Основное противоречие жизни и его разрешение 1 страница. Раздвоение сознания в людях нашего мира

⇐ Назад

Раздвоение сознания в людях нашего мира. Рождение истинной жизни в человеке. Основа познания. Подчинение блага животной личности закону разумения. Любовь -- единая и полная деятельность истинной жизни. Бог. Высшая Воля.

Чаще и чаще просыпаются люди к разумному сознанию, оживают в гробах своих,-- и основное противоречие человеческой жизни, несмотря на все усилия людей скрыть его от себя, со страшной силой и ясностью становится перед большинством людей.

Вся жизнь моя есть желание себе блага,-- говорит себе человек пробудившийся,-- разум же мой говорит мне, что блага этого для меня быть не может, и чтобы я ни делал, чего бы ни достигал, все кончится одним и тем же: страданиями и смертью, уничтожением. Я хочу блага, жизни, разумного смысла, а во мне и во всем меня окружающем -- зло, смерть, бессмыслица. Есть одна суета людей, делающих, сами не зная зачем, дела, которые другие делают, сами не зная зачем. Все живут, как будто и не сознавая бедственности своего положения и бессмысленности своей деятельности. "Или они безумны или я,-- говорит себе проснувшийся человек.-- Но все не могут быть безумны, стало быть, безумен-то я. Но нет,-- то разумное я, которое говорит мне это, не может быть безумно. Пускай оно будет одно против всего мира, но я не могу не верить ему. И человек сознает себя одним во всем мире с теми страшными вопросами, которые разрывают его душу. А жить надо. Одно я, его личность, велит ему жить. А другое я, его разум, говорит: "жить нельзя". Человек чувствует, что он раздвоился. И это раздвоение мучительно раздирает душу его¹.

"Что же имеет истинную жизнь?" -- спрашивает он себя и видит, что истинной жизни не имеет ни он, ни те существа, которые окружают его, а имеет жизнь только то, что желает блага². Ему кажется, что пробудившееся в нем разумное сознание разрывает и останавливает его жизнь только потому, что он признает своею жизнью то, что не было, не есть и не могло быть его жизнью. Ложное учение утвердило его в мысли, что жизнь его есть период времени от рождения до смерти, и, глядя на видимую жизнь животных, он смешал представление о ви-

¹ "О жизни", с. 30--31.

² "Христианское учение", с. 13.

димой жизни с своим сознанием и совершенно уверился в том, что эта видимая им жизнь и есть его жизнь. Но представление его о том, что он жил все время от рождения и до настоящей минуты, есть обман сознания, подобный обману сознания при сновидениях: до пробуждения не было никаких сновидений, они все сложились в момент пробуждения. До пробуждения разумного сознания не было никакой жизни, представление о прошедшей жизни сложилось при пробуждении разумного сознания¹. В действительности же истинную жизнь нашу составляет только сознание того духовного существа, которое отделено от всего остального и заключено в пределы тела и движения. Духовное существо это всегда равно само себе и не подлежит изменениям; нам же кажется, что оно растет и расширяется во времени, т. е. движется. Движутся же только пределы, в которых оно находится; нам это кажется так же, как кажется, что движется месяц, когда тучи бегут через него. Так что люди приписывают два различных значения слову "жизнь". Одно значение есть понятие движущейся, отделенной от всего остального материи, признаваемой человеком собою, и второе -- неподвижное, всегда равное себе духовное существо, которое человек признает собою. Понятия эти кажутся различными, но в сущности это не два, а только одно понятие: понятие сознания себя духовным существом, заключенным в пределы.

Признание жизнью пространственного и временного существования отделенного существа есть только недодуманность. Сознание себя отделенным от всего существом возможно только для духовного существа. И потому жизнь всегда есть жизнь духовного существа². Только ложное учение о человеческой жизни, как о существовании животного от рождения до смерти, в котором воспитываются и поддерживаются люди, производит то мучительное состояние раздвоения, в которое вступают люди при обнаружении в них разумного сознания³.

Истинная жизнь всегда хранится в человеке, как она хранится в зерне, и наступает время, когда жизнь эта обнаруживается. Обнаружение ее состоит в том, что животная личность влечет человека к своему благу, разумное же сознание показывает ему невозможность личного блага и указывает какое-то другое благо. Оно еще не вполне выяснено, но личное благо так несомненно уничтожено, что продолжать личное существование невозможно; и в человеке начинает устанавливаться новое отношение его животного к разумному сознанию. Чело-

¹ "О жизни", с. 32--33.

² "О сознании духовного начала", с. 9--11.

³ "О жизни", с. 35.

век начинает рождаться к истинной человеческой жизни. Происходит нечто подобное тому, что мы наблюдаем в вещественном мире при всяком рождении. Плод родится не потому, что он хочет родиться, что ему лучше родиться и что он знает, что хорошо родиться, а потому, что он назрел и ему нельзя продолжать прежнее существование; он должен отдаться новой жизни не столько потому, что новая жизнь зовет его, сколько потому, что уничтожена возможность прежнего существования. Разумное сознание, незаметно вырастая в его личности, дорастает до того, что жизнь в личности становится невозможною. Не видим же мы роста разумного сознания потому, что мы сами совершаем его: наша жизнь есть ни что иное, как это рождение того невидимого нам существа, которое рождается в нас.

Но что же такое это разумное сознание?

Вообще говоря, разум не может быть определяем, да нам и незачем определять его, потому что мы все не только знаем его, но только разум один и знаем. Разум мы знаем вернее и прежде всего, так что все, что мы знаем в мире, мы знаем только потому, что это познаваемое нами сходится с законами этого разума, несомненно известными нам. Мы знаем и нам нельзя не знать разума. Нельзя потому, что разум -- это тот закон, по которому должны жить неизбежно разумные существа -- люди. И закон, который мы знаем в себе, как закон нашей жизни, есть тот закон, по которому совершаются и все внешние явления мира, только с тою разницею, что в себе мы знаем этот закон, как то, что мы сами должны совершать, во внешних же явлениях -- как то, что совершается по этому закону без нашего участия. В исполнении этого закона, в подчинении своего животного закону разума, для достижения блага, и состоит наша жизнь. Принимая благо и существование своей животной личности за всю нашу жизнь и отказываясь от предназначенной нам работы жизни, мы лишаем себя истинного нашего блага и истинной нашей жизни и на место ее подставляем то видимое нам существование нашей животной деятельности, которое совершается независимо от нас и поэтому не может быть нашею жизнью¹.

Жизнь человек знает в себе как стремление к благу, достижимому подчинением своей животной личности закону разума ². Жизнь эта обнаруживается во времени и пространстве, но определяется не временными и пространственными условиями, а только степенью подчинения животной личности разуму³. Силы пространственные и временные -- силы определенные, конечные, несовместимые с понятием жизни; сила же стремления к благу через подчинение разуму есть сила, поднимающая в высоту,-- сама сила жизни, для которой нет ни временных, ни пространственных пределов⁴.

¹ Там же, с. 37-40. ²Там же, с. 52. ³ Там же, с. 53. ⁴ Там же, с. 54.

Сущность учения Христа в том, чтобы человек узнал, кто он; чтобы он, как птица, не пользующаяся своими крыльями, бегающая по земле, понял, что он -- не смертное животное, зависящее от условий мира, а как птица, понявшая, что у нее есть крылья, и поверившая в них, понял бы, что он, сам он, никогда не рождался и не умирал, а всегда есть, и проходит в этом мире только одну из бесчисленных форм жизни для исполнения воли Того, Кто послал его в эту жизнь¹.

Заблуждение, что видимый нами, на нашей животной личности совершающийся закон и есть закон нашей жизни, есть старинное заблуждение, в которое всегда впадали и впадают люди. Оно, скрывая всегда от людей главный предмет их по--знания, подчинение животной личности разуму для достижения блага жизни, ставит на место его изучение существования людей, независимо от блага жизни². Чтобы понять жизнь человека, т. е. тот закон, которому для блага человека должна быть подчинена его животная личность, люди рассматривают: или историческое существование, но не жизнь человека, или несознаваемое человеком, но только видимое ему подчинение и животного, и растения, и вещества разным законам, т. е. делают то же, что бы делали люди, изучающие положение неизвестных им предметов для того, чтобы найти ту неизвестную цель, которой им нужно следовать.

Совершенно справедливо то, что знание видимого нам проявления существования людей в истории может быть поучительно для нас; что точно так же может быть поучительно для нас и изучение законов животной личности человека и других животных, и поучительно изучение тех законов, которым подчиняется само вещество. Изучение всего этого важно для человека, показывая ему, как в отражении, то, что необходимо совершается в его жизни; но очевидно, что знание того, что уже совершается и видимо нами, как бы оно ни было полно, не может дать нам главного знания, которое нужно нам,-- знание того закона, которому должна для нашего блага быть подчинена наша животная личность. Знание совершающихся законов поучительно для нас, но только тогда, когда мы признаем тот закон разума, которому должна быть подчинена наша животная личность. Истинное знание состоит в том, чтобы знать, что мы знаем то, что знаем, и не знаем того, чего не знаем,-- сказал Конфуций. Ложное же -- в том чтобы думать, что мы знаем то, чего не знаем, и не знаем того, что знаем. И нельзя датьболее точного определения того ложного познания, которое царствует среди нас.

1 "Дневник", т. 1, с. 11.

2 "О жизни", с. 41.

Человеку с ложным знанием представляется, что он знает все то, что является ему в пространстве и времени, и что он не знает того, что ему известно в его разумном сознании. Такому человеку представляется, что благо вообще и его благо есть самый непознаваемый для него предмет; почти столь же непознаваемым предметом представляется ему его разум, его разумное сознание; несколько более познаваемым предметом представляется ему он сам как животное; еще более познаваемыми предметами представляются ему животные и растения, и наиболее познаваемым представляется ему мертвое, бесконечно-распространенное вещество. В действительности же мы знаем вполне только то, что не определяется ни пространством, ни временем -- благо и закон разума. Внешние же предметы мы знаем тем менее, чем менее в познании участвует наше сознание и потому -- чем исключительнее предмет определяется пространством и временем.

Истинное знание человека кончается познанием своей личности, своего животного. Это свое животное, стремящееся к благу и подчиненное закону разума, человек знает совершенно особенно от знания всего того, что не есть его личность. Он знает себя в этом животном, как нечто независимое от времени и пространства. Когда он спрашивает себя о своем месте во времени и пространстве, то ему прежде всего представляется, что он стоит посредине бесконечного в обе стороны времени и что он центр, шара, поверхность которого везде и нигде. И этого-то самого, вневременного и внепространственного, себя человек и знает действительно, и на этом своем я кончается его действительное знание. Все, что находится вне этого я, человек может только наблюдать и определять внешним условным образом. Отрешившись на время от знания самого себя как разумного центра, стремящегося к благу, т. е. вневременного и внепространственного существа, человек может на время условно допустить, что он есть часть видимого мира, проявляющаяся и в пространстве, и во времени. Рассматривая себя так в пространстве и во времени, в связи с другими существами, человек соединяет свое истинное внутреннее знание самого себя с внешним наблюдением себя и получает о себе представление как о человеке вообще, подобном всем другим людям; по этому условному знанию себя человек получает и о других людях некоторое внешнее представление, но не знает их. За людьми, еще дальше от себя, человек видит в пространстве и времени животных, отличающихся от людей и друг от друга. Существа эти были бы совершенно непонятны для него, если бы он не имел знания о человеке вообще; но, имея это знание и отвлекая от понятия человека его разумное сознание, он получает и о животных некоторое представление; но представление это еще менее для него похоже на знание, чем его представление о людях вообще. Животных самых разнообразных он видит уже огромное количество, и чем больше их количество, тем, очевидно, менее возможно для него познание их. Далее от себя он видит растения, и еще увеличивается распространенность в мире этих явлений, и еще невозможнее для него знание их. Еще далее от себя, за животными и растениями, в пространстве и времени человек видит неживые тела и уже мало или совсем не различающиеся формы вещества. Вещество он понимает уже меньше всего. Познание форм вещества для него уже совсем безразлично, и он не только не знает его, но он только воображает себе его,-- тем более, что вещество уже представляется ему в пространстве и времени бесконечным.

Таким образом, истинность нашего знания не зависит от наблюдаемости предметов в пространстве и времени, а напротив: чем наблюдаемее проявление предмета в пространстве и времени, тем менее оно понятно для нас.

Наше знание о мире вытекает из сознания нашего стремления к благу и необходимости, для достижения этого блага, подчинения нашего животного разуму. Если мы знаем жизнь животного, то только потому, что мы и в животном видим те же стремление и необходимость. Если мы знаем вещество, то мы знаем его только потому, что, хотя благо его нам непонятно, мы все-таки видим в нем то же явление. Познание чего бы то ни было для нас есть перенесение на другие предметы нашего знания о том, что жизнь есть стремление к благу, достигаемое подчинением закону разума¹. И, напротив, сколько бы ни изучал человек жизнь видимую, осязаемую, наблюдаемую им в себе и других, жизнь, совершающуюся без его усилий,-- жизнь эта всегда останется для него тайной; он никогда из этих наблюдений не поймет эту несознаваемую им жизнь и наблюдениями над этой таинственной, всегда скрывающейся от него в бесконечность пространства и времени жизнью никак не осветит свою истинную жизнь, открытую ему в его сознании и состоящую в подчинении¹ его совершенно особенной от всех и самой известной ему животной личности совершенно особенному и самому известному ему закону разума, для достижения своего совершенно особенного и самого известного ему блага².

Обыкновенно думают и говорят, что отречение от блага личности есть подвиг, достоинство человека. Но это -- не достоинство, не подвиг, а неизбежное условие жизни человека. В то же время, как человек сознает себя личностью, отделенной от всего мира, он познает и другие личности отделенными от всего мира, и их связь между собой и призрачность блага своей личности, и одну действительность блага только такого, которое могло бы удовлетворить его разумное сознание. Для

¹ Там же, с. 43-50.

² Там же, с. 52.

животного, не имеющего разумного сознания, показывающего ему бедственность и конечность его существования, благо личности и вытекающее из него продолжение рода личности есть высшая цель жизни. Для человека же личность есть только та ступень существования, с которой открывается ему истинное благо его жизни, не совпадающее с благом личности. Сознание личности для человека -- не жизнь, но тот предел, с которого начинается его жизнь, состоящая все в большем и большем достижении свойственного ему блага, независимого от блага животной личности. Отречение от блага животной личности есть закон жизни человеческой. Если он не совершается свободно, выражаясь в подчинении разумному сознанию, то он совершается в каждом человеке насильно при плотской смерти его животного, когда он от тяжести страданий желает одного: избавиться от мучительного сознания погибающей личности и перейти в другой вид существования.

Следует, однако, помнить, что животная личность, в которой застает себя человек и которую он призван подчинять своему разумному сознанию, есть не преграда, но средство, которым он достигает цели своего блага; животная личность является для человека тем орудием, которым он работает. Это талант, данный ему для прироста, а не для хранения. В Евангелии говорится: "И кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет ее. И кто потеряет жизнь свою ради Меня, тот обретет ее". В этих словах сказано, что сберечь нельзя то, что должно погибнуть и, не переставая, погибает, а что только отрекаясь от того, что погибнет и должно погибнуть, от нашей животной личности, мы получаем нашу истинную жизнь, которая не погибает и не может погибнуть. Сказано то, что истинная жизнь наша начинается только тогда, когда мы перестаем считать жизнью то, что не было и не могло быть для нас жизнью -- наше животное существование. В этом состоит определение жизни, данное человеком Иисусом Христом.

-- Но я чувствую требования моей личности, и потому эти требования законны -- говорят обыкновенно люди. Да, требования эти законны, но только до тех пор, пока человек не кладет своих разумных сил на удовлетворение этих требований и на увеличение их. Все его потребности обеспечены человеку так же, как и птице и цветку, если он живет разумной жизнью. И в действительности, кто, думающий человек, может верить, чтобы он мог уменьшить бедственность своего существования обеспечением своей личности? Бедственность существования человека происходит не от того, что он -- личность, а от того, что он признает существование своей личности жизнью и благом. Только тогда является противоречие, раздвоение и страдание человека. Страдания человека начинаются только тогда, когда он употребляет силу своего разума на усиление и увеличение до бесконечных пределов разрастающихся требований личности для того, чтобы скрыть от себя требования разума.

Отрекаться нельзя и не нужно от личности и ее требований, как и от всех тех условий, в которых существует человек; но можно и должно не признавать эти условия самою жизнью. Можно и должно пользоваться данными условиями жизни, но нельзя и не должно смотреть на эти условия, как на цель жизни. Не отречься от личности, а отречься от блага личности и перестать признавать личность жизнью -- вот что должно сделать человеку для того, чтобы то благо, стремление к которому составляет его жизнь, было доступно ему¹.

Благо это не есть нечто, только выведенное из рассуждения, не есть что-то такое, что надо отыскивать где-то, не есть благо, обещанное где-то и когда-то, а есть то самое знакомое человеку благо, к которому непосредственно влечется каждая не развращенная душа человеческая. Все люди с самых первых детских лет знают, что кроме блага животной личности есть еще одно, лучшее благо жизни, которое не только не зависимо от удовлетворения похотей животной личности, но, напротив, бывает тем больше, чем больше отречение от блага животной личности. Чувство, разрешающее все противоречия жизни человеческой и дающее наибольшее благо человеку, знают все люди. Чувство это есть любовь. Разум есть тот закон, которому для своего блага должна быть подчинена животная личность человека. Любовь есть единственная деятельность человека².

И вот являются вопросы: во имя какой любви и как действовать? Во имя какой любви жертвовать другою любовью, кого любить больше и кому делать больше добра,-- жене или детям, жене и детям или друзьям? Как служить любимому отечеству, не нарушая любви к жене, детям и друзьям? Как, наконец, решать вопросы о том, насколько можно мне жертвовать и моею личностью, нужной для служения другим? Насколько мне можно заботиться о себе для того, чтобы я мог, любя других, служить им? Все эти вопросы кажутся очень простыми для людей, не пытающихся дать себе отчета в том чувстве, которое они называют любовью; но они не только не просты, они совершенно неразрешимы. И недаром законник поставил Христу этот самый вопрос: "кто ближний"? Отвечать на эти вопросы кажется очень легко только людям, забывающим настоящие условия жизни человеческой.

Ведь все это требования любви, и все они переплетены между собой, так что удовлетворение требованиям одних лишает человека возможности удовлетворять других. Если же я допущу, чт₍о озябшего ребенка можно не одеть, потому что моим детям когда-нибудь понадобится то платье, которого у меня

¹ Там же, с. 72-73.

² Там же, с 77.

просят, то я могу не отдаваться и другим требованиям любви во имя моих будущих детей. Точно то же и по отношению любви к отечеству, избранным занятиям и ко всем людям. Если человек может отказывать требованиям самой малой любви настоящего во имя требования самой большой любви будущего, то разве не ясно, что такой человек, если бы он всеми силами и желал этого, никогда не будет в состоянии взвесить, насколько он может отказывать требованиям настоящего во имя будущего, и потому, не будучи в силах решить этого вопроса, всегда выберет то проявление любви, которое будет приятно для него, т. е. будет действовать не во имя любви, а во имя своей личности.

Если человек решает, что ему лучше воздержаться от исполнения требований настоящей, самой малой любви во имя другого, будущего проявления большей любви, то он обманывает или себя, или других и никого не любит, кроме себя одного. Любви в будущем не бывает; любовь есть только деятельность в настоящем. Человек же, не проявляющий любви в настоящем, не имеет любви. То, что люди, не понимающие жизни, называют любовью, это только известные предпочтения одних условий блага своей личности другим. Когда человек говорит, что он любит свою жену или ребенка, или друга, он говорит только то, что присутствие в его жизни его жены, ребенка, друга увеличивает благо его личной жизни. Предпочтения эти относятся к любви так же, как существование относится к жизни. И как людьми, не понимающими жизни, жизнью называется существование, так этими же людьми любовью называется предпочтение одних условий личного существования другим. Чувства эти -- предпочтения к известным существам, как, например, к своим детям, или даже к известным занятиям, например: к науке, к искусствам -- мы называем тоже любовью; но такие чувства предпочтения, бесконечно разнообразные, составляют всю сложность видимой, осязаемой животной жизни людей и не могут быть называемы любовью, потому что они не имеют главного признака любви -- деятельности, имеющей и целью, и последствием благо.

Возможность истинной любви начинается только тогда, когда человек понял, что нет для него блага его животной личности. Не вследствие любви к отцу, к сыну, к жене, к друзьям, к. добрым и милым людям, как это обыкновенно думают, люди отрекаются от личности, а только вследствие сознания тщеты существования личности, сознания невозможности ее блага, и потому -- вследствие отречения от жизни личности познает человек истинную любовь и может истинно любить отца, сына, жену, детей и друзей. Истинная любовь всегда имеет в основе своей отречение от блага личности и возникающее от того благоволение ко всем людям. Только на этом общем благоволении может вырасти истинная любовь к известным людям -- своим или чужим. И только такая любовь дает истинное благо жизни и разрешает кажущееся противоречие животного и разумного сознания¹.

Отчего так тяжело бывает несогласие с другим человеком и еще тяжелее нелюбовь к другому человеку? Оттого, что мы все чувствуем, что то, что в нас делает нас людьми, одно во всех. Так что, не любя других, мы расходимся с тем, что одно во всех, расходимся сами с собою².

Всякий старается сделать себе как можно больше добра, а самое большое добро на свете в том, чтобы быть в любви и согласии со всеми людьми. Как же получить это добро, когда чувствуешь, что одних людей любишь, а других не любишь? Надо научиться любить тех, кого не любишь. Человек учится самым трудным искусствам, учится читать, писать, всякой науке, ремеслу. Если бы только человек учился любить так же усердно, как он учится наукам и ремеслам, он скоро и легко научился бы тому, чтобы любить всех людей, даже тех, которые неприятны нам³.

По свойству своему любовь, желание блага, стремится обнять все существующее. Естественным путем оно расширяет свои пределы любовью,-- сначала к семейным -- жене, детям, потом к друзьям, соотечественникам; но любовь не довольствуется этим и стремится обнять все существующее. В этом не-перестающем расширении пределов области любви, составляющем сущность рождения духовного существа, и заключается сущность истинной жизни человека в этом мире⁴.

Кто из живых людей не знает того блаженного чувства, хоть раз испытанного, и чаще всего только в самом раннем детстве, когда душа не была еще засорена всей той ложью, которая заглушает в нас жизнь, того блаженного чувства умиления, при котором хочется любить всех: и близких, и отца, и мать, и братьев, и злых людей, и врагов, и собаку, и лошадь, и травку; хочется одного -- чтобы всем было хорошо, чтобы все были счастливы, и еще больше хочется того, чтобы самому сделать так, чтобы всем было хорошо, самому отдать себя, всю свою жизнь на то, чтобы всегда и всем бьио хорошо и радостно. Это-то и есть, и эта одна есть та любовь, в которой жизнь человека⁵. Только такая любовь дает полное удовлетворение разумной природе человека. И нет иной любви, как той, чтобы положить душу свою за други своя. Любовь -- только тогда любовь, когда она есть жертва собой. Только когда человек отдает другому не только свое время, свои силы, но когда он тратит свое тело для любимого предмета, отдает ему свою жизнь -- только это мы признаем все любовью и только в такой любви мы все находим благо, награду любви. И только тем, что есть такая любовь в людях, только тем и стоит мир⁶.

¹ Там же, с. 81-86.

³ Там же, с. 87.

⁵ "О жизни", с. 90.

² "Путь жизни", с. 88.

⁴ "Христианское учение", с. 17.

⁶ Там же, с. 88.

Существо, открываемое человеку его разумным сознанием, есть желание блага, которое и прежде составляло цель его жизни, но с той разницей, что желание блага прежнего существа относилось к одному телесному существу и не сознавало себя, теперешнее же желание блага сознает себя и потому относится не к чему-либо отдельному, а ко всему существующему. Желание же блага всему существующему есть то, что дает жизнь всему существующему, то, что мы называем Богом. Оно есть начало всякой жизни, есть любовь, есть Бог, как и сказано в Послании Иоанна, что Бог есть любовь.

По прежним учениям, для познания Бога человек должен был верить тому, что ему другие люди говорили о Боге, о том, как Бог сотворил будто бы мир и людей и потом проявил себя людям; по христианскому же учению, человек непосредственно познает Бога своим сознанием в самом себе¹. Христианское учение открывает человеку то, что сущность его жизни есть не его отдельное существо, а Бог, заключенный в этом существе. Бог же этот сознается человеком разумом и любовью². Человек говорит себе: "Бог -- это неограниченное все то, что я знаю себе ограниченным; я -- нечто ограниченное, Бог -- нечто бесконечное; я -- существо, жившее столько-то лет, Бог -- существо, живущее вечно; я -- существо, мыслящее в пределах моего понимания, Бог -- существо, мыслящее беспредельно; я-- существо, любящее иногда немного, Бог -- существо, любящее ' бесконечно. Я-- часть, Он -- все. Я себя не могу иначе понимать, как частью Его³.

Но, сознавая в своем отдельном теле духовное и нераздельное существо Бога и видя присутствие того же Бога во всем живом, человек не может не спрашивать себя -- для чего Бог, существо духовное, единое и нераздельное, заключил себя в отдельные тела существ и в тело отдельного человека. Для чего существо духовное и единое как бы разделилось в самом себе? Для чего божественная сущность заключена в условия отдельности и телесности ? Для чего бессмертное заключено в смертное, связано с ним? И ответ может быть только один: есть Высшая Воля, цели которой недоступны человеку. И эта-то Воля постановила человека и все существующее в то положение, в котором оно находится. Эта-то Причина, которая, для каких-то недоступных человеку целей заключила себя, желание блага всему существующему -- любовь -- в отдельные от остального мира существа,-- есть тот же Бог, которого человек сознает в себе -- познаваемый им вне себя. Так что Бог, по христианскому вероучению, есть и та сущность жизни, которую человек сознает в себе и познает во всем мире, как желание

¹ "Христианское учение", с. 13--14.

²"Мысли о Боге", с. 28.

³ Там же, c . 10--11.

блага; и вместе с тем и та причина, по которой сущность эта заключена в условия отдельной и телесной жизни¹.

Иными словами, кроме Бога, познаваемого по христианскому учению в самом себе, как желание блага всему существующему, любовь,-- человек, по христианскому учению, познает Его еще и вне себя,-- во всем существующем².

⇐ Назад