Предпосылки и условия создания советской судебной системы в регионе 5 страница
Существенным недостатком коллегии было малое число ее членов. В течение 1920-х гг. число постоянных членов Тюменской Коллегии защитников (не считая кандидатов) варьировалось около 10-15 человек[264]. Такого количества адвокатов, безусловно, было крайне недостаточно, чтобы справиться с огромным объемом дел большой губернии. Фактически судебная защита была доступна только жителям Тюмени, и отчасти Ялуторовска, Ишима и Тобольска.
С введением в 1922 г. нового Положения о судоустройстве, повышались требования для народных судей: кандидат теперь должен был иметь трехлетний стаж работы в органах юстиции. Однако это требование на практике почти не соблюдалось. Принятие Уголовного, Гражданского и других кодексов в течение 1922–1923 гг. и необходимость их строгого соблюдения в судебной практике потребовали более глубокой подготовки народных судей и следователей. Однако реализация начавшейся в 1922 г. кампании по повышению профессионализма кадров выявила две противоречивые тенденции со стороны судебных и партийных органов.
Руководство Тюменских судебных органов (губернский суд и прокуратура) всерьез занялось проблемой улучшения качественного состава и повышения квалификации кадров. Однако этот процесс тормозился отсутствием финансовой поддержки со стороны местных властей. Судебные органы не в состоянии были послать курсантов на высшие юридические курсы в Москву[265]. Даже для поездки на областные юркурсы в г. Пермь было сложно выделить свободных работников и средства[266]. В этих условиях судебным органам оставалось только проводить местные кратковременные юридические курсы. Обеспечить высокий уровень преподавания на курсах не было возможности. Кроме того, на практике чаще всего шло не повышение квалификации судей, а обучение азам профессии вновь набранных дилетантов. Но короткие сроки обучения позволяли довольно быстро заполнить вакансии учреждений юстиции.
В результате, к середине 1920-х гг., удалось добиться пополнения судебного аппарата и некоторого улучшения профессиональной подготовки кадров[267]. Не редки были случаи в отказе назначения «за отсутствием вакантных должностей» или «за неимением опыта»[268]. Ужесточились и меры за правонарушения судебных работников. В 1922 г. начала действовать дисциплинарная коллегия, которая снимала народных судей и следователей с должностей за различные правонарушения (за пьянство, непристойное поведение, а также за укрывательство судимости или «сомнительное» прошлое)[269]. Иногда судебные работники привлекались и к уголовной ответственности[270]. Но большинство из них откомандировывалось обратно в распоряжение РКП(б). В дальнейшем Уральский областной суд продолжил политику улучшения кадров.
В отличие от судебных, партийные органы Среднего Зауралья, как представляется, восприняли меры по повышению квалификации юркорпуса не как целенаправленные, а как вынужденные. По ходу осознания временного характера нэп и усиления антиправовых тенденций местные власти лишь формально боролись за повышение квалификации судей. Формирующемуся тоталитарному режиму не нужен был аппарат профессиональных юристов, способных отстаивать свои и чужие права. На деле заботы местных партийных и советских органов сводились к повышению прослойки рабочих и членов партии в юридических органах, что осуществлялось путем практики выдвиженчества рабочих непосредственно с производства (при этом преимущество отдавалось членам партии).
Однако эти меры парторганов также тормозились финансовой необеспеченностью. Оклад судьи был ниже не только доходов ответственных работников других советских учреждений, но и квалифицированных рабочих[271]. Потому в судебные органы удавалось привлечь в основном малограмотных рабочих низких категорий. Партийная и рабочая прослойка судебных органов Среднего Зауралья медленно, но постоянно увеличивалась. Это давало партийным органам дополнительные рычаги воздействия на судебный аппарат.
Однако меры по повышению квалификации судей не были достаточными для эффективного осуществления правосудия[272]. Наспех подготовленным судьям не всегда хватало умения разбираться в усложнившемся законодательстве. В результате судебный процесс изобиловал огромным количеством нарушений процессуальных норм, и количество кассационных жалоб, поступавших в Уральский областной суд от Тюменского окружного суда, неуклонно возрастало[273].
Таким образом, годы нэпа выявили некомпетентность непрофессиональных судей и следователей: необходимость строгого соблюдения законов еще больше подчеркнула несоответствие между их реальными способностями и выдвигаемыми перед ними требованиями. Практика показала невозможность выполнения высоких норм правосудия судьями-любителями.
К концу 1920-х гг. кадровая политика начала ощутимо меняться. Партийные органы все активнее вмешивались в кадровые вопросы. Основаниями к признанию работы судьи неудовлетворительной теперь все чаще становились политические поводы: «отсутствие классового подхода при разрешении дел», «тяготение к кулаческому элементу» и т. п.[274]
В 1927 г. во впервые выделенную секретную часть Тюменского окружного суда стали набираться работники, которые проходили особо жесткий отбор. За кандидатов ручались ответственные судебные сотрудники, тщательно проверялась политическая благонадежность претендентов. Кроме того, бралась подписка, что за разглашение «государственных тайн» работник должен был нести ответственность во внесудебном порядке (согласно секретного постановления президиума ЦИК СССР от 26 мая 1927 г.)[275]. Это свидетельствовало о том, что внесудебный порядок уже вошел в привычную практику и воспринимался как легитимный. Только после всех этих процедур окружной суд запрашивал согласие окружного отдела ОГПУ на допуск нового лица к работе с секретной информацией[276].
В условиях перехода к административно-командной системе управления требовалось создать новый, подконтрольный судебный аппарат, послушно выполняющий карательные задачи партии. В 1928–1929 гг. партийной верхушкой была инициирована всероссийская чистка государственных учреждений «от чуждых и негодных элементов», целью которой было избавиться от «ненадежных специалистов» - прогрессивных «нэповских» юристов. Особое внимание считали необходимым уделить пересмотру состава самого независимого судебного учреждения - Коллегии защитников.
В связи с Циркуляром НКЮ № 37 от 20 марта 1929 г. о пересмотре состава Коллеги защитников Тюменский окружной суд создал Комиссию по чистке работников юстиции, в которую вошли представители судебных органов, администрации, Бюро ячейки ВКП(б), месткомов, Окрпрофбюро, РКИ[277]. Работу членов Коллегии предлагалось оценивать по следующим критериям: «Участие каждого защитника в общественной работе…; личное участие защитника в строительстве социализма страны; внимание, оказываемое защитником к посетителям-трудящимся; умышленное создание условий, вызывающих и способствующих волоките» и т. д.[278]
Чистке предшествовала информационная кампания в газете «Красное знамя»[279], которая объясняла необходимость проверки и настраивала общество на определенный лад: «Преобладающим элементом … Коллегии защитников… является «бывший люд». Допускавшиеся … членами Коллегии случаи извращения классовой линии:… если … защитник …купленный кулаком … сумел «кривить» свей совестью и вводить в заблуждение пролетарский суд… умел до последней «процессуальной буквы» вести «добросовестную» борьбу с батраком или крестьянином, тружеником… – нет ему места в рядах советской защиты!»; «В составе Коллегии защитников есть ... работники, которые … проникнуты спекулятивно-коммерческим духом… В задачу … проверки входит удаление из Коллегии … всего рваческого, антисоветского, недисциплинированного элемента, и лиц … которые обнаружили заведомо неправильное ведение защиты с использованием процессуальных правил с целью затянуть процесс. Шарлатанам и волокитчикам также не должно быть места в Коллегии»[280].
Председатель Тюменской Коллегии адвокатов В. А. Вановский подготовил характеристики на каждого члена и кандидата Коллегии. Окротдел ГПУ дал свои характеристики на восемь имевших «сомнительное» прошлое членов Тюменской Коллегии защитников (в том числе и на самого В. А. Вановского), намечая их к исключению. Эти характеристики были прямо противоположными. Так, один из лучших адвокатов – Б. А.Тиховский – оценивался В. А. Вановским следующим образом: «Квалификация выше средней. Имеет исключительную работоспособность: с большой частной практикой соединяет … разнообразную общественную работу. Способный и полезный для Коллегии работник…»[281]. Этот же человек по материалам ГПУ характеризовался так: «Карьерист, отличается жадностью, беззастенчивостью в гонорарах. Месячный заработок его иногда достигает до 700 р. Принимает клиентуру у себя на квартире. Сын кадета. В период колчаковщины служил в МВД (правительство Пепелява)»[282].
В результате работы Комиссии из 81 работника органов юстиции г. Тюмени (Окрсуд, Окрпрокуратура, горнарсуд, горследучасток, нотариальная контора, судисполнители, Коллегия защитников) было «вычищено» пять человек, в том числе из состава городского нарсуда – два: нарсудья («за искажение классовой линии») и секретарь («за связь с чуждым элементом»), а из 14 человек Тюменской Коллегии защитников - трое: один член и два кандидата.
В том числе член Коллегии с семилетним стажем – Д. П. Плеханов – был вычищен по первой категории (без права работать в советских госучреждениях) как «представитель бывшего временного Сибирского правительства, за службу у Колчака … за арест коммунистов и за невнимательное отношение к делу». Практиканты Т. П. Стесин и А. Ю. Фейерштейн были вычищены по второй категории (с правом работать техническими работниками в госучреждениях): первый обвинялся в службе чиновником при Колчаке, но официально был исключен «за частую выпивку и появление в нетрезвом виде…, за дискредитацию суда», а второй – за «неправильную политику при выступлении в суде… невыдержанность классовой линии, запутанность высказываний»[283].
В 1930 г. последовала чистка органов юстиции в уездах: так, в Ялуторовске была образована «Подкомиссия по чистке соваппарата по проверке народного суда 12 участка, прокуратуры, Коллегии защитников и Райколхозсоюза», в составе которой не было работников юстиции. Этой комиссией был подвергнут проверке единственный защитник в уезде – Е. И. Позняков (который характеризовался Вановским следующим образом: «квалификация основательная… полезный член Коллегии защитников», а по материалам окротдела ГПУ как «ярый противник соввласти»). Члены комиссии припомнили адвокату его чиновничью и военную службу у Петлюры, и, учитывая то, что он живет в одном доме с попом – отцом его жены («имеет связь с чуждым элементом»), сделали вывод, что он «не порвал со своим прошлым». На попытку Познякова аргументировать, что он «заслужил свое доверие» со стороны советской власти, последовало возражение, что «благодаря спасению своей шкуры он стал хорошим работником, но за старое прошлое его можно постегать»[284]. Е. И. Позняков был повергнут «чистке» без права работать в советских учреждениях. В дальнейшем чистки работников юстиции в районах региона проводились не в ходе инициированных центральными властями крупных кампаний, а в индивидуальном порядке местными партийными и советскими органами.
По сравнению с результатами чисток в других округах Уральской и соседних областей потери Тюменских окружных органов юстиции в 1929–1930 гг. были невелики[285]. Так, из Коллегии защитников Новосибирского окрсуда в 1929–1930 гг. было «вычищено» более половины адвокатов, в основном высококвалифицированных[286]. В Среднем Зауралье можно было ожидать подобных результатов, учитывая собранные окротделом ГПУ материалы и сопровождавшую чистку пропагандистскую кампанию. Однако региональному судебному руководству удалось на тот момент отстоять опытных и способных работников. Однако уже в 1930 г., в результате ликвидации округов, коллегия защитников Тюменского окружного суда была заменена на межрайонный коллектив защитников, в составе которого уже не встречалась практически ни одна фамилия из прежнего состава. Проследить дальнейшую судьбу «нэповских» адвокатов не удалось. Но, учитывая собранные материалы ОГПУ на многих из них, можно предположить, что, вероятнее всего, позднее они подверглись внесудебным репрессиям.
Ближе к концу нэпа, и особенно с конца 1920-х гг., влияние парторганов на судебную кадровую политику все более усиливалось. Судьи должны были теперь прежде всего выполнять политические задания партии. Нарком юстиции Н. В. Крыленко заявлял в этом отношении: «Судья есть политический работник и политический деятель и должен прежде всего знать, что хочет государственная власть, и свою работу направлять в согласии с ее целями». «Либерально-буржуазная болтовня о том, что судья есть существо не от мира сего, есть обман, извращение самой идеи суда, которую пропагандировали политики для того, чтобы обманывать массы»[287].
Характерным было отношение к судьям, выраженное в циркуляре Уральского Обкома РКП(б), адресованного всем окружкомам Уральской области: «Особенности работы судебных органов заставляют нередко работников их отрываться от общественной и партийной работы. Судебные работники, загруженные главным образом бумажной работой, иногда превращаются в чиновника, далекого от советской общественности. Нужно, чтобы работники всего госаппарата имели бы ясное представление о партлинии и в своей практической работе были бы тесно связаны с массами. Особо это должно относиться к судебным органам, на которые в связи с необходимостью укрепления начал революционной законности, ложится большая задача классового воспитания масс и улучшения самого госаппарата»[288].
Региональные парторганы стали широко практиковать снятие с должностей местных работников суда и прокуратуры для работы в других учреждениях, их переброску для выполнения тех или иных партийных заданий. Причем это осуществлялось не только без согласования с вышестоящими судебными органами. Последних даже не ставили в известность о произошедших кадровых перетасовках[289]. Участились случаи неправомерного привлечения к ответственности судебных и прокурорских работников, иногда это признавалось даже в местной прессе[290].
Региональные судебные органы обращались с жалобами в вышестоящие органы, в свою очередь Уральский областной суд и Облпрокуратура безуспешно пытались опротестовать такое положение дел в Обкоме Уральской области, в НКЮ и прокуратуре РСФСР.
К извечной проблеме органов юстиции Среднего Зауралья – высокой текучести кадров из-за недостаточной материальной обеспеченности – добавилась проблема принудительной замены кадров парторганами. Положение было плачевным. Подбор работников, замену и выдвижение производили без подготовки. В отдельных местах обновление аппарата за короткое время происходило на 100%, зачастую – «в результате дискредитации отдельных работников, наличия склоки, элементов разложения»[291]. Новый состав органов юстиции был, как правило, малоопытным без специальной квалификации, без достаточных общественных навыков. Он не мог обеспечить эффективной работы судебной системы.
Руководители региональной юстиции в докладных записках, адресованных Уральскому Облкомитету ВКП(б) с отчаянием отмечали, что парторганы забирают более-менее стоящих работников судебного аппарата, а взамен присылают «малограмотных, пьяниц и сумасшедших»[292]. Факты подтверждают справедливость утверждения относительно «малограмотных» и «пьяниц». В основном как руководящие, так и рядовые работники юстиции имели «низшее» образование, сотрудников с высшим образованием, тем более с юридическим, насчитывались единицы[293]. Факты распространенного пьянства работников юстиции подтверждаются многочисленными взысканиями, «постановками на вид» и предупреждениями в личных делах сотрудников, в протоколах заседаний дисциплинарных комиссий и т. п. Кроме того, об этом распространенном пороке судей низового аппарата, реже прокуроров и адвокатов, а также о других формах аморального поведения работников юстиции знала общественность[294].
По последнему замечанию о «сумашедших» не встретилось конкретного подтверждения, однако некоторые факты, позволяют судить о расшатанной психике и физическом истощении ряда работников региональной юстиции. Условия работы судебных органов не способствовали сохранению здоровья: бесконечные авральные кампании, регулярные переброски опытных работников в другие судебные учреждения соседних округов и даже областей, элементарная бытовая неустроенность, постоянные материальные затруднения и т. п.
Так, член Тюменского окрсуда С., работник с большим судебным стажем, был переброшен на работу в г. Ирбит. Его семья осталась в Тюмени. Через непродолжительное время С. покончил жизнь самоубийством. Сохранились его предсмертные письма, адресованные разным лицам и организациям, в которых он объяснял причину самоубийства[295]. Поводом послужили сплетни, обличающие С. в неблаговидных поступках. Он отмечал, что клевета не имела под собой оснований и он мог бы ее легко опровергнуть, но из-за хронической усталости и истощения организма он не находит сил бороться за свое доброе имя. В одном из писем С. обращается к Тюменской парторганизации с просьбой позаботиться о жене и сыновьях «старого партийца»[296]. Просьба не случайно была адресована парткому, а не областному суду. Последний не смог бы материально помогать семье бывшего своего работника.
Показательным является еще один пример судьи Тюменского округа, больного туберкулезом, который попросил перевода в другой район, где была возможность получать лечение. В результате он был на время приглашен окружным судом в Тюмень, однако не было предоставлено никакого жилья, и ему вместе с семьей пришлось продолжительное время ночевать на сеновале. В результате судья запустил болезнь и не смог больше работать[297].
Эти и другие примеры показывают сложившееся отношение советской судебной системы к своим членам. Судьи после потери работоспособности не могли рассчитывать на гарантированное лечение, компенсации и т. п. Несмотря на то, что работники органов юстиции формально относились к партактиву, они не пользовались преимуществами, присущими номенклатуре (спецснабжение, путевки, первоочередное выделение жилья и т.д.)[298]. При практическом отсутствии прав, они имели массу обязанностей, в том числе проходить партучебу, чтобы повышать свою политграмоту.
Возвращаясь к вопросу о зависимости судебных органов от местных органов власти, необходимо отметить, что самым сильным и очевидным образом воздействие партийных и советских органов на юстицию проявилось в 1928–1933 гг. Во-первых, это было связано с проведением хозяйственно-политических кампаний. Во-вторых, с ликвидацией округов в 1930 г. аппарат руководящих работников юстиции Среднего Зауралья был утрачен. Основная часть контролирующих функций Уральским областным судом была передана, а частью присвоена местной администрацией. В этот период осуществлялось прямое вмешательство в дела судов, проявлялось стремление подчинить прокуратуру[299]. Через влияние на кадры, партаппарат и ОГПУ навязывали судьям конкретные решения по определенным категориям дел (в основном по контрреволюционным делам и т. д.).
Перед судьями стоял выбор: либо поступиться своей совестью и выносить заведомо несправедливые приговоры по контрреволюционным обвинениям, либо увольняться. Думающие, грамотные люди с активной гражданской позицией не задерживались надолго в органах юстиции: либо они уходили по собственному желанию, либо увольнялись при попытках указать вышестоящим органам на беззакония и перегибы на местах или при принятии слишком либеральных решений. В результате из судебных органов ушли многие работники с «нэповским» стажем. Текучесть личного состава в среднем по судам Уральской области в 1928 г. составляла 58%, в 1929 г. – 45,3%[300].
В Тобольском и Тюменском окружных судах процент текучести был еще выше, чем в целом по Уральской области. Только за десять месяцев 1929 г. текучесть составила по Тобольскому окрсуду 53,85% (из 13 народных судей на прежнем рабочем месте осталось только 6, остальные были вновь набраны), а по Тюменскому окрсуду – 63,16% (из 19 судей по разным причинам выбыло 12)[301]. При этом качественный судейский состав ощутимо ухудшился. Так, на начало 1929 г. среди судей Тюменского окружного суда среднее образование имели 11 (57,9%), высшее – 2 судьи (женщина-судья получила специальность судьи-криминалиста на факультете права Иркутского госуниверситета, и один судья закончил юридический факультет другого вуза). «Низшее» образование было, соответственно, у 6 человек. Из 19 судей 7 имели ту или иную юридическую подготовку. Но уже на ноябрь 1929 г. из 21 судьи среднее образование имел только 1 человек, остальные – «низшее» (юридические курсы окончили только 5 человек из 21, лица с высшим образованием покинули окрсуд)! Высокие показатели образованности судей, достигнутые к концу нэп и утраченные в течение 1929 г., так и не были восстановлены в течение исследуемого периода (на 1935 г. из 10 судей районов, соответствующих территории подсудности Тюменского окрсуда, среднего и высшего образования не имел никто, двое имели образование ниже среднего, остальные – «низшее». Однако был повышен процент судей, окончивших юридические курсы: 5 из 10).
Схожая ситуация сложилась и в Тобольском округе: на начало 1929 г. из 13 судей среднее образование имели 3, высшее – 1 (факультет права Иркутского госуниверситета), однако на ноябрь 1929 г. все 13 судей имели «низшее» образование (трое из них окончили областные юридические курсы).
Со сменой судейского состава в течение 1929 г. в Тюменском окрсуде увеличилась доля рабочих за счет снижения доли служащих (с 52,6 % в начале 1929 г. до 66,7% к октябрю 1929 г.), ощутимо снизился судейский стаж (если на начало 1929 г. стаж менее года был у одного судьи, то к октябрю таких лиц было уже 10). По Тобольскому Окрсуду незначительно увеличилась доля крестьян за счет снижения рабочих и служащих в аппарате окрсуда, однако увеличился общий судейский стаж за счет принятия в штат трех работников с 4-6-летним стажем (на начало 1929 г. стаж ни одного судьи Тобольского окрсуда не превышал 3 лет).
В Ишимском окрсуде на начало 1929 г. из 17 судей двое имели среднее образование (остальные – «низшее»), 4 человека закончили юридические курсы. По социальному положению преобладали крестьяне (их – 11 чел, рабочих – 3, служащих - 3). Документов, отражающих изменения аппарата Ишимского окрсуда в течение 1929 г., не сохранилось, но на начало 1935 г. в соответствующих районах Омской области не работал ни один судья из штата 1929 г. (доля рабочих стала преобладать над крестьянами, из 14 человек 1 имел среднее образование, 2 – ниже среднего, ту или иную форму юридического образования получили 6 человек)[302].
В конце 1920-х – начале 1930-х гг. активно шел негласный, но целенаправленный отсев квалифицированных судей в индивидуальном порядке (без объявления очередной кампании чистки). Возникавшая по поводу таких снятий переписка между партийными и судебными региональными ведомствами в большинстве случаев результатов не достигала.
Неугодных судей увольняли одновременно с исключением из партии. Это было равносильно выдаче «волчьего билета», поскольку таких работников не принимали ни на какую общественную и государственную службу. Оставшись без средств к существованию, некоторые судьи вынуждены были поступиться принципами и вернуться на работу.
Так, нарсудья С. А. Ширыкалов решением Бюро райкома ВКП(б) и районной Контрольной комиссии был исключен из партии «за потерю классового чутья и допущение левацких загибов… выразившееся в оправдании кулацких хозяйств за кражу колхозного хлеба». Парттройка в составе прокурора, представителей милиции и ГПУ подтвердила исключение и сняла судью с должности. Однако сразу была сделана оговорка, что поскольку С. А. Ширыкалов происходит из крестьян-бедняков, он может быть восстановлен на работе «при наличии положительного отзыва от парторганизации». Вскоре судья был реабилитирован, и можно быть уверенными, что впредь он принимал лишь классово верные решения[303].
Региональные власти, реализуя новую кадровую политику, делали расчет на то, что взамен «вычищенным» кадрам придет молодежь, выросшая уже при советском строе, которая будет послушно выносить нужные решения, а на оставшихся судей можно будет оказать давление. В судебные органы Среднего Зауралья в конце 1920-х – начале 1930-х гг. набирались преимущественно молодые люди (в том числе женщины), чуть старше 20 лет, без стажа и специального образования[304].
Например, А. Т. Кокшина, 1905 г. рождения, окончившая сельскую школу, с 1915 по 1918 гг. работала нянькой, в 1918–1921 гг. - разносчицей газет, в 1921–1924 гг. нигде не работала, в 1924–1927гг. была укупорщицей на пивном заводе, а в 1927 г., окончив 6 месячные юркурсы, начала работать нарсудьей Маслянского района (ныне Сладковского) и при этом числилась запасным членом Облсуда. В 1934 г. она была рекомендована в члены Облсуда Омской области.
Молодежь и общественно активных людей в судебные органы привлекала перспектива дальнейшего более выгодного трудоустройства. Показателем успешности и профессионализма советского судьи считалась его общественная деятельность (по проведению встреч с трудящимися, чтению лекций и т. п.). Некоторые работники, особенно из органов судебного управления, использовали эту возможность, чтобы зарекомендовать себя перед местной властью и устроиться в более престижные учреждения, лучше обеспечивающие материально. Бывшие судьи работали затем в госструктурах и органах снабжения (маслотресте, райпотребсоюзе, Госбанке и т. п.), делали политическую карьеру, заседая в горсоветах, окружкомах, возглавляя поселковые советы и т. д.[305]
В судебных органах оставались работать лица, которые по ряду причин не могли сменить род деятельности (к примеру, за отсутствием в сельской местности подходящей работы) или боялись последствий увольнения (возможной травли со стороны местных властей и т. п.). Это были, как правило, малообразованные, морально неустойчивые, склонные к выпивке судьи[306]. Они не были способны защитить себя и отстоять свои решения, и потому в большей степени подвергались мерам нажима и запугивания (партвзысканиям, угрозам высылки, привлечения к уголовной ответственности и т. п.)
Таким образом, смещая грамотных работников с активной гражданской позицией, парторганы делали расчет на то, что «нужные», «классово выдержанные» карательные решения будут принимать в основном три категории судей.
Во-первых, молодежь, воспитанная уже на советской идеологии и потому свободная от «буржуазных» гражданских убеждений и принципов.
Во-вторых, активные общественники, карьеристы.
В третьих - лица, которые не могли найти более высокооплачиваемую и достойную работу в силу ограниченных способностей или низкой квалификации.
Именно эти категории судей под давлением отказывались от следования процессуальным нормам и стандартам системы доказательств. В результате, в начале 1930-х гг. исчезла даже видимость соблюдения законности, господствовало грубейшее упрощенчество судебного процесса, что, впрочем, поощрялось партийными и судебными ведомствами и соответствовало лозунгу «минимум формы и максимум классового содержания в судебных делах…»[307].
Между тем в судебных органах продолжали работать и принципиальные работники, преданные интересам правосудия. Взаимоотношения местной партийной элиты и «непослушных» судебных органов складывались довольно сложно, а в случаях, когда суд пытался рассмотреть дела, впрямую затрагивающие интересы местной власти, руководители последней шли на прямой конфликт с судебными работниками.
Так, секретарь райкома Ялуторовского района Г. неоднократно приказывал народному судье А. А. Ювану вынести конкретное решение по тому или иному делу («поезжай суди такого-то и дай ему столько-то»). В случае неподчинения Г. угрожал тем, что вопрос о данном нарсудье будет поставлен на бюро РК ВКП(б). Однако нарсудья А. А. Юван и райпрокурор Ощепков давали отпор подобным попыткам давления. Недовольство властей местным судом нарастало.
Конфликт возник на почве разбора нарсудом дела о Ялуторовском отделении Уралторга. Суть дела заключалась в том, что со склада Уралторга был налажен незаконный отпуск промтоваров, предназначавшихся для села. Товары выдавались ряду ответственных работников местных партийных и соворганов. Когда в ходе судебного разбирательства были раскрыты факты о причастности ответственных работников, в т. ч. секретаря райкома Г., к расхищению спецфонда, судья А. А. Юван направил дело к доследованию.
Эти действия судьи А. А. Ювана были расценены Уральским областным судом как грубейшая ошибка, выразившаяся в том, что «тем самым он дал богатую пищу обывателю для всевозможных сплетен и пересудов по дискредитации районных руководящих работников». Доследование было отменено, дело рассмотрено, несколько работников отделения Уралторга получили сроки от 1 года до 10 лет. В отношении ответственных работников района дел заведено не было. После этого секретарь Г. настоял на смене работников юстиции под предлогом того, что «дальнейшее оставление Ювана и Ощепкова в районе может привести к большим недоразумениям»[308].
С принятием закона от 7 августа 1932 г. давление руководителей различных партийных и советских органов на судей еще более усилилось. Показательным примером является инцидент, произошедший с народным судьей А. Н. Ясюковым, опытным работником с судебным стажем 14 лет (с 1918 г.). В декабре 1932 г. на Бюро райкома по вопросу о ходе хлебозаготовок Уполномоченный обкома партии Орлов «заподозрил отдельных работников в гнилом либерализме и … начал ругать суд в слабости карательной политики»[309]. Орлов обвинил суд в том, что до сих пор не осужден кулак из местной коммуны. А. Н. Ясюков возразил, что в отношении этого лица «материалов в суд не поступало». Орлов заявил, что «никаких материалов не требуется, на это есть постановление облкомитета партии – выезжай и суди»[310]. Возражение А. Н. Ясюкова о том, что по циркулярному распоряжению Уральского областного суда народный суд по отношению к бедняку и середняку не может выйти за пределы 2 ч. 61 ст. УК, Орлов «назвал формализмом и оппортунистическим бюрократизмом». Затем он обратился к секретарю райкома: «Я удивляюсь, что как до сих пор Райком партии терпит такой суд … я предлагаю (смотря на Ясюкова) немедленно выслать … классовый враг с билетом опаснее врага без билета»[311]. Затем был поднят вопрос о необходимости «проверить циркуляры Уральского Областного Суда о возможности их расхождения с установками обкома партии»[312]. Секретарь райкома предупредил Ясюкова, что «если через два дня перелома не будет… то … ты должен быть выслан»[313].