Основной категориально-понятийный аппарат практической социальной психологии 30 страница
В отечественной социальной психологии исследования референтных отношений в реально функционирующей группе достаточно жестко связаны с разработкой теорией деятельностного опосредствования межличностных отношений, а в дальнейшем — и с концепцией персонализации. При этом базовой методической процедурой, с помощью которой традиционно изучались и изучаются отношения межличностной значимости именно на уровне референтности, является методика референтометрии предложенная, апробированная и впервые экспериментально реализованная Е. В. Щедриной. Основные показатели референтных отношений в группе практически полностью соотносятся с показателями отношений типа «симпатия — антипатия» традиционно выявляемых с помощью классической социометрической процедуры. Соотносятся именно по названию показателей, но никак по их содержательному собственно психологическому наполнению. Другими словами, традиционно выявляется референтометрическая «звезда», референтометрический «аутсайдер», референтометрический «отвергаемый», референтометрический «принимаемый» и т. д. В то же время целый ряд исследований отчетливо демонстрирует явное несовпадение референтометрической и социометрической интрагрупповых структур. Так, например, в исследованиях З. В. Кузьминой и Ю. В. Янотовской1 было показано, что референтные отношения представляют собой принципиально самоценную сферу межиндивидуальных связей в реально функционирующей контактной
283
группе и характеризуют взаимовидение и взаимовлияние, далеко не всегда совпадающее с тем, которое может быть описано в логике неопосредствованной целями, задачами и содержанием совместной деятельности эмоциональными связями. Более того, в группах разного уровня развития показатели референтных отношений качественно различаются. В группах высокого уровня социально-психологического развития отмечена отчетливо выраженная взаимность референтных отношений, адекватность экспектаций в этой сфере и четкая собственно «деловая» мотивация подобных межличностных выборов. Кстати следует отметить, что и в группах типа корпораций эти показатели достаточно выражены, хотя в основе этих взаимосвязей лежит не просоциальная, а откровенно антисоциальная деятельность. Что касается диффузных, или номинальных групп, то в их рамках достаточно часто референтные отношения, напрямую связанные с деятельностной сферой слабо выражены, а в экспериментальном плане социометрическая и референтометрическая интрагрупповые структуры, что называется нередко «слипаются».
Если говорить о референтных отношениях как о значимом социально-психологическом феномене межличностных взаимосвязей в группе, нельзя не упомянуть и еще об одном экспериментально проверенном факте. Значимость референтных отношений подтверждается еще и тем, что даже не объективная, а собственно субъективная их «картинка», как правило, решающим образом влияет на поведение поведенческую активность партнеров по взаимодействию. Так, например, в исследовании В. В. Трофимовой1 была зафиксирована крайне интересная закономерность. В условиях диадического выполнения совместной учебной задачи выяснилось, что не столько объективная картина референтных отношений влияет на эффективность решения, сколько субъективные представления о том, кто из партнеров является референтным или нереферентным для другого. Оказалось, что если работающие в паре в проблемной учебной ситуации подростки считают друг друга референтными, их «парная работа» является наиболее успешной. При этом совершенно не важно в данном случае референтны ли они друг для друга в действительности. Более того, реально взаимно референтные лица, если они не считают себя таковыми, оказываются малоэффективными в рамках диадического взаимодействия. Кстати, здесь имеет смысл отметить и то, что референтность в данном случае может быть сопряжена не только с позитивным, но и с негативным эмоциональным отношением. Таким образом, наиболее значимым фактором, влияющим на эффективность взаимодействия, оказывается не «знак» эмоциональности взаимоотношений, а сам факт наличия собственно личностного видения партнеров по совместной деятельности.
Знание системы референтных отношений для любого практического социального психолога выступает в качестве того исходного материала, лишь с помощью которого он может выстроить психологическое воздействие на группу в логике косвенного и индивидуально-специфического, и функционально-ролевого влияния.
Ригидность [от лат. rigidus — жесткий, твердый] — неспособность и неготовность индивида к перестройке запланированной схемы активности в обстоятельствах, когда ранее намеченная программа требует существенных изменений. При этом понятно, что степень, мера или уровень демонстрируемой личностью ригидности напрямую связаны не только с индивидуально-психологическими характеристиками конкретного индивида, но и со спецификой сложившейся ситуации, в рамках
284
которой реализуется деятельность (степень экстремальности и опасности условий, уровень сложности задачи и мотивированности субъекта в ее решении, монотонность или аритмичность стимуляции и т. д.). Традиционно в общей психологии и психологии личности выделяют когнитивную, аффективную и мотивационную ригидность. «Когнитивная ригидность обнаруживается в трудностях перестройки восприятия и представлений в изменившейся ситуации. Аффективная ригидность выражается в косности аффективных (эмоциональных) откликов на изменяющиеся объекты эмоций. Мотивационная ригидность проявляется в тугоподвижной перестройке системы мотивов в обстоятельствах, требующих от субъекта гибкости и изменения характера поведения» (А. У. Хараш). В обыденном сознании проявления ригидности, как правило, рассматриваются и оцениваются негативно, касается это личностных особенностей конкретного индивида или ситуативных проявлений им активности. В то же время в целом ряде случаев термином «ригидность» обозначается способность личности длительное время выполнять однотипную, монотонную работу, что является необходимым условием успеха в рамках некоторых профессиональных деятельностей (рабочие на конвейере, диспетчеры на железной дороге и аэрофлоте, исключая неординарные ситуации, корректоры в редакциях и т. п.). Помимо этого, в социальной психологии и конкретно в психологии групп в качестве ригидных обозначаются, например, групповые границы таких сообществ, которые могут быть отнесены к в той или иной степени закрытым группировкам. В этом смысле термин «ригидные границы» является синонимом терминам «консервативные границы», «жесткие границы», «труднопреодолимые границы» и т. п.
Надо сказать, что именно ригидность в широком смысле слова, обусловливает реальную проблемность как индивидуального, так и группового поведения. Любой поведенческий акт, сам по себе, если только он не носит откровенно антисоциальный и агрессивный характер, как правило, не является серьезной личностной проблемой по той простой причине, что даже если он оказывается неэффективным или приводит к отрицательным последствиям, в большинстве случаев это может быть компенсировано за счет изменения формы активности, используемых технологий, целей деятельности.
Реальная проблема, как для индивида, так и для его социального окружения возникает, когда та или иная поведенческая модель приобретает отчетливо выраженный ригидный характер. В этом случае даже те виды личностной активности, которые традиционно рассматриваются как просоциальные и альтруистичные (например, готовность оказывать помощь или проявлять заботу о младших), приобретают признаки компульсивной навязчивости и нередко вызывают у окружающих раздражение и отвержение. Индивиды же, в высокой степени ригидные, в такой ситуации, стремясь добиться одобрения, вместо изменения поведения с удвоенной энергией, снова и снова продолжают реализовывать вызывающую отвержение поведенческую модель.
Особенно отчетливо данная схема просматривается в таком достаточно универсальном и актуальном для практического социального психолога явлении, как проблемный или, как это достаточно часто обозначается на «профессиональном жаргоне», «мешающий» участник группы. Заметим, что под проблемностью в данном контексте понимается, прежде всего, деструктивное, с точки зрения групповой динамики, влияние подобного индивида на интрагрупповые процессы. Существует множество классификаций проблемных типов поведения в группе, однако все они так или иначе сводятся к шести основным категориям обозначенным Д. Ли как «говорун-террорист», «великий ворчун», «Фома неверующий», «цветочек», «шут», «конспиратор».
285
Вполне понятно, что «говорун-террорист» говорит без умолку, стремясь монополизировать внимание и время группы: «В своей наиболее утомительной форме это крикун, который занимает доминирующее положение в группе и является лидером любой дискуссии. В своем более мирном, но не менее опасном виде это болтун, который, о чем бы ни шла речь, всегда утверждает, что нечто подобное с ним уже случалось»1. Сама по себе высокая общительность индивида, равно как и стремление играть «первую скрипку» в процессе общения, обычно совершенно справедливо расценивается скорее в качестве позитивной как с точки зрения реализации личностных потребностей, в частности, потребности «быть личностью», так и с точки зрения социальной желательности. Эти качества становятся проблемными и начинают вызывать отторжение со стороны окружающих, если в силу ригидности индивида потребность в доминировании превращается для него в единственный мотив, а бесконечная болтовня в единственный способ социального взаимодействия.
«Великий ворчун» и близкий к нему тип «Фома неверующий» характеризуются на «профессиональном жаргоне» социальных психологов, специализирующихся в групповых тренингах как «негативисты», или «негативщики». Тем самым, достаточно точно обозначается тенденция тотального обесценивания всего происходящего в группе, являющаяся «стержнем» этих поведенческих моделей. Аналогично предыдущему типу, такие установки индивида существенно осложняют групповой процесс, если в силу ригидности они приобретают тотальный характер. Как отмечает Д. Ли, «некоторое количество конструктивной критики часто является движущей силой тренинга. Но такой любитель критики, как Великий Ворчун, создает для группы значительные трудности, так как он рассматривает каждую дискуссию как возможность обнародовать жалобы о своей компании, о людях, с которыми он работает, о тех условиях, в которых ему приходится трудиться.., на самом деле это может быть недовольство чем угодно. Если дать такому человеку шанс поговорить о наболевшем, его негативизм может полностью подавить энтузиазм остальной части группы. ... Фома неверующий — вариант Великого Ворчуна. Главное отличие состоит в том, что у Ворчуна обычно только одна или две проблемы, Фома же настолько циничен, что его скептицизм распространяется на все. Как и в случае с Ворчуном, если позволить проявиться его негативной установке, она может оказаться заразительной и повергнуть в мрачное и унылое состояние целую группу»2.
По словам Д. Ли, «цветочек назван так потому, что, отделенный от группы и похожий на декоративное растение, он вносит очень маленький вклад в общую работу, разве что придает ей некоторый колорит»3. Если рассмотренные выше типы проблемного поведения в групповом контексте деструктивны, прежде всего, в плане интерперсонального взаимодействия, то данный поведенческий паттерн, опять-таки при том непременном условии, что в силу ригидности он носит тотальный характер, представляет реальную угрозу, прежде всего, личностному благополучию, а в ряде случаев и психическому здоровью индивида. При этом такая, по сути дела, самоизоляция кого-то из членов группы деструктивна и с точки зрения групповой динамики, поскольку повышает интрагрупповое напряжение, притягивает внимание, провоцирует чувство иррациональной тревоги и вины.
Феномен «шута» в группе, пожалуй, наиболее наглядно демонстрирует, каким образом ригидность приводит к тому, что вроде бы безусловно ценное качество личности
286
превращается в свою противоположность. Хорошее чувство юмора представляет собой не только полезное, но и необходимое для эффективной групповой деятельности качество. Поэтому наличие в сообществе человека, способного в любой, в том числе объективно сложной ситуации, увидеть нечто смешное, представить серьезную проблему в ироничном и комическом виде, крайне желательно. Проблема, как и в предыдущих случаях, возникает тогда, когда по причине личностной ригидности чувство юмора превращается в доминирующую потребность высмеивать всех и вся. В этом случае подлинный юмор часто подменяется циничными издевками и пошлыми «плоскими» шутками. По образному сравнению Д. Ли, «...когда шутки затягиваются или часто повторяются, они могут действовать подобно большому количеству шоколада. Когда пропадает эффект новизны, все, что остается, — это привкус тошноты и отвращения. Члены группы постоянно боятся сказать что-то, что может дать повод для шутки, прозвучать двусмысленно или превратиться в намек»1.
Что касается «конспираторов», то, по мнению Д. Ли, «несмотря на название, в их действиях редко есть что-то негативное. Этот тип назван так из-за того, как выглядят Конспираторы в момент, когда они объединены в своей собственной частной дискуссии, не обращая никакого внимания на тех, кто находится вокруг них»2. На наш взгляд, трудно согласиться с утверждением, что в действиях конспираторов «редко есть что-то негативное». Даже если в содержательном плане «междусобойчики», инициированные «конспираторами», не направлены против других членов сообщества, такая форма активности всегда объективно способствует образованию изолированных подгрупп, повышению интрагруппового напряжения и несет реальную угрозу целостности группы. Более того, если данная поведенческая модель приобретает отчетливо ригидный характер, ее следует рассматривать как наиболее деструктивную с точки зрения группового развития среди всех перечисленных.
Как уже отмечалось выше, ригидность является основной причиной деструктивности не только индивидуального, но и группового поведения. Это справедливо в отношении не только малых, но и больших групп. Так, например, социальные стереотипы, связанные с межнациональными, межконфессиональными и другими подобными противоречиями, становятся действительно опасными в смысле провоцирования агрессивного поведения тогда, когда они приобретают и носят крайне устойчивый и, главное, глобальный характер, обусловленный ригидностью массового сознания.
Еще одним важным с практической точки зрения аспектом проблемы ригидности является ригидность ментальных моделей организации. В процессе организационного развития ментальные модели прочно закрепляются не только в сознании руководителей, но и в корпоративной культуре, превращаясь в своего рода «священную корову» компании. Между тем, «для достижения успеха корпорации обязаны менять свои ментальные модели в соответствии с темпом изменений рынка»3. Именно ригидность ментальных моделей, по мнению Р. Фостера и С. Каплан, привела в конце 70-х гг. прошлого века компанию IBM на край банкротства: «Причина коллапса компании кроется, скорее всего, в «коллективном сбое» ментальных процессов или в несостоятельности «сознания» корпорации. Эта несостоятельность IBM заключалась в неспособности понять происходящее и разглядеть картину богатых возможностей, открывающихся в будущем. Эта неспособность была проявлением спеси — убеждением, что компания сильнее всех сил рынка, взятых вместе. Так, в процессах принятия
287
решения проявилась неспособность компании к пониманию контекста. Топ-менеджмент строил планы и принимал решения с полной уверенностью в том, что IBM и одна только IBM задает темпы изменений в производстве вычислительной техники. Они не могли осознать, что их представления ... стали заблуждением»1.
Социальный психолог, специализирующийся в сфере организационного консультирования, должен уделять первостепенное внимание оценке как содержания, так и степени ригидности ментальных моделей, которыми руководствуется менеджмент и организация в целом, и при необходимости разрабатывать и реализовывать программы мероприятий, направленных на повышение их гибкости.
В более широком предметном контексте практический социальный психолог, планируя свою работу с конкретной группой или организацией и со столь же конкретными членами этих общностей, должен учитывать склонность каждой из личностей к ригидным проявлениям (существует целый ряд методических приемов диагностики личностной ригидности, в том числе широко известная методика «корректурной пробы») с тем, чтобы по возможности выстраивать условия решения задач органично для того или иного исполнителя.
Риск [от греч. risikon — утес] — особенности деятельностной активности, «задающие» очевидную неопределенность ее результата и порой обусловливающие негативные и даже пагубные последствия для субъекта. Как считают специалисты по проблематике риска и рискованного поведения, в рамках классической социальной психологии и психологии личности термин «риск» правомерно употреблять в трех основных его значениях: «1) риск как мера ожидаемого неблагополучия при неуспехе в деятельности, определяемая сочетанием вероятности неуспеха и степени неблагоприятных последствий в этом случае; 2) риск как действие, в том или ином отношении грозящее субъекту потерей (проигрышем, травмой, ущербом). Экспериментально различаются риск мотивированный, рассчитанный на ситуативные преимущества в деятельности и немотивированный. Кроме того, исходя из соотношений ожидаемого выигрыша и ожидаемого проигрыша при реализации соответствующего действия, выделяют оправданный и неоправданный риск; 3) риск как ситуация выбора между двумя возможными вариантами действия: менее привлекательным, однако более надежным, и более привлекательным, но менее надежным (исход которого проблематичен и связан с возможными неблагоприятными последствиями). Традиционно здесь выявляется два класса ситуаций, в которых: а) успех и неуспех оцениваются по определенной шкале достижений (ситуации типа «уровень притязаний»), б) неуспех влечет за собой наказание (физическая угроза, болевое воздействие, социальные санкции)» (В. А. Петровский). При этом следует отметить, что феномен риска совершенно по-разному проявляется в ситуациях, когда субъект надеется, что называется, на удачу и его решение поступить рискованно не опиратся на его осознание того, что он способен справиться с проблемой, и в ситуациях, когда его готовность рисковать напрямую связана с его представлением о том, что он может добиться успеха в связи со своими способностями и навыками. Показано, что во втором случае готовность рисковать и уверенность в оправданности подобного риска у субъекта значительно выше, чем в первом случае. В практической психологии понятие «риск», как правило, рассматривают в качестве термина, во многом объясняющего реализацию активности, которая предполагает принятие субъектом решения, способного привести к неблагоприятным, опасным последствиям его реализации, и отказа от того решения,
288
реализация которого заведомо безопасна. Еще на одном моменте в связи с проблематикой риска нельзя не остановиться. В психологии достаточно твердо, особенно в последние десятилетия, утвердилось понятие «сдвиг к риску», которое в смысловом плане означает определенный эффект, достигаемый в результате групповой дискуссии по поводу предполагаемой, планируемой деятельности. «Сдвиг к риску» — это по сути дела возрастание (хотя некоторые исследователи считают, что именно в этой логике должны описываться и случаи снижения рискованной активности) рискованности реальных и индивидуальных, и групповых действий как результата групповых обсуждений. При этом речь идет, как правило, об изменениях уровня рискованности вторичных индивидуальных решений по сравнению с изначальными индивидуальными решениями, об изменениях уровня рискованности вторичных групповых решений по сравнению с первичным групповым решением, об изменениях уровня рискованности вторичных индивидуальных решений по сравнению с первичным групповым решением, об изменении уровня рискованности вторичного группового решения по сравнению с первичными индивидуальными решениями.
Впервые феномен «сдвига к риску» был зафиксирован в 1961 г. Дж. Стонером. Готовясь к защите диссертации, основной гипотезой которой было предположение о том, что группы более консервативны и осторожны при принятии решения, чем отдельные индивиды, Дж. Стонер резработал эксперимент, в рамках которого испытуемым предлагалось решить дилемму вымышленных персонажей следующего типа: «Кэрол — талантливый преподаватель муниципального колледжа. Она получает хорошую зарплату и любит свою работу. Однако Кэрол всегда хотелось быть самой себе начальницей и иметь собственный ресторан. Она нашла молодого повара, перспективного в отношении будущей совместной работы, присмотрела место для нового ресторана и навела в своем банке справки о возможности получения кредита. Для открытия ресторана Кэрол потребовалось бы уволиться с работы и вложить в него все свои личные сбережения. Если ресторан окажется успешным, Кэрол реализует свое давнее стремление и будет получать хороший доход. С другой стороны, Кэрол известно, что многие новые предприятия заканчиваются неудачей. Если ресторан окажется непопулярным, она потратит много времени и денег и потеряет свою надежную и спокойную работу преподавателя.
Представьте себе, что вы даете совет Кэрол. Укажите самую минимальную вероятность успеха, которую вы считаете приемлемой для Кэрол. Кэрол следует открыть ресторан, если шансы на успех оказываются не меньше чем:
1 к 10 (Открыть ресторан, даже если шансы на успех практически отсутствуют); 2 к 10; 3 к 10; 4 к 10; 5 к 10; 6 к 10; 7 к 10; 8 к 10; 9 к 10; 10 к 10 (Открыть ресторан только в том случае, если успех полностью гарантирован)»1.
После того, как испытуемые индивидуально решали 12 подобных задач, они объединялись в группы по пять человек, в которых должны были обсудить имеющиеся варианты и прийти к единому мнению. В результате, как сообщает Д. Майерс, «ко всеобщему изумлению групповые решения обычно оказывались более рискованными. Эксперименты выявили то обстоятельство, что данный эффект (“сдвиг риска” — В. И., М. К.) наблюдается не только тогда, когда от группы требуется консенсус: после краткого обсуждения люди меняли также и свои индивидуальные решения. И более того, исследователи успешно воспроизводили результат Стонера с испытуемыми разных возрастов и занятий во множестве различных стран»2.
289
Однако дальнейшие исследования показали, что при определенных условиях групповое обсуждение приводит к принятию более консервативных и осторожных решений: «В настоящее время доказано, что когда первоначальные позиции членов группы консервативны, групповое обсуждение приводит к сдвигу в сторону еще большего консерватизма. И, наоборот, когда эти первоначальные позиции имеют тенденцию к значительному риску, результаты группового обсуждения смещаются в сторону еще большего риска»1. Это позволило С. Московичи и М. Заваллони сделать вывод о том, что «сдвиг к риску» является наиболее распространенным проявлением более широкого социально-психологического явления, получившего название феномен групповой поляризации. В настоящее время под групповой поляризацией понимается «вызванное влиянием группы усиление ранее существующих тенденций членов группы; смещение средней тенденции к своему полюсу вместо раскола мнений внутри группы»2.
В повседневной жизни феномен «сдвига к риску» особенно отчетливо проявляется в неформальных подростковых группах, объединившись в которые, подростки склонны к гораздо более рискованным и, зачастую, даже экстремистским поступкам, нежели те, на которые они бы решились в одиночку. Аналогичная тенденция наблюдается и, в так называемых, экстремальных видах спорта, особенно когда речь идет о действительно сверхрискованных, граничащих с бессознательными суицидальными попытками действиях — походы в горы без надлежащей подготовки и организационного обеспечения, горнолыжный спуск на неподготовленных трассах и в условиях лавиноопасной обстановки и т. п.
Однако это ни в коей мере не означает, что феномен «сдвига к риску» следует рассматривать как однозначно негативное явление. Без него, в частности, была бы практически невозможна разработка и реализация многих значимых инноваций. Вместе с тем, совершенно очевидно, что неоправданный риск и авантюрные решения в организационном контексте могут иметь самые пагубные и часто необратимые последствия. Кроме того, в условиях организации различия в восприятии риска во многом обусловлены не только личностными особенностями, но и официальной статусной позицией индивида. В частности, как отмечают Р. Фостер и С. Каплан, «генеральный директор, рискующий миллиардами по поручительству своей компании, но связанный с ней долгосрочным контрактом, не рискует так, как менеджер нижнего звена, которого в случае неудачи проекта могут выгнать с работы»3.
В этой связи в рамках организационной психологии и психологи менеджмента предпринимались многочисленные попытки найти объективные методы оценки потенциального риска и разработать на их основе алгоритмы принятия решений в зависимости от ситуационного контекста.
Наиболее известную на сегодняшний день схему такого рода разработал ряд американских организационных психологов. Они исходили из понимания риска как предположения о том, «...что неблагоприятное событие может произойти с определенной степенью вероятности». На этом основании для сравнительной оценки альтернатив «больший выигрыш — большая вероятность неудачи» и «меньший выигрыш — меньшая вероятность неудачи» ими было введено понятие «ожидаемое значение». При этом отмечалось, что «последнее выражается как произведение уровня прибылей (или издержек) на вероятность осуществления этого события. Таким образом, если шансы
290
получения дохода в 10 долл. оцениваются как 20%, то это равнозначно ситуации получения доходов в 5 долл. с вероятностью 40%. Обе ставки оцениваются одним и тем же ожидаемым значением — 2 долл. В первом случае оно составляет 20% от 10 долл., а во втором — 40% от 5 долл.» Однако величина абсолютного выигрыша и степени риска в этих вариантах различаются вдвое. В этих условиях, по мнению ученых, предложивших понятие «ожидаемое значение», решение выбора между двумя альтернативами будет зависеть от того, насколько «ожидаемое значение» будет соответствовать... «целевому значению», которым оперирует в своем сознании лицо, принимающее решение1, иными словами, величине планируемой прибыли.
В рассматриваемом примере, если рассчитанное по упомянтой формуле ожидаемое значение в 2 долл. близко к целевому значению, намеченному руководством компании, последнее скорее всего пойдет по пути минимизации риска — т. е. изберет вариант получения дохода в 5 долл. с вероятностью в 40%. Если же ожидаемое значение в 2 долл. существенно ниже целевого значения, то менеджеры, с большой вероятностью предпочтут заработать 10 долл. с вероятностью 20% по принципу «пан или пропал».
То же самое, как это не покажется странным на первый взгляд, произойдет в том случае, если ожидаемое значение окажется существенно выше целевого, хотя при этом действует иной принцип, а именно: «аппетит приходит во время еды».
Хотя представленная схема может показаться довольно сложной, она подтверждается большим количеством эмпирических исследований, проведенных в различных организациях, в частности, консультантами компании McKinsey, и дает в руки практического социального психолога, специализирующегося в сфере бизнес-консалтинга, реальный инструмент как ситуативной оценки альтернатив, связанных с рисками, так и для обучения менеджмента.
При этом социальный психолог-практик, работающий с организацией, обязан уделять особое внимание тем случаям, когда решения, связанные с оценкой рисков принимаются на иррациональной основе под влиянием субъективных предпочтений высшего руководства. Р. Фостер и С. Каплан следующим образом объясняют причину подобных ситуаций: «Если лицо, принимающее решение, потерпев несколько раз неудачу при выборе альтернатив, вновь столкнется с аналогичной ситуацией выбора, то выберет то же самое, что и раньше. Этот выбор сделан не на рациональном, а на иррациональном, эмоциональном уровне. Так поступают и некоторые корпорации, особенно относящиеся к отраслям, вступившим в период зрелости, которые уже попытались (и безуспешно) провести диверсификацию своего производства»2. При этом лидеры и руководители, страдающие подобным «комплексом неудачника», в своих действиях могут в равной степени идти как на ничем не оправданный риск, так и, напротив, подавлять всякую инициативу и творчество в тотальном (и опять-таки безуспешном) стремлении избежать неудач. Вполне понятно, что подобные действия крайне негативно сказываются на результатах деятельности не только бизнес-организаций, но и любых других социальных общностей.
Практический социальный психолог, в рамках своей профессиональной деятельности столкнувшийся с необходимостью работать с группой в условиях актуального принятия значимого группового решения, должен понимать природу рискованного поведения той или иной личности, а также учитывать тот факт, что нередко, если не как правило, в ходе групповой дискуссии по поводу характера планируемых действий происходит достаточно существенный сдвиг к риску.
291
Роль — способ поведения людей, отвечающий принятым нормам и зависящий от их статуса в конкретной группе или социуме в целом. По сути дела, роль, будучи социальной функцией личности, является динамическим аспектом статуса. Понятие «роль» и понятие «статус» еще в 1936 году введены и описаны американским психологом Р. Линтоном, который рассчитывал, опираясь на них, построить модель поведения людей в различных ситуациях. Традиционно различают роли социальные, детерминированные положением индивида в обществе в целом и потому являющиеся социальной функцией объективных социальных отношений (эта категория ролевой принадлежности и соответствующей ролевой активности находится в поле зрения, прежде всего, социологии, демографии и т. д.), и межличностные, или групповые роли, обусловленные положением личности в системе межличностных отношений конкретного сообщества (лидер, ведомый, изолянт, среднестатусный и т. д.). Помимо этого, как правило, различают институализированные (либо официальные, формальные, либо «договорные», конвенциональные) роли, а также роли «спонтанные», возникающие в рамках актуально складывающихся неформальных обстоятельств совместной деятельности и общения. Если роль в определенном смысле «безлична», а ролевые предписания неизменны вне зависимости от конкретного носителя роли, то индивидуальным способом ее реализации является ролевое поведение. Именно это понятие характеризует личностные особенности конкретного носителя роли. Ролевое поведение учитывает уникальные индивидуально-психологические характеристики личности и неповторимые конкретные условия реализации ею социальной роли, в которых эта личность функционирует. Сколько исполнителей роли, столько и вариантом ее исполнения.