Глава 1 Материнское сердце 7 страница
Шулер, до чрезмерности вежливо раскланявшийся с ней, с молчаливой предупредительностью проводил Анну в гостевую комнату на первом этаже и, уходя, принялся извиняться, что его сиятельство сейчас в отъезде, но завтра непременно будет счастлив встретиться с нею. Это было Анне даже на руку, и она заторопилась расстаться с неугомонным управляющим и без излишних церемоний проводила его за дверь. Потом, с показной решительностью закрыв дверь на ключ, она для виду громко стуча каблуками походила по комнате, опасаясь, что Шулер по привычке подслушивает под дверью в коридоре, и прикрутила лампу, с которой ее сопровождал Шулер и которую оставил для освещения комнаты. Пригасив огонь, как будто она легла спать. Выждав с полчаса (ей показалось — прошло полночи, так томительно тянулись эти минуты ожидания!), Анна тихо распахнула окно и выбралась наружу.
Ей представлялось удачей отсутствие новоявленного барона. И, так как из рассказа Никиты бесспорно не следовало, что документы, которые собирал князь Петр, сгорели в огне, то Анне пришло в голову поискать их в доме. Наверняка, «барон» воспользовался сейфом в кабинете Владимира, ключами от которого он завладел по праву хозяина. Анна с детства знала секрет, который позволял ей легко проникать в библиотеку со двора — большая двустворчатая стеклянная дверь, выходившая из гостиной на веранду для посвященного легко открывалась как изнутри, так и с внешней стороны. И, неслышно приотворив ее, Анна проскользнула в гостиную, а оттуда — в библиотеку, где, выждав минуту и убедившись, что ее перемещения по дому остались никем не замеченными, она прошла в кабинет.
Здесь, казалось, мало что изменилось с момента ее отсутствия. И, хотя полумрака белой ночи было недостаточно для того, чтобы детально рассмотреть все, Анна не заметила сколько-нибудь серьезных перестановок, а тем более — ничего, что могло бы связать ее с присутствием в доме нового хозяина.
Возможно, у так называемого «барона» просто еще не хватило времени, чтобы переустроить все в кабинете на свой вкус, но, осматриваясь, Анна вдруг подумала о том, что на самом деле он просто ничего не захотел менять. Как в свое время и Владимир, принявший решение оставить все в кабинете, как есть, — в память об отце. И, уловив схожесть мотивов (или придумав ее себе!), Анна почувствовала смятение. Личность «барона» тревожила ее своей загадочностью. Еще несколько часов назад, говоря с Никитой, она была совершенно уверена в том, что новый хозяин имения — самозванец, но, оказавшись сейчас в кабинете, она вдруг засомневалась в правильности сделанного ею вывода. Но если так, то что же узнал отец перед смертью?
Внезапно Анна услышала за дверью какой-то шорох и вздрогнула — неужели «барон» вернулся? Она, на мгновение испугавшись, быстро взяла себя в руки и оглянулась в поисках места, где бы могла спрятаться. Конечно же — старые гобеленовые шторы, крупными волнами спускавшиеся от самого потолка! Анна стремительно шагнула к окну и замерла, спрятавшись в широких складках тяжелой, непрозрачной ткани — и вовремя! В кабинет кто-то вошел — по шуршанию подола юбки, Анна поняла, что это — женщина. Она явно старалась идти по паркету на носочках, но на ковре звук ее шагов утонул в глубоком ворсе, и Анна на миг затаила дыхание, чтобы понять, что делает сейчас в кабинете еще одна ночная гостья.
И тут случилось и вовсе неожиданное — от стены у окна раздался знакомый, характерный скрипучий звук: это открылась дверь в потайную комнату, где когда-то князь Долгорукий встречался с Марфой. Вошедший человек осветил кабинет лампой, которую держал в руке, и голосом, в котором Анна немедленно узнала «барона», с раздражением спросил:
— Что вы делаете здесь, Мария Алексеевна, в такой час и в мое отсутствие?
— Я? — визгливым тоном переспросила Долгорукая (а это была она!). — Мне просто не спалось.
— Ах, так у вас бессонница! — многозначительно усмехнулся «барон». Она услышала, как он поставил лампу на стол, потом взял со стола какую-то коробочку (тихо, но явственно звякнул крючочек откинутой крышки), а дальше — только шум борьбы и сдавленные стоны Долгорукой, все умолявшей не трогать ее. Сопротивление длилось недолго, и вскоре Мария Алексеевна затихла — было понятно, что «барон» усадил ее на кресло близ стола, и какое-то время до Анны доносились только всхлипы Долгорукой и все тот же странный, медицинский звук, как будто стекло и металл соприкасались друг с другом. Наконец Долгорукая испустила протяжный вздох и, судя по всему, очнулась.
— Зачем вы делаете это со мной, Жан? — усталым и бесцветным голосом спросила она, и Анна не преминула отметить: так вот, кого здесь называют «Жан»! Теперь понятно, чьих рук — поджог имения ее семьи. Анна сильно сжала губы — боль и ненависть переполняли ее, но выдать себя она не имела права — на карту было поставлено слишком многое.
— А зачем вы, княгиня, явились в мой кабинет среди ночи? Что искали здесь, зная, что меня в доме нет? — глухим и равнодушным голосом спросил «барон».
— Я… на память, — пролепетала Долгорукая, — хотела взять что-нибудь на память.
— Что-то я не помню в вашей истории болезни диагноза клептомания, — недобро хмыкнул «барон». — Вы лучше скажите, что пытаетесь разузнать? И главное — для чего? Разве вы не получили того, что я вам обещал? Или с вами плохо обращаются? Если Полька что не так сделала — только скажите, выгоню взашей, эта баба, даром что вольную получила, все равно ничего другого, кроме как по-собачьи хозяину служить, не умеет. Так в чем же дело, Мария Алексеевна? Чего вы ищете? Сами что придумали или надоумил кто?
— Я в чужих советах не нуждаюсь! — вскинулась княгиня.
— А вот это я знаю хорошо, — продолжал «барон». — Так значит, сами что-то затеяли? Только вот что, дорогая княгинюшка… — по тому, как дернулась Долгорукая, всей спиной втиснувшись в кресло (Анна слышала, как заскрипели крючки на ее корсете), она поняла, что «барон» вплотную, приблизившись к княгине, навис над нею с угрозами, — со мной этот фокус не пройдет! Я наслышан, как вы можете быть благодарной, особенно по отношению к тем, кто немало доброго сделал для вас.
— Что вы, Жан, Иван Иванович, что вы… — заелозила Долгорукая.
— Я вам — не супруг ваш слабохарактерный да покалеченный, — прошипел «барон». — Я себя обмануть не дам…
— Вот она где! — вдруг раздался от двери в кабинет голос Шулера, за которым Анне послышалось и виноватое причитание Полины.
— А! Явились, голубчики! — воскликнул «барон». — Опять Полина проспала?
— Соснула, соснула малость, хозяин, — принялась было голосить Полина, бухаясь перед дверью на колени, но, по-видимому, «барон» одарил ее столь выразительным взглядом, что она тут же перешла на шепот, — виновата я, только прикорнула чуток, а она, окаянная, шасть — ключ у меня из кармана вынула и бежать.
— Малость? — бросился приструнить жену Шулер. — Да от твоего храпа полдома проснулось!.. — Кажется, он замахнулся на Полину, и та тихонько взвизгнула, отстраняясь от его руки. — Я, ваше сиятельство, как понял, что Полька опять проштрафилась, так сразу — наверх, ну а потом — княгиню искать бросился.
— Какая расторопность! — язвительно сказал «барон». — Ты бы лучше прежде за ней смотрел, а то исправлять-то все мастера. Ладно! Довольно суеты, ведите сейчас же княгиню в ее комнату, да на сей раз заприте на ключ и к кровати привяжите.
— Так она уж спит, поди, — подала голос Полина.
— Это пока лекарство действует. — «Барон» перешел к креслу за столом, пропуская управляющего к Долгорукой. — Кто знает, как скоро она встанет и что еще учудит… Да осторожнее с нею, чтобы не упала, не разбила себе чего, нам здесь врач ни к чему. Ступайте!
Было слышно, как Шулер с Полиною повели княгиню наверх, а «барон», догадалась Анна, принялся осматривать кабинет и предметы на столе, пытаясь понять, удалось ли что-то обнаружить княгине или нет. Потом Анна услышала, как он открывает сейф, и не удержалась — выглянула из-за шторы, но, увы, судя по всему в сейфе никаких бумаг «барон» не хранил: там стояла знакомая ей шкатулка с драгоценностями и лежали приходные книги имения. Когда «барон» вынул ключ из замка, закрывая сейф, в кабинет вернулся управляющий.
— Все в порядке, ваше сиятельство, — с подобострастием изогнувшись доложил Шулер. — Спит как убитая.
— Ты вот так не шути, — почему-то озлился «барон». — Мне лишние проблемы ни к чему!
— Не извольте беспокоиться, Иван Иванович, — тут же стал оправдываться Шулер, — но и волоска с ее головы не упадет.
— То-то же, — вздохнул его хозяин. — Ну что у вас еще?
— Так ведь… — замялся было Шулер. — Она приехала.
— Вот как… — после недолгой паузы произнес «барон». — Опередила-таки меня, Анастасия Петровна! Одна она или с поверенным? А ты ее, как положено, принимал? Не обидел, не нахамил? А то я тебя знаю!
— Ни боже упаси! Пальцем не тронул, пылинки с нее сдувал! — принялся клясться Шулер. — А приехала она одна, и я ее в гостевую поселил…
— Так что же ты молчишь! — зашипел «барон». — Это рядом совсем, она ведь тоже от вашего шума проснуться могла!
— Никак нет-с! — забормотал управляющий. — Я первым делом проверил — как с вечера закрылась на ключ, так и спит!
— Ох, если врешь, я с тебя три шкуры спущу! — Дело, по-видимому, дошло до кулака перед носом Шулера, потому как управляющий сделался шелковым и залепетал быстрее и жалобнее прежнего.
— Не извольте волноваться, Иван Иванович, я ваше сиятельство не подведу, я все, как надо сделаю, изверчусь, расстараюсь, будете довольны…
— Хорошо, хорошо, иди, — смилостивился «барон», — надоели вы мне! Думал, отдохну с дороги, а вы мне тут карусель устроили! Вон ступай, да поживее. Думаю, день у нас завтра нелегкий предстоит, с баронессой так просто в «дурака» не сыграешь…
Анна, по-прежнему прятавшаяся за шторой, поняла, что управляющий, наконец, ушел восвояси, и в кабинете остался один «барон». Какое-то время он сидел в полной тишине, достав что-то из ящика стола, а потом Анна услышала его голос, и прозвучал он так нежно и так горестно, что Анна невольно смутилась:
— Ах, отец, отец! Почему ты так обошелся со мной? Почему бросил на произвол судьбы, почему не любил, как его? А теперь вас обоих нет, и никто мне не верит. И даже она… Отец, за что?..
«Барон» встал из-за стола, погасил лампу и, шатаясь, с тяжелыми вздохами, направился к выходу. Раздался щелчок замка — дверь закрыли с внешней стороны, поняла Анна. Но волноваться по этому поводу не стала — она знала, как пройти во двор через потайную комнату, устроенную еще ее опекуном. Беспокоило Анну другое, и потому, выбравшись из-за шторы, она первым делом подбежала к столу и взяла в руки оставленный там «бароном» предмет. И, придвинувшись к падавшему из окна лучу света, разглядела найденную ею овальную рамку.
— Боже, этого не может быть, — только и смогла прошептать Анна. Это был памятный Анне портрет старого барона Корфа. Тот, что был так дорог и ей, и Владимиру. Портрет его отца…
От всего этого можно было сойти с ума! С одной стороны, собственная интуиция и рассказ Никиты, говоривший о сомнениях Петра Михайловича, подсказывали ей, что новоявленный родственник — самозванец. Но тогда почему все вокруг так упорно именовали его бароном? Судя по тому, что она услышала сегодня, и Долгорукая сама большая мастерица на мистификации, и ушлый Шулер с пронырливой и въедливой Полиной искреннее считали его настоящим сыном старого барона Корфа. И слова «ваше сиятельство» и «господин барон», обращенные к нему, звучали в их устах как само собою разумеющееся. И потом — эта его последняя фраза об отце… Анна была потрясена и растеряна и понять происходящее была не в силах. Пока не в силах, сказала она себе. Но я еще узнаю всю правду, я раскрою этот секрет!
Быстро вернувшись к себе, Анна тотчас же легла, ибо ей пришло в голову, что «барон» может придумать способ, как проверить ее присутствие в комнате. За свою жизнь она не боялась — сказанное «самозванцем» сегодня еще раз подтвердило его желание быть осмотрительным и не торопить события. Но нельзя было допустить того, чтобы он узнал, что Анна находилась в кабинете при его разговоре с Долгорукой и Шулером. И хотя произошедшие при ней события все не отпускали Анну, и она продолжала переживать услышанное, сон начал понемногу овладевать ею. А потом ей явилось видение…
Через опущенные ресницы она разглядела в полумраке комнаты силуэт, который быстро пересек ее от двери к окну, а потом подошел к постели, на которой лежала Анна. Она не видела точно, кто это, но чувствовала, что непрошенный посетитель внимательно рассматривает ее лицо, и боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть незнакомца. Незнакомца, так поначалу подумала Анна, но вскоре до нее донесся аромат фиалок, и Анна совершенно растерялась, — Господи, что же это?! А потом она провалилась в глубокий и чистый сон — без сюжетов и красок. Только неотразимый в своем величии белый свет и небесное сияние.
Утром она почувствовала себя невероятно свежей и отдохнувшей. И все, что привиделось ей в последний момент, посчитала галлюцинацией, вызванной усталостью и волнениями прошедшего дня, но запах фиалок преследовал ее и, подойдя открыть окно и взять кувшин с водой, Анна вздрогнула — на подоконнике в тазике для умывания плавал букет фиалок. Анна отшатнулась от него и выронила кувшин из рук — он с пустым грохотом упал и покатился по полу.
На шум вскоре прибежал вездесущий Шулер, но Анна ему не открыла — сказала через дверь, что страшного не случилось и ей ничего не надо. Уходя, управляющий сообщил, что просит пожаловать в столовую к девяти, и, приведя себя в порядок, Анна решила прогуляться до завтрака к озеру — очнуться от пережитого волнения и поразмыслить над увиденным.
Свежесть утреннего воздуха быстро вернула ее к жизни, а красота тихого летнего леса успокоила. Анна не торопясь прошла по нахоженной с детства тропинке на берег и приблизилась к беседке, которую десять лет назад для нее приказал построить Владимир — он знал ее привычку гулять по утрам в лесу и, ценя стремление жены уединяться на природе с книжкой в руках, придумал и разработал для нее проект этого павильона в венецианском стиле. Делавшие его мастера покрыли дерево специальным раствором, и поэтому оно, старея, не разрушалось, а приобретало со временем крепость камня.
— Не любите фиалки? — с опасной иронией спросил ее «барон», неожиданно появившийся перед Анной — он спустился на верхнюю ступеньку из беседки, наблюдая за тем, как она вознамерилась бросить в воду оставленный у нее ночью на окне букет.
Анна приняла букет за знак, и это напугало ее, а потому, не желая оставлять у себя символ непонятной ей темной силы, таинственным образом посетившей ее ночью, Анна решила незаметно избавиться от букета, но, забывшись в лесу от нахлынувшего на нее покоя и благодати, вспомнила о своем намерении только приблизившись к озеру.
— Я люблю фиалки, — тихо сказала она, — но лишь тогда, когда их мне преподносят, а не подкидывают.
— Это все театр, — понимающим тоном протянул «барон», — тайные поклонники вам не интересны, вы любите стоять перед рампой, и чтобы в ее свете толпа забрасывала вас цветами и подарками.
— Я предпочитаю в отношениях ясность и открытость, — возразила ему Анна, с интересом разглядывая своего собеседника — сегодня «барон» был как-то заметно бледен лицом и мягок в обращении.
— Вам претят тайны? — усмехнулся тот.
— Тайны отняли у меня самых близких людей и едва не разрушили мою жизнь, — тихо сказала Анна и заметила, как дрогнули ресницы у ее «визави».
— Я знал, что у нас с вами значительно больше общего, чем это могло показаться поначалу и со стороны. — «Барон» жестом пригласил Анну войти в беседку и присесть. — Вот даже это, мы оба любим гулять по утрам.
— Насколько я помню, вы утверждаете, что приходитесь братом моему мужу, а не мне, — улыбнулась Анна, все же поднимаясь в беседку: ей вдруг подумалось, что сейчас — самое время осуществить то, на что она решилась, когда проснулась — с ясной головой и точным пониманием того, что сделает.
— Я говорю о другом родстве. — «Барон» вежливо склонил перед нею голову. — О родстве душ и устремлений. Мы с вами похожи, баронесса, и когда-нибудь вы и сами признаете это.
— Я рада, что вы так хорошо знаете меня, — кивнула Анна, — и потому надеюсь, что для вас не станет неожиданностью все, что я скажу вам сейчас.
— Слушаю вас, Анастасия Петровна, и наивнимательнейшим образом, — сердечно улыбнулся ей «барон». Он снова предложил ей при сесть на скамейку в беседке, но Анна отказалась. И они так и остались стоять друг против друга — ни дать, ни взять дуэлянты на заре.
— Полагаю, вы поняли, что я приехала одна и раньше, чем обещала, не случайно, — начала Анна, и «барон» кивнул ей. — Так вот, «господин барон», я хочу предложить вам сделку и решить, принять ее условия или нет, вы должны будете тотчас же, ибо, как только в имении появится поверенный в делах моей семьи, вы уже ничего не сможете изменить.
— Вы угрожаете мне? — не без иронии осведомился молодой человек, и глаза его недобро сверкнули.
— Я пытаюсь договориться, — промолвила Анна. — Ради спасения жизни одного из близких мне людей. Я и так слишком многих уже потеряла.
— Не понимаю, о чем… то есть о ком идет речь, — пожал плечами «барон».
— Говорю о Никите Воронове, нашем управляющем, подло обвиненном в поджоге имения семьи моего отца…
— И в убийстве, — со знанием дела добавил ее собеседник, прерывая Анну.
— И в убийстве, — кивнула она, и «барон» понял, что Анна — знает. А потому нахмурился и сказал:
— Только ведь я не судья, лишь он, единственный, вправе решать, кто виновен, а кто — нет.
— Но вы — именно вы способны помочь ему понять так ли это. — Анна с вызовом посмотрела на молодого человека и поняла, что ему было непросто выдержать ее взгляд. — Мои условия таковы: вы под присягой даете показания, что княгиня Мария Алексеевна Долгорукая призналась вам, что собственноручно убила своего супруга, моего отца князя Петра Михайловича Долгорукого, а потом подожгла имение, чтобы замести следы своего подлого преступления.
— Ее не осудят, — усмехнулся «барон», — княгиня больна, невменяема.
— Но ее навсегда поместят туда, откуда она уже никогда не выйдет и больше не сможет приносить горя близким мне людям, — воскликнула Анна, невольно выдавая то напряжение, которое владело ею.
— Вы так сильно ненавидите княгиню, что предлагаете мне оклеветать несчастную? — не без иронии спросил «барон», заметив эту брешь в ее поведении.
— Я всего лишь предлагаю вам сказать правду и назвать истинного виновника трагедии в Двугорском, — быстро ответила Анна, не позволяя ему перехватить инициативу в разговоре. — И не стоит убеждать меня в том, что вы ничего не знаете. У меня есть свидетель и при необходимости он даст соответствующие показания.
— Это Никита-то? — тихо рассмеялся «барон». — Да кто ему поверит!
— Не только, — покачала головой Анна, она решила побить «самозванца» его же оружием. — Мой отец давно не доверял Марии Алексеевне и следил за нею…
— Вы хотите сказать, что нас… что ее еще кто-то видел? — побледнел ее собеседник. — Нет-нет, вы блефуете!
— Вы очень хотите это проверить? — усмехнулась Анна и добавила, понимая, что «барон» проговорился, подтвердив ее подозрения относительно его участия и в смерти того самого сыщика, которого нанял князь Петр. — Кстати, что вы подразумевали под словами «еще кто-то»? Вы имели в виду кого-то конкретного?
— Я… — на мгновение растерялся молодой человек, — я просто неправильно выразился, но мы отвлеклись… Итак, каковы ваши предложения?
— Все очень просто, — промолвила Анна, снова посмотрев ему прямо в глаза. — Вы отказываетесь от денег за сданный в аренду петербургский дом моей семьи, и эти средства пойдут на восстановление старого имения Долгоруких, как временного жилища в летнее время для моих сестер и детей Елизаветы Петровны и князя Андрея. Вы возвращаете всех проданных дворовых и соглашаетесь с моим присутствием в этом доме в любое удобное для меня время…
— Это все я — вам? — с заметной вибрацией в голосе зло спросил «барон». — А мне — что?
— Я оставляю вам имение семьи Корфов с условием раздела дохода от угодий по принципу пятьдесят на пятьдесят, с тем, чтобы эта вторая часть пошла в качестве содержания для мо их детей. Но владеть домом и всем имуществом, равно как и находящимися в нем ценными вещами, будете вы, — сказала Анна.
— А вы не слишком много запросили? — вскинулся ее собеседник.
— Я сделала вам предложение, — ответила ему Анна. — Думайте, но помните при этом, как только Викентий Арсеньевич в присутствии свидетелей объявит содержание документа, который он везет с собой, вы уже ничего не сможете изменить.
— Это похоже на ультиматум, — процедил сквозь зубы «барон».
— Называйте, как пожелаете, — кивнула Анна, — но принять решение вам все же придется и — как можно скорее…
Она не договорила — из леса выскочил встревоженный Карл Модестович и закричал:
— Едут, едут! Поверенный и с ним двое приставов!
Увидев в беседке Анну, Шулер на мгновение потерял дар речи, а потом принялся жестами объяснять хозяину, что дело — дрянь.
— Я не знаю, какую игру вы затеяли, баронесса, — с угрозой в голосе произнес «барон», — но я еще разгадаю ее правила, и тогда мы сразимся с вами по-настоящему.
Уходя, он еще раз недобро сверкнул в ее сторону потемневшими от злобы глазами и быстро удалился по направлению к дому вслед за побежавшим вперед Карлом Модестовичем. И тогда Анна позволила себе присесть — ноги не держали ее.
Конечно, она шла ва-банк, но другого выхода у нее не было. Сейчас во что бы то ни стало, Анна стремилась добиться освобождения Никиты и запутать след, убедив «барона», что ее волнует месть Долгорукой, а не его происхождение. Конечно, она сильно рисковала, приоткрывая карты, но все же, припоминая сейчас весь разговор, могла утверждать, что — лишь ненамного. Она намекнула «барону», что знает больше, чем говорит, и вместе с тем оставила его в уверенности, что на самом деле блефовала. Теперь надо было только дождаться разрешения этой ситуации, и Анна, глубоко вздохнув и успокоившись, вернулась в имение. А букетик фиалок так и остался лежать на скамейке в беседке…
Дальнейшие события развивались с немыслимой быстротой. Приехавший, как обещал с утра пораньше, Саввинов уже собрался было огласить полученный из канцелярии его императорского величества указ о наделении Анны всеми гражданскими и прочими полномочиями, как «барон» остановил его и, обращаясь к Анне, сказал:
— Я согласен.
Ничего не понявшему адвокату Анна сказала, что специально приехала в имение прежде него, чтобы обсудить со своим новым родственником возможное соглашение.
— Какое соглашение? — растерялся поверенный, ведь речь шла о полной передаче Анне всего имущества семьи. — Зачем? Для чего?
— На то возникли причины, — уклонилась от объяснений Анна, попросив у Викентия Арсеньевича извинения за своеволие и пообещав все объяснить, пока «господин барон» проследует в уезд, дабы оформить все прежде оговоренные с нею бумаги.
— Какие бумаги? — не мог успокоиться Саввинов, но Анна только покачала головой, глядя на «барона», пока тот, наконец, не решился и не вышел из кабинета, где они все находились, вместе с приставами, которым Анна поручила сопровождать его сиятельство к уездному судье.
К возвращению «барона» Анна вкратце рассказала адвокату суть своих договоренностей с ним, и Викентий Арсеньевич вместе с сопровождавшим его помощником составили к этому моменту договор, который все тут же и подписали. А приставы поднялись за собиравшейся спуститься к завтраку княгиней и силой вывели ее из дома. Долгорукая кричала страшно и яростно вырывалась из рук служителей порядка, взывая к тому, кто только что предал ее. Она обещала отомстить и все вспоминала какую-то тайну, но по спокойному лицу «барона» Анна поняла — Долгорукая ничего не знает и просто выдает желаемое за действительное. И все же на всякий случай он попросил приставов остановиться и, словно фокусник извлек откуда-то шприц и быстро сделал княгине укол, после чего та вскоре обмякла и стала тихой и податливой, и ее увели уже без малейшего сопротивления.
— Вот уж не предполагал у вас навыки эскулапа, — развел руками обомлевший от увиденного Саввинов, а Анна взяла этот случай себе на заметку — быть может, он приведет ее к разгадке тайны «барона Корфа».
— Мне многому пришлось научиться в жизни, пока я не узнал, кто я и чьим сыном являюсь, — уклончиво ответил тот, отворачиваясь от увлекаемой приставами из дома Долгорукой. — Итак, мы подписали договор, а я выполнил свою часть соглашения. Вы можете отправляться в уезд и забрать своего управляющего. Он свободен.
— Вы — тоже, — тихо сказала Анна.
— Это должно еще что-то значить, кроме того, что вы впредь не побеспокоите меня? — «Барон» с вызовом вскинулся на нее, но Анна сделала вид, что не поняла его намека.
— В дальнейшем все дела по выполнению вами взятых на себя по договору обязательств будет вести Викентий Арсеньевич либо его помощник, — кивнула Анна, — а пока примите наши извинения за доставленные неудобства. Всего вам доброго и — приятного аппетита…
В Петербург они вернулись к обеду. Татьяна тут же увлекла спасенного Никиту за собой, а Анна, поблагодарив Саввинова за помощь, категорически воспротивилась дальнейшим объяснением с адвокатом.
— Я чувствую, что вы далеко не все рассказали мне, Анастасия Петровна, — с обидой сказал ей Саввинов, — и потому на будущее я очень желал бы предостеречь вас от других столь же необдуманных шагов.
— Не волнуйтесь, Викентий Арсеньевич, — успокоила его Анна. — Если я затею еще что-либо подобное, то непременно прежде посоветуюсь с вами. Обещаю вам.
Она видела — старик ей не поверил и вздохнул, покачав головой. Потом Анна проводила адвоката до экипажа, где ждал его помощник, и они уехали.
— Что ты намерена предпринять дальше? — спросила Лиза, единственный человек, которому Анна открыла все. — Собираешься разоблачить его?
— Да, — кивнула та, — но сначала я хотела бы выполнить еще одно, данное самой себе обещание…
И Анна отправилась в Зимний.
Навестив Марию, она сказала, что с гордостью принимает предложение служить при ее дворе, но попросила отсрочку для своего представления, дабы завершить одно важное семейное дело, и Мария, обрадованная ее решением, согласилась. После этой встречи Анна попросила одну из фрейлин отвести ее к Натали.
— Мне казалось, мы с вами в расчете, баронесса, — не очень вежливо встретила ее Репнина — она нервно поглядывала на часы, стоявшие на комоде.
— Смею предположить, вы торопитесь на встречу с Его высочеством? — смело спросила Анна.
— Да какое вы имеете право допрашивать меня?! — воскликнула княжна и попыталась было уйти, но Анна преградила ей дорогу к двери.
— Натали! Прошу вас, умоляю, выслушайте! — с не меньшей горячностью отвечала ей Анна. — Без сомнения, я не могу, не имею права вам мешать, но я всего лишь хочу спросить вас. Спросить о той, кому ваш поступок доставляет такую боль и чью душу терзает, точно огненной пыткой. Думаете ли вы о ней? Помните ли? Знаете ли, что, будучи не в силах долее превозмогать страдания, наносимые ее сердцу, она скрывает от него то, что носит под сердцем его ребенка? Она настолько горда и благородна, что не спешит прервать счастливые минуты вашего единения с Его высочеством счастливой для Него вестью, и до сих пор только я одна знала об этом.
— Мария беременна? — вздрогнула Репнина.
— Да, и лишь вы способны внести покой в жизнь той, кто снова готовится стать матерью, — сказала Анна.
— Не понимаю, причем здесь я? — Княжна быстро взяла себя в руки и пыталась выглядеть независимой и искреннее удивленной. — То, что вы мне сообщили, — прекрасная новость для всех при дворе, уверена, Александр Николаевич немедленно поспешит разделить эту радость с супругой.
— Чтобы потом опять вернуться к вам? — прямо спросила ее Анна.
— Ваша непосредственность убийственна! — вскричала Наташа. — Что вы хотите от меня? Чего добиваетесь?
— Всегда — только одного: мира и покоя в семье. И вас призываю содействовать восстановлению равновесия в отношениях известной вам супружеской четы. — Анна говорила с Репниной открыто и так страстно, что Репнина невольно отвела взгляд от ее лица. — Хотите, я встану перед вами на колени за нее? Уверена, если бы Мария была простой женщиной, она бросилась бы к вашим ногам и стала просить вас вернуть ей горячо любимого мужа. Но венец, что уже дан ей, и тот, что ей еще предстоит, не позволяют ее высочеству смирить свою гордость. И, сознавая это, я готова сделать это за нее…
— Что вы делаете! — вскричала Наташа, удерживая Анну, которая пыталась опуститься перед нею на колени. — Остановитесь, Анна, я не могу больше этого выносить!..
— А вы думаете, ей легко? — гневно спросила Анна и почувствовала, что удар пришелся в цель. Наташа как-то вдруг ослабела и затихла.
Ее молчание длилось какое-то время, показавшееся Анне вечностью, но потом Репнина решительным жестом отстранила Анну от двери и открыла ее.
— Так вы ничего не скажете мне? — вслед ей промолвила Анна.
— Если я и решусь сказать то, что вы от меня ждете, то только тем, во имя кого вы и пришли сюда, — прошептала Наташа и под звук пробивших курантов вышла из комнаты.
Анна не знала, удалось ли ей достучаться до сердца княжны Репниной, — она возвращалась из дворца с тяжелым чувством. И все же надежда не покидала ее — Анна слишком хорошо знала Наташу: известие о ребенке, которого ждет Мария, должно было уж если не остановить, то хотя бы заставить ее задуматься. А это — уже первый шаг к пробуждению и покаянию.