но гораздо важнее то, что Китай может стать причиной падения северокорейского режима и объединения Корейского полуострова под руководством сеульского правительства, являющегося одним из самых надежных и верных союзников США. В процессе Китай лишится важнейшей буферной зоны между одним из самых бедных своих регионов и объединенной, зажиточной, ориентированной на западные ценности Кореей. А это в свою очередь может привести к росту националистических настроений в среде этнических корейцев, населяющих приграничные районы.
Неприязнь Пекина к перебежчикам из КНДР насаждается среди населения северо-восточных провинций. Но, как убедился Шин, жители этих районов охотно игнорируют директивы и указы, когда появляется шанс нанять на работу трудолюбивого северокорейца, умеющего держать язык за зубами и готового вкалывать за 60 центов в день. Кроме того, китайских работодателей привлекает возможность обсчитывать рабочих-нелегалов и в любой момент отправлять их восвояси без выходного пособия. Отношения Шина с фермером испортились уже через месяц.
Отправившись за водой к ручью, Шин встретил двух других беглецов из Северной Кореи. Они жили в заброшенном сарае невдалеке от свинофермы и сильно страдали от холода и голода. Шин попросил своего хозяина помочь этим людям, и тот согласился, но с большой неохотой и плохо скрываемым раздражением. Увы, Шин заметил это слишком поздно.
Одной из беглецов была женщина лет 40, уже не раз переходившая границу. В Китае у нее были муж-китаец и ребенок Они жили недалеко от фермы, и она попросила разрешения позвонить им. Хозяин Шина позволил ей воспользоваться своим телефоном. Через несколько дней и она, и ее спутник ушли.
Но фермер, которому пришлось некоторое время давать приют трем северокорейцам сразу, уже не смог унять своего раздражения и сказал Шину, что решил расстаться и с ним тоже.
Он рассказал Шину, где можно найти другую работу, и посоветовал ему устроиться пастухом. Он даже взялся отвезти туда Шина на своей машине. Через два часа пути по горным дорогам он высадил его на ферме своего приятеля недалеко от Хэлуна, города с 85-тысячным населением. Если Шин будет хорошо работать, сказал ему бывший хозяин, ему очень прилично заплатят.
Только после отъезда фермера Шин обнаружил, что никто в этом хозяйстве не говорит по-корейски.
ГЛАВА 20 УБЕЖИЩЕ
Следующие 10 месяцев Шин работал там, куда его привез свиновод. Он пас скот в горах и спал вместе с двумя угрюмыми китайцами на полу фермерского дома. Его никто не держал, и уйти можно было в любой момент, но он просто не знал, куда идти и что делать. Пак заверял Шина, что перебраться из Китая в Южную Корею им поможет его дядя. Но Пак погиб, и теперь Южная Корея казалась Шину совершенно недосягаемой.
Тем не менее сидение на одном месте имело и свои плюсы: во-первых, зажили ожоги на ногах, во-вторых, Шин освоил азы китайского. А еще он получил доступ к генератору грез и мечтаний.
Это было радио.
Почти каждое утро Шин крутил ручки приемника, настраиваясь то на одну, то на другую из дюжины с лишним радиостанций, вещавших на КНДР. Эти финансируемые Южной Кореей, США и Японией станции перемешивают рассказы о мировых новостях и событиях в азиатском регионе с жесткой критикой Северной
Кореи и режима Ким Чен Ира. Описывая состояние дел в КНДР, они много говорят о хронической нехватке продовольствия, нарушениях прав человека, военных провокациях, ядерной программе и зависимости страны от Китая. Большая доля эфирного времени отводится рассказам о безбедной (по северокорейским меркам) жизни перебежчиков в Южной Корее.
Некоторые из этих радиостанций содержат перебежчики. Нередко они создают внутри КНДР собственные репортерские сети. Эти корреспонденты, записывающие репортажи при помощи камер мобильных телефонов, создали революционную систему оперативного освещения происходящих в КНДР событий. В 2002 году новости об экономических реформах и отмене запрета на частную торговлю добирались до внешнего мира несколько месяцев. Спустя семь лет о запуске денежной реформы, враз пустившей по миру десятки тысяч мелких коммерсантов, мир узнал через считаные часы.
В КНДР слушатель такого рода станций может получить до 10 лет трудовых лагерей. Но в последнее время страну буквально наводнили китайские радиоприемники-мыльницы ценой не больше трех долларов, в результате чего, как следует из социального исследования, проведенного в Китае среди перебежчиков, торговцев и других нарушителей границы, сегодня «вражеские голоса» в Северной Корее ежедневно слушают 5–20% населения. (1) Многие из них сказали, что именно зарубежные радиостанции мотивировали их на попытки покинуть страну. (2)
Шину, слушавшему эти радиостанции на китайской ферме, голоса людей, говорящие на понятном языке, приносили умиротворение и радость. Он узнал потрясшие его «новости» (которым в действительности было уже больше года) о самолете, вывезшем из Вьетнама в Сеул несколько сотен северокорейских беженцев. Особенно внимательно он слушал репортажи о ситуации на границе, рассказы беглецов о том, какими маршрутами им удавалось перебраться из Китая в Южную Корею и какая жизнь началась у них там. Но многое все же казалось очень странным...
Целевой аудиторией этих радиостанций являются, как правило, достаточно образованные жители КНДР, выросшие на государственной пропаганде, восхваляющей божественную мудрость династии Кимов и предупреждающей о замыслах Америки, Южной Кореи и Японии захватить весь Корейский полуостров. Но Шин за всю свою жизнь ни разу не сталкивался с этой пропагандой и поэтому слушал контрпропагандистские передачи ушами маленького ребенка... они изумляли его, сбивали с толку, иногда даже нагоняли скуку, но всегда оставались в чем-то не до конца понятными.