Основное противоречие жизни и его разрешение 3 страница. Во всех людях -- женщинах и мужчинах -- живет Дух Божий
Во всех людях -- женщинах и мужчинах -- живет Дух Божий. Какой же грех смотреть на носителя Духа Божия, как на средство удовольствия! Всякая женщина для мужчины прежде всего должна быть сестрою, и всякий мужчина для женщины -- братом6. Неиспорченному человеку всегда бывает и отвратительно и стыдно думать и говорить о половых сношениях. Надо беречь это чувство. Оно не даром вложено в душу людей. Чувство это помогает человеку удержаться от греха блуда и соблюсти свое целомудрие 7.
Хотя только редкие люди могут быть вполне целомудренны, пусть всякий человек понимает и помнит, что он всегда может
1 Там же, с. 117-118.
3 Там же, с. 124.
5 Там же, с. 122.
2 Там же, с. 119-120.
4 Там же, с. 121.
6 Там же, с. 130.
7 Там же, с. 133.
быть более целомудрен, чем он был прежде, и может вернуться к нарушенному целомудрию, и что чем больше приблизится человек к полному целомудрию, тем больше он получит сам для себя истинного блага и тем более он будет в состоянии служить благу ближних1. "Вам сказано (сказал Христос, поминая слова закона Моисея): не прелюбодействуй. А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. V , 27--28). Слова эти не могут означать ничего другого, как только то, что, по учению Христа, человек вообще должен стремиться к полному целомудрию.-- Как же это может быть? -- скажут на это.-- Держись люди полного целомудрия, уничтожится род человеческий. Но, говоря так, люди забывают то, что указывать совершенство, к которому мы должны стремиться, не означает того, что человек должен достигнуть полного совершенства. Человеку ни в чем не дано достигнуть полного совершенства. Назначение человека в приближении к совершенству2. Что делать чистым юноше и девушке, когда в них пробудилось половое чувство ? Чем руководиться ? Соблюдать себя чистыми и стремиться ко все большему и большему целомудрию мыслей и желаний. Что делать юноше и девушке, подпавшим соблазнам, поглощенным мыслями о беспредметной любви или о любви к известному лицу? Все то же: не попускать себя на падение, зная, что такое попущение не освободит от соблазна, а только усилит его, и все так же стремиться к большему и большему целомудрию. Что делать людям, когда они не осилили борьбы и пали? Смотреть на свое падение не как на законное наслаждение, как смотрят теперь, когда оно оправдывается церемонией брака, и не как на случайное удовольствие, которое можно повторять с другими, а также и не как на несчастье, когда падение совершается с неровней и без церемониала, а смотреть на это первое падение как на вступление в неразрывный брак. Что делать мужчине и женщине, вступившим в брак? Все то же: стремиться вместе к освобождению себя от половой похоти. Главное средство борьбы с похотью -- это сознание человеком своей духовности3.
Закон телесной жизни -- труд. Закон духовной жизни -- любовь. Если человек нарушил закон телесной жизни -- закон труда, он неизбежно нарушит и духовный -- задан любви4. В этом состоит грех тунеядства.
Людям, которые живут роскошной жизнью, нельзя любить людей. Нельзя им любить, потому что все то, чем они пользуются, сделано поневоле, от нужды, часто с проклятиями, теми людьми, которых они заставляют служить себе. Для того, чтобы им можно было любить людей,. им надо прежде перестать мучить их'. Вся христианская нравственность в практическом ее применении сводится к тому, чтобы считать всех братьями,
1 Там же, с. 131-132.
3 Там же, с. 136.
2 Там же, с. 132-133.
4 Там же, с. 150.
5 Там же, с. 148.
со всеми быть равным, а для того, чтобы исполнить это, надо прежде всего перестать заставлять других работать на себя, а при нашем устройстве мира -- пользоваться как можно менее работой, произведениями других,-- тем, что приобретается за деньги,-- как можно менее тратить денег, жить как можно проще1. "Кто не хочет трудиться, тот и не ешь" -- говорил ап. Павел2. Ручной труд, и особенно земледельческий, полезен не только для тела, но и для души. Людям, не работающим руками, бывает трудно здраво понимать вещи. Такие люди не переставая думают, говорят, слушают или читают. Уму нет отдыха, и ум раздражается и путается. Земледельческий же труд полезен человеку тем, что труд, кроме того отдыха, который он дает ему, труд этот помогает человеку просто, ясно и разумно понимать положение человека в жизни 3.
Грех корыстолюбия состоит в приобретении все большего и большего количества предметов или денег, нужных другим людям, и в удержании в своей власти этих предметов или денег для того, чтобы пользоваться по своему желанию чужими трудами 4.
Только человек, уверенный в том, что он не такой же человек, как все, а лучше их, только такой человек может со спокойной совестью владеть богатством среди бедных. Только мыслью о том, что он лучше других людей, может такой человек оправдывать сам перед собою свое богатство среди бедных. И что удивительнее всего, это -- то, что обладание богатствами,-- то, что должно бы было стыдить человека,-- служит ему главным доказательством его превосходства над другими людьми. "Я пользуюсь богатством потому, что я лучше других. И я лучше других потому, что пользуюсь богатством",-- говорит Такой человек5. "Кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое,-- как пребывает в том любовь Божия? Дети мои! станем любить не словом или. языком, но делом и истиной". (1 посл. Иоанна, Ш, 17--18). А для того, чтобы богатому любить не словом или языком, а делом и истиной, надо давать просящему, как сказал Христос. А если давать просящему, то как бы много имения ни было у человека, он скоро перестанет быть богат. А как только перестанет быть богат, так и случится с ним то самое, что Христос сказал богатому юноше, т. е. не будет уже того, что мешало богатому юноше идти за ним6. С какими усилиями и грехами наживается и бережется богатство! А между тем только одну радость можем мы получить от нажитого богатства. Радость эта в том, чтобы, поняв все зло богатства, отказаться от него 7.
"Вы слышали, что сказано древним: не убивай; кто же убьет, подлежит суду (Исх. 20, 13). А я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего подлежит суду" (Мф. V , 21--22). Объ-
1 Там же, с. 147.
4 Там же, с. 163.
7 Там же, с. 174.
2 Там же, с. 146.
5 Там же, с. 170.
3 Там же, с. 152--153.
6 Там же, с. 175.
ядение, праздность, сладострастие дурны сами по себе. Но больше всего дурны эти грехи тем, что от них заводится самый дурной грех -- гнева, недоброжелательства, нелюбви к людям1.
Без любви можно обращаться только с вещами: без любви можно рубить деревья, делать кирпичи, ковать железо, но с людьми нельзя обращаться без любви, так же как нельзя обращаться с пчелами без осторожности. Не чувствуешь любви к людям, сиди смирно, занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не людьми. Только позволь себе обращаться с людьми без любви, и не успеешь оглянуться, как станешь не человеком, а зверем, и людям повредишь, и себя замучаешь2. Когда сердишься на кого-нибудь, то обыкновенно ищешь оправданий своему сердцу и стараешься видеть только дурное в том, на кого сердишься. И этим усиливаешь свое недоброжелательство. А надо совсем напротив: чем больше сердишься, тем внимательнее искать всего того хорошего, что есть в том, на кого сердишься, и если удастся найти хорошее в человеке и полюбить его, то не только ослабишь свое сердце, но и почувствуешь особенную радость3. Людям, всегда всем недовольным, всех и все осуждающим, хочется сказать: "Ведь вы не затем живете, чтобы понять нелепость жизни, осудить ее, посердиться и умереть. Не может этого быть. Подумайте: не сердиться вам надо, не осуждать, а трудиться, чтобы исправить то дурное, которое вы видите. Устранить же его вы можете никак не раздражением, а только тем чувством доброжелательства ко всем людям, которое всегда живет в вас и которое вы сейчас же почувствуете, как только перестанете заглушать его4.
Бывает трудно освободиться от грехов, главное, оттого, что соблазны поддерживают их.
Таков соблазн гордости5.
Если вы сильнее, богаче, ученее других, то старайтесь служить людям тем, что у вас есть лишнего против других. Если вы сильнее, помогайте слабым; если умнее, помогайте неумным; если учены -- неученым; если богаты -- бедным. Но не так думают гордые люди. Они думают, что если у них есть то, чего нет у других, то им надо не делиться этим с людьми, а только величаться перед ними6. Гордые люди так заняты тем, чтобы поучать других, что им некогда подумать о себе, да и незачем: они и так хороши. И потому, чем больше они поучают других, тем все ниже я ниже сами падают 7. Главное дело жизни в улучшении своей души. Гордый же человек считает себя всегда вполне хорошим. От этого-то гордость особенно вредна. Она
1Там же, с. 178.
4 Там же, с. 186.
7 Там же, с. 194.
2 Там же, с. 185--186.
5 Там же, с. 194.
3 Там же, с. 184.
6 Там же, с. 195.
мешает человеку в главном деле жизни людей, в том, чтобы становиться лучше1. Люди враждуют друг с другом и знают, что это нехорошо. И вот чтобы обмануть себя и заглушить в себе совесть, придумывают оправдания своей враждебности. Одно из таких оправданий это то, что я лучше других людей, а они не понимают этого, и вот от этого я не могу сходиться с ними; другое оправдание это то, что моя семья лучше других семей; третье -- что мое сословие лучше других сословий; четвертое -- что мой народ лучше других народов. Ничто так не разъединяет людей, как гордость -- и личная, и семейная, и сословная, и народная2.
Стоит взглянуть на жизнь христианских народов, разделенных на людей, проводящих всю жизнь в одуряющем, убивающем, ненужном им труде, и других, пресыщенных праздностью и всякого рода наслаждениями, чтобы быть пораженным той ужасной степенью неравенства, до которой дошли люди, исповедующие закон христианства, и в особенности той ложью проповеди равенства при устройстве жизни, ужасающей самым жестоким и очевидным неравенством3. Люди привыкли в мыслях своих делить людей на знатных и незнатных, благородных и подлых, образованных и необразованных, и так привыкли к такому делению, что в самом деле думают, что одни люди могут быть лучше других людей, что одних можно больше уважать, чем других, только потому, что одни люди причислены людьми же к одному разряду, а другие к другому4. В этом состоит соблазн неравенства. Не будь этого соблазна, люди никогда не могли бы делать всех тех злодеяний, которые они делали и теперь не переставая делают только оттого, что не признают всех людей равными5. Ив непризнании всех людей равными виноваты столько же те, которые величают себя перед другими, сколько и те, которые признают себя низшими перед теми, кто величает себя6.
Но в чем состоит равенство? Равенство, это -- признание за всеми людьми мира одинаковых прав на пользование естественными благами мира, одинаковых прав на блага, происходящие от общей жизни, и одинаковых прав на уважение личности человека7. Считать всех людей равными себе -- не значит того, чтобы ты был так же силен, ловок, умен, учен, добр, как другие, но значит, что в тебе есть то, что важнее всего на свете и что есть одно и то же во всех людях -- Дух Божий8.
Люди видят, что в их жизни что-то нехорошо и что-то надо улучшить. Улучшать же человек может только то одно, что в его власти,-- самого себя. Но для того, чтобы улучшать самого себя, надо прежде всего признать, что я не хорош, а этого не хочется. И вот все внимание обращается не на то, что всегда
1 Там же, с. 203.
4 Там же, с. 206--207.
7 Там же, с. 210.
2 Там же, с. 198.
5 Там же, с. 207.
8 Там же, с. 213.
3 Там же, с. 205-206.
6 Там же, с. 207.
в твоей власти,-- не на себя, а на те внешние условия, которые не в нашей власти и изменение которых так же мало может улучшить положение людей, как взбалтывание вина и переливание его в другой сосуд не может изменить его качества. И начинается, во-первых, праздная, а во-вторых вредная, гордая (мы исправляем других людей) и злая (можно убить людей, мешающих общему благу), развращающая деятельность1. Так возникает соблазн насилия. Главный вред соблазна устроительства жизни других людей насилием в том, что как только человек допустил возможность совершить насилие над одним человеком во имя блага многих, так нет пределов того зла, которое может быть совершено им во имя такого предположения. На таком же предположении основывались в прежние времена пытки, инквизиции, рабство, в наше время -- суды, тюрьмы, казни, войны, от которых гибнут миллионы2.
Заставлять силою людей переставать делать худое -- все равно что запрудить реку и радоваться, что река на время ниже плотины мелеет. Как река, когда придет время, перельется через плотину и будет течь все так же, так и люди, делающие худое, не перестанут его делать, а только выждут время. Всякий по себе знает, как трудно изменить свою жизнь и стать таким, каким хотел бы быть. Когда же дело идет о других, то кажется, что стоит только приказать и припугнуть, и другие сделаются такими, какими мы хотим, чтобы они были3. Только те люди, которым выгодно властвовать над другими людьми, могут верить в то, что насилие может улучшить жизнь людей. Людям же, не подпавшим этому суеверию, должно бы быть ясно видно, что жизнь людей может измениться к лучшему только от их внутреннего душевного изменения, а никак не от тех насилий, которые над ними делаются4. Человеку дана власть только над самим собою. Только свою жизнь может устраивать человек так, как он считает для себя хорошим и нужным. А почти все люди заняты тем, чтобы устраивать жизнь других людей, и из-за этой заботы об устройстве жизни людей сами подчиняются тому устройству, которое приготавливают для них другие люди5.
Из представления о возможности насилием устраивать жизнь других людей вытекает другой соблазн -- возмездия или наказания. Люди по злости, по желанию выместить обиду, по ложному представлению об ограждении себя, делают зло, а потом, чтобы оправдаться, уверяют людей и себя, что они делают это только для того, чтобы исправить того, кто сделал им зло6.
Учение о разумности наказания не только не содействовало и не содействует лучшему воспитанию людей, не содействует лучшему устройству обществ и нравственности всех людей,
1 Там же, с. 217--218.
4 Там же, с. 230-231.
2 Там же, с. 221.
5 Там же, с. 231-232.
3 Там же, с. 222.
6 Там же, с. 242.
верящих в наказание за гробом, но произвело и производи неисчислимые бедствия: оно ожесточает детей, ослабляет связ. людей в обществе и развращает людей обещанием ада, лишая добродетель ее главной основы1. Наказывать человека за его дурные дела -- все равно, что греть огонь. Всякий человек, сделавший дурное, уже наказан тем, что лишен спокойствия и мучится совестью. Если же он не мучится совестью, то все наказания, какие могут наложить на него люди, не исправят его, а только озлобят2. В нашем обществе существует некоторый порядок не потому, что есть судьи, прокуроры, следователи, тюремщики, палачи, солдаты, судящие, наказывающие других людей, а потому, что несмотря на развращение, производимое всеми этими правительственными людьми, люди все-таки жалеют и любят друг друга3.
"Тогда Петр приступил к нему и сказал: Господи! сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: до семи, но до седмижды семидесяти раз". (Мф. XVIII , 21, 22). Прощать, значит -- не мстить, не платить злом за зло, значит любить. Если человек верит в это, то дело не в том, что сделал брат, а что должен я сделать. Если ты хочешь исправить ближнего в его ошибке, скажи ему кротко о том, что он худо сделал. Если он не послушает тебя, не вини его, а только самого себя за то, что ты не сумел сказать ему как надобно. Спрашивать о том, сколько раз надо прощать брата, все равно, что спрашивать человека, который знает, что пить вино дурно, и решил никогда не пить вина, спрашивать его, сколько раз нужно отказываться от вина, когда подносят. Если я решил не пить, то не буду пить, сколько бы раз ни подносили. То же и с прощением. Прощать-- значит не то, что сказать: прощаю, а то, чтобы вынуть из сердца досаду, недоброе чувство против обидевшего. А для того, чтобы сделать это, надо помнить свои грехи, а будешь помнить, то наверное найдешь за собою худшие дела, чем те, за какие ты сердишься4. Ничто так не радует людей, как то, когда их прощают за их зло и платят добром за зло, и ничто так не радостно тому, кто это делает. Доброта побеждает все, а сама непобедима5.
Ничто так не уродует жизни людей и так верно не лишает их истинного блага, как привычка жить не по учению мудрых людей мира и не по своей совести, а по тому, что признают хорошим и одобряют те люди, среди которых живет человек. В том, чтобы делать то, что делаешь, не для своей души, а только для того, чтобы получить одобрение людей, заключается соблазн тщеславия.
1 Там же, с. 244-245.
2 Там же, с. 243.
3 Там же, с. 242,-- но в исправленной по рукописи редакции 4 Там же, с. 249.
5 Там же, с. 248.
Ни один соблазн не удерживает людей так долго в своей власти, не отдаляет так людей от донимания смысла человеческой жизни и ее истинного блага, как забота о славе, об одобрении, уважении, похвале людской1. Часто приходится видеть, что человек добрый, умный, правдивый, хотя и знает, что война, мясоедение, отнятие у людей самого необходимого им, осуждение людей и другие такие же дела -- дурны, спокойно продолжает делать их. Отчего это? А оттого, что такой человек дорожит мнением людей больше, чем судом своей совести. Только заботой о чужом мнении можно объяснить себе самый обыкновенный и, вместе с тем, самый удивительный поступок людской: ложь. Человек знает одно и говорит другое. Зачем? Нет другого объяснения, как только то, что он думает, что если он скажет правду, люди не похвалят, а если солжет, люди похвалят его2. Но в человеке есть свой суд -- совесть. Дорожить надо только ее оценкой3. Самое важное для тебя то, как ты сам себя понимаешь, потому что от этого ты будешь или счастлив или несчастлив, а никак не от того, как другие будут понимать тебя. И потому не думай о суждении людском, а только о том, как тебе не ослабить, а усилить свою духовную жизнь4. Надо приучать себя жить так, чтобы не думать о людском мнении, чтобы не желать даже любви людской, а жить только для исполнения закона своей жизни, воли Бога. При такой одинокой, с одним Богом жизни, правда, нет уж побуждения к добрым поступкам ради славы людской, но за то устанавливается в душе такая свобода, такое спокойствие, такое постоянство и такое твердое сознание верности пути, которых никогда не узнает тот, кто живет для славы людской. И приучить себя к этому может каждый человек5. Трудно различить, служишь ли ты людям для души, для Бога или для похвалы от них. Поверка одна: если делаешь дело, которое считаешь добрым, спроси себя, будешь ли делать то же, если будешь знать вперед, что никто никогда не узнает о том, что ты делаешь. Если ответишь себе, что все-таки будешь делать, тогда наверное то, что делаешь, ты делаешь для души, для Бога6.
Суеверия, оправдывающие грехи и соблазны, суть: суеверие государства, суеверие церкви и суеверие науки7.
Суеверие государства состоит в признании себя соединенным с одними людьми одного народа, одного государства, и отделенным от остальных людей других народов и других государств. Люди мучают, убивают, грабят друг друга и самих себя из-за этого ужасного суеверия. Освобождается же от него
1Там же, с. 255. 4 Там же, с. 262. 7 Там же, с. 15.
2 Там же, с. 260.
5 Там же, с. 268.
3 Там же, с. 258.
6 Там же, с. 266--267.
человек только тогда, когда признает в себе духовное начало жизни, которое одно и то же во всех людях. Признавая это начало, человек уже не может верить в те человеческие учреждения, которые разъединяют то, что соединено Богом.
"Я очень сожалею о том, что должен предписывать отобрание произведений труда, заключение в тюрьму, изгнание, каторгу, казнь, войну, т. е. массовое убийство, но я обязан поступить так, потому что этого самого требуют от меня люди, давшие мне власть",-- говорят правители. "Если я отнимаю у людей собственность, хватаю их от семьи, запираю, ссылаю, казню, если я убиваю людей чужого народа, разораю их, стреляю в городах по женщинам и детям, то я делаю это не потому, что хочу этого, а только потому, что исполняю волю власти, которой я обещал повиноваться для блага общего",-- говорят подвластные. В этом обман суеверия государства. Только это укоренившееся суеверие дает безумную, ни чем не оправдываемую, власть сотням людей над миллионами и лишает истинной свободы эти миллионы. Не может человек, живущий в Канаде или в Канзасе, в Богемии, Малороссии, Нормандии быть свободен, пока он считает себя -- и часто гордится этим -- британским, североамериканским, австрийским, русским, французским гражданином'. Не может и правительство, признание которого состоит в том, чтобы соблюдать единство такого невозможного и бессмысленного соединения, как Россия, Британия, Германия, Франция -- дать своим гражданам настоящую свободу, а не подобие ее, как это делается при всяких хитроумных конституциях, монархических, республиканских или демократических.
Стоит только, на минуту отрешившись от принимаемого на веру лжеучения государства, взглянуть на положение человека, живущего в государстве,-- к какому бы самому деспотическому или самому демократическому государству он ни принадлежал,-- чтобы ужаснуться на ту степень рабства, в котором живут теперь люди, воображая, что они свободны. Над всяким человеком, где бы он ни родился, существует собрание людей, совершенно неизвестных ему, которое устанавливает законы его жизни: что он должен и чего не должен делать. И чем совершеннее государственное устройство, тем теснее сеть этих законов. При этом человек поставлен в такое положение, что при всякой покупке потребляемых им предметов он должен отдавать большую часть своего труда для каких-то неизвестных ему дел и для уплаты процентов за долги, которые совершены кем-то во времена его дедов и прадедов. За ту часть земли, которую он занимает или своим жилищем, или обработкой поля, с него требуют еще более значительную часть его труда. Мало и этого: человеку этому в одних государствах, в большинстве их, велят, как только он войдет в возраст, поступать на несколько лет в военное, самое жестокое, рабство и идти воевать; в других же государствах он должен нанимать людей для этого же дела.
Всякий истинный христианин при предъявлении к нему требования государства, противного его сознанию, может и должен сказать: я не могу доказывать ни необходимости, ни вреда государства; знаю только одно то, что, во-первых, мне не нужно государство, а, во-вторых, что я не могу совершать все те дела, которые нужны для существования государства. Я живу, живу нынче еще; завтра, очень может быть, что меня не будет, что навсегда уйду туда, откуда пришел. Пока я живу, я знаю, что если я в любви с людьми, мне хорошо, спокойно, радостно, и потому, пока я живу, я хочу любить и быть любимым. И вдруг приходят люди и говорят: пойдем с нами обирать, казнить, убивать, воевать, тебе будет от этого лучше, а если не тебе, то государству.-- Что такое? Какое такое государство? Что вы говорите? -- ответит всякий не ошалевший разумный человек.-- Оставьте меня в покое. Не говорите таких глупостей и гадостей.-- Если не будет государственной власти,-- говорят начальствующие, то более злые будут властвовать над менее злыми. Но дело в том, что то, чем пугают, уже совершилось: теперь уже властвуют более злые над менее злыми и именно потому, что существует государственная власть. О том же, что произойдет от того, что не будет государственной власти, мы судить не можем. По всем вероятиям должны заключить, что если люди, делающие насилие, перестанут его делать, то жизнь всех людей станет от этого никак не хуже, но лучше1.
Другое губительное суеверие, с которым сталкивается человек, есть суеверие церкви.
Сущность учения Христа в том, что он показал людям то божеское совершенство, к которому в своей жизни должны приближаться люди. Люди же, не желающие следовать учению Христа, иногда нарочно, а иногда и не нарочно, понимают учение Христа не так, как он его проповедовал: как непрестанное приближение к совершенству, а как правило, по которому Христос будто бы требует от людей божеского совершенства. И понимая так превратно учение Христа, люди, не желающие ему следовать, делают одно из двух; или признавая совершенство недостижимым (что совершенно справедливо), откидывают все учение, как неисполнимую мечту (это делается светскими людьми), или, что самое вредное и распространенное, что и делалось и делается большинством людей, считающих себя христианами, это -- то, чтобы, признавая совершенство недостижимым, исправлять, т.е. извращать учение, и вместо истинного христианского учения, состоящего в вечном стремлении к божескому совершенству, исполнять правила, называемые христианскими, но большей частью прямо противные христианству2. Это проявлялось и проявляется во всей деятельности церкви3. Самое понятие церкви, как собрания избранных, лучших, есть
1 Изложено по неизданной главе "Пути жизни": "Суеверие государства".
2 "Путь жизни", с. 279--280.
3 Нецензурное дополнение к с. 280 "Пути жизни".
понятие не христианское, гордое, ложное. Кто лучший, кто худший? Петр был лучшим до петуха, а разбойник худший до креста. Разве мы не знаем в самих себе то ангела, то дьявола, которые примешиваются к нашей жизни, так что нет человека, который бы совсем изгнал из себя ангела, ни такого, у которого из-за ангела не выступал бы иногда дьявол? Как же нам, таким пестрым существам, составлять собрание избранных, праведных? Есть свет истины, и есть люди, со всех сторон приближающиеся к нему, со стольких разных сторон, сколько есть радиусов в круге,-- стало быть, до бесконечности разнообразными путями. Будем всеми силами стремиться к свету истины, объединяющему всех, а насколько мы близки к нему и объединены -- судить не нам1.
Как есть лжеучение веры, так есть и лжеучение, суеверие науки. Лжеучение и суеверие это в том, чтобы признавать единой, истинной наукой все то, что считается единой, истинной наукой людьми, в известное время взявшими на себя право определять истинную науку. А как только наукой считается не то, что нужно всем людям, а то, что определяют люди, взявшие на себя в известное время право определять, что такое наука, так наука не может не быть ложной. Так это и сделалось в нашем мире.
Наука в наше время занимает совершенно то место, которое занимала церковь 200--300 лет тому назад. Те же признанные жрецы -- профессора, те же соборы, синоды в науке, академии, университеты, съезды. То же доверие и отсутствие критики в верующих и те же среди верующих разногласия, не смущающие их. Те же слова непонятные, вместо мысли та же самоуверенная гордость:
-- Что же с ним говорить, он отрицает откровение, церковь!
-- Что же с ним говорить, он отрицает науку!..
Как египтянин на все положения, которые ему предлагались жрецами как истина, не смотрел так, как мы теперь смотрим на них -- как на верования,-- а как на откровения высшего, доступного человеку знания, т. е. науку, точно так же и теперь наивные люди, не знающие науки, смотрят на все то, что им выдается теперешними жрецами науки за несомненную истину,-- верят в нее.
Для истинного знания вреднее всего употребление понятий и слов не вполне ясных. А это-то самое и делают мнимые ученые, придумывая для неясного понятия неясные, несуществующие, выдуманные слова. Ложная наука и ложные религии выражают свои догматы всегда высокопарным языком, который непосвященным кажется чем-то таинственным и важным. Рассуждения ученых людей часто бывают столь же мало понятны не только для других, но и для них самих, как речи профессиональных учителей веры. Педант ученый, пользуясь латинскими
1 "Путь жизни", с. 280.
терминами и нововыдуманными словами, часто делает из самого простого нечто столь же непонятное, как и латинские молитвы попов для их неграмотных прихожан. Таинственность не есть признак мудрости. Чем истинно мудрее человек, тем проще тот язык, которым он выражает свои мысли1.